скачать книгу бесплатно
– Господи, – говорил он сладким голосом, – если бы вы понимали… Красота – это ведь дар божий! Как петь, рисовать, играть на сцене. Это талант, который не каждой дан по ее заслугам. Мама и папа бесплатно постарались. А как мы относимся? Как к чужому добру. Нет, девочки, не похвально!
Дон Роберт знал своих красоток, как опытные наездники знают своих лошадей. Он понимал душой, какой это товар – а к дорогому товару надо относиться осторожно, чтобы не повредить его.
Раньше в России нередко красоток звали стервами, конечно, за их стервозный характер. Да и сейчас, наблюдая за ними, дон Роберт видел не что иное, как парад кошечек, не очень умненьких и образованных, зато сногсшибательно красивых. Они бесконечно жаловались друг на друга, но еще вели себя достойно – и мягкие лапки, и бесшумная походка, и бархатный взгляд… Но дона Роберта не провести: в накале конкурса они зверели и были похожи на тигриц, тоже из кошачьей породы. И все та же любезность. Ловкая и хитрая женщина именно любезностью ставит на место соперниц. Потому говорить о честности между кошками не приходилось, и дон Роберт с ухмылкой иногда сам распалял эту стервозность: считал, что это хорошо двигает мотивацию и создает конкуренцию среди девчонок, заставляя выкладываться на все сто.
Среди конкурсанток немало четырнадцати-шестнадцатилетних девочек. Еще наивные доверчивые глаза. Хрупкие, не сложившиеся полностью фигуры. Они обаятельны, эти девочки, похожие на смазливых мальчиков, простодушны, и к ним тянет…
Дон Роберт из многих выделил одну. Лариса сидела в фойе прямо на полу, забыв про парчовое платье, и смотрела кругом усталыми, слезливыми глазами.
Он подошел к ней с обворожительной улыбкой хозяина.
– О чем ты думаешь, выходя на сцену?
– Ни о чем. Мне теперь все равно. Ноги отваливаются.
– Ну а все же?
– О том, что на свете я – единственная женщина.
Ларису он выделил неспроста: на нее у него были свои планы. Он видел ее будущее, предназначенное для него, но пока это была еще тайна. Лариса капризна, любопытна и жалостлива. Она еще не кошка, а значит, еще и не стерва – она подрастающая кошка, но когти у нее уже острые. Дон Роберт дал понять ей свою заинтересованность, она не могла не оценить этого. Она уже сидела у него на коленях в офисе и пила с ним шампанское, дальше он не шел…
В этой пряной и глупой жизненной игре она верила в свою звезду, и, пожалуй, интерес дона Роберта ее поддерживал: ей снились призы и контракты. Она уже видела Варшаву, Берлин, Париж…
Роберт мог бы спокойно обеспечить ей победу. Для этого были свои способы в конкурсной комиссии – музыку заказывали те, кто платил деньги. Но делать Ларису победительницей не входило в его планы – она была нужна для другого, более важного для него, бизнеса.
Лариса заняла на конкурсе третье место. Для нее это был удар, хотя и небезнадежный. У девчонки, когда объявили результаты, тряслись руки, словно исполняли дьявольский танец, а фальшивые разноцветные камни в ее перстнях мерцали тусклым светом. Она медленно сжимала и разжимала кулаки, понимая свое плачевное состояние.
Роберт ее не утешал. Он смотрел влюбленными глазами, назвав комиссию «хамьем». Во всем, конечно, виноваты спонсоры: трудно понять, чем она им не подошла.
Он увез Ларису в офис. Страстно целовал там, не обращая внимания на отпечатки губной помады. Она была раздавлена обстоятельствами и спасение искала только в нем. Он поднес к ее деревянным, бледным губам свою руку, и она с забвением целовала эту большую, пухловатую ладонь, распаляясь в страсти. Он запросто раздел ее и положил на тахту – собственно, иного и не могло быть: дон Роберт редко когда упускал свою добычу.
15
Вся жизнь Сомова прошла в номенклатуре. С грубоватой внешностью – невысокий, коренастый, к тому же и сутуловатый, за что его и прозвали горбатым, он тем не менее отличался деликатными манерами – его, где бы он ни работал, в правительстве или в министерстве, уважали все: от шофера до самых мелких сотрудников отделов. Нет, говорили о нем, хоть и министр, но не барин… Одним словом, неноменклатурный был мужик, понимающий… И к тому же смелый. Как-то в приемную председателя Государственного комитета вошел молодой человек – одет так себе, неброско, потому помощник и не обратил на него внимания. Председателя на месте не было и молодой человек скромненько сидел в углу. Когда же тяжелой походкой в приемную вошел Сомов, посетитель быстро встал с диванчика и вплотную подошел к нему.
