О главном

Получалось, что мы с первого класса и до четвёртого учились у одной учительницы, но в классной комнате стояли ряды парт с учениками двух разных классов.

Я тогда ходил в третий класс. Когда в школе первоклассники, сидящие на соседних с нами партах, начали по букварю читать слова, нашёл себе утешение. Там наряду с словами «мама», «Рома» и другими оказалось и длинное слово «Наташа». Когда кто-то из первоклашек или учительница зачитывали по слогам это слово, в моей душе гремела восторженная, торжественная музыка. Я даже закрывал глаза от удовольствия.

Всё время мои мысли были обращены к образу Наташи, и я себе пообещал: что, когда вырасту, напишу книгу о нашей интересной жизни и обязательно расскажу о своей любви и вообще о том, что даже у третьеклассников бывают глубокие и настоящие чувства. Напишу большую книгу и, возможно, не одну, в которой честно опишу, как мы жили, чем занимались, что чувствовали. О том, что настоящая жизнь на самом деле бывает интересней и впечатлительней, даже чем то, о чем писал Майн Рид, книгами которого я уже тогда зачитывался.

С тех пор не один десяток лет я для будущей книги стал записывать в толстых тетрадях что происходило со мной, какие события и происшествия случались в школе, в колхозе. А потом и о студенческих годах, и о работе. Был уверен, что зафиксированное поможет написать книгу правдивую, честную, без приукрашивания.

Мне почему-то казалось, что все писатели обязательно приукрашивают происходившее на самом деле. Злодеям приписывают жестокости, которых те не совершали. А хороших людей, когда они поступали правильно, обязательно изображали большими героями. И заставляли их делать всяческие призывы, похожие на те лозунги, которые вывешивали на здании магазина, на конторе и в клубе. Но я был уверен, что почти все, которые поступают правильно и делают хорошие дела – делают это просто потому, что они хорошие люди, а не потому, что на них подействовало написанное на плакатах.

Считал важным записывать рассказы моих родственников и их друзей о прошлом. Об их чувствах и переживаниях. Особенно о происходящем во время недавней войны. Мечтал, что мои записи помогут при написании книги: правдиво отобразить всё то, что на самом деле происходило в это время, а не только события, связанные с моей детской любовью.

Думаю, что и эта любовь со мной приключилась неспроста, а для того, чтобы заставить меня документировать то, чему был свидетелем я, или что видели другие, чтобы потом через десятки лет использовать записанное для обоснования новых своих представлений.

Из случавшегося в детстве, ещё одну ситуацию считаю важной, потому что запомнившееся тогда, намного позже заставило меня поменять представления о нашей действительности, открыть для себя новое.

Зимой в нашей хате колхоз определил готовить колёса для повозок. Не знаю или специально для этого так подобрали людей, или сами дедушки вызвались взяться за это дело своими силами, но тесали заготовки одни только наши родственники. Кроме родного дедушки, ещё трое двоюродных и муж дедушкиной сестры.

Во двор привезли множество искривлённых обрезков от стволов дуба. Искривлённые части стволов они отпиливали для изготовления частей обода. Прямые обрезки кололи и тесали из них спицы. Пилили чурбаки на заготовки во дворе, а тесали в хатыни в нашей хате.

После школы меня тоже вовлекали в их занятия. Собирал для просушки кору дуба и щепки и загружал их в топку русской печи, которая в это время уже не топилась, но была ещё горячей. Подавал кружку с водой, если кто из плотников просил попить.

Ни один из дедушек не курил, но табак нюхали. Я радовался тому, что запомнил, какая из табакерок кому из дедушек принадлежит. Табакерки с нюхательным табаком, стояли на припечке русской печи, и, когда дедушки останавливались на отдых, я спешил подать каждому его табакерку.

Мне нравилось слушать их неспешные беседы. Мог до вечера просидеть в ожидании команды подать воды, или собрать щепки, когда у плотника их накопилось уже много.

Все дедушки кроме моего участвовали в войнах. Антон Исаевич, Фёдор Алексеевич и Иван Алексеевич участвовали в Гражданской, а муж бабушки Евдокии- сестры моего дедушки, дедушка Андрей только в Отечественной. Он там и ногу потерял, и на одной ноге у него был валенок одет, а из штанины другой ноги торчала металлическая труба с резиновым наконечником.

Разговаривали взрослые часто о том, чего я не понимал, или что мне было неинтересно. И я с нетерпением ждал, когда начнут рассказывать про то, что немцы в нашем селе хозяйничали не только в эту войну, но и в ту, что раньше была. О том как вели себя в нашем селе во время оккупации румыны и итальянцы. В каких сражениях кто из дедушек участвовал.

Содержание таких воспоминаний я записывал в свою тетрадь. А вот рассказ дедушки Андрея о том, как он ногу потерял даже записывать не стал, потому что до глубины души был возмущён его выдумками.

Вначале его рассказа всё было похоже на правду.

Немцы организовали наступление на их позиции. А перед атакой выпустили по ним много снарядов. Осколком от такого снаряда дедушке раздробило ногу выше колена. Штанина стала мокрой от крови. Хорошо, что, когда их направили на передовую, им всем выдали специальные матерчатые жгуты для того, чтобы кровь останавливать при ранениях. И обучали как ими пользоваться.

Дедушка не растерялся, быстро достал такой жгут, застегнул его выше раны прямо на штаны и, проворачивая специальную палочку, закреплённую в петле жгута, так его стянул, что кровь остановилась.

Когда дедушка пояснил, что жгут зажимается этой палочкой так, как сейчас ребятня зажимает ремешки, привязывая коньки к сапогам или валенкам, то даже я понял, как это действует.

Пока он останавливал кровь, немцы кинулись в атаку. При взрыве снаряда ранившего дедушку, его напарника убило, а пулемёт повредило и откинуло далеко в сторону. Поэтому он ничего не мог сделать против немцев.

В атаку враги бежали цепью, стреляя на ходу. Впереди бежал офицер без винтовки, только с пистолетом.

Поравнявшись с дедушкой и поняв, что тот жив, офицер на бегу, не останавливаясь, выстрелил из пистолета прямо дедушке в голову.

Дальше дедушка стал рассказывать такое, которого не могло быть ни за что на свете.

Он вроде бы успел рассмотреть пулю и понять, что она попадёт ему в переносицу. Чтобы этого не случилось, правой рукой стал отталкивать пулю влево. Оттолкнул не слишком далеко, потому что эта рука была прижата к земле. Понимая, что пуля теперь попадёт ему в висок, он тыльной стороной левой руки успел отбросить её дальше и она пролетела мимо его головы.

После этого, он потерял сознание и очнулся только тогда, когда наши отбили их позицию и грузили в кузов машины вместе и убитых, и раненых, чтобы увезти их подальше от передовой.

И потом в госпитале, когда ему уже ампутировали большую часть ноги, он не о ноге постоянно думал, а снова и снова переживал тот момент, когда смог своими руками избавиться от неминуемой смерти.

Пояснял, что вроде бы в палате показывал другим раненым ожоги на руках от пули, потому что она была горячей. На правой ладони ожёг не слишком сильный, потому что на ладони кожа грубая. А на левой руке ожог был очень глубоким. И этот след оставался у него заметным в течение нескольких лет. При этом он ещё и утверждал, что в госпитале другие раненые ему верили и сами рассказывали про чудеса, которые происходят на войне, когда солдат сталкивается с неминуемой гибелью.

Вмешиваться в разговоры взрослых не полагалось. Но я ждал, что другие дедушки начнут стыдить его за такие выдумки. Но никто из них не стал возмущаться. А Иван Алексеевич, даже как бы в поддержку этого нечестного рассказа пояснил, что его сын, а мой крёстный Григорий Иванович, когда пришёл с войны, то рассказывал о похожем чуде с экипажем танка. Не того танка, на котором он воевал, а на котором воевал его друг.

Их танк стоял с заглушенным мотором и даже люки были открыты. Но танкисты были внутри танка. И в этот момент в танк попадает немецкий снаряд. Снаряд пробил броню и влетел внутрь танка. И один танкист, который тоже, как и дедушка успел увидеть, что в них летит снаряд, схватил его и выкинул в открытый люк танка, так быстро что он даже взорваться не успел. И у этого танкиста тоже вроде бы ладони были обожжены горячим снарядом.

Я кипел от обиды и возмущения.

Обидно было за то, что эти взрослые люди не понимают, что такого быть не может. Или, возможно, понимают, но скорее всего из вежливости никто не стал говорить ни одному рассказчику, ни другому, что они выдумали всё и обманывают, подло используя их благородство.

Сказал, что пойду уроки делать. Ушёл в вэлыкихату и сидел там, ничего не делая и вытирая слёзы.

Только через много лет, когда благодаря Копачёву узнал о невероятных возможностях, которые предоставляют людям духовные силы, понял, что герои этих рассказов усилиями своей собственной Души, которые могут концентрироваться во время опасности, смогли остановить время.

Понял это только когда самому пришлось останавливать время. Мне дважды удалось это совершить в мгновение ощущения губительной опасности. И в обоих случаях после я обязательно в подробностях вспоминал рассказы моих родственников, хотя их и не записал на бумаге.

Отвлекаться на рассказ об этих случаях не буду, чтобы быстрее начать писать о главном. Описание произошедшего со мной и со временем можно найти в моих книгах и статьях.

В то время о Душе Человека и о наличии в природе духовных сил я не знал, и узнать об этом было не у кого. В разговорах взрослых встречались слова: «душевное», и «дух», и «душа», но они подразумевали только проявление человеческих эмоций и чувств.

Сейчас общепринятым считается духовное ассоциировать исключительно с религиозным. Я, видимо, мог бы почувствовать, понять и испытать силу духовного влияния и духовных возможностей через искреннюю религиозную веру. Такая перспектива открывалась для моего приобщения к религиозному с помощью глубоко верующей бабушки.

Но её усилия торпедировал дедушка, который советовал:

– Не слушай её! Она сама не делает того, чему Бог людей учит. Бог велит делиться с ближним тем, чем богат. А её не только соседи считают жадной, но и на Бочанивке знают, какая она скупердяйка.

Мама тоже не поощряла усилий бабушки, потому что власти этого не одобряли, а она прислушивалась к требованиям руководства. В школе, а потом в техникуме и в институте была строгая атеистическая направленность.

Власть внимательно следила за тем, чтобы не допускать к преподаванию и воспитанию детей и молодёжи людей верующих, соблюдающих религиозные обряды. Не то, что учителя, но даже пионервожатые в школах могли потерять работу, если их уличали в соблюдении каких-либо религиозных процедур. Можно сказать, что в то время наша власть вела настоящую «охоту на ведьм».

Ещё что хотелось бы отметить из прошлого, из того, что отложилось в моей памяти, это наличие сохранившихся древних ведических традиций приоритета общественного над личным.

Помню, как наша сельская комсомольская активистка, работающая в колхозе свинаркой, агрессивно и искренне убеждала заезжего шофёра МТС в том, что её ничуть не смущает, что исходящий от них специфический, очень неприятный запах свиных экскрементов, сопровождает её и дома, и в клубе, и даже при поездке в райцентр. И не удаётся от него избавиться никакими способами. Но их это не гнетёт, потому что они понимают – без такого неприятного дополнения невозможно заниматься выращиваниям мяса для рабочих, для солдат, для ученых и для наодеколоненных артистов.

Другой пример.

В колхозах того времени практически отсутствовала денежная оплата. Работали за трудодни, на которые получали зерно, овощи или даже молоко и мясо из выращенного в колхозе. Денег на трудодни, после продолжительных обсуждений, того, что колхозу нужно приобрести в первую очередь для облегчения труда колхозников оставалось очень мало. Обычно даже меньше десяти копеек на трудодень приходилось.

Колхозники, естественно, нуждались в деньгах, потому что и одежду, и посуду и инструмент приобретали за деньги.

Но в день выдачи годового денежного вознаграждения за труд из района приезжали представители финансовых органов и настойчиво предлагали колхозникам приобретать в счёт зарплаты облигации государственного займа.

Наказать за отказ от покупки облигаций не могли.

Могли осудить друзья и товарищи. Но я не знаю случая, чтобы в нашем селе кто-то отказался от такой покупки. Облигаций приобретали одни больше, а те, у которых назревала необходимость приобретения чего-то дорогого и незаменимого, приобретали меньше.

Я застал разговор Кудинова Петра Ильича с его дочерью, тётей Феней, осуждающего её за то, что она из чванства, или, чтобы прославиться, приобрела облигаций на всю сумму причитающейся ей выплаты.

Он упрекал её:

–Толик вырос из одежды. Штаны малы уже, материя на рубаху нужна, сандалии ему уже жмут. Да к тому же люди говорят, что ту разруху, которую война оставила, скоро не восстановить. Наверно и через пятьдесят лет у страны не будет возможности вернуть тебе то, что она у тебя заняла.

А та отвечала:

– Толик сам себя обеспечит. Он индюшат в этом году так удачно пас на Горе и на выгоне, что ни одного не потеряли. Вот они немного наберут жиру, забьём их и – в Россошь, на рынок. Хватит и Толика одеть, и себе что нужно прикупим. Да и картошка в этом году хорошо уродила. Так что не пропадём. А я своими деньгами помогу стране быстрее отстроить то, что войной разрушено. И если все будут делать как я, то заём вернут не через пятьдесят лет, а через десять.

И дедушка был вынужден соглашаться с ней.

Почесав затылок, заключил:

– Да, если подумать, так ты права. Мы сейчас не в такой нужде, как страна.

Вспоминаю и другой пример похожего поведения, уже в восьмидесятые годы, когда материальные блага и обеспеченность (под влиянием чуждой нашим народам идеологии провозгласившей, что чем важнее человек для социалистического общества, тем зажиточней он должен выглядеть) стали использоваться якобы для заинтересованности наших граждан в получении образования и стремлении к карьерному росту.

Когда власть ошибочно посчитала, что люди активней будут решать общественные задачи ради личной материальной выгоды, тогда под влиянием такой необдуманной политики многие кинулись в наживу и показательную демонстрацию высокой личной обеспеченности. И многие уже стали считать личное обогащение более важным, чем их общественные обязанности.

Я тогда работал управляющим отделения в колхозе. И был впечатлён поступком матери Рогинского Михаила Арсеньевича. Из окна моего кабинета было видно, как эта худенькая, немощная старушка в обеденный перерыв зачем-то спешила к сыну на ферму.

Если идти по дороге, то получался большой крюк. Но жители их улицы работавшее на ферме, сокращая путь, протоптали через поле прямую тропинку, по которой в сухую погоду не только пешком ходили с работы или на работу, но и ездили на велосипедах и мотоциклах.

Поле было засеяно озимой пшеницей, а на проторённой тропе ничего не росло. Была пора уборки урожая. Комбайнер заканчивал косить жаткой пшеницу в валки.

Старушка шагала очень быстро, видно спешила. Начав двигаться по полю, дошла до первого валка пшеницы, перегородившего тропинку, остановилась и разгребла валок, освобождая тропинку, так, чтобы на ней не оставалось колосков. И проезжающий или проходящий в след за ней своими ногами или колёсами не вымолотил бы зерно из колосьев на землю.

Так она проделала с каждым валком, перегораживающим тропинку. Поле было широким и это занятие сильно её задержало. Раскидав колосья на последнем валке, она несмотря на свой очень преклонный возраст, уже бегом продолжила свой путь. Видно, сильно опаздывала.

Никто её не принуждал делать такое. И зерно в колосьях было не лично её, а колхозное. И выгоды от этого занятия она никакой не поимела. Но сохранившееся в народе представление о том, что общественное важнее срочного, или даже важного личного, заставили эту старую и нездоровую женщину делать то, что она сделала.

Мне до слёз обидно, что сейчас у наших граждан западные, англо-саксонские представления о том, что человеку следует стремиться стать богаче, быть важным среди окружения, иметь власть или силу достаточную для обеспечения своего преимущества, заставляют воспринимать такое как естественное.

Даже мои дети утверждают, что именно такие представления от природы присущи людям. И приводимые мной примеры того, чему лично я был свидетелем или участником, оцениваются ими критически.

Они утверждают, что благородно люди поступали или потому что зомбированы были коммунистической пропагандой, или что вынуждены были поступать благородно, потому что боялись преследования властей. Считают, что подобных искренних, душевных порывов в принципе не может быть. Что, если что и было подобное, то такое совершалось под каким-то принуждением.

Не скажу, что в молодости мы были сосредоточены или постоянно обсуждали вопросы патриотизма или нашего вклада в дела страны. Обсуждая международное положение, мы безоговорочно поддерживали лозунги и шаги наших властей. Осуждали агрессивные устремления НАТО и бесчинства китайских хунвейбинов. Радовались достижениям в космосе, в ударном строительстве мощных электростанций на северных реках. Радовались тому, как Пахмутова и Добронравов доходчиво передали романтику строителей, и даже чувства Марчука.

На этом фоне было даже немного стыдно, что мы, хоть и жили впроголодь, и одевались в стёганки, и ходили на занятия в кирзовых сапогах, но жили весело, радостно и беззаботно, в то время как наши ровесники на комсомольских стройках вынуждены преодолевать лишения и трудности.

Помню нашу реакцию, когда учащихся нашего техникума командировали на целину на время уборки урожая, и пришлось жить в сложных бытовых условиях. Трудились световой день, а после работы редко предоставлялась возможность смыть грязь и мазут со своих тел. Пищу нам готовили из засоленной в бочке конины.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Кожух – местное название овчинного полушубка или шубы.

2

Чаплийка – местное название железного ухвата на длинной деревянной ручке.

3

Черевики – кожаные тапочки.

4

Вэлыкихата – горница, парадная комната в традиционных хатах юга Воронежской области.

5

Рятувать – спасать (украинское)

6

Хатына – передняя комната в традиционной хате юга Воронежской области, совмещающая в себе прихожую, кухню и столовую.

7

Кивната – комната служащая спальней, в которой кроме кровати находились палати, маленькая невысокая лежанка, отапливаемая дымоходом от печки с плитой, и высокая просторная лежанка над топкой русской печи.