Под толщей бетона

Ослепительный свет поляны сменился полумраком комнаты. Вместо белоснежного поля серый бетонный пол. Вместо ощущения безмятежности и покоя, слабость, тошнота и головная боль. Свет от лампы заслонял чей-то силуэт. Серый всмотрелся, но не смог различить черт лица, свет был позади человека. Лба коснулось что-то прохладное и мокрое. Серый вздрогнул и машинально отмахнувшись, отбил руку сидящего напротив человека.

– Ну-ну, не балуй, это всего лишь вода.

Человек показал руку с зажатым ней куском материи.

– Умыть тебя надо, а то вонять уже начал.

– Я сам, – Серый дёрнулся чтобы встать, но не смог.

– Ну сам, так сам. Может хоть встать помогу.

– Нет, я сам, – выпалил Серый и, немного подумав, добавил, – спасибо.

Парень ещё раз попытался привстать, и с удивлением заметил, что он не на полу, куда падал, а снова на кровати. На этот раз получилось сесть. Боль в голове резанула с новой силой, он зажмурился и потёр виски.

– Больно? – с участием в голосе проговорил человек – Может водички?

– Хорошо бы.

Человек прошёл к столу и налил, из стеклянного графина, в стакан воды. Серый жадными глотками выхлебал его за пару секунд. Голова болеть не перестала, зато хоть огонь внутри немного погасил. Затем осмотрел стакан и графин.

– Откуда такая древность? – он кивнул на графин.

– А, это, так это для вас древность, а для меня – лучшие годы моей жизни. Я, если можно так сказать, сам уже древность, в вашем понимании.

Он присел к столу и только теперь, в свете лампы, Серый разглядел лицо, дряхлое, сморщенное лицо старика. Всё его испещрили морщины, кое-где выделялись язвы. Старик и старик, но одна деталь выделялась из общей картины, его глаза. Глаза были живыми, можно сказать озорными. Такие глаза могли принадлежать молодому человеку, ну может быть какому-нибудь человеку средних лет, увлечённому чем-то, но никак не старику. Но думать об этом Серому не хотелось, думать сейчас вообще было трудно.

Серый встал, с трудом, держась за стены, доковылял до раковины в углу и пустил воду. Прохладная вода принесла немного успокоения его голове, но ненадолго. Но и этого недолго хватило, чтобы ещё раз, теперь уже более пристально, осмотреть комнату. Ничего более того, что он уже видел, не заметил. Старик сидел и молчал, делая вид, что что-то рассматривает у себя в ладонях. Парень доковылял до стола и присел, хотя лечь хотелось гораздо больше.

– Может обработаем, а то как бы нагноения не было? – старик потряс в руках, невесть откуда появившуюся бутылочку, – Меня кстати Евгением Павловичем зовут.

– А что там, всё так плохо?

Серый потрогал голову сзади и отдёрнул руку. Там всё было в запёкшихся коростах и сильно саднило.

– Ну как тебе сказать? Хорошего мало. Благо что жив остался.

– Давайте я сам, – Серый протянул руку.

– Да сиди уж, сам, на ощупь что ли? На ощупь, брат, там ничего и не сделаешь. Да и навык надо, какой-никакой, медицинский. А у меня он есть, вернее был когда-то, но руки то помнят. Давай поворачивайся-ка к лампе, чтобы видеть получше.

Серый не стал возражать в этот раз. Не убьёт же он его. Если б хотел убить, то вряд ли притащил бы сюда и выхаживал. Он только стиснул зубы и тихонько поскрипывал зубами, когда было сильно больно. Когда процедура была окончена, Евгений Павлович, бросил окровавленные тряпки в раковину и включил, стоящий на табурете в углу, электрический чайник.

– Я сейчас чайку заварю свежего, у меня есть немного индийского, из старых запасов ещё, не то что нынешняя трава столовская. Берёг его, думал с хорошим человеком почаёвничаю, вот и довелось. А ты ложись пока, полежи.

