Матрос в тишине

– Какой год будем выставлять? – спросил полуседой.

– Какой можно? – заинтересовался старший.

– Любой, – безразлично ответил Павлов. Он обречённо, с сожалением, смотрел на матроса и мысленно прощался с ним навсегда.

– Веселее! – подбодрил его Стоцкий, когда их взгляды пересеклись. – Историю творим. О нас ещё все узнают, когда мы им расскажем, что в будущем победит анархия, и как хорошо при этом живётся.

– А если не анархия победит? – влез с вопросом Петька. Голос у него был тонкий и неприятный. Резал слух.

– А кто победит? – раздражённо посмотрел на него старший. Что именно его раздражало в данный момент, было не понятно. То ли голос Петьки, то ли его глупый вопрос, то ли все вокруг. – Так вот, Коля, посмотришь как там, в будущем, допустим лет так через сто, нажмёшь кнопку, вернёшься и всё расскажешь. Ясно?

– Так сто лет выставлять промежуток времени? – осторожно спросил полуседой.

Коля, садись уже в кресло. Нет, не сто, – раздавал распоряжения старший. Его хитрые глаза пылали азартом, вдохновение переполняло его. – Выставляй ровно две тысячи. Цифра красивая и почти сто лет.

Стоцкий стоял над сидящем в кресле Николаем, которого Петька пристегивал к подлокотникам ремнями. Глаза его блестели. Матросу и вправду показалось, что он убеждённо верит в его возвращение. Что он с нетерпением будет ждать от него информацию, это очень важно для него. Самого же Котова терзали сомнения по поводу всей этой затеи и его обратного удачного возвращения, но выбора у него не было. Возможность пыток внушала ему куда больший страх.

– Всё готово. Я вас предупреждаю ещё раз, возможны пространственные отклонения.

– Чёрт с ними, там всё уже общее будет, – рявкнул Стоцкий. – Давай запускай!

Академик щёлкнул тумблер, Павлов повернул рукоятку, и стрелка на приборе поползла вверх.

– Ты не представляешь, Коля, как я хочу оказаться на твоём месте. Но на кого я всё это оставлю? Ты же понимаешь. Придётся довольствоваться твоими рассказами.

«Вряд ли ты их услышишь», – подумал Николай, краем глаза смотря на стол с приборами и лампами. Красная лампа погасла, и горели теперь две зелёных. Другие поочередно загорались и гасли, превращаясь в бегущую полоску. Под металлическим колпаком сильно начала чесаться голова. Потом картинка стала расплываться, и очертания Стоцкого потеряли резкость. Постепенно растворился и его голос. Матрос уже не мог слышать, как в дверь сильно заколотили.

– Кто? – закричал Стоцкий.

Оказалось это пришли искать матроса Колю. Всплыла информация, что он был на террористической акции вместе с Глебом Авдотьевым и Антоном Первушиным. Оба мертвы при невыясненных обстоятельствах.

– Пусть ответит, – вопрошала толпа анархистов, – как ему удалось в живых остаться? В Крестах легко отделался.

– Вернётся, на все вопросы ответит, – убедительно сдерживал толпу в дверях Стоцкий, не давая заглянуть им внутрь. – Его сейчас там нет. Я его на очередное задание отправил. Секретное. Пока.

До Даниила стало понятным быстрое согласие Коли. Но обратно не воротишь. Он уже в двухтысячном году. И неизвестно, живой ли он вообще там или нет. С котом Василием же тоже ясности нет. Вся надежда была на Колину удачу.

Старший отправил толпу, оставил двух своих матросов с винтовками у дверей, сказав им никого не впускать и тем более не выпускать.

– Да, знать бы, когда теперь Коля вернётся, – посмотрев своим хитрым взглядом на Петьку, вслух подумал Стоцкий. На что Петька пожал плечами:

– Откуда же я знаю?

Не узнает никогда и Николай, что ближе к ночи к даче Дурново подъехал броневик, подтянулись войска, и после недолгого сопротивления анархисты были вытворены из здания. Вчерашние освобожденные из Крестов заключённые были вновь взяты под стражу. Не досчитались только его – Николя Котова.

Глава 4

После того, как Николай растворился на кресле в подвале дачи Дурново, он оказался в пустоте. Белой, как молоко, пустоте и тишине. Вокруг не было ничего, только белая пустота. Она обволакивала со всех сторон, но Николай её не чувствовал. Продолжал находиться в сидячем положении, но ни на что не опирался. Парил в белом пространстве, как в невесомости. Тишина тоже была полной и обволакивающей. Она была именно от слова мертвая. Не пробивалось ни единого звука. Как будто выключили звук.