– Извините, пожалуйста, это вы устанавливаете цены на товары?
Сомов едва раскрыл рот, как перед его носом оказались дула здорового двуствольного самопала, который молодой человек тут же выхватил из хозяйственной сумки.
– Господи, – равнодушно сказал Сомов, – так ведь можно и застрелить.
Он ловко перехватил рукой дуло самопала и, обжигая молодого человека черными глазами гипнотизера, властно сказал:
– Убери пустую игрушку, пойдем ко мне в кабинет, там и разберемся… почем фунт изюма.
Молодой человек сник и, отдав хозяйственную сумку с самопалом вохровцу, вяло поплелся за Сомовым.
Целых полгода рассказывали в разных министерствах об этом случае. Такому, мол, и телохранитель не нужен…
Но чиновники рангом повыше смотрели на имидж Сомова иными глазами. Многие видели в нем не только простого, но и сильного, властного человека, способного прокручивать большие дела. А те, кто работал с ним непосредственно наверху и знал Сомова лично, понимали, как мог он спокойно обвести вокруг пальца почти всех.
Ведь были же скандалы почти на правительственном или даже на правительственном уровне, и всегда Сомов выходил сухим из воды. И нашумевшее дело министра рыбной промышленности, когда черную и красную икру в банках отправляли под видом кильки за бугор, и скрытое от людей дело командующего транспортной авиацией, когда военные самолеты превращались в контрабандные тайники… И где-то боком всегда был причастен Сомов. Правда, его понижали в должностях; иной раз казалось, гроза вот-вот разрядится над его головой – но тем не менее все обходилось благополучно, наступал светлый, а то и солнечный день, и Сомов снова шел вверх…
В эпоху перестройки Сомов не очень-то гремел фанфарами. Как человек дотошный и трезвый он сразу понял социальный смысл перемен: номенклатура решила разделить общегосударственное имущество между коррумпированными кланами номенклатуры. Став владельцами и совладельцами всех фабрик и заводов, мелких и больших, они в конце концов разрешали свой «социальный вопрос»… Нет, он не был согласен с тем, что номенклатура хочет обменять власть на собственность. А прибавить к власти настоящую частную собственность – вот это дело! «Социализм с человеческим лицом», когда собственность обретает своего конкретного хозяина.
Валерий Петрович Сомов мечтал о создании акционерного общества закрытого типа. Первым таким обществом, пожалуй, и оказался государственно-кооперативный концерн АНТ. Но сделки этого концерна вызвали политический скандал. Танки на платформах в Новороссийске. Танки за рубеж по липовым накладным… И напрасно потом доказывали, что это не так и что в недрах КГБ будто бы была сформирована группа для сбора компромата на концерн, – танковый скандал все разрушил… Сомов, входящий в эту структуру от правительства, отделался легким ушибом…
Себя он не считал святым человеком – и не хуже других понимал, что основные капиталы, определяющие сейчас развитие частного сектора, накоплены весьма сомнительными способами. Его это не удивляло: Валерий Петрович был уверен, что первоначальное накопление никогда и нигде не бывает иным. Воротилы современного бизнеса, нувориши, всегда находили лазейки для теневой экономики. Эти люди умели делать деньги. Делать деньги…
Сомова разбудил ночной звонок. С трудом сбрасывая сон, Валерий Петрович прошлепал к телефону. Звонил верный друг и референт Столыпин.
– Это ты, Игорь Александрович? С чего-то в полночь? – удивился Сомов.
– Арестовали Ангелину.
– «Маму»? Как арестовали? Ты чего-то, старик, напутал.
– Путаницы здесь нет. Все точно, отправили в Лефортово.
Сомов так и не нашелся что ответить, протянул что-то беззвучное, так как холодом свело губы, словно он оказался на сильном морозе.
Разрядил обстановку Столыпин:
– В этом мире происходит что-то страшное. Все рушится, Валерий Петрович. Но я надеюсь… на Бога.
Сомов заснуть уже не мог. Лезли отрывочные мысли, ненужные воспоминания…
Ангелина, ответственный работник аппарата торговли, была близким семейным другом Сомова. В своем кругу ее звали Мама. Валерий Петрович всегда, встречаясь с ней, шутил: без нашей мамы мы бы осиротели…
Вот он и осиротел.