– А с чего вы взяли что я человек хороший?

– С чего? Да не с чего, так, решил, да и всё тут. А ты разве плохой?

Евгений Палыч пристально, но с искрой в глазах, посмотрел на Серого.

– Да не, я нормальный, у вас тут и похуже водятся.

– У нас? – Старик вскинул бровь – А ты что, не отсюда что ли?

Серый осёкся, он не знал этого человека и, несмотря на то, что тот не сделал ему ничего плохого, напротив, пока что только заботился, решил не рассказывать кто он и откуда.

Сергей отхлебнул глоток из стакана, покрутил глоток на языке и проглотил.

– Как дома…

Чай действительно был вкусным, с терпким запахом, без каких-либо посторонних привкусов. Сергей такой пил только у себя в Прокопьевске, после того как они с дедом набрели на небольшой чайный магазинчик. Там всё было разбросано и в пыли, но коробки с чаем были не повреждёнными.

– А то, это же настоящий, индийский, со слоном. Понимаешь?

Старик всё время пристально, прищурив глаз, посматривал на Серого, как будто что-то хотел спросить, но ничего не спрашивал. И парню стало не удобно, нужно было как-то разрядить молчание:

– Я их даже не знаю, я просто гулял.

– А почему ты думаешь, что их было несколько? – Евгений Павлович так и смотрел с прищуром, но в уголки рта едва заметно поползли вверх.

– Не знаю, но думаю, что на такое дело в одиночку не ходят.

– На какое такое дело?

– Ну не знаю, на ограбления вроде как.

– А у тебя, парень, что-то пропало?

Старик сделал акцент на слово парень, и Серый снова почувствовал себя не уютно. Ведь он так и не представился, но решил всё равно пока не говорить.

– Да у меня то и брать нечего. Но ведь они-то не знали. А иначе зачем?

– Зачем? Не знаю. Только это не ограбление было.

– А вы что, видели?

– Ага – Евгений Павлович с шумом отхлебнул чаю.

Серый уставился на него, а не был ли он подельником того, что его по голове. И как бы предугадывая вопрос, старик проговорил.

– Нет, парень, я просто случайный свидетель. Свидетель, слово то какое неприятное. Ты, когда на пол упал, он тебя добить хотел, да я дверьми пошумел, так он мигом в тень отступил и исчез.

– Но зачем? Что я ему сделал.

– Ну я-то почём знаю, он не доложил, может ты знаешь?

– Я, я, я, нет, не знаю, – Серый даже запнулся.

– Ну не знаешь, так не знаешь, дак я пойду?

– Куда? – не понял серый.

– Мне животных пора кормить, они брат, ждать не могут, когда мы наговоримся.

– Каких животных?

– Ну, как каких? Свиней, коз, собак, мы тут брат себе сами мясо и молоко растим.

– А собаки? Их тоже на мясо?

– Собаки на мясо? – Евгений Павлович рассмеялся, – Да ты что, собак, конечно, некоторые едят, но то корейцы, а мы русские этим не промышляем. Собаки брат они для души, немного для охраны, а ещё они служебные, взрывчатку там найти или зверя какого выследить. Смекаешь?

– Угу, – буркнул Серый, – не тупой.

– Ну, не тупой, уже хорошо.

Он взялся за ручку двери, но Серый его окликнул.

– Евгений Павлович, постойте, я же не сказал, как меня зовут…

– Вадик – перебил его старик.

– Что Вадик? -не понял Серый.

– Вадик тебя зовут.

– Почему Вадик?

– Так Вадик, напарник мой, третьего дня помер, хватанул какой-то жидкости, думал, что спирт, и помер.

– Ну а я тут причём, – всё ещё не понимал Серый.

– Ну так Вадика давеча и нашла санитарная команда, там, в коридоре, его и в крематории, наверное, уже сожгли.

– А я тут прич… Так вы его вместо меня что ли…?

