Мои истории

Кстати, Костю Эрнста Оля Воронина почему-то никогда особенно не жаловала, хотя он был другом семьи достаточно долго и та же программа «Смак» (что изначально, до прихода Вани Урганта, означало «С МАКаревичем») на Первом появилась именно с подачи Эрнста, который тогда каналом не руководил, но имел серьезное влияние на Влада Листьева, как раз в 1993-м возглавившего телекомпанию ВИD.

В тот же Никитский сад мы, бывало, ездили втроем: Эрнст, младшая Макаревич и я. Потом в том же составе, но вместо Наташи – её муж. В полном комплекте, увы, поехать не смогли ни разу. Родился Андрюша, племянник Андрея Макаревича, и жить в одном номере с младенцем было не с руки, учитывая тогдашние наши алкогольные пристрастия.

Макаревич с племянником-тёзкой

Потом Маленькие с Костей общаться перестали, погрузившись, видимо, в карьеростроительство и воспитание наследника.

В Никитском все жили действительно в одном номере. Сейчас даже трудно представить, что одну, пусть и просторную, комнату делило несколько весьма самостоятельных людей, привыкших все-таки к определенному комфорту. Эрнст был мастером ситуации, он умел администрировать отношения даже в масштабе застолья. Никто не роптал, потому что всем было хорошо.

Рекордным было лето 1989 года. Тогда в отведенный двадцатисемилетнему биологу Константин Львовичу номер на втором этаже чудо-пансионата вселилось полдюжины непростых гостей: Андрей Макаревич, Саша Любимов, Наташа Негода и Сергей Толстиков, естественно, сам инициатор крымского вояжа Костя Эрнст и я.

Правда, тогдашний секс-символ державы Негода, приехавшая в Никитский вместе со своим тогдашним ухажером Толстиковым, через пару дней нашла какую-то частную квартирку на горе между Нижним и Приморским парками. И влюбленная парочка оперативно освободила шикарный балкон, на котором располагалась койка их медового месяца. Условно говоря «медового», поскольку Сергей, как жаловалась Наталья, был хронически женат. Впрочем, лет десять или более после той поездки они прожили душа в душу, не знаю, уж насколько юридически при этом легализовав свои отношения.

Негода только что прошла через очередные разборки с непросыхающим балагуром Мишей Ефремовым, с которым бурно и нервно романилась с 1985 года, после его возвращения из армии. Она, кстати, училась в мастерской Ефремова-старшего в Школе-студии МХАТ, что не могло не обсуждаться среди богемы.

Тогда у кинобомонда еще не было моды на мезальянс: актрисы, быть может, и влюблялись в дедушек-кумиров, но до огласки или, тем паче, до ЗАГСа как-то не доходило. Михаил, замечу, лишь на два дня старше Натальи, а Толстиков – на шесть лет. Негоде в то ялтинское лето было ровно столько же, сколько Юлии Высоцкой на день свадьбы с разменявшим седьмой десяток Андреем Кончаловским.

Ольга Побединская, Евгений Додолев, Наталья Негода, Сергей Толстиков. Снимок сделан Костей Эрнстом

После драматического развала тандема Ефремов—Негода им сочувствовали: по Сеньке была шапка, как говорится, оба казались сторонним наблюдателям трогательно непутевыми затейниками. Сочувствовали, пока Н. Н. не вытащила – с подачи народной артистки СССР Татьяны Лиозновой – лотерейный билет «Маленькой Веры» и триумфально не прогремела на весь мир. Режиссёр Василий Пикуль, между прочим, всего на пару лет старше актрисы, взял Наташу потому, что Ирина Апексимова неожиданно от роли Веры отказалась, а Негода очень кстати явилась в тот день на Киностудию Горького за дебютным гонораром и попалась на глаза кому надо.

Ефремов, справедливости ради замечу, стал всесоюзной полузвездой еще до срочной службы, в четырнадцать лет сыграв роль бравого мальчика Пети Копейкина в ленте «Когда я стану великаном».