Жизнь Мамы была под стать жизни Сомова. Сколько торговых бурь возникало в это смутное время, но Мама была уважаема и на месте. Сомов помнил, как однажды один сверхвлиятельный функционер решил было с ней разделаться. Кончилось тем, что он сам засел в круговую оборону – компромат посыпался на него, как из рога изобилия… Нет, непотопляема была наша Мама…
Конечно, лучше Сомова мало кто знал эту систему, когда деньги конвейером текли наверх: от продавца к завсекцией, от директора до торговых и контролирующих организаций и выше… Это даже не называлось взятками, скорее необходимая дань, без смазки которой не крутится ни один нужный механизм, объединенный емким словом «коррупция»… Эксперты Торгово-промышленной палаты снижали, например, кондицию импортной продукции (особенно яблоки, апельсины), что давало с каждого вагона добротный навар. Автомобили, мебель, магнитофоны и телевизоры… Все было в маминых руках.
Торговый мир – это глубинный подводный мир, населенный хищниками, куда редко проникали рыбы из других слоев; здесь таились источники многих крупных состояний и причины падения торговых звезд… Мама надежно была защищена от правосудия. Трудно было даже подумать о том, что кто-то способен дать санкцию на привлечение ее к уголовной ответственности.
Нахрапистая жизнь постепенно меняла свой облик, рядилась в демократию, и Мама в новых условиях выходила на легальный бизнес: товарная биржа, которую создавала она, сулила хорошую прибыль не только Сомову…
Но только вдруг где-то оборвалась цепочка. Мама в Лефортово, и следствие вели люди государственной безопасности. Сомов понимал, как это может отразиться на нем. Правда, он знал и Ангелину – тертая женщина. Она умела держать язык за зубами. Хотя бы потому, что он, Сомов, нужен ей завтра. Да и алиби у него надежное.
И все же он просил Столыпина держать «руку на пульсе». Впрочем, Мама, кажется, вела себя нормально. Значит, он не зря верил в ее достоинства. Потому и убежден был, что монаршие силы не дадут ей погибнуть – со дня на день он ждал, что этот инцидент разрешится как неприятное недоразумение…
16
Сомов любил баню.
– Паришься – не старишься, – говорил он лукаво и поднимал кверху большой палец – мол, баня – всем делам отставка!
Может быть, в силу своего возраста или положения Валерий Петрович уже давно забыл, когда бывал в ресторане… Баня для него стала не только душевным исцелением, но и рестораном, где собирались его близкие приятели и нужные люди; здесь, приняв щедрого жара, он, расслабляясь и потея за самоваром и коньячком, собственно, и решал все деловые вопросы. Видимо, баня располагала к откровению. Вот так, в чем мать родила, прикрывшись простыней, за чаепитием было куда приятнее рассуждать о жизни, о политике, и нужные разговоры возникали как-то сами собой, без натуги и искусственности.
Конечно, сомовская баня – это тебе не городская общага для всех. Особая, элитная, на закрытой правительственной даче или в пансионате для высокопоставленных чиновников. Там и пар, сдобренный пахучими травами, иной; там и коньяк марочный… Валерий Петрович всегда сам следил за температурой и влажностью. И хотя финские суховоздушные бани были модными, Сомов предпочитал русскую парную с веничком – хороший дубовый веничек, специально вымоченный в отваре, прекрасно нежил распаренное тело, давая неповторимый кайф.
Его давним приятелем по бане был генерал Винокуров, о котором Сомов отзывался коротко: генерал, который пьет вино и курит, имея в виду его фамилию, хотя генерал как раз-то и не курил.
Винокуров, с резким продолговатым лицом, в противоположность Сомову, был сухощавый и длинный, с клочковатыми волосами на тощей груди, с поджарым, как у собаки, животом и сильно развитыми ногами бегуна – своим спартанским видом он чем-то был похож на немецкого генерала Манштейна времен Отечественной войны. А по характеру генерал был страшный педант.
Генерал не меньше Сомова любил баню. Обычно и Сомов, и Винокуров специально к ней не готовились. Появлялась потребность встретиться без посторонних глаз, тотчас звонили друг другу, садились в машины – и ехали в баню. Там, как всегда, все было готово – чисто, уютно, обалденно!
Напарившись, с раскрасневшимся телом, обернутые прилипшей простыней, они садились в предбаннике, где их уже ждал накрытый стол. Здесь была закуска простая: копченая рыбка (ее страстно любил Сомов), вилочная капустка, грибочки прямо из банок и, конечно, икорка…
Выпив по рюмочке, добрели.
Узкие, цепкие глаза Сомова становились мягкими и менее назойливыми. Генерал же, откинувшись в кресле, вытягивал свои длинные ноги и, покусывая жесткие губы, молча ждал начала разговора.
На этот раз Сомов был шутлив и доверчив. Он в веселом тоне рассказал генералу о встрече Столыпина с доном Робертом…
– И цену себе набивает, и страхуется, подлец, – заключил он свое повествование. – Но такие акулы, как Роберт Архипович, добычу чувствуют за милю…
Генерал, не мигая глазами, засмеялся.
– Конечно, риск есть, как в любом брокерском деле. Но в основном это списанная и высвобождаемая военная техника и имущество. Так что нет смысла так уж беспокоиться. Мы позаботились, торговые операции пройдут безболезненно… Так ему надо было и сказать. Думаю, что здесь риска меньше, чем с наркотиками, которыми они небось наверняка занимаются или не против заняться.
– Да все ему объяснили! Не дурак же, соображает не хуже нас с тобою. Хотя… – Сомов откашлялся, нащупал вилкой капустку. – Хотя… если было бы что-то более подходящее, с ним не связался бы. Скользкая личность! Правда, Столыпин считает его более надежным. – Сомов тяжело вздохнул. – Но куда деваться… Как говорится, в один прекрасный вечер все выяснится.
Собственно, сделка, которую Сомов предложил дону Роберту, была детально проработана. Сбоев у него почти не бывало. Конфликтные точки бывшего Союза – Карабах и Молдова – им удачливо прослеживались, а запасы оружия, особенно стрелкового, накопившегося на складах разваливающейся армии, были беспредельны… Не говоря уж о складах в бывшей Восточной Германии, которые растаскивались предприимчивыми людьми неимоверно быстро. Сомов и Винокуров не хотели терять свой шанс: если не они, все равно кто-то…
«Кто-то» старался вовсю. Оружие текло по разным совершенно неожиданным каналам. Оружие продавалось за рубли. Оружие продавалось за доллары. Доллары, конечно, предпочтительнее. Сомов и Винокуров, обладая старыми возможностями и новыми связями, тем не менее для своего бизнеса оружием искали надежное прикрытие. Самой лучшей крышей, конечно, была бы какая-нибудь «культурная» фирма.
Фирма «Олимпия» подходила по многим параметрам. Она была сомнительна по своей сущности и невинна по имиджу, а потому могла стать главным филиалом их совместного «предприятия». Кроме того, мафиозная структура фирмы во главе с доном Робертом особенно привлекала Сомова – именно она способна была нелегально выйти на родственные структуры западного рынка… Оружие на флаконы духов – торговля им требует строжайшей тайны, и здесь импозантная фигура дона Роберта была бы особенно кстати.
Но Винокурова меньше всего волновала импозантность. Ему как человеку военному требовалось конкретное действие, а действия пока не было. Личного интереса дон Роберт тоже не проявлял.
– Так они, что хотят или не хотят? – Винокурова немного развезло, и он, впившись осоловелыми немигающими глазами в Сомова, требовал категорического ответа. – Они хотят?
Сомов вытер махровым полотенцем вспотевшее лицо, усмехнулся.
– Дай срок, все будет о’кей! Я их психологию знаю получше тебя. Здесь, брат, солдафонским наскоком не возьмешь! Конечно, потребуется как следует пошуровать…
Неожиданно Сомову передали, что его срочно требует к телефону Столыпин. Из нагрудного кармана банщика торчала антенна радиотелефона. Сомов взял трубку.
– Игорь Александрович, что-то срочное?
– Мама ведет себя непредсказуемо. Боюсь наломает дров.
– И это все? – невозмутимо выдавил из себя Сомов, но лицо его вытянулось и посерело. – Придется тебе с ней встретиться, как мы с тобой и говорили. Нельзя ли найти ниточку к следователям?.. По крайней мере, хотя Мама и женщина, но характер у нее всегда был мужской.
После разговора Сомов с минуту молчал, словно в забытьи. Винокуров его не тревожил, продолжая обильно закусывать. Валерий Петрович очнулся, взял себя в руки, с шутливой ноткой пробасил:
– А что, брат мой, может быть, нам в парную?!
17
Сомов не верил в американский миф о том, что чистильщик сапог способен стать миллионером. Даже при удачных обстоятельствах… Чистой воды миф рассчитан на наивных мечтателей. Но его можно, видимо, создать и, наверно, раздуть у нас. Конечно, по Сомову, каждый имеет право попробовать свои силы. Но только попробовать.
Сам Сомов не верил в пропагандистские мифы – он верил в подводные течения.
Гибкий и осведомленный чиновник, сумевший не потерять кресло в политических бурях, он прекрасно понимал механизмы возникновения денег в этой стране. Кооперативный бум дал возможность теневой экономике легализоваться. Шло бурное обогащение коммерческих структур, связанных с аппаратом. Возникли невидимые финансовые группы по типу западных – частные фирмы с миллиардами на счетах.
Бывший Союз был на мировом рынке огромной корпорацией. Внешняя торговля работала, возможно, хуже, чем ее партнеры, но на Запад потоком шла нефть… Номенклатура формальных прав на собственность не имела, но, имея «возможности», себя не забывала. В швейцарских банках появился «советский» капитал. Сколько их, нелегальных и неофициальных операций и сделок, о которых, может быть, никогда и никто не узнает…
Не зря же в Нью-Йорке, Лондоне, Париже круг брокерских посредников Союза был настолько узок, что эти фирмы без труда держали все серьезные деловые переговоры со страной в своих цепких руках.
Сомов не слепой: рыночной инфраструктуры нет. Есть лишь спекуляция и мошенничество. В такой ситуации деньги, скопленные в результате многолетнего господства в экономике, пойдут в оборот – верха скупят имущество, землю, ценные бумаги.
Ну чем хуже он?
Он должен иметь капитал, способный дать ему и власть, и экономические возможности…
Эти ночи Сомов плохо спал. Чтобы как-то заснуть, он ворочался, отгоняя назойливые мысли. Жена предлагала выпить таблетки. Валерий Петрович наотрез отказался. Химия, какая от нее польза!
Впрочем, именно ночью он прорабатывал многие мучившие его вопросы. В ночных мыслях он проворачивал ту или иную идею, разрабатывал планы реализации… До усталости мучился конверсией и приватизацией. Конечно, удачливо приватизироваться…
После утреннего кофе, – рано утром Сомов старался ничего не есть – он, дождавшись персональную машину, обычно уезжал в правительство. И уже потом, получив полную информацию, ехал к себе в министерство.
В машине, рядом с шофером, он, как всегда, просматривал «Известия» или лениво слушал сообщения радио. Это привычка давняя, и Сомов редко когда ей изменял.
А тут он сел на заднее сиденье, чувствуя, что голова тяжелая, не отошла от ночного бденья. Пожалел, что утром вместо кофе выпил чай… Чай, как подумал Сомов, на него действует слабо, сейчас бы крепкого кофейку или рюмочку коньяка…
На рюмочке коньяка он и отключился. Он не мог даже сообразить, откуда был страшный удар, сбоку или сзади – только всем напряженным телом он вырвался вперед, ударившись о переднее сиденье. Помятую «Волгу» развернуло и выбросило на тротуар. Когда Сомов вылез из машины, у него сильно кружилась голова.
Собиралась уличная толпа. Но главное – злополучная машина, ударившая в хвост, трусливо удрала. Оправившись от удара и оставив шофера на месте, Сомов взял такси – и не поехал в правительство. В министерстве он позвонил в городское ГАИ. Там пообещали во всем разобраться. У Сомова была дилемма: что это, случайная авария или?..
За этими размышлениями его и застал Столыпин. Разговор был о Маме. Столыпин вышел на следствие, но в прокуратуру пришли новые люди и там откровенно не обещали ничего хорошего…
Сомов несказанно был удивлен: что она – дура, что ли? Испугалась тюрьмы? Да разве здесь тюрьмой пахнет…
Дон Роберт тоже пока молчал, и это еще больше огорчало и беспокоило Сомова. Какой-то черный день… Посмотрел на календарь. Боже! Так и знал. Тринадцатое число.
Столыпин взглянул на наручные японские часы. Пора уезжать в тюрьму. Напоследок он вкратце рассказал об усилиях, которые приложил, чтобы попасть в Лефортово. Сомов угрюмо и удовлетворенно покачивал головой. Столыпин способен на многое, а значит, может что-то сделать…
В середине дня пришел генерал Винокуров с полковником инженерной службы. Поспорили о конверсии, которая развалила военно-промышленный комплекс. Сомов не предложил даже стакана чая с бутербродами, что с удовольствием делал, когда встречал гостей.
Позже он сам позвонил Винокурову. Позвонил просто так, хотелось снять нарастающее недовольство собой и какое-то недоброе предчувствие. До этого был звонок из правительства. Звонил высокопоставленный чиновник, который, не считаясь с положением Сомова, с ходу стал его отчитывать – мол, Сомов неправильно понимает политику «экономической стабилизации», которой верен кабинет президента, и потому впредь без его ведома Сомову лучше не высовываться.
Амбиции Сомова были задеты. Он зло выругался, обозвав молодого функционера выскочкой.
Он вспомнил, что, не поддержи он его в свою пору, и не было бы его в правительстве: каждый мнит себя стратегом…