– Ну да. Не просто так за тобой шёл тот человек, ой не просто так. Не бандит он, ой не бандит, выправка у него военная, поверь мне, я в этом разбираюсь. Он ведь не грабить шёл, он убить хотел. А я случайно всё увидел, вот и подумал, может не плох парень-то, это я про тебя. Ну а про Вадика я властям-то заявить не успел, вот и поменял вас. Ты не в обиде?

– Я … я нет, – Серый оторопел от такого поворота, – а вам то это зачем?

– Ну как зачем? Вижу, что человек хороший, да и мне помощник теперь нужен, а то пришлют снова какого-нибудь раздолбая, мучайся потом с ним. Ты же не раздолбай, справишься, лениться не будешь? Или не хочешь, за животными гавнецо подтирать?

– Да нет. Да я… Спасибо, я конечно, я не ленивый, справлюсь.

– Ну так вот, тогда, Вадик, ты отлёживайся пока, а как поправишься покажу тебе, что и как в нашем зверинце.

Он усмехнулся и вышел, оставив Серого, вернее теперь Вадика, наедине со своими мыслями.

Глава 3 Кто такой Палыч?

О своей жизни, Палыч, он же Евгений Павлович Старков, рассказывать не любил, а если и рассказывал, то только часть её. Для него вся она разделилась на жизнь до и жизнь после. А вот до чего и после, он вообще не упоминал. После он пил, много пил. Запой продолжался не менее года. Он превратился в обыкновенного бича, как тогда говорили. Нигде не работая, он со своим напарником по питейному ремеслу, Иваном, либо собирал и сдавал пустые бутылки, либо шли на станцию, вагоны разгружать. Подзаработают, сколько смогут, и снова в бутылку, пока деньги не кончатся. Счёт времени потерял окончательно, жил, можно сказать, от бутылки до бутылки. Одним днём, одним часом, одной минутой. Наверное, так бы и закончил свои дни где-то под забором зимой или в канаве, но Иван его опередил. Три дня он не замечал, что собутыльник не встаёт с постели, и только когда кончилась водка, он пошёл растормошить того, чтобы узнать, есть ли ещё деньги на бухло. А по Ивану уже черви поползли, и запах гниющей плоти разносился по комнате. Жеку, прямо тут стошнило. Он, шатаясь, вышел в подъезд и начал просить помощи. Он просил вызвать скорую, не осознавая бессмысленность этого. Ему просто надо было, чтобы кто-то помог. Он снова остался один, его единственный друг умер. Снова судьба насмехалась. Его отец сгнил в тюрьме, его жена умерла как бездомная собака, друзья отказались от него или предали. У него нет ни работы, ни дома, за плечами тюремный срок, пятном лежащий на всей биографии. Единственный человек, который протянул руку помощи, сейчас лежал в комнате, в своей квартире, распухший, со стеклянными глазами. А он, Евгений, в сущности никто теперь. Теперь на улицу, в теплотрассу, в подъезды. Ему ж теперь и переночевать то негде будет. А люди, к которым он сейчас протягивал руки, с мольбой о помощи, просто обходили его стороной. Они не видели в нем человека. Они видели только то, во что он сам превратился. В грязного, вонючего, небритого алкаша. Он их не осуждал, ему было больно, что всё так обернулось.

– Помогите, – хрипел он.

А очередной прохожий прошёл мимо. Не знакомые люди, и даже знакомые, кого он знал раньше, в прошлой жизни, прошли мимо. А ведь они узнали Евгения. Вон прошёл Стас, весь такой представительный, пиджак, галстук, очечки на носу. С ним они выросли в одном дворе, играли в одной песочнице. А вот прошла баба Клава, с авоськой, из которой выглядывали бутылка молока и бутылка кефира. Она знала его. Это ж она дёргала Евгения за ухо, когда поймала за гаражом с сигаретой, когда тому было тринадцать.