Так что союз у них был сплетнеобразующий. Роман угарный. И, существуй тогда у нас светская хроника как жанр, они обеспечили бы хлебом насущным легион папарацци. Перед съёмками «Маленькой Веры» пара скандально разошлась, а во время съёмок до Ефремова долетали из Мариуполя слухи об интрижке его бывшей пассии с партнером по фильму красавцем Андреем Соколовым. Хотя, думаю, разговоры были постулированы сюжетом сценария и скандальной постельной сценой, ставшей в истории советского кино революционной. Свечку никто не держал, сама же Наталья игриво отшучивалась.

Короче, Негоду расспросами кто, кого, как и почему мы не грузили.

Сергей Толстиков – совершенно неожиданно – в киноиндустрию вернулся лишь в прошлом году, типа, подвинув Никиту Михалкова на посту исполнительного директора Федерального фонда социально-экономической поддержки отечественной кинематографии. До этого он без лишнего шума рулил в Альфа-банке и «Трансмашхолдинге».

Негода, помнится, говорила, что её ухажер – сын видного ленинградского партийца Василия Толстикова, который был хозяином города до Григория Романова, а затем послом СССР в Нидерландах. Мы как-то во время пьянки в ПРОКе наехали на Сергея с допросом, но он энергично свое родство с партийцем отрицал, говорил, что корни его в Костроме. Ну да ладно, проехали.

Толстиков был таким ну совсем небогемным перцем, вполне, по-моему, похожим на бодрого комсомольского функционера, из циничной обоймы которых, собственно, и формировались все наши олигархи.

Любимов, автор, Негода, Эрнст, Толстиков, Макаревич

Однако он заслужил определенный респект в тусовке и как бы даже прославился тем, что во время Московского кинофестиваля совершенно конкретно дал в репу журналисту, разместившему в каком-то листке фото его спутницы с инициалами Н. Н. по соседству с изображением М. М. (Мэрилин Монро). Так и было написано, как помню: «Н. Н. и М. М.» – черным по белому. Не знаю, правда, что в данной публикации было оскорбительное для Негоды.

Не знаю, но догадываюсь. Никаких интернетов тогда, само собой, не было. Жили мы в Советском Союзе и все информационные потоки не ловили, а генерировали сами. Это я к тому, что Наташа полуподпольно снялась для облоги культового заокеанского журнала Playboy, получила за это какую-то немыслимую по советским меркам сумму и дала в Штатах полсотни интервью. И не очень рассчитывала, что обо всем этом узнают на родине.

Журнал вышел в мае 1989-го; майки со слоганом «From Russia with love» были в том году хитом так называемых сопутствующих продаж издания в Штатах. Негода отымела свои пятнадцать минут славы в глобальном масштабе. Это реально была Девушка года. Гиперкомпенсация для тихой экс-студентки Школы-студии МХАТ, которая в эротическом смысле была, пожалуй, наименее востребованной на своем курсе. Да и работа в Театре юного зрителя, где она специализировалась на ролях совсем не плейбоевских зайчиков, никаких радужных перспектив ей не рисовала.

Она всех сделала. Всех. Даже тех киношников-ханжей, которые с возгласами «позор!» покинули Дом кино во время памятной премьеры культовой ленты. Её на самом деле зауважали. Полюбили. Восхищением захлебнулись. Конкретно.

БОЛЬШАЯ ВЕРА… В УСПЕХ

Только в 2021 году довелось побеседовать об этой ленте с Андреем Соколовым:

– Вас называют первым секс-символом перестройки. После фильма «Маленькая Вера». Это было обременительно или льстило самолюбию?

– Ну, поначалу было приятно, безусловно, потому что это было ново, неизвестно, первые шаги в кинематографе…

«Маленькая Вера» была снята после окончания мной первого курса. И пока весь курс отбывал «повинную» по уборке Щукинского училища, я получал огромное удовольствие от того, что происходило на съемочной площадке. Пальмы, белый пароход, море, шикарно просто! А то, что случилось потом… Это сейчас я могу осознать, какой это был выстрел, взлет и так далее. А тогда мне это казалось естественным, в том смысле что, ну, мы же работали, поэтому вот и отдача. Ну и слава богу, так и должно быть. Месяца два назад я был где-то в поездке. В гостинице пересмотрел фильм. Он жёсткий, безусловно. Но хороший, честный. И я помню, как он сложно пробивался.

