Церковь – коллективный Иуда

Согласитесь, списочек так себе, но все же это уже, вне всякого сомнения, большой интеллектуально-этический шаг от такого признака государственности, как «нападение войск» на чужую страну.

Следует отметить, что в настоящее время ни в науке, ни в международном праве все еще нет единого и общепризнанного определения понятия «государство», но многие исследователи сходятся на том, что самоочевидным его признаком является постоянная территория.

Была ли в IX–XII вв. постоянная территория у того образования, которое мы именуем, как Русь?

Ну, во-первых, Русская земля IX–XII вв. четких границ, зафиксированных в документах того времени, не имела. Соответственно, уже только поэтому говорить о постоянстве не имеющего определенной формы, просто бессмысленно.

Во-вторых, сами по себе «основания для включения той или иной земли в состав Русской земли, как правило, довольно зыбкие. Это либо участие племенного союза в походе, организованном Русью, либо упоминание в качестве данника» [209]. И при этом мы не встречаем в летописных источниках утверждений о том, что сидящие по городам княжие мужи – светлые князья, находились бы в непосредственном подчинении у князя киевского, мы не находим того что сегодня называется единоначалием, субординацией, вертикалью власти. Напротив, мы видим, что на тот момент Русь, Русская земля – это не государство, и даже не страна, а всего лишь некий конгломерат племен, обособленных друг от друга, но друг другу этнически и культурально близких.

Именно на отсутствие консолидации славянских княжеств, сумму которых историки называют Русью, указывает съезд князей, состоявшийся в 1097 году в Любече по инициативе Владимира Мономаха, который предложил князьям заново поделить территории и сферы влияния. Обратим внимание: на кону был не Киевский престол, нескончаемая междоусобная война велась не за право быть на Киеве – алчные князья, страдающие от неспособности обуздать свою страсть к ограблению живущих по соседству, страдающие от маниакального влечения к захвату чужой собственности, собрались, чтобы заручиться поддержкой таких же нечистых на руку, как и сами. И они переделили и территории, и сферы влияния: «…пусть каждый владеет отчиной своей. И на том целовали крест» [210]. И все. И не более того. А это означало, что Русь и далее была обречена оставаться децентрализованным административно-территориальным образованием.

А можно ли принимать за признак постоянстватерритории перманентную интеграцию/дезинтеграцию того образования, которое существовало на договорных, союзнических отношениях? Я имею в виду, в частности, такие явления, как отказ в 1014 году новгородского князя Ярослава присылать ежегодно в Киев по две тысячи гривен. И это же был не просто – отказ, демонстрация враждебности, но еще и заявление о самостоятельности в проведении собственной политики, и даже – о выходе из-под власти Киева, об отделении от Киева. Потому-то Владимир, как утверждает «Повесть временных лет», и отдал приказ: «Расчищайте пути и мостите мосты», ибо хотел идти войною на Ярослава, на сына своего», и начал собирать войско, чтобы с помощью военной силы заставить Новгород подчиниться своим требованиям. Князь Ярослав, в свою очередь, также стал готовиться к войне: мобилизовал новгородский ресурсы и нанял варяжскую дружину.

Спрашивается, если два субъекта находятся по отношению друг к другу в состоянии войны, являются ли они вместе с тем еще и одним целым, и можно ли при этом говорить, что былое постоянствотерритории не нарушено?

Ответ, конечно же, очевиден.

Еще пример. В 1127 году киевский князь Мстислав Владимирович вторгся в Полоцкую землю, опустошил её и принудил полочан покориться, посадив в Полоцке наместником своего сына Изяслава. Но уже в 1132 году в результате восстания Изяслав был свергнут, и Полоцкая земля вновь восстановила свою независимость, чем и нарушила, как вы понимаете, территориальное постоянство Руси.

Более того, вскоре, после смерти киевского князя Мстислава Владимировича, последовавшей в 1132 году, и вовсе начинается период, так называемой, «феодальной раздробленности» или, как принято говорить, «распад Древнерусского государства на самостоятельные княжества».

А распад – раздробленность – это, как трактуют словари русского языка, разъятие на мелкие фрагменты. Вместе с тем, раздробленность, распад – это еще и прекращение существования. В нашем случае, прекращение существования «Древнерусского государства». И поэтому мы решительно отметаем выдумки иных историков, воображающих, что, хотя Русь и раздроблена, но… ей все было нипочем, она продолжала существовать, хоть ты тресни, вот, только в раздробленном виде.

