Бурый. Медальон удачи

Евгений Прядеев

Бурый. Медальон удачи

Все персонажи данной книги выдуманы автором.

Все совпадения с реальными людьми, нелюдьми, а также тварями, считающими себя людьми, абсолютно случайны. Аналогии с местами, учреждениями, любыми происходившими ранее или происходящими в настоящее время событиями – не более чем плод фантазии. А если подобное случится в будущем, то автор будет гордиться, что Провидение тоже читает его книги.

⁂

Глава 1

Я стою спокойно перед строем…

Голос в голове отвлекал, раздражал и попросту мешал. В первую очередь мешал слушать речь генерала от инфантерии, который затеял целый спектакль ради моей весьма скромной персоны. Вот оно ему надо было? Мне то, понятное дело, абсолютно никуда не уперлось. Тем более, что я до сих пор не очень понимаю, где нахожусь и что вообще происходит.

Плац военного училища? Или воинской части? А почему лица напротив меня в строю такие молодые? Что я здесь делаю? И почему это место кажется мне родным?

– Мы обязаны свято хранить традиции нашего кадетского корпуса, – разносился по округе голос генерала, усиленный мощными динамиками. – Помнить о том, что наши выпускники не только вписали много славных страниц в историю Отечества, но и всегда служили надёжной опорой для императорского престола.

О как…

Это я, значит, опора престола? Голова трещит, как будто накануне выпил цистерну спирта. Именно так и должно поступать фундаменту власти, ещё к тому же и императорской. Главное повод найти правильный и значимый. День взятия Бастилии, например… Тьфу ты, причём здесь Бастилия?

Где я? Как меня зовут? Очень похоже на сильнейшее алкогольное отравление и это при том, что я откуда-то точно знаю, что ничего не употреблял накануне. Да и не накануне тоже. Я, в принципе, к горячительным напиткам отношусь весьма прохладно.

Почему же тогда так сильно болит голова? Случилось что-то плохое? Со мной или вообще? Не помню, что именно, но это наверняка крайне важно.

– Вы все знаете имена героев, отмеченных высочайшими наградами Русской империи, – продолжал тем временем надрываться вошедший в раж генерал. – Когда-то они были такими же кадетами, как и все вы, но упорная учёба и любовь к Родине сделали из них достойнейших представителей дворянства и офицерского сословия.

Странно… Какая-то часть мозга реагирует на крики генерала с восторгом, привычно и не задаваясь глупыми вопросами, «что», «как» и «почему»…

А вот другая почему-то удивляется. Дворянское сословие? У нас есть аристократы? Разве их в прошлом веке на столбах не перевешали?

Впрочем, голова болела так сильно, что лишний раз напрягать мозги не хотелось. Раз говорят про дворян, значит кто-то выжил.

– Малеев, подбородок выше! – прошипели сзади мне на ухо. Ох ё! Это ж я ещё оказывается не один тут перед строем.

От неожиданности я чуть было не подпрыгнул на месте, но тело среагировало гораздо быстрее. Спина напряглась, руки плотней прижались к бёдрам, а нижняя челюсть сама собой выдвинулась вперёд. Скосил глаза, пытаясь разглядеть, кто здесь со мной рядом, но оставалось только пожалеть об отсутствии органов зрения на затылке.

– Смотри мне, – за плечом опять раздалось шипение. Очень хотелось развернуться, но что-то подсказывало, что так я лишь поимею лишние неприятности. – Мне плевать, какой ты герой. Я из тебя буду лепить нормального человека.

Герой?

Это что-то новенькое. Я имя-то своё вспомнить не могу. Какое уж тут геройство мне приписывают. А с другой стороны, перед строем можно стоять по-разному. На расстрел примерно также вызывают.

– Кадетский корпус имени маршала Атаманова грудью закрыл прорыв на государственной границе. Безжалостные бандиты рассчитывали, что смогут безнаказанно грабить и убивать, но на их пути оказались двести воспитанников корпуса. Генерал Малеев лично возглавил оборону и выполнил свой долг до конца!!

Слова генерала доносились до меня как будто бы сквозь вату. Малеев? Это же я. Я Миша Малеев. А генерал Малеев тогда кто? Однофамилец?

Голову прострелило резкой болью, и я почувствовал, как колени непроизвольно начинают подгибаться. Картинка перед глазами поплыла, а звуки становились все тише и неразборчивей.

– Стоять!

Теперь в ухо уже не шипели, а, как мне казалось, практически орали, но тело никак не хотело реагировать на команды.

– Малеев, держаться!

Держаться… Держаться… Память услужливо подсунула картинку из ближайшего прошлого.