– А почему так?

– Ну, потому что сначала ему дали третью категорию. Раньше было несколько категорий: третья, вторая и первая. Первая была высшей категорией, которая показывалась в большом количестве кинотеатров, вторая – поменьше… А третья – где-то вообще на периферии.

Автор с А. Соколовым

И на один из моих юбилеев Вася, режиссер картины Василий Владимирович Пичул, царство ему небесное, подарил мне вырванный из какого-то журнала протокол собрания по поводу «Маленькой Веры». В котором рекомендовали не давать фильму первую категорию, поскольку там были определенные сцены и фразы. Был скандал, написали письмо на Киностудию Горького. Это привлекло внимание. Потом пресловутый показ в ЦК, во время которого Горбачёв вышел без комментариев, – и все зависло. Не знали, как к этому относиться. Оказалось, что ему понравилось. После этого была дана «зелёная дорога».

МАЛЕНЬКОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Хотя, впрочем, употребить Н. Н. по прямому назначению никто из старых приятелей не стремился все равно.

Надо понимать всесоюзный размах и триумфальный характер её тогдашней популярности. Даже не знаю, как это прикинуть в нынешней системе координат. Это – при традиционном для СССР дефиците информации о западных звездах – как сегодняшняя Анастасия Заворотнюк, возведенная в квадрат бюста Анны Семенович. И сейчас про Жигунова шутят, что он, мол, не бывший гардемарин, а бывший Заворотнюк.

Негода была официально признана лучшей актрисой 1988 года «Советским экраном». Скандальная «Маленькая Вера» только-только получила Большой специальный приз жюри Международного кинофестиваля в Монреале и премию ФИПРЕССИ в Венеции. Наталья собирала урожай призов: Гран-при в Чикаго, титул лучшей актрисы в Женеве, «Ника-88» и т. п.

Биохимик Костя утверждал, что Негода очень способная актриса, и что скандальная слава не даст ей взлететь. Прав оказался. Она так и осталась Маленькой Верой. И в Америке у нее карьера не покатила. Все ставки были сделаны неправильно. То, что Толстиков был экономистом по образованию, его возлюбленной не помогло.

Она на самом деле фантастическая актриса. Помню, как-то крымским вечером я пробросил, листая номер журнала с ее ню-фотками, дескать, умеют же там ребята с натурой работать, свет грамотно выставлять и фотошопить людей до неузнаваемости.

Без всякой подколки сказал, отхлебнув глоток приторного местного напитка, то, что думал. Поняв, что её здесь совсем не рассматривают как волшебную глянцевую секс-бомбу, Наташа, меланхолично затушив сигарету, процедила:

– Свет, хм… Свет правильный, это, чтоб ты знал, когда изнутри. Смотри!

И тут же исполнила какое-то немыслимое па на стуле. Это было нечто феерическое. Непонятное. В один искристый миг она обернулась совершенно другой.

С Негодой в гостях у Эрнста

Выше стала как будто, сексуальнее, ярче. И при этом – воздушной. Богиней. Она действительно великая лицедейка, потому что может в мгновение ока тотально преображаться. Образ творить. Без всякого грима, репетиций, сценария и режиссера. Просто Наташа включала что-то в себе, и метаморфоза случалась невероятная, почти анимационная.

А еще Негода была единственным в кинобомонде человеком с золотой карточкой American Express. Она водила нас в интуристовскую «Ялту», где за валюту можно было надегустироваться импортного пива, которое отличалось от «Жигулевского» так же, как студентка-тихоня мхатовской студии отличалась от дерзкой секс-богини с обложки майского Playboy в обрезанной маечке с надписью «Мы за мир», проходившей по линии сосков, и двумя часами на левом запястье, но зато без трусиков.

