скачать книгу бесплатно
– Да! И танцевать! – горячо хватается за опасную мысль сестра. – Всё, что угодно! На руках ходить. Пить кофе в кофейне напротив. Целовать девушку и бродить по лужам в дождь, без зонта. Помнишь, как раньше?..
– Как раньше уже никогда не будет, – во рту становится горько. Привкус степной полыни и сухого ветра.
– Ну и по фиг, – Лиза зло сверкает глазами. – Будет ещё лучше. Только в это надо верить и меняться. Не оглядываться. Не вернётся уже ничего, ясно? И нога не отрастёт. И ты либо живёшь с этим, либо катишься вниз.
До него пока не доходили её правильные слова. Не трогали. Проходили мимо, как товарный поезд, у которого нет остановки, а есть какая-то далёкая станция прибытия. Но в груди засел жуткий дискомфорт. Ворочался и цеплял внутренности. Корёжил орган, который называют сердцем. Альда. Чёртова ведьма. С глазами-пропастями и козырем из рукава. Сине-красной змеёй, что ужалила его и смотрела, как он корчится в муках, пытаясь переварить смертельный яд.
– Ладно, – Макс хлопает себя по коленям. – Я тебя услышал. Мне надо подумать, с чего начинать.
– С улыбки, – у его несносной сестры всегда есть ответ. – Начни с улыбки, Макс.
Глава 3
Альда
Он двигался как бог девяносто восьмого левела. Пластично, размеренно, с затаённой страстью. Под загорелой кожей бугрились мышцы, ягодицы сжимались ритмично. Аххх… оххх…Да-а-а-а…
Но это не секс, нет. Всего лишь танец. Хотя и в сексе он также хорош. Как перепетуум мобиле. Как отбойный молоток. Вдалбливался, проникал, вжимался. Дышал, группировался, красовался. Делал технически великолепные позы – недоступные простым смертным ухажёрам с неразвитой мускулатурой.
Он двигался как бог девяносто восьмого левела – не дотягивал совсем немного до сотого. Был хорош во всём и, наверное, для многих. Эс ничего не чувствовала с ним ни в танце, ни в сексе. Но если в первом случае она была жестока и придирчива, не умела притворяться и лгать, то во втором – знала – он не виноват.
Это она неправильная. С изъяном. Фригидная. И, как бы он ни старался, она могла только артистично стонать и сжимать стенки влагалища, имитируя оргазм.
Эс ненавидела ложь. Умирала внутри, когда приходилось говорить хоть слово неправды, но в сексе ей приходилось скрывать маленькую тайну большой ущербности. Кажется, успешно.
Ник ничего не замечал. Впрочем, его мало интересовали чьи-либо эмоции или страдания, душевные метания или тревога. Он в окружающем мире и в людях любил только себя. Единственного и неповторимого. Великолепного и сияющего.
При этом он не хвастался и не бахвалился. Скромный. Вежливый. Бесконечно внимательный. Но Альда научилась со временем читать его. Узнавать по почти неуловимым приметам, когда он притворялся. Делал вид. Играл мышцами лица, изображая то участие, то сожаление, то скорбь. Иногда – улыбку. Ничего нового – всего лишь правильная группировка мышц. Жаль только, глаза не умели притворяться так же искусно.
– Никки, дорогой, перерыв на пять минут! – холодная рыбина с глазами стервы Стелла Перовская только с ним разговаривала ласково, отчего казалась карикатурой – безобразной тварью, фальшивящей каждым звуком.
– Эсми, подождёшь меня? – он вытирает белоснежным полотенцем лицо и тёмные волосы.
– Да, конечно.
Зачем она продолжала ходить сюда – одному богу известно. На неё не смотрели. Отводили взгляд. Часто конфузились. Те, кто помягче. А так она давно чувствовала себя пустым местом. Коля нуждался в ней. Наверное. Иначе бы он понял, как эгоистично и жестоко заставлять приходить на репетиции