Евгений отчаялся, сел на грязную мостовую, прислонившись спиной к обшарпанной стене дома, и слезы потекли из глаз. Зачем, зачем он мучается так, зачем ему дана жизнь, такая жизнь? Где Евгений так успел согрешить, что бог решил его так изощрённо наказать?

– Ваня, возьми Иру, отведи её в школу, – услышал он женский голос.

– Ну мам, меня друзья ждут, у нас же игра.

– Подождут твои друзья, иди я сказала.

– Ну мам, чё, я из-за этого алкаша должен опаздывать? От него же воняет. Мам, брось ты его, лучше Иру в школу отведи.

– Иди я сказала, не перечь матери.

Женщина, лет сорока, в простой одежде, с косынкой на голове, в чёрных, бывших когда-то лакированными туфлях, на одном из которых виднелась сильная потёртость, подошла ближе к Евгению. Она представилась Тоней. Женщина не зажала нос пальцами, как это делали другие, хотя от него действительно сильно воняло. Она посмотрела в его глаза и спросила, чем она может помочь. Его трясло, сильно трясло. Руки ходили ходуном. Похмелье и стресс. Евгений рассказал женщине, что его друг умер, он там в квартире. Тогда она ушла, а через какое-то время вернулась и протянула ему бутылку пива.

– На возьми, тебе это поможет. Только больше не пей, – попросила она, – тебе это не нужно. Я вызвала милицию.

Вскоре он увидел, как приехала милиция, а после и карета скорой помощи. Ивана вынесли на носилках, накрытого его же собственной простынёй. Затем его привели в ту квартиру, и молоденький милиционер, в форме, с лейтенантскими погонами, долго о чём-то расспрашивал Евгения. Он потом и не вспомнил, о чём. Потом все уехали, а он остался один. Порывшись в вещах Ивана, Евгений нашёл заветную трёшку и сгонял за водкой, и снова погрузился в дурман. Кажется, приходила та женщина, Тоня, что-то говорила о похоронах, но он не запомнил.

Через пару дней пришли какие-то люди, молодая девушка и два мужчины. Евгений лежал на полу в липкой вонючей луже. Его стошнило от перепоя, но он не замечал этого. Евгения выволокли из квартиры, забрали ключи и бросили прямо тут, в подъезде. Девушка закрыла дверь, а ключ положила себе в карман. Жители подъезда выгнали Евгения на улицу, подальше, за гаражи, чтобы он не портил им картину двора, и чтобы дети его не видели. Ему снова стало плохо. Организм требовал новой порции алкоголя, но кончились деньги. Евгений дополз до пожарного шланга, из которого дворник поливал клумбы, и припал к нему, жадно глотая тёплую воду. Снова пришла она, Тоня. Она назвала его горем луковым, подняла на ноги и куда-то повела. В квартире было чисто и пахло борщом. Тоня стянула с него одежду и затолкала в ванну. Евгения сильно трясло, он с трудом смог помыться и одеться в чью-то старую, но чистую мужскую одежду. Затем Тоня накормила его и напоила чаем. Вроде стало немного полегче.

– А что с Иваном? – спросил он.

– Похоронили его сегодня. Ты что не помнишь? Я ж тебе говорила.

– Не помню. Есть что выпить?

Она пристально посмотрела на него и коротко ответила.

– Нет.

Ему постелили прямо тут, на полу, а рядом так же, на тюфяках, спали Ваня и Ира. В углу, за ширмой стояла раскладушка. На ней спала сама Тоня. Они жили бедно, Однокомнатная квартира на троих, стол посреди комнаты, три табурета и старый, покосившийся шкаф, с оторванной дверцей, вот и вся их обстановка.

Утром Евгений встал раньше всех, нашёл под ванной отвёртку и пассатижи, и приделал к шкафу оторванную дверцу.

– Спасибо, – сказала Тоня и налила чаю, – на вот, попей. А водку больше не пей, не надо это тебе.

– Не надо, – почему-то с лёгкостью согласился он, – не буду.