Наталья по-купечески транжирила, просаживая гонорар за «голые» заокеанские съемки, с легкостью венского вальса. Не то чтобы денег было очень много, просто казалось, что это лишь начало и дальше всего будет больше: долларов, обложек, премий, ролей, восторгов. Коротким был шаг от стандартной оплаты за роль комсомолки Зины в фильме «Завтра была война» до $$$-вознаграждения за съемку в самом популярном на тот момент журнале мира, за попытку провести экземпляр которого в страну можно было совсем недавно вылететь из партии, лишиться работы и погубить жизнь-карьеру.

Карточку у нее украли какие-то ялтинские мальчишки. Что не очень её огорчило. И не очень обрадовало, когда заветный кусочек пластика ей вернули на следующий же день: то ли пацаны не знали, как воспользоваться диковинным платежным инструментом, то ли им объяснили, у кого AmEx была похищена.

Борзов, Кавагое, Макаревич, Маргулис

То, что Негода с Толстиковым нашли-таки себе в разгар курортного сезона какое-то левое пристанище на горе, всем оказалось на руку. Потому что Макаревич первые несколько ночей вообще спал внизу, на пляжном лежаке, что было, с одной стороны, очень целебно (убаюкивающий звук прибоя плюс насыщенный йодом черноморский бриз), а с другой – несколько стрёмно.

На смену сонной советской эпохе шли лихие девяностые. Укромный заповедный пляж Никитского ботанического сада потихоньку превращался в место ночных «стрелок» здешних бандитов. Покуривая ночами на балконе, мы наблюдали, как там, внизу, неслышно съезжались неброских цветов «девятки», шустрили тёмные фигуры, пусть изредка, но постреливали.

Короче, за Макара мы беспокоились. Так что Костя организовал обитель для легенды нашего рока в каком-то здании на территории сада; точно не помню, что-то вроде общежития для служащих Приморского или Нижнего сада. Там были гипсовые колонны и не было «удобств»: душевые располагались на первом этаже, причем, что забавно, в стиле унисекс, то есть не делились на мужские и женские, а функционировали по принципу «кто первый встал, того и тапки».

А с бандитами вышла раз история.

А с бандитами вышла раз история.

Не припомню уже почему, но как-то часа в три ночи мы втроем – Макаревич, Эрнст и я – выходили из остывающей после ресторанного угара «Ялты». И прямо на выходе молодой «боец» демонстрировал свой новенький парабеллум смешливой официантке, с вдохновением курившей «косяк»: хозяева города, хозяева момента. Никого не боялись. Макаревич привлек внимание бандита своей узнаваемой прической а-ля Джимми Хендрикс. А раздражение, кажется, вызвал все же Костя. Своим без малого двухметровым ростом – это во-первых. А во-вторых, по нему совершенно не было видно, что он выпил. Что с учетом времени и места казалось, видимо, просто оскорбительным.

Подозреваю, что именно из-за внушительных габаритов и твердой походки будущий вождь отечественного ТВ пригрезился обладателю огнестрельной игрушки телохранителем рок-звезды Макаревича, и это подействовало на «быка» как алое полотнище матадора.

Много лет спустя в студии программы «МимоНот»

Откуда-то взялись ещё двое «братков». Тоже со стволами. С холодными ощупывающими глазами. Бритыми затылками, лаконичными челками. Затеялся мутный и скользкий «базар». Который закончился предложением подвести нас домой, в заповедную нашу обитель. Ясно, что это было из тех предложений, от которых не принято отказываться.

Не припомню уже почему, но как-то часа в три ночи мы втроем – Макаревич, Эрнст и я – выходили из остывающей после ресторанного угара «Ялты». И прямо на выходе молодой «боец» демонстрировал свой новенький парабеллум смешливой официантке, с вдохновением курившей «косяк»: хозяева города, хозяева момента. Никого не боялись.

Макаревич привлёк внимание бандита своей узнаваемой прической а-ля Джимми Хендрикс. А раздражение, кажется, вызвал все же Костя. Своим без малого двухметровым ростом – это во-первых.