Такое спокойствие наполнило матроса в этом бесшумном пространстве, какое не давал ни один наркотик. Наконец то, он оказался один в тишине, где ни кто ему не мог помешать собраться с мыслями, подумать о своем насущном. Удалился от всей суеты, от всех командиров, старших и просто коллег по партии. Никаких тебе общих спален, столовых, казарм и кубриков. Он один в этой молочной тишине, наслаждается парением в неизвестность. Не было страха за будущее, за настоящий момент тоже не испытывал волнений. Ему даже пришла в голову мысль, что его всё- таки казнили на этом кресле, и он сейчас на пути в рай. Хоть он и не верил в существование загробной жизни. Движение анархистов, в котором матрос пребывал уже долгое время, напрочь отбило все церковные наветы, обозвав саму церковь сподвижницей власти. А власть, как известно, анархисты не признают. Вот и наслаждался матрос пребыванием в этом состоянии блаженства, ничего не ожидая.

Сколько по времени Николай нежился в тишине, неизвестно. Часов у него не было, а сам бы он никогда не осознал даже примерно. Вдруг замелькали, как на ускоренной кинопленке, люди с флагами. Побежали такие же, как он, матросы к зимнему дворцу, полезли на ворота. Потом быстро замаршировали отряды пехоты, раздались пушечные разрывы. Опять какие-то люди с флагами, в форме. На короткое время картинка сменилась с военной на гражданскую. Заходили мирные люди. Потом снова загремели взрывы и какой-то непонятный свист, как будто что-то сбрасывали с неба. А по самому небу летали необычные самолёты. Потом опять колонны в военной форме прошлись торжественным маршем, побросали флаги с крестами и подожгли их. Потом ещё одно время ходили уже гражданские люди, в небо возносились залпы салюта, который освещал Неву разноцветными лучами. Ещё потом ездило и летало, сверкало, блистало, но не взрывалось. Мелькали люди, мамы с колясками детвора бегала и кричала. Появлявшийся шум, с его обилием не нравился Николаю, и он непроизвольно сморщил лицо.

Неожиданно картинка замедлила бег и остановилась на расплывчатом пока очертании. Резкость постепенно наводилась. Перед глазами матроса начал прорисовывается круглый стол, с разбросанными на нём предметами. Шум, пробивающийся в голову Николая, стал превращаться в музыку и льющееся с разных сторон пение. Что-то похожее он слышал на пластинках патефона. Здесь же тоже кто-то пел на непонятном языке, и в добавок, это пение сопровождалось неизвестными звуками. Наконец появился и другой край стола, а за ним и очертания человека, сидящего в кресле. За его спиной располагалось слегка зашторенное окно, из которого пробивался яркий солнечный свет. В этом свете не удавалось рассмотреть человека напротив, но зато были видны толстые прослойки дыма. Дым же этот имел очень странный запах, незнакомый матросу, но явно не табачный.

Буквально за минуту до этого, Серёга Бачалов сидел в кресле у себя дома за круглым столом, слушал «Pink floyd» и покуривал травку. Вообще ему нравилась более современная и динамичная музыка, но в момент расслабления «Pink floyd» помогал поймать нужную волну. Вот и сейчас он сделал последнюю большую затяжку, откинул голову назад и, прислушиваясь к мелодичной музыке, льющейся из его стереосистемы, начал потихоньку пускать струйку дыма вверх. Дым поднимался вверх к потолку, усеянному трещинами, сворачивался в клубок и потом медленно опускался слоями в солнечном свете. Серёга потянулся было к столу, что бы отправить докуренный косяк в пепельницу, как вдруг в кресле напротив начала прорисовываться странная фигура. За свои тридцать пять лет Сергей часто курил анашу и сегодняшний день не был особенным. Больше он ничего не потреблял, и такая галлюцинация его парализовала. Он бросил окурок в пепельницу, откинулся в кресле и стал вжиматься в спинку. Его голубые глаза были слегка посоловевшие от дыма, но это им не помешало округлиться до пятирублевой монеты. Сквозь дымовые слои отчётливо прорисовывалась фигура человека. В мгновение она стала совсем чёткой, и Серёга прочитал на бескозырке «Балтийский флотЪ», с твердым знаком на конце, что немного его смутило. Бескозырка же была одета на здоровую, угловатую, несколько дней не бритую, морду мужика с большими карими глазами. Над ними были плотные черные брови, на которых, казалось, держалась приспущенная бескозырка. Нос широкий, с ссадиной на переносице. Губы, пересохшие и растрескавшимися, находились в слегка приоткрытом состоянии. Подбородок поражал своей мощностью и переходил в такую же мощную шею. Тельняшка и фланка были затертые, что говорило о давности службы этого матроса. Глаза Сергея опустились по мощному торсу и застыли на руках, которые сидящий напротив положил на подлокотник. Руки были здоровенные и грязные. С черными полосками и черной грязью под ногтями. Сергей сидел и смотрел молча. Неожиданно захотелось закурить и поссать. В поле его зрения попала пачка сигарет «Петр 1», лежавшая на середине стола. Рядом с ней лежала и зажигалка. Сергей стал медленно наклоняться вперёд, и рука выдвинулась по направлению к пачке.