Прошли годы, а он держал данное этой женщине слово, сам не понимал почему, а держал. Она помогла ему устроиться на работу. Дворником. Но это тоже работа. У него в хозяйстве было два двора, которые он мел, поливал цветы, убирал мусор. Евгений не стал стеснять Тоню и её детей, он переехал жить в маленькую каморку, в которой хранился его дворницкий инвентарь. Там было так тесно, что едва хватало места, чтобы развернуть старый матрас, но ему хватало. Евгений учился жить заново. Он не забывал Тоню, и иногда заходил к ним в гости, обязательно купив кулёк конфет для детей и пирожное для неё. А потом она с детьми переехала куда-то, и Евгений больше их никогда не видел.

Он нашёл себе другую работу. Он был и обходчиком на железной дороге, и водителем грузовика. Затем, когда пал железный занавес, и в страну хлынул поток заграничной бытовой техники, Евгений научился её ремонтировать. Это помогло пережить ему девяностые. Евгения звали в бандиты. Его навыки, бывшего чекиста, очень бы пригодились местному авторитету. Но Евгений не пошёл этим путей. Когда смутное время прошло, и положение в стране более или менее устаканилось, он устроился в одну крупную строительную фирму. Стал занимался монтажом охранных систем и пожарных сигнализаций. Потом его фирма получила крупный заказ от военного ведомства на электромонтажные работы в подземных бункерах. Стройки были очень масштабные. Если бы сам не видел, то не поверил бы, что под землёй можно выстроить целые города. В эпоху противостояния России и коллективного Запада, росла угроза ядерной войны. И эти города под землёй, должны были обеспечить выживание населения, в случае ядерного удара и радиационного заражения местности. Трудно себе было представить, что это когда-нибудь понадобится, но понадобилось. Вот только не потому, что нас атаковали, а потому что мы сами взорвали атомный бомбы, ради выживания. Ядерный взрыв, должен был уничтожить новейшую заразу, угрозу человечеству, так называемых смертозомов, или в простонародье оборотней. И по иронии судьбы, Евгений, а теперь уже Евгений Павлович, в силу возраста, попал в бункер, который сам и помогал строить. Вот только его навыки тут не понадобились, его определили на скотный двор, ухаживать за скотиной. Но он не сильно переживал. Любая работа в бункере была важна. Любая была направлена на выживание всей колонии. И он делал её честно, на совесть. Вот только помощник его, Вадик, личность с тёмным прошлым, не очень-то хотел помогать. Он вообще работать не хотел. Говорил, что от работы кони дохнут, а он не лошадь ломовая. Вот напиться и пожрать, это он любил. А пил он, к слову сказать, всё что горит. Вот и отравился какой-то бормотухой. А тут этот парнишка, избитый, в коридоре. Евгений Павлович, вспомнил, как когда-то его никому не нужного, подобрала и вернула к жизни Тоня. Ему стало жалко парня. Молодой ведь ещё. И за что бы там его не пытались убить, может он и не плохой человек, может ему тоже нужна помощь, как когда-то самому Евгению. И Евгений Павлович не прошёл мимо.

Глава 4 Жизнь на скотном дворе.

Пару дней парень отлёживался, но вскоре слабость прошла, головные боли поутихли. Рана, спасибо стараниям Евгения Павловича, начала затягиваться, даже не загноилась. Видимо действительно, старик кое-что понимал в медицине. Однажды Серый, хотя нет, уже Вадик, после очередной процедуры, спросил у него, почему он тут со свиньями, если с его знаниями о медицине, он полезнее был бы, если бы был врачом. На что старик отшутился, что он, как тот графин, уже древность, а древность должна быть не в больнице, а как минимум в музее, вот только музея в бункере нет.