Прыжки в Саду

Наташа & Андрей Макаревич

А во-вторых, по нему совершенно не было видно, что он выпил. Что с учётом времени + места казалось, видимо, просто оскорбительным. Подозреваю, что именно из-за внушительных габаритов и твёрдой походки будущий вождь отечественного ТВ пригрезился обладателю огнестрельной игрушки телохранителем рок-звезды Макаревича, и это подействовало на «быка» как алое полотнище матадора. Откуда-то взялись ещё двое «братков». Тоже со стволами. С холодными ощупывающими глазами. Бритыми затылками, лаконичными челками. Затеялся мутный и скользкий «базар». Который закончился предложением подвести нас домой, в заповедную нашу обитель. Ясно, что это было из тех предложений, от которых не принято отказываться. У них была какая-то не очень новая, но всё же иномарка, что по тогдашним меркам, по-моему, достаточно круто. Так сложилось, что я оказался на штурманском месте и показывал водиле дорогу к тайному пансионату. На заднем сиденье между двумя укуренными «пацанами» стиснули невозмутимо подремывающего Макара и Ботаника, который без удержу гарцевал на тонком льду столичного стеба, ведя с вооруженными отморозками беседу на грани провокации. Хотя, казалось, мы все должны были резко протрезветь, поскольку быть застреленными в те годы было значительно проще, чем найти экземпляр Playboy с Негодой. Под занавес старший бритоголовый с заднего сиденья, который всю дорогу благоухал чесноком и тыкал мне в затылок потёртой волыной, спросил у меня домашний адрес, пообещав приехать в Москву «навестить». Я назвал настоящий. Как флегматично заметил Эрнст наутро, правильно сделал:

– А если бы ты соврал, он бы это точно почуял…

– …Нас бы пристрелили, – лукаво жмурясь, добавил Андрей Вадимыч, который даже в столь ранний час ухитрялся найти какую-то субстанцию для опохмела.

Это ночное приключение никоим образом не остудило наш пыл: мы по-прежнему совершали ночные вылазки в курортную Ялту, умудряясь при этом не пропускать божественно вкусные завтраки, которые стряпала светлокожая + коротко стриженная блондинка Таня, про которую бдительный Эрнст всем вожделеющим превентивно объяснял: она замужем.

МАЛЕНЬКАЯ НЕПРИЯТНОСТЬ БЕЗ БОЛЬШИХ ПОСЛЕДСТВИЙ

Саша Любимов к тому времени уже свалил в Москву. Пролив здесь немало крови.

Телефоны в пансионатских номерах поставили позже, а тогда аппарат был лишь на стойке дежурного внизу. И еще один – в чудо-лифте, на случай если кто-нибудь из академиков застрянет. С первого этажа вдоль левой стороны фасада поднималась лестница. Лестничные площадки от жилых этажей отделяли стеклянные стены, в которые были врезаны стеклянные же двери. И оба этих обстоятельства, телефон и стена, едва не стоили самому харизматичному ведущему «Взгляда» жизни.

Люби, как его в ту пору звали приятели, был очень, факт, деятельным. Отправляясь тем летом с нами в Никитский, он заставил всех присягнуть на верность здоровому образу жизни, который трактовался как непременная утренняя пробежка с последующим плаваньем кролем. До завтрака, само собой. Потом уже было позволено легкомысленно бухать дешевое разливное вино, ошпаривать себя черноморским ультрафиолетом, окрашивать легкие никотином, трескать недожаренные шашлыки на набережной, практиковать незащищенный секс с полоумными студентками и делать множество других летних вещей, категорически полезных для оттачивания кармы. Но до завтрака – полчаса спорта. Хотя бы полчаса.

В первый день Александр Михалычу в джокинг-компании было единодушно отказано с мотивом «вчера же только прилетели, блин».

Любимов и Эрнст

Во второй – на основании тотального обгара конечностей.

Ну а на третий… уже по сложившейся традиции.