– Руки! – раздался резкий выкрик матроса напротив.

Молодой человек резко одернулся, убрал руки под себя, а в туалет захотелось прямо сейчас. Матрос в это время закинул правую руку за спину, и вернул её оттуда с зажатым в ней револьвером. Направил его на оппонента и взвел курок.

Серёга же, высокий и худощавый парень с немного простоватым лицом, далеко не был бойцом и не обладал приемами самозащиты от огнестрельного оружия, поэтому он молча вжимался в спинку кресла и пучил свои серые глаза.

– Ты кто? – матрос был сам ошарашен таким поворотом событий и находился в слегка растерянном состоянии. – Какой сейчас год?

– Я Серёга, – начал бормотать молодой человек, замечая, как его всё больше и больше потряхивает от страха. Сейчас он даже заметил, как трясется его нижняя губа. «Это же глюк. Странный, неожиданный глюк. Очень сильный и реалистичный глюк. Таких не бывает. Очень реалистичная картинка», – закрутились мысли в накуренной голове.

– Ладно, расслабься, Серёга, – зазвучал громкий голос матроса, но уже более располагающий и не внушающий страха. Заметив дрожащего собеседника, он немного сбавил обороты. «Я живой получается. Я говорю. И ничего не болит, за исключением головы. Но она болит с утра, после вчерашнего», – обдумывал своё состояние Николай.

Они сидели и рассматривали друг друга. Взгляд Сергея всё же больше косился на направленный в его сторону пистолет, и это очень сильно мешало ему сосредоточиться. «Что это за хрен? Откуда он взялся? Почему тычет в меня пистолетом?» – Сергей Бачалов стал осознавать, что сидящий напротив матрос – это не глюк. Он разговаривает. Говорящих глюков у Серёжи ещё не было.

– Год какой? – повторил матрос.

– Двухтысячный, – выдавил из себя с трудом Бачалов, – от рождества Христова, – добавил его накуренный мозг.

– Вот те раз, – выдохнул матрос и поднял бескозырку с глаз дулом револьвера. – Значит сработало. Меня не убили.

Матрос полез в карман, достал оттуда папиросы и закурил.

– Можно я тоже?

– Что тоже? – вопросительно взглянул матрос.

– Закурю, можно? – набираясь смелости, спросил Сергей.

– Кури, на здоровье.

Сергей взял со стола пачку сигарет, достал одну. Засунул её в дрожащие губы, чиркнул зажигалкой и смачно затянулся. Матрос же в это время рассматривал невиданные папиросы. В динамиках кончилась песня, и они молча разглядывали друг друга в тишине, пуская периодически струйки табачного дыма, который расстилался потом толстыми слоями в солнечном свете.

Глава 5

Тишину прервал хлопок и звук разбитого стекла. «Пиу, пиу», – заорала автомобильная сигнализация. Лицо матроса вздрогнуло и застыло с вопрошающим взглядом, впивающимся в Сергея. Сам хозяин квартиры тоже вздрогнул от неожиданности, поднялся и подошёл к окну. Квартира Сергея находилась на первом этаже, и поэтому ему хорошо было видно, как от припаркованной зелёной девятки отбегал молодой парень с магнитолой в руках. У вопящей и мигающей поворотниками машины, было разбито водительское ветровое стекло.

– Вот те раз! – услышал хриплый голос матроса за спиной Сергей. Они проследили через выходящее во двор окно, как парнишка с магнитолой скрылся, завернув за гаражи. После чего Бочалов деловито обернулся к матросу и, придав голосу важную интонацию, ответил:

– Магнитолу сработал наркот.