Я увидел мужчину в грязной шинели, который стоял перед юношей примерно моего возраста, и, взяв его за плечи, неторопливо отдавал боевой приказ.

– Смотри, Леонтьев, здесь берег крутой, хотя и кажется, что легко подняться. Никого с потенциалом у них не осталось. Судя по всему, обычная банда, которая покуражиться захотела. Было бы серьёзное подразделение, просто так в лоб не перли бы, а они массой задавить пытаются. Так что ты велосипед не изобретай, не надо здесь этого. Подойдут к дальней засечке – командуй стрельбу залпами. Ближе кто проскочит – выцеливайте по одному. Назначь трех-четырех самых метких в резерв, и пусть они этих шустрых отстреливают. Ну а уж если на берег карабкаться начнут, тогда гранаты. Приказ ясен?

– Так точно, господин генерал, – Леонтьев смотрит на командира не моргая.

– Надо держаться, сынок, – совсем не по уставу завершает свои наставления начальник корпуса. – Держаться изо всех сил. Сомнут твой фланг – рухнет вся оборона. Рухнет оборона – эти скоты пойдут дальше. А там женщины и дети. Старики. Их защитить некому. Пока что, некому. Так что вариантов нет, Лёша. Надо держаться!

– Я все понял, господин генерал, – Леонтьев кивает, а затем тоже добавляет совсем не по уставу. – Не переживайте, Александр Дмитриевич. Все хорошо будет.

Алексей Леонтьев был старшиной учебного взвода, отличником и активистом. И даже обладал потенциалом на уровне двадцать пятого румба. Не бог весть что, но многим и о таком мечтать не приходится. Все были просто уверены в том, что со временем Леонтьев сделает блестящую карьеру в Генеральном штабе, тем более, у него там вроде бы дядя…

Лёша взорвал себя гранатой, когда взвод погиб полностью, а одетые в чёрное фигуры уже начали карабкаться по крутому склону. Парень коршуном даже не спрыгнул, а практически упал на бандитов сверху, крича что-то нецензурное, а затем прогремел взрыв…

– Малеев, вы меня слышите?

Картинка с берегом речушки начинает тускнеть, и я понимаю, что все увиденное только плод моего воображения. Взвод Леонтьева был от меня на другом фланге, так что наблюдать за их гибелью я не мог в принципе. Пытаюсь открыть глаза, но в них как будто бы песка насыпали.

Но хотя бы ясно, что я Малеев. И мужчина в шинели – это скорей всего мой отец. Отец… Папа… Слова отзывались внутри меня каким-то шевелением, но я никак не мог вспомнить лицо отца. Или это другой генерал. Что вообще я сейчас видел?

– Малеев!

Кажется, чего-то удостоен, награжден и назван молодцом!!!

Чего удостоен? Хотя про награду что-то там говорили, но явно не в контексте песен… Откуда вообще в моей голове эта песня! Кто такой Высоцкий? Откуда Высоцкий? И почему вообще ко мне прицепилась эта мелодия?

В палате, а сейчас это явно был не плац, а медицинская палата помимо меня находилось четверо. На стуле у кровати сидел доктор, а у входной двери стояли трое. А как я в палате оказался, кто-нибудь объяснит? Меня в психушку привезли? Или что со мной? Спрашивать опасно, это даже мой воспалённый мозг понимает.

Увидев, что я открыл глаза, врач тепло улыбнулся, а затем начал считать пульс на запястье, сверяясь со старыми наручными часами. Кстати, фабрика «Зенит», серия Альфа. Это ж сколько им лет? Их же выпустили в одна тысяча…

Когда-то я мечтал иметь такие же, поэтому сейчас непроизвольно обратил внимание. А это интересно, кстати. Их же выпустили весьма ограниченным тиражом к пятилетию спецгруппы. А тут обыкновенный с виду доктор… Все страньше и страньше, как говорили в одной известной сказке.

В висках застучали молоточки, а в голове образовалась новая и весьма неприятная мысль. Это я хотел часы «Альфа» или Миша Малеев? И кто такой я?

– Господа, я думаю, что у юноши банальное переутомление на фоне сильнейшего стресса, – повернулся доктор к троице, стоявшей вдоль стены и внимательно следившей за моим пробуждением. – Я бы рекомендовал постельный режим и моё наблюдение в течение недели.

Двое военных, один гражданский. Хотя, гражданский – это характеристика авансом. Что-то не так с этим товарищем. Или господином? А что у нас, кстати, не так с товарищами?

– Спасибо, Филипп Витальевич. Особенно, что юноша жив и в сознании. Он же способен отвечать на вопросы? – задавший этот вопрос оказался облачен в строгий черный костюм с таким же черным и безумно узким галстуком-селедкой. Причём от одежды за версту несло казенщиной, и болезненно худой владелец костюма даже не пытался как-то исправить ситуацию. Чувствовалось, что цивильный наряд ему непривычен, поэтому он постоянно оттягивал воротник на рубашке и демонстрировал крайнюю степень нетерпения.