Мы понимаем, что подобные взгляды обусловлены либо исследовательской нечистоплотностью, либо боязливостью констатировать факт смерти того, что они называли «Древнерусским государством»…

На нашем веку – 26 декабря 1991 года – произошел распад СССР. Можем ли мы сегодня, уважаемый читатель, утверждать, что Российская Федерация – это и есть все тот же Советский Союз Социалистических Республик, или что Советский Союз все еще существует, но – в раздробленном состоянии?

Так могла ли Русь, несмотря на «раздробленность», существовать? Конечно, если под Русью понимать, как выше мы уже говорили конгломерат племен, организационно и территориально обособленных друг от друга, но друг другу этнически и культурально близких, или же понимать под Русью исключительно Киевское княжество, находящееся в окружении княжеств – Галицкое, Владимиро-Волынское, Турово-Пинское, Черниговское и Переяславское, – то, да, так оно и есть. Но вот какая закавыка: исторических свидетельств о том, что князья того времени признавали верховенство над собой Киевского или же какого-то иного князя, нет, а, значит, уже только поэтому нет и оснований утверждать, что такое государство, как Киевская Русь, вообще существовало. В том числе и терминологически. Подкрепим сказанное, мнением известного украинского историка-медиевиста А.П. Толочко: «…государство под названием «Киевская Русь» (и даже «Древняя Русь») не существовало никогда! <…> Наши далекие предки были бы несказанно удивлены, услышав такое наименование страны, в которой волей случая им довелось жить, поскольку называли ее «Руской землей», «Русью»… «Киевская Русь» – термин происхождения книжного и ученого и ведет свое начало не из источников, а со страниц исторических трудов первой половины XIX века» [211].

Мы не встречаем в древних летописях таких слов, как «государство», и таких понятий, как «Киевская Русь», но – «Русская земля», «Древлянская земля», «Угорская земля» и т. д. Землями же именовались места постоянного обитания того или иного самоуправляемого племени, конгломерата племен. И власть Киева, похоже, не распространялась в домонгольский период на Земли, находящиеся вне Земли киевской. Притязания князей на собственность соседей, конечно же, были, и были постоянными, но не более того. Даже Новгород в те времена был самостоятельным образованием и не входил в Киевскую Русь.

В дополнение к сказанному, хочется высказать еще и свое собственное сожаление о том, что в работах многих историков понятия общество (племя, союз племен) и государство подменяется сплошь и рядом. Территория, занятая тем или иным народом, постоянное место проживания племени и племя, проживающее на относительно постоянном месте, с невероятной легкостью объявляется обозначается, как государство. Даже без попыток выявить политический компонент, установить наличие существенных признаков государственности.

Таким образом, у нас есть вполне серьезные основания, чтобы констатировать: постоянство территории, как атрибут государства, отсутствовал у того образования, которое мы именуем – Русь.

Вторым признаком государства исследователи считают постоянство населения. Представляется совершенно очевидным, что отсутствие у Руси второго атрибута автоматически следует из отсутствия первого атрибута.

Третий признак государства с точки зрения специалистов – суверенитет, т. е. «независимость государственной власти от всякой иной власти внутри страны и вне ее, исключительное право на политическую самостоятельность» [212].

Увы, но и этого признака у того конгломерата княжеств, который мы обозначаем как Русь, и у той власти, которой были наделены князья, возглавлявшие княжества, не было.

Вот, только несколько доводов в пользу сказанного.

Уже с момента, как Олег сел княжить в Киеве, и сказал о Киеве: «Да будет матерью городам русским», он «установил дани славянам, и кривичам, и мери, положил и для варягов давать дань от Новгорода по триста гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава» [213]. Это очень сложный для понимания фрагмент «Повести…», и он до сих пор дискутабелен. Бытует на его счет несколько мнений, догадок, гипотез. Для нас же представляется очевидным, что Олег собирал дань не для себя, потому что в этом случае данники перешли бы в категорию побежденных Олегом. А это по существу тогда происходящего абсурдно. Вот, трактовка из Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона: «Дань – термин древнерусского финансового права. Древнерусские летописные своды употребляют его прежде всего в смысле военной контрибуции, которую подвластный племена славянские платили своим победителям: на С – варягам, на Ю – хазарам.

Данью облагали покоренные племена…» [214]. (Выделено мной. – Е.Б.).

Конечно же, Русь платила дань варягам, и – на протяжении двух столетий: с 882 года по 1054 (год смерти Ярослава Мудрого)!.. Причем, под варягами Михаил Петрович Погодин (1800–1875), русский историк, предложил понимать, и с этим сложно не согласиться, именно тех заморских варягов, для защиты от которых и были призваны Рюрик, Синеус и Трувор, и «Новгородцы обязались платить по 300 грив. с условием, чтоб Варяги не нападали на них, как прежде» [215].