По выражению лица матроса, несложно было догадаться, что информация до него не дошла. Тогда Сергей постарался объяснить, как иностранцу, присвоив интонации уже разъяснительной манер:

– Балалайку украл.

– Балалайку? – лицо Николая отобразило всё тоже непонимание. – Изменились балалайки.

– После чего изменились? Ты привык к другим балалайкам? Со струнами? Может, и играть умеешь? – спросил Бочалов, присаживаясь обратно в кресло.

– Умею, – ответил матрос, разглядывая через окно Серегиной квартиры будущее. Он видел припаркованные рядом с мигающей и кричащей девяткой Жигули шестерку, проще «шаху», тёмно-синего цвета. Ряд железных гаражей. На отдельно стоящем двухэтажном здании из красного кирпича, рядом с дверью, виднелась табличка с надписью «СЭС Василеостровского района». На заднем плане просматривалась детская площадка, с разноцветными домиками.

– Отойди лучше от окна. Сейчас менты приедут. Не надо в таком виде перед ними отсвечивать.

– В каком таком? – удивился матрос, послушно отходя от окна, опустив голову и пытаясь рассмотреть свой вид.

– Ты как с агитационного плаката времён революции, – улыбнулся накуренный Серёга. – Песенку такую помнишь: «О, мама миа, тебя искал какой-то матрос. Он был неделю не выбрит, был оборван и бос»? Сплин поёт.

– Не слышал, – серьезно ответил Николай. – Про какую революцию ты сейчас упомянул?

– Про кубинскую, – не переставал улыбаться Сергей. – Ты откуда свалился? Нарисовался у меня в кресле, вопросы задаёшь. Ты сам-то кто, революционер?

– Меня мои сотоварищи отправили узнать, как здесь всё сложилось, – мысли Котова разбегались, он не мог сосредоточиться. Рассказ про то, что он из прошлого казался очень неправдоподобным. Что бы как-то собраться с мыслями Николай решил прибегнуть к помощи заветного порошка, выручающего в трудную минуту. Достал из кармана серую коробочку, и привычным жестом отправил порошок в ноздрю.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Сергей, – можно полюбопытствовать?

Больно знакомыми показались ему действия матроса. И вдобавок, из-под пальцев выглядывало окончание надписи «in». Все названия заканчивающиеся именно так, пробежали в голове накуренного хозяина квартиры: « Морфин, героин, кокаин».

Матрос протянул ему свою коробочку, благо у него было ещё несколько. Он запасся ночью после освобождения. «Может этот знак послужит примирением, как с дикарями», – вспомнил он рассказы про высадку моряков на дальних неизведанных берегах.

– Только аккуратно, не рассыпь, – напутствовал Котов Николаю, как дикой обезьянке с дальних берегов.

Николай удивлённо крутил в руках серую коробочку. Надпись крупными латинскими буквами «cocain» повергла его в шок. Ниже мелкими буквами по английски был указан производитель. По бокам надписи располагались веточки с листочками. В находящемся под действием другого наркотика мозгу Сергея не укладывалось такое оформление запрещённого препарата. Даже из заграницы такой не привезёшь. Он деловито встал, вышел в коридор и вернулся уже с бумажником в руках. Достал пластиковые карточки и мастерски построил дорожку на одной из содержимого коробочки. Матрос молча наблюдал за происходящим. На одной из карточек он успел прочитать «Таксофоны СПб». Затем его оппонент достал из бумажника купюру, свернул её трубочкой и зажав одну ноздрю пальцем, занюхнул дорожку через свёрнутую купюру.

– Ты где это взял? – распробовав содержимое и убедившись в его соответствии надписи, спросил Сергей, откинувшись в кресле.

– В аптеке, – невозмутимо ответил матрос, – у вас не продаётся?

– Продаётся, продаётся. Только аптеки по-другому называются. Рассказывай теперь, кто ты? Откуда ты здесь взялся? Да ещё и с коксом?

Матрос затянулся папиросой, огляделся по сторонам. Комната не казалась богатой. Скорее она походила на жилье человека среднего класса. Здесь не было ни золотого убранства, ни картин в дорогих оправах. Были какие-то картинки, налепленные прямо на стенку, походившие на плакаты из журналов. Обои не первой свежести, в углу, около кровати, представляли из себя крупную фотографию природы, с бегущей ярко голубой рекой между зелёными деревьями. В другом углу стоял странный ящик, в темной стеклянной поверхности которого отображалась комната. Сделав ещё одну затяжку, раздумывая с чего лучше начать, Николай пробежался взглядом по другим предметам, находящимся в комнате.