Постепенно, новоиспечённый помощник втянулся в работу, стал помогать Евгению Павловичу, или как он стал его называть – Палычу, на что последний совершенно не возражал. Палыч, надо сказать вообще ни на что не возражал и ничего не спрашивал. Это было совершенно удивительно, но легко. Если бы старик начал теперь расспрашивать, то Серый наверняка бы сбежал. Он не хотел ничего и никому рассказывать о том, что происходило с ним в последний год. Может когда-нибудь и расскажет, но только не сейчас.

Работы было не очень много, надо было утром вычистить навоз, промыть из шланга, напором воды, пол и бока свиньям, Палыч называл это утренними процедурами. Накормить всех животных. В данном скотном ангаре было около двух десятков подростков-свиней, дюжина коз, тоже молодых. Как понял Вадик, их сюда на доращивание определили, а крупных, на убой которые, держат где-то в другом месте. Таких мест в бункере не одно, не два и не десять. Их много. Всех же людей надо кормить, до той поры, когда наверху рассеется радиация и можно будет выйти наружу, да и на развод надо оставить, чтобы новую жизнь на верху отстраивать. Вот, что успели собрать, по окрестным сёлам и деревням, то и держали в отдельных ангарах. В общем, работа и работа, Вадик справлялся. Но было одно место где он попросту любил находиться, это был вольер с собаками. В этом ангаре их было немного, всего семь, их держали в отдельных клетках, но иногда Палыч выпускал их побегать. Они просто бегали между загонами свиней и коз. А поскольку в своре были не только кобели, то природа взяла своё и у одной из сучек, по кличке Герда, появились щенки. Вот там-то и было любимое место паренька. Он мог просиживать с малышами, часами, всё своё свободное время, только спать уходил в каморку. Когда Серый стал Вадиком, щенки уже были, но кличек им Палыч не давал, не заморачивался, он вообще ровно относился что к свиньям, что к козам, что к собакам, никого не выделяя. Они для него были просто работой. Вадик придумал им клички. Поскольку мама была Герда, то щенков он назвал Кай, Тролль и Принцесса, всё по сказке Андерсона. Её, кстати принёс почитать Палыч. Старик приносил книги из библиотеки, которая тут была. Он приносил их просто так, не навязывая чтение Вадику. Он просто клал книгу на стол и уходил. И Вадик пристрастился читать. Он читал ночью перед сном и днём в свободное время. Попросту брал книгу и уходил к Герде. Он сидел и читал, а щенки возились рядом. Когда он дочитывал книгу, то просто клал её на то же место, на столе, где взял, а через день там появлялась новая.

Однажды, после прочтения очередной книги «Белый Бим чёрное ухо», он подошёл к Палычу и спросил:

– Вот скажи, Палыч, ты человек старый, много жил, много видел, скажи, почему люди такие?

– Какие такие? – старик отставил в сторону лопату и, прищурившись, посмотрел на парня.

– Ну такие, злые.

– Почему ты решил, что люди злые?

– Ну как почему, люди же убивают, унижают, предают себе подобных. Животные же так не делают. Например, если собака верна человеку, то она верна на всю жизнь.

– А разве людей таких нет?

– Нет, не знаю, – Вадик смутился, – ну есть конечно, ты, например, или мой дед, но таких мало. В основном все люди злые.

– Знаешь, молодой человек, как бы тебе сказать попроще – Палыч задумался ненадолго и продолжил – Рассуждать на тему, что хорошо, а что плохо, можно долго, но, если коротко, то природа наделила нас не только способностью мыслить и развиваться, остались ещё простые инстинкты. И вот, например, если у животных в стае оно выражается просто, кто сильнее тот и вожак, и он не ждёт никакого подвоха, то у нас, людей всё сложнее мы не просто демонстрируем силу и подчиняемся, мы анализируем и ищем способ кем-то стать. И вот тут нам и пригождается то, что зовётся интеллектом. Вот он и заставляет, и подсказывает, как поменять существующий порядок. Но интеллект у каждого разный, он изобретает разные способы достижения цели. Для одних – это хорошие дела, для других подлость и насилие. Фантазия и изобретательность у каждого разная. Кто его знает, как рождаются и формируются мысли в голове. Эта область ещё не изучена. Так уж распорядилась природа, а может так она пошутила. Нельзя просто взять и вырезать ту часть мозга, что делает человека плохим, как бы не хотелось.