Кстати, коль уж мы коснулись темы платежа дани – вымогательства, как предоставляемого способа откупиться от посягательств на территорию, то не будет лишним вспомнить, что Русь еще и с середины XIII века платила дань – ханам Золотой Орды… И даже после 1480 года продолжала регулярно выплачивать. Подтверждением сказанного, может служить исторический факт. После того как распалась Золотая Орда, затем в 1502 году прекратила свое существование Большая Орда, крымские ханы стали считать себя ордынскими правопреемниками, и, соответственно, выступали с соответствующими материальными претензиями к государству Московскому.

Особо остро данный вопрос встал в 1521 г., когда крымские татары дошли до Москвы и взяли столицу царя Василия III в осаду, превратив в пепел села и деревни, находящиеся окрест. И далее, как свидетельствует австрийский дипломат, барон Сигизмунд фон Герберштейн (1486–1566), крымским ханом – царем, как они в Орде предпочитали себя именовать – Махмет-Гиреем (1465–1523) был выставлен ультиматум: «…он снимает осаду и желает удалиться из страны, если только Василий, дав грамоту, обяжется быть вечным данником царя так же, как были его отец и предки. (Выделено мной. – Е.Б.). Когда эта грамота была написана согласно с желанием Махмет-Гирея и получена им, он отвел войско к Рязани» [216].

Таким образом, из сообщения Герберштейна с полной очевидностью следует, что после стояния на реке Угре в 1480 году, окончательного свержения татаро-монгольского ига не произошло, политический и экономический суверенитет Руси в полной мере обеспечен еще не был.

Речь, конечно, не идет о наличии вассальной зависимости, но механизм шантажа продолжал существовать, и Русь, чтобы откупиться от кочевников, защитить русские земли от крымских набегов была вынуждена, хотя и в значительно меньших размерах, но делать выплаты и деньгами, и медом, и мехами…

Дань – поминки – выплачивалась Крымскому ханству и первым царем из династии Романовых – Михаилом Федоровичем (1613–1645): «За весь период с 1613 г. по 1650 г., т. е. за 38 лет, поминки не были выплачены только за 1619, 1644 и 1645 гг. Общая сумма выплаченных поминок, по нашим данным, равняется 363 970 руб.» [217].

Таким образом, только ежегоднаядань, составляла в среднем 12 тысяч рублей.

12 тысяч. Много ли это или же сущий пустяк по тем временам? Как известно, все познается в сравнении. Так вот, в начале XVII века стоимость одной дойной коровы была в пределах одного рубля, а стоимость коня – около 7 рублей [218]. Следовательно, если дань пересчитать на живность, то можно утверждать, что Русь ежегодно перегоняла в Крым табун из 1700 лошадей или же 12 тысячное стадо дойных коров. И это, не считая всех тех даров и денежных сумм, которые крымцы получали с русских посланников, прибегая к угрозам и вымогательству, нередко доходя даже до прямого насилия и грабежа. Так, например, московский посланник А. Дуров, доставивший в Крым в октябре 1629 г. поминки за два года на сумму 20 866 руб., был зверски избит, лишен одежды, привязан к лошадиному хвосту и в таком виде приведен к хану, который грозил А. Дурова казнить и сделать из него чучело. И это при том, что крымские ханы из года в года в своих шертных грамотах клялись «великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу» в братской дружбе и в любви на века, клялись послов и гостей не захватывать и не грабить, послам вреда не делать и обид не учинять; нарушителей сего казнить, а взятое ими возвращать; захваченных людей «отпускать без выкупу»…

Еще один пример из череды подобных и позорных.

18 января 1639 г. в Крым прибыли московские посланники И. Фустов и И. Ломакин, и после вручения поминок царю, в объеме ранее утвержденном крымской администрацией, по его же указанию были ограблены. В результате, появилась недостача, и поэтому целая свора татар, из царского окружения, осталась с носом. С чем смириться не смогла и не смирилась. И поспешно предприняла меры, чтоб не упустить свое, выдрать недополученное любой ценой. Фустов и Ломакин были подвергнуты жестоким многодневным истязаниям: их избивали, держали на морозе, морили голодом, поднимали на дыбу…

В конце концов, посланники под пытками попросили дать время, чтобы закупить рухлядь и взять кабальный денежный заем, что им и было позволено сделать. Тут же прибыли местные ростовщики, обеспечившие всем необходимым с обязательством погасить долги либо в Крыму, либо в Москве [219].

Так было. И было так – многократно. И московский истеблишмент не смел возвысить свой голос в защиту своих соотечественников. Потому что диалог с Крымом велся не на равных. Крымские ханы не дары присылаемые принимали с благодарностью, а по праву сильного требуемое, потому как считали, что «московские государи платят поминки, боясь татарских нападений, «не на христово имя», а из боязни татарской сабли, что поминки есть дань (выделено мной. – Е.Б.), что должны платить они ее в таком размере, как этого требуют крымцы, а если не будут платить, то крымцы сами возьмут ее путем захвата полона» [220].

Зависимость Русского царства от Крымского ханства проявлялась и в разнице отношений к послам. Если, как выше мы отмечали, московских посланников в Крыму и грабили, и били, и пытали, и даже, случалось, убивали, то совершенно иная картина была в Москве: «…послов и гонцов дарили вещами, кормили и поили, одевали и обували, снабжали всем необходимым в зимний путь, если им приходилось возвращаться зимой. По расчету Посольского приказа, произведенному в 1646 г., содержании крымских послов и гонцов в Москве обходилось в течение года в довольно значительную сумму 8206 рублей» [221].

Выплачивал дань – поминки – Крымскому ханству и Петр I. И – регулярно. Об этом мы узнаем, читая дневник шотландца Патрика Гордона (1635–1699), ставшего впоследствии русским контр-адмиралом. 13 марта 1685 г. П. Гордон сделал следующую запись: «Совет в Москве ранее постановил, что годовое пособие, или honorarium, должно выдаваться татарам на обычном месте встречи для размена пленных, а также резидентам из Крыма не оставаться в Москве, а им [царским] – в Крыму, во избежание обид, что могут быть нанесены обоим (таков был предлог); на деле же – дабы избавиться от подобных осведомителей в Москве» [222]. И даже Азовские походы (1695, 1696), в целом бесславные, хотя и закончившиеся взятием Азова – турецкой крепости, и строительством крепости Таганрог, предпринятые для того, чтобы обезопасить южные границы от крымских татар, не внесли в положение принципиальных изменений.

И только Константинопольский мирный договор России с Турцией, чьим вассалом Крымское ханство было с 1478 года, подписанный 3 (14) июля 1700 г. в Константинополе, аннулировал наконец-то препозорнейшую надобность выплачивать дань – крымские «поминки»: «А понеже Государство Московское самовластное и свободное Государство есть, дача, которая по се Время погодно давана была Крымским Ханам и Крымским Татарам, или прошлая, или ныне, впредь да не будет должна от Его священного Царского Величества Московского даватись, ни от наследников его» [223].

Таким образом, с полным на то основанием, мы можем утверждать, что 3 (14) июля 1700 г. – это и есть тот самый день, когда Российское царство стало, наконец-то, действительно независимым, суверенным государством! Хотя, как государство, и тут совершенно прав историк Ю.В. Зеленский, «Московское государство, по существу, сложилось в конце XV в.» [224].

Именно так! До Ивана III (1440–1505), который объединил русские земли вокруг Москвы и превратил ее в государствообразующий центр, нет оснований говорить о существовании государства, а до Петра I, при котором было достигнуто окончательное освобождение страны от внешней зависимости, нет оснований говорить о наличии у данного государства такого атрибута, как суверенитет.

Суверенитет – это единая власть, власть независимая, прежде всего, от других государств. О каком же единстве власти мы можем говорить, зная о перманентных княжеских междоусобицах, имевших место быть в X–XIII веках, что нашло отражение, в частности, в поэме «Слово о полку Игореве»? Вспомним и о тщете решений, достигнутых князьями, собравшимися в Любече; отметим и сам факт покорения разобщенных княжеств хорошо организованной ордой кочевников, пришедших с Востока, когда в том, что худо-бедно почиталось за Русь, вдруг произошла политическая дезинтеграция, и Русь, даже как конгломерат княжеств, фактически перестала быть в наличии, продолжая существовать лишь как этнокультурный регион.

А о какой независимости власти во времена Золотой Орды можно говорить, если право на княжение даровало не вече, ярлык на княжение выпрашивался в стойбище у хана?

А как нам рассматривать вопрос о независимости власти в свете походов Ольгерда (1296–1377), великого князя литовского, который присоединил к Литве все чернигово-северские земли, поставил под свой полный контроль всю левую половину бассейна Днестра, от устья реки Серет до Чёрного моря (стало литовским черноморское побережье в районе современной Одессы), весь бассейн Южного Буга, днепровские лиманы и пространство вверх по Днепру до впадения реки Роси? В середине XV века территория Великого княжества Литовского простиралась на юге до Черного моря, на севере – до Псковской земли и Новгородской земли, не входящих в состав Московского княжества, на западе – почти до Варшавы, на востоке – почти до Тулы. Ольгерд с помощью военной силы, и угроз применить военную силу успешно влиял на взаимоотношения, складывающиеся между Москвой и Тверью… Да, что там провинция?! Киев был оккупирован! Киевское княжество более, чем на сто лет вошло в состав Великого княжества Литовского! Причем, в 1471 году оно вообще было ликвидировано Казимиром IV и преобразовано в воеводство, входящее в состав Литвы на правах автономии! И коль так, то можно ль вообще говорить в существовании Киевской Руси по крайней мере в рассматриваемый нами период?

Но ведь и это еще не все!

После Люблинской унии, положившей начало образованию федеративного государства, известного как Речь Посполитая, по Акту унии от 28 июня 1569 года, литовский город Киев, и обширные территории Подлесья, Волыни и Подолья, принадлежавшие Великому княжеству Литовскому, были переданы Королевству Польскому. Следовательно, и в этот период Киев никак не мог быть реальным политическим центром Русской земли, а Киевского княжества так и попросту не существовало.

И, быть может, так оно и осталось бы навечно, кабы не русско-польская война 1654–1667, да не Андрусовское перемирие, заключенное 31 января 1667 года между Русским государством и Речью Посполитой, по условиям которого последняя официально уступала России не только Смоленск, Северскую землю, земли Левобережной Украины, но и Киев. Киев уступался России сроком на два года. Однако после длительных дипломатических переговоров, России все же удалось не только удержать город, но даже, после уплаты 146 тысяч рублей компенсации Речи Посполитой, принудить противную сторону признать Киев принадлежащим Русскому царству, что и было отражено в «Вечном мире» – договоре, который был заключён 26 апреля 1686 года.

Вот и спрашивается, можно ли вообще вести речь о независимости государства, которого нет, и можно ли, соответственно, говорить о его суверенитете, если оно, «государство» вплоть до 1700 года выплачивало дань?

Далее, еще одним атрибутом – признаком государства, как полагают исследователи, является публичная власть.

Публичная власть – это способность и возможность одних лиц, представляющих собой господствующий в обществе класс, подчинять своей воле других лиц, составляющих класс негосподствующий, используя для достижения данной цели политические и административно-правовые средства, в том числе, полицию и армию. Причем, используя слово «публичная», специалисты тем самым подчеркивают то, что носитель этой власти – государство – функционально отделен от общества, организован по принципу «субъект-объект». В отличие от времен варварства, где органы власти, которые олицетворял собою, например, старейшина, и где старейшина, как писал Ф. Энгельс, стоял внутри общества [225], в обществе социально-экономического неравенства, в обществе, расколотом на антагонистические классы, неравные по месту в системе общественного производства, отношению к средствам производства, ролью в общественной организации труда и по способу получения доли дохода, органы власти занимают уже позицию над обществом, государство – «сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него» [226], выступая от имени всего народа, прикрываясь народным интересом, на деле противостоит народу, действует исключительно в интересах своих создателей – в интересах крупных собственников.

Конечно, такая точка зрения, основанная на учении Маркса и Энгельса, воспринимается, как крайне неприятная и совершенно непригодная для использования не только представителями нынешней буржуазии, но даже интеллектуально изувеченными когнитариями и даже множеством из совершенно обездоленного населения, выдрессированного реагировать и на самые слабые эманации окрест наличествующего марксизма реакцией тупого, агрессивного, пещерного существа, не способного ни в смысл вникать, ни думать, но реагировать по известному типу «Не читал, но осуждаю!» Именно они, скопом, каждый там, где стоит, навязывают окружающим представления об обществе, как о континууме собственников, имеющих теоретически равные возможности к освоению материальных богатств России, однако при этом, разную степень стремления к цели, разную энергетику и сумму способностей. Не существует деления общества на антагонистические классы, – утверждают они, каждый чем-то да владеет, и каждый получает то, чего достоин. И, ограбив благодушно-доверчивый народ, опираясь при этом на законы, которые под предстоящий грабеж и были заблаговременно приняты, присвоив – «прихватизировав» – всенародную собственность, и продолжая беспощадно обирать население, безнаказанно разбойничать в стране, они сегодня, похоже, добрались до высшей степени цинизма и низшей точки нравственного падения, до манифестации собственной позиции: государство вам, ограбленным, ничего не должно, но при этом вы всегда и пожизненно должны и обязаны государству, т. е. – нам.