Любимов рассекал по утреннему саду соло, пугая глупых пернатых и полусонных ящериц. За завтраком ворчал, стебался, клеймил нас позором, обвинял в предательстве интересов гласности и перестройки, всячески хотел в Москву и требовал от нас компенсации в виде посильного участия в программе «Взгляд», что всерьёз тогда никем не было воспринято.

Лысенко и Любимов

Я совершенно не понимал, зачем надо остервенело бегать ранним утром, когда можно сколь угодно плавать днём. Тем более что вечерами все упивались так же, как в Москве, только вино здешнее было вкуснее и дешевле.

Однажды, когда мы, вернувшись с ужина, болтали, сидя на балконе, и лениво любовались огнями вечерней развратной Ялты, смешивая аромат реликтового можжевельника с ядовитым дымом болгарских сигарет «Опал», дежурный, деликатно постучав в дверь, сообщил:

– Любимова к телефону, Лысенко из Москвы.

Саша, ждавший звонка руководителя «Взгляда», ломанулся на выход. Слишком быстро. И неправильно. Траекторию не выстроил. Через мгновение раздались ужасающий грохот, немузыкальный звон, стенающий мат. Переглянувшись, мы вскочили, едва не опрокинув столик с южными яствами. Костя распахнул дверь номера. На лестнице метрах в пяти-шести от нас, покачиваясь, живописно сползал по стене окровавленный Люби: эритроциты хлестали из десятков порезов, разукрасивших двухметровую стать ведущего. Саня просто прошел сквозь прозрачную стену, взрезав, как тогда казалось, все артерии своего могучего организма раскрошенным в калейдоскопические осколки стеклом. Он шарил руками по загорелому корпусу, растерянно пытаясь перекрыть хлещущую кровь, которая превратила его полосатые шорты в алые. Ни у меня, ни у Кости в тот момент не было сомнений, что страна лишилась своего ТВ-кумира: столько красной влаги мы видели только в голливудских боевиках. Липко-красным было залито все: стена, лестница, площадка. Пара тонких багровых ниточек украсила даже потолок.

Напомню, что тайный пансионат располагался на границе заповедника, в самом глухом закоулке Никитского ботанического сада. Никакая «скорая» не нашла бы этот зашифрованный оазис за полчаса, которые были отведены пострадавшему.

У пристани, метрах в трехстах от нашего интимного пляжа, оставлял на ночь свой старенький «Москвич-423» какой-то морской человек, которому можно позвонить: «Он живёт рядом с Верхним садом», – дрожащим голосом сказал офигевший от брутального зрелища дежурный. Он же включил чудо-лифт, доступ к которому вечером был запрещен. Минут через пять-десять мы уже были рядом с сереньким латаным-перелатаным универсалом. Ждать хозяина с ключами никто не намеревался, но и грамотно вскрывать автомобили – проволокой или линейкой – никто из нас, впрочем, не умел: булыжником рассадили стекло с пассажирской стороны.

Люби, невзирая на серьёзность ситуации, продолжал с невозмутимым видом шутить:

– Не-е-е, ни фига, я сюда не сяду, там битое стекло, вдруг порежусь.

Однако нам было не до шуток. Само собой, в кино мы сто раз видели, как угонщики заводят машину напрямую, но опыта ни у кого из нас не было.

Тем же массивным образцом местной гальки, которым мы разбили стекло, я снес язычок, блокирующий рулевую систему. Разбираться с цветом проводов в темноте не было возможности; Костя отодрал все провода разом и собрал их в плотный пучок. Все включилось одновременно: стартер, зажигание, габариты… даже «дворники», по-моему.

До засыпающей Ялты домчались, как казалось, за пару минут, с почти истерическим надрывом распевая любимую тогда Сашей «We Will Rock You» группы Queen.

Переполох в приемном отделении больницы был знатный. Накладывать три дюжины швов сбежался десяток медиков: всем сестрам хотелось потрогать живого ведущего мегапрограммы. Программы, работать над очередным выпуском которой он улетел на следующий день.