– Ну, а зачем нужен на планете такой вид как мы? Мы же только всё портим, всё уничтожаем. Вот и сейчас, сколько всего живого мы уничтожили, и только ради того, чтобы сохранить остатки человечества. Но зачем? Тысячи видов растений, животных, птиц, просто сгорели в огне, только ради того, чтобы один наш вид существовал.

– Эх, парень, парень, твои вопросы хороши, ответы ты ищешь, тоже хорошо. Но разве человек может ответить зачем, если он не был создателем. Он просто выживает, как может, как умеет. И он просто выбирает самое лёгкое решение из всех возможных. Проще уничтожить угрозу, на что способно большинство, чем найти решение сложное, на что способно малое количество людей, или почти невозможное, доступное для понимания единицам.

Вадик тогда не понял ничего, но не стал продолжать разговор, а просто положил книгу, взял лопату и занялся делом. Палыч же вздохнул тяжело, казалось, что огонёк в его глазах стал тусклее, и ушёл в столовую за обедом.

Шло время, щенки росли. Вадик продолжал трудиться в скотной камере. Никто так и не заподозрил, что Вадик не настоящий. Да в общем-то никто и не приходил к ним. Не было ни посетителей, ни гостей, ни проверяющий. Никого. Но Вадик не особо-то и расстраивался. Ему не хотелось снова окунаться в общество, которое он тут увидел. Евгений Павлович каждый день уходил за едой и отмечаться, и не часто, но уходил куда-то по другим делам. Потом возвращался и рассказывал новости их подземного городка. В основном это были новости такого плана. Кто-то кому-то начистил морду, в Блоке Д снова накормили людей испорченным мясом и потому местный лазарет переполнен, Валька обрезала косы Светке, за то, что та, как показалось Вальке, пыталась соблазнить её мужа слишком глубоким декольте блузки, и так далее. Это всё не очень-то и волновало Вадика. Но иногда, очень редко, Палыч приносил новости о вылазках на поверхность. Вот это-то Вадик слушал с особым энтузиазмом, буквально впитывал каждое слово. Палыч это заметил и старался как можно больше узнать о таких походах. Но информации было крайне мало. На вылазки отправляли только спецотряд, под личным руководством полковника Варенёва. Когда Палыч впервые назвал эту фамилию Вадик вздрогнул и побледнел. Старик заметил это и спросил, что случилось. Вадик отшутился тогда, что видимо съел что-то, повар, наверное, испорченные продукты подсунул. Палыч принял эту версию, но поверил ли, неизвестно. Расспрашивать он, как обычно, ничего не стал. Что касается самих вылазок, то говорили, что радиация там зашкаливает, всё выжжено и погибло. Так говорили народу представители информационной службы при штабе. Говорили они и то, что поверхность ещё не готова, для того чтобы люди вышли наружу. Но иногда ещё просачивалась информация, что кто-то видел уходящий спецотряд, а кто-то возвращающийся. Говорили, что не всегда возвращались все, а ещё кто-то видел раненных, которых несли товарищи. В любом случае, поговорить с кем-то из отряда никто не успевал. Они только проходили мимо и исчезали в закрытом блоке. На деактивацию, как говорили власти. В народе разные версии ходили, но были и те, кто поговаривал, что от людей что-то скрывают. Такие говоруны периодически исчезали куда-то и, возвращаясь только через несколько дней, уже не выдвигали подобных версий, а наоборот утверждали, что нет жизни наверху, что видели своими глазами материалы. Они в принципе вообще потом старались избегать подобных тем. И если в их присутствии кто-то начинал дискуссию о спецотряде и поверхности, то тут же, под разными предлогами покидали помещение.