– Чего молчишь? – выхватил его из процесса раздумий и наблюдений хозяин.

– Боюсь, ты мне не поверишь, – затягиваясь папиросой и выпуская едкий дым, начал матрос, – но ты постарайся. Я матрос.

– Это, знаешь ли, заметно, – кокаин начинал потихоньку действовать на Сергея.

– Так вот я матрос – анархист. И отправили меня мои товарищи в будущее, посмотреть, как там всё устроилось.

– И как же они тебя отправили? – чувствуя подвох, поинтересовался Сергей.

– На кресле.

Сергей выпучил глаза и прикусил верхнюю губу:

– Это моё кресло. И оно тут стояло. Но тебя в нём не было.

– Так не на этом. На другом. На электрический стул похожем.

Сергей недоверчиво рассматривал собеседника. По его виду и вправду можно было подумать, что он из прошлого. Форма затертая. А самое главное, этот твердый знак в конце надписи на его бескозырки. И рожа у него слишком простоватая, для современного человека. Но сказка про машину времени, всё равно не укладывалась в голове.

– И из какого же времени тебя к нам направили твои друзья? Почему сами не захотели заглянуть за завесу?

– Потому что обосрались походу. Сказали, что я избранный и отправили. А сами-то не захотели. Первый я, понимаешь. Ни кто до этого ещё не путешествовал таким мокаром. Зверушка только какая-то, да и та не вернулась.

– Значит ты первопроходец во времени. Терминатор, блин! – не мог поверить во все эти сказки Бочалов. – И сколько ты сюда… – Сергей замялся, подбирая нужное слово. Он не знал каким образом путешествуют во времени. Может летят, а может плывут. -…добирался?

– Не засекал. Там было пусто и тихо. Мне там понравилось.

– Где там? Там корабль летающий? Самолёт? Где это твоё кресло электрическое?

– Кресло там осталось.

– А вместе мы можем сейчас куда-нибудь переместиться? Кресло есть. Не совсем электрическое, но кресло.

– Нет, не можем. Что ты глупый такой. Кресло там осталось.

Сергею не сиделось, он встал из-за стола и начал расхаживать по комнате, не переставая сыпать вопросы:

– И из какого года ты к нам прибыл, терминатор?

– Из одна тысяча девятьсот семнадцатого. Почему ты меня так странно называешь?

– Не обращай внимания, – бросил подошедший в это время к двери в комнату Сергей. Развернулся и зашагал обратно. – Революционер значит?

– Я анархист. Революция всё-таки случилась?

Сергей присел обратно в кресло, прищурился и посмотрел, насколько мог пристально, на матроса:

– Случилась, – сверля взглядом глаза под бескозыркой, ответил Сергей. «Похоже, он и вправду не знает. Не может человек с такой рожей, так мастерски играть роль», – делал он для себя выводы. До хрена чего случилось. Давай ещё по дорожке, и я тебе всё расскажу. Как Ленин на броневике выступал, как Колчак отступал и как батька Махно воевал. Знаешь такого?

Сергей предвкушал нескучный вечер с халявным кокаином. Его распирало желание с кем-то поговорить, а подруга должна была прийти ещё не скоро. Матрос подтолкнул по столу серую коробочку.

Глава 6

– Тебя как зовут, морячок?

– Николай Котов.

– С батьки Махно тогда начнём, раз ты анархист, Николай,– начал Бочалов, занюхнув ещё дорожку. – Сергей, можно Серёга.

Матрос снял бескозырку, положил её на стол и приготовился слушать. В комнате было жарко и накурено, поэтому на его морщинистом лбу выступали капельки пота. Глаза с большими зрачками излучали внимание.

– Так вот Махно, как это по вашему, пустили в расход. Разбила его бандитов армия южного фронта, за ненадобностью. Он красным помог белых бить, но потом, сам понимаешь, начал опасность представлять. Не хотел властям подчиняться. Вот с ним и закончились ваши анархисты, – говорил Сергей быстро и много, как будто боялся не успеть, всё рассказать.

– Белые, красные, – склонил голову матрос и его короткие волосы с редкой проседью блеснули на солнце. – Как ты сказал, Махно? Кто такой?

– Ты сказал из семнадцатого года? Подожди, подожди. Маленькое временное несовпадение. Это чуть позже было, – щёлкнул пальцами и выбросил указательный палец в сторону матроса Серёга. – Точно! Сейчас подредактируем.

В руках Бочалова оказался свёрнутый аккуратно лист бумаги в клетку, развернув который, он положил его на стол. Матрос рассмотрел в содержимом свёртка какую-то сушёную, мелко покрошенную, траву.

– Сейчас у нас сойдутся временные пространства, не переживай, – хозяин квартиры ловко выудил из пачки папиросу и выпотрошил её. После чего оттянул зубами папиросную бумагу до максимума, сделал пяточку, продавив ногтем мизинца ниппель папиросы, и начал забивать содержимое свёртка в удлиненную папиросу. Матрос молча следил за этим действием, торопиться ему было не куда. Забив почти до конца, Бочалов скрутил кончик папиросной бумаги так, чтобы трава не высыпалась.

– Так ты на чём закончил там своё пребывание? – спросил Сергей, начиная раскуривать забитую папиросу. И на глубоком вдохе продолжил, – мне, что бы понимать с какого момента начинать.

Сергей задержал дыхание с заполненными дымом лёгкими и передал папиросу матросу. Тот повторил действия хозяина. Но даже прокуренная глотка не выдержала, и Николая пробил кашель.

– Ничего, это нормально. Привыкнешь, – подбодрил его Сергей.

Покрасневший матрос, с трудом откашлявшись, затянулся ещё раз. Почувствовал не похожий на табак вкус и сказал Сергею:

– Июнь семнадцатого был. Тепло, хорошо. Как у тебя за окном сейчас.

– Июнь семнадцатого, – почесал затылок Бочалов. – Так батенька, революции то ещё не было, – опять щёлкнул пальцами и выбросил палец в сторону матраса Серёга.

– Была февральская революция, – принимая в очередной раз папиросу от хозяина, произнес задумчиво матрос.

– Это мелочи, основная в ноябре будет. То есть в октябре, по вашему. Календарь же передвинуться должен, что бы со всем миром сравняться. Мне вот, единственное, не понятно, зачем вы так сложно жили, отставая от всех на две недели по календарю? Ха, что бы потом на семьдесят лет отстать, – Серёга в очередной раз щёлкнул пальцами.

– Серёга, ты можешь проще говорить? Я ничего не понимаю. Календарь, октябрь, ноябрь. Ты мне объясни кто у власти? Или, может, её совсем нет?

– Очень хороший вопрос, Коля. Власть как бы есть, но её как бы нет. Беспредел, одним словом, творится. Делают, что хотят. Ну, ты сам видел, посреди белого дня воруют! Думаешь, его искать кто-то будет? Хрен! – Серёга показал моряку резко скрученную фигу. – Власти, потому что, насрать на народ. Насрать и растереть.

– Так это и всегда так было! Поэтому я анархист. Мы за отсутствие власти.

– Я тоже за её отсутствие. Но это немножко другое. Бандиты, Коля, сейчас у власти. Захватили её и доят, как могут, народ.

– Красные, белые, теперь бандиты. Что происходит? Так до сих пор и делят страну? – у Николая стало раздваиваться слегка мысли. Он начал ощущать действие скуренной травы, которое накатывало волнами, погружая его в полную прострацию. Когда находила волна, слова хозяина терялись в шуме прилива, а его самого откидывало далеко на берег, где так приятно грело солнце.

– Что это такое? – заинтересовался матрос, прокручивая перед собой наполовину скуренную папиросу. – Очень странные ощущения вызывает.

– Забористая трава, да?

– Эта трава мой мозг забирает! Очень странные ощущения, – Николай встал с кресла, подошёл к стеклянному ящику и стал в упор рассматривать своё отражение в темном стекле. – Что это такое? Я давно на него смотрю и не могу понять, – он выпрямился и заглянул на заднюю часть телевизора.

– Там бандиты, которые у власти, свою пропаганду распространяют. Вот вы листовки распространяли, а они теперь передачи снимают и предвыборные компании. Ты же не знаешь, что такое выборы.

– Сережа, какие бандиты в этом ящике? Я кажусь тебе идиотом? Я сейчас и сам себе кажусь таким, – Николай снова заглянул в темный экран и покачал головой вправо и влево. Затем приложил ладони к лицу, прижался вплотную к экрану и попытался заглянуть внутрь. – А ну выходи! – резко заорал матрос и с размаху вдарил по верхней крышке телевизора, от чего та издала скрипящий звук.