Почему-то у меня сразу же возникло стойкое убеждение, что он не имеет никакого отношения к кадетскому корпусу и присутствует здесь исключительно по делу, а не потому, что сильно переживает о моем самочувствии. И на его вопросы мне тоже придётся ответить вне зависимости от желания и возможности.

– Отвечать способен, – пожал плечами доктор, – но я бы пока не советовал. Состояние нестабильное, психика юноши истощена. И мы пока не знаем, что может стать причиной следующего приступа.

– Радость, конечно же, – пророкотал генерал, тот самый, что толкал речь с трибуны. Кстати, есть повод гордиться собой. Вряд ли генералы всех подряд в палату лично навещать приходят. – Не каждый кадет может похвастаться орденом Святой Анны.

– Ого, – теперь во взгляде врача сквозило безграничное уважение. – Может быть, вы и правы. Я и не думал, что у нас в корпусе будет учиться такой герой. И что же за подвиг он совершил?

– Вам этого знать не нужно, – вновь влез разговор мужчина в костюме. Прям особист! Ну вот точно особист! Это их манера поведения. Сначала тумана напустят везде, где не нужно, а затем щеки надувают от осознания собственной важности.

Генерал неодобрительно покосился на особиста, но решил, видимо, не устраивать уроков по этикету. Может счёл, что время и место неподходящие, а может элементарно побоялся. Особисты никогда не действуют прямо. Сейчас поставишь такого хлыща на место, а затем ходи и оглядывайся, не зная, откуда именно какая-нибудь подлость прилетит.

– Господин Мелехин, – услышав голос офицера, стоявшего рядом с генералом, я непроизвольно встрепенулся и чуть было не попытался вытянуться, лёжа на кровати. Эти шипящие интонации я ни с чем не перепутаю. – Мне кажется, что внутри медицинского блока при любых обстоятельствах главным остаётся мнение доктора. Так что, думаю, расспросы Малеева можно отложить на более позднее время. В конце концов, он никуда не денется из стен корпуса.

– Я учту ваше мнение, ротмистр, – сухо ответил Мелехин, даже не сделав попытки повернуть голову в сторону строевого офицера. – Или вы считаете своим долгом защищать любого воспитанника, не проверив его биографию?

– Штабс-капитан, – процедил офицер. – Штабс-капитан Курков. И я требую, господин советник, чтобы вы обращались ко мне по уставу, иначе оставляю за собой право на сатисфакцию.

– Простите великодушно, – в мерзкой улыбке расплылся Мелехин. – Я просто запамятовал, что вы уже не служите в Алабинском кавалерийском полку. Хотя жаль… Несомненно, гвардия многое потеряла…

Скрип зубов Куркова послышался так отчётливо, что мне захотелось зажмуриться. Казалось, ещё секунда и в палате начнётся банальная драка.

– Курков, молчать! – неожиданно вмешался в перепалку генерал. – А вы, господин советник, потрудитесь принести извинения.

Особист хмыкнул и досадливо дёрнул плечом, но, к моему удивлению, генерал закусил удила и не собирался давать спуску советнику.

– Я жду, господин Мелехин, – процедил он, уперев в особиста тяжёлый взгляд из-под насупленных бровей.

– Извините, штабс-капитан, – промямлил, наконец, советник, явно недовольный вмешательством старшего начальника.

– По всей форме, – с нажимом потребовал генерал, и особист вскинул голову, собираясь возразить, но тут же странно обмяк и сжался, как будто в ожидании удара. Мне показалось или по моему телу пробежали мурашки?

– Извинения. По всей. Форме! – по раздельности медленно произнёс генерал, и Мелехин послушно, как заведённый болванчик, протараторил.

– Господин штаб-капитан, я советник 3-го класса Особенной канцелярии Григорий Мелехин перед лицом Господа Бога и ваших товарищей прошу простить мою грубость, сказанную по скудоумию!

Ну ничего себе. От увиденной картины у меня натуральным образом челюсть отвисла, а где-то на задворках сознания всплыло воспоминание, что извинение подобной формы является редкостью и может использоваться даже в случаях завершения кровной вражды между кланами.

А вот семья просит извинений по-другому. Как именно, вспомнить я не успел, потому что у меня прострелило голову резкой болью, причём настолько сильной, что я даже застонал от неожиданности.

– Господин генерал! – воскликнул доктор и бросился ко мне с таким видом, как будто меня ударили. – Ну не здесь же!