скачать книгу бесплатно
– Закройте дверь в толчок. Воняет!
«Нюхай, нюхай – паскуда».
Но через пару минут он услышал, как дверь хлопнула.
6
Примерно через час после того, как Громова втащили в камеру, кормушку снова открыли.
– Успокоился? – это уже была другая надзирательница – та, что помогла первой скрутить Громова.
– А я был неспокойным?
– Подойди к двери. Повернись к ней спиной.
– Эх – так впадлу
вставать.
Кормушка захлопнулась. Громов просидел с застёгнутыми руками ещё два часа. Вся спина начала болеть, не говоря уже о том, что кисти полностью онемели.
Вот кормушка снова открылась.
– Успокоился? – это была всё та же надзирательница.
Громов ответил нехотя, словно делает конвою большое одолжение тем, что его сейчас расстегнут:
– Да.
– Подойди к двери. Повернись к ней спиной.
Он выполнил приказ. Наручники сняли. Руки у него повисли как плети – не мог согнуть их в локтях несколько минут. На запястьях остались красные болезненные следы, которые долго не сходили. Когда онемение начало отходить – словно миллионы и раскалённых и ледяных иголок одновременно вогнали глубоко в мышцы. Но вскоре и это прошло, и он стал думать – чем ему заняться ещё несколько дней.
Начал с того, что принялся приседать – с руками, без рук, на время, на количество приседов, с прямой спиной и руками у затылка. Вскоре вымотался, завалился на койку и поспал немного. Когда он встал, ещё даже не вечерело. Громов решил глядеть в окно, пока не надоест. Потом начал отжиматься разными способами – на кулаках, с согнутыми коленями, на одной руке (правда, недолго и только на правой), с хлопками и когда опять вымотался, то постучал в дверь:
– Эй, – никакого ответа.
– Начальник, бля! – снова тишина.
– Бежать уже разрешается?! – опять нет ответа.
Громов помолчал и решил, что его попросту игнорируют.
Вскоре он услышал грохот тележки.
«Должно быть – ужин. Вроде уже и потемнело».
Когда тележка подъехала к его камере и открылась кормушка, он спросил всё того же деда, пока принимал от него еду:
– Дед – а сколько сейчас времени?
– Я начал раздавать еду в три часа дня. Сейчас, наверное, почти четыре часа.
«Охренеть! И как мне не сдохнуть со скуки ещё четыре дня?!»
Еда была такая же невкусная. Когда забирали подносы, Громов обратился к одной из надзирательниц, которую увидел через открытую кормушку:
– Эй, – он сделал небольшую паузу, – начальница…
Девушка даже не посмотрела в его сторону. Через пару минут он постучал в дверь:
– Гражданка… уж не знаю – как по имени…
Кормушку, наконец, открыли.
– Что-то нужно?
– Да – у вас есть какие-нибудь книги? Они ведь разрешены осужденным.
– Художественной или научной литературы нет. Подождите, пока прибудете на место отбывания наказания. Всё, что могу предложить – Уголовно-исполнительный кодекс.
– Ладно – принесите.
Кормушка захлопнулась и открылась снова только через полчаса.
Громову передали УИК и он принялся его читать. Сломал голову уже на десятой статье. У него не получалось вникнуть в эту юридическую тарабарщину. Более того – она его совершенно не интересовала. В России бессмысленно знать о своих правах, потому что никто не будет их соблюдать или помогать пресекать их нарушение. По крайней мере, именно так и считал Громов. Он бросил кодекс на столик и заглядывал в него нечасто, только когда было уже совсем нечего делать. Но вся юридическая наука в УИК и её непонимание только злило Громова ещё больше. Ему хотелось поговорить с человеком. Не с этими цепными пуделихами, а с нормальным пацаном или хорошенькой девчонкой.
В итоге решил пофантазировать о женщинах, пока в памяти ещё свежи воспоминания о порнографии в Интернете. Снова он это увидит неизвестно когда. Война вряд ли кончится за шесть лет его срока (уж слишком много китайцев в Китае), а это значит – новые и быстрые сроки, хорошую статистику для полиции и судов. Один Бог знает – когда он по-настоящему выйдет на свободу.
7
Так Громов и ехал все пять дней. Сон, завтрак, оправка, упражнения, злость на УИК, обед, сон, упражнения, злость на УИК, ужин, оправка, сон… Ограниченный набор действий. Сплошная рутина. Всё по накатанной. Он даже был бы рад почитать книжки из школьной программы, чтоб хоть как-то себя занять, помимо упражнений и естественных потребностей.
Трижды поезд делал остановки, чтобы забрать новую порцию заключённых, но ни к Громову, ни к кому-нибудь ещё не подсадили новенького. На всех хватало мест, даже с остатком.
«А при Союзе, говорят, людей этапировали – как кильку в банке. Вот было раздолье для воров. Веселья-то тоже навалом, небось».
Его сильно душила жажда по сигаретам. Купить в пути их было не у кого, да и не за что. А эта программа по борьбе с курением в стране вообще предусматривала, что каждый осужденный должен покупать курево по нереальным ценам самостоятельно. Громов закурил ещё в одиннадцать лет. Все курили – что ж он, хуже что ли?! Первые дни ещё можно было держаться на том, что сосёшь хлебный мякиш. Но потом уже действительно начала напирать привычка. В последний день он чуть ли буквально не лез на стенку. Но вести себя всё равно нужно тихо – в тюрьме порядочный заключённый не должен кричать.
«Приеду на зону – обкурюсь, как паровоз. Задымлю им весь этаж! Пусть привыкают. Дайте только добраться…»
Самое худшее – то, что головные боли не проходили. Никакие таблетки не помогали. Засыпалось с трудом. После упражнений голова ещё и кружилась. Хотелось удариться об стенку посильнее, чтобы отключиться и очнутся уже в больнице, а рядом симпатичная медсестра.
Но вот, наконец-то состав сделал остановку и прозвучала команда начальника конвоя:
– Заключённые – на выход.
Все приговорённые встали в привычную позу – спиной к кормушке, руки назад. Всех пристегнули и вывели из вагона наружу. Свежий воздух опьянил Громова. Голова сразу перестала гудеть. Морозная свежесть приятно обдала тело, по коже пробежались мурашки.
«Ну, теперь посмотрим, кто будет за хозяина. Зона – это мир зэка. И он там главный».
Всех пятнадцать осужденных построили на перроне. Потом провели перекличку. После пристегнули их к одной длинной цепи и отдали приказ следовать за конвоем. Их направили к стоящему в стороне специальному автобусу для перевозки большого количества заключённых. При нём имелись все необходимые атрибуты – унылый серый цвет, решётки на окнах, грязные стёкла.
Внутри каждого из них отстегнули от цепи и пристегнули к поручню на сиденье.
– А если – авария? Как выбираться? – спросил Громов, примерно зная – каков будет ответ.
– Кричите погромче, чтобы вертолёт спасателей вас не забыл, – ответила надзирательница.
Автобус тронулся. Железнодорожная станция находилась в каком-то посёлке городского типа. Машина очень скоро выехала за его пределы и покатила по унылому зимнему сибирскому ландшафту.
Через три-четыре часа перед ними показался призрачный силуэт Карзольской тюрьмы.
Она была построена по современному проекту, десять лет назад – ничтожный срок, для тюрьмы в России. Материалы использовались качественные, стандарты зданий – западные. Технологии тоже широко применялись. Естественно – раз эта тюрьма должна была стать опорной в пенитенциарной системе региона – строить нужно на совесть. Запретная зона, стен больше, чем в пироге из слоёного теста, охрана уполномочена стрелять без предупреждения. В общем – созданы все условия, чтобы выходить за границы тюрьмы было себе дороже.
Говорили, что там видеокамеры есть в каждом углу – коридоры, технические помещения и прочее. И что отряд, который пялиться в эти «рыбьи глаза» практически такой же по численности, что и тот, который шастает по тюремным коридорам.
Карзолка была большой – рассчитанной на содержание, максимум, одной четверти всех заключённых в Сибири. Тюрьмы ведь в войну, как правило, не особенно заполняются. Людям находят иное применение. Особенно если они сами согласны валить лес где-нибудь в Индокитае, чтобы расчистить место для новой военной базы или завода. Для кого-то так было лучше, чем коротать срок в четырёх стенах с подонками и убийцами, которые отказываются помочь защищать родину. Тем более что все условия труда были более, чем сносные. Никаких штрафов за невыполненный план – только премии за переработку. Никаких метелей, как во времена ГУЛАГа – тропическое солнце придавало телу отпускной загар. Никаких изуверов-надсмотрщиков – все и вся соблюдали различные конвенции о труде и человечном обращении с работниками. Чуть какая-то жалоба, которую подтвердила проверка – перевод, летящие погоны, передовая. Именно в таком порядке.
«Так поступают фраера
. Готовы батрачить – лишь бы не сидеть. Правильные пацаны не работают. На них пашут другие. Настоящий мужик тот, кто может заставить корячится за себя кого-то другого».
Автобус, наконец, въехал в массивные ворота Карзолки. За ними шёл коридор из проволочного забора, по которому весь конвой продвигался к приёмному пункту.
Вскоре машина остановилась. Всех новоприбывших отстегнули от сидений и снова пристегнули к общей длинной цепи. После вывели из автобуса и с автоматами наперевес проводили внутрь приёмного отделения.
Их встретил просторный холл, который был рассчитан на куда более количество человек. Когда ввели всех новеньких и конвой захлопнул входные двери, из соседнего помещения вышел, почти опираясь на офицера охраны седой, морщинистый старик.
Это был начальник Карзолки, недавно назначенный на этот пост – Нарвалов Прохор Григорьевич. В своё время он долгое время отслужил в армии, потом был членом следственного комитета по военным делам в Новосибирской области. Затем, после большого скандала из-за суда, который осудил невиновного военнослужащего, позже убитого в дисциплинарной воинской части, комитет распустили. Нарвалову ещё повезло устроиться комендантом в тогда ещё действующую колонию строгого режима. Он оттрубил там вплоть до своей пенсии, а после того, когда война с Китаем набрала полные обороты и всех хоть сколько-нибудь годных мужчин призвали, к нему пришёл приказ заступить на службу в Карзолку.
Было видно, что когда-то Нарвалов был почти в два раза крупнее, чем сейчас. Это прослеживалось в его походке. Правда не понятно – спали с него мускулы или жир, который полагается каждой высокой должности в России. Также была заметна военная выправка, однако сейчас он представлял собой удручающее зрелище, особенно для такого молодого парня, как Громов. Нарвалов был сгорбленный, иссохший и, казалось, что он постоянно что-то жуёт.
Он встал перед новоприбывшими и начал говорить:
– Меня зовут Прохор Григорьевич Нарвалов. Я – начальник Исправительной колонии номер…
Его речь оборвал офицер, который приблизился к нему и что-то прошептал на ухо.
– … Карзольской тюрьмы. С сегодняшнего дня вы начинаете отбывание своего наказания. И сколько бы вы здесь ни находились, наши основные правила для всех вас – одинаковы. Осужденные обязаны соблюдать распорядок дня; являться по вызову администрации, давать письменные объяснения по её требованию по фактам нарушения установленного порядка отбывания наказания; проходить медицинское освидетельствование с целью своевременного обнаружения инфекционных заболеваний, а также выявления фактов употребления алкогольных, наркотических и сильнодействующих веществ; бережно относиться к имуществу исправительного учреждения и другим видам имущества; соблюдать требования пожарной безопасности…
Это был стандартный список, который оглашался всем новоприбывшим в местах лишения свободы. Вот дело дошло до запретов.
– Запрещается курить в не отведённых для этого местах. – Начальник уже было принялся зачитывать следующий пункт из списка, но тут его перебил своим выкриком один из осужденных.
– А где эти самые места?
– Тишина, – прозвучал громкий ответ от офицера, который вёл начальника зоны. – После вам всё разъяснят в подробностях.
Всё это время начальник продолжал зачитывать список запретов, пока офицер и заключённый, который хотел узнать о местах для курения, переговаривались. Но как только старик закончил зачитывать пункт об азартных играх и материальной выгоды от них, он остановился, долго набирал воздух в лёгкие, и приказным голосом попытался закричать (настолько громко и властно, насколько это было возможно, учитывая его возраст):
– Тихо! – и он продолжил зачитывать список запретов, после некоторой паузы. – Запрещается курить в не отведённых для этого местах; играть с целью извлечения материальной или иной выгоды…
У Громова появились кое-какие подозрения. Он решил их проверить. Когда, спустя несколько пунктов, начальник зачитал:
– Наносить себе и другим лицам татуировки, – и только он принялся зачитывать следующий, как Громов начал громко и долго прокашливаться.
Начальник продолжал зачитывать начатый пункт, но когда он закончил с ним, то вновь набрал в себя воздуха, словно собрался в один заход переплывать Берингов пролив, и попытался, также без особого успеха закричать:
– Тихо!
А после, снова сделав театральную паузу, продолжил с предыдущего пункта:
– Наносить себе и другим лицам татуировки; без разрешения администрации вывешивать фотографии, репродукции, открытки, вырезки из газет и журналов и иные предметы на стенах, тумбочках и кроватях; содержать животных и птиц; заниматься огородничеством; разводить декоративных рыб и комнатные растения…
«У него скисли все мозги. Он настолько стар, что ему просто отдали должность, потому что всех, кто моложе – отправили на фронт. Дед заучил эту свою речь и тарабанит её. А если кто-то сделает что-то, не вписанное в неё, то он теряется. И такого поставили руководить зоной?! Нами?!
Нет – в подобном мире жить невозможно. Он противоречит сам себе. Все вокруг талдычат про закон джунглей, что выживает сильнейший. Борись за то, чего тебе хочется, прилагай все силы и используй все возможности. Это всё – херня! Сильнейшие находятся тут. Ты хочешь девку, которая тебе отказывает, но при этом делаешь всё, что возможно, чтобы получить её – изнасилование. Ты хочешь законное прибыльное дело, все места там заняты, но ты всё равно делаешь всё возможное, чтобы его получить – рейдерский захват. Тебе не отдают долг, и ты делаешь всё, чтобы выбить из должника плату – избиение и вымогательство. Ты хочешь получить повышение в офисе, но коллега крадёт твои идеи и выдаёт их за свои, и ты делаешь всё возможное, чтобы его не повысили – убийство. Когда сильные берут что-то – они, видите ли, всегда совершают преступление. Тому миру не нужны сильные. Они бы перебили слишком многих слабаков. Когда сильные пользуются своей силой и пытаются выжить – их бросают за решётку. И тут уже начинается другой мир».
После приветственной речи начальника тюрьмы, в которой он огласил основные права, обязанности и запреты для заключённых, произвели всеобщую перекличку. Тут подключился офицер охраны, перед этим отведя Нарвалова туда, откуда он вышел. После этого всех осужденных повели на очередной обыск.
В небольшом коридоре стоял аппарат, какие ставят в аэропортах, когда осуществляют досмотр пассажиров. Круглая кабина из пластика, внутри вращающиеся створки, в которые встроены датчики. Если у осужденного ничего не находили при таком просвечивании, то в ход шли старые методы обыска (техника дело такое – доверяй, но проверяй; к тому же заключённые – чертовски хитры на предмет обмана чего бы то ни было).
После все сдавали свои вещи, вплоть до трусов. Они теперь будут храниться на складе и выдадут их обратно только после отбытия срока.
Далее была более просторная комната, где к каждому из заключённых подошли по два охранника (а практически весь контингент тюрьмы был женский). Проверяли всё. Осматривали ротовую полость, подошвы ног, жировые складки кожи (у кого они были), ноздри, уши, волосы на голове, волосы на лобке, анальное отверстие.
Когда очередь дошла до Громова и ему приказали согнуться в поясе, он почувствовал, что его ягодицы раздвигает рука в перчатке. Далее в дело пошли два пальца.
«Ну, охуитеьно! Просто пиздец!»
Пожалуй, нет ничего более явно попирающего интересы человека, его конституционные права и свободы, гарантии на защиту чести и достоинства, как если кто-то другой без согласия засовывает ему в зад что бы то ни было. Даже если весь этот процесс называется обязательной процедурой досмотра при приёме осужденных лиц в места отбывания уголовного наказания. Это только на бумаге звучит красиво, правильно, цивилизованно и необходимо. Но ты думаешь так только до тех пор, пока до тебя самого не доберётся чужой палец.
Раньше на обысках Громова просто просили присесть и покашлять – никто ещё не засовывал ему пальцы в задницу.
– По-моему, ты ещё не всё выгребла, – сморозил он колкость.
– Тебе что-то не понравилось? – обратилась к Громову вторая надзирательница. – Нам самим не в удовольствие это делать.
– Разве? Я же вижу, как ты и она на меня лыбитесь
.
Офицер охраны взяла в руки дубинку и ударила ей в четверть силы сзади в коленный сустав Громова. Он подогнул ноги от удара.
– Выпрямится! – приказала она.
Громов медленно и нехотя вытянулся. Он был не низкого роста, но эта женщина была выше него. Посмотрел на неё снизу вверх с таким взглядом, словно его и вправду сейчас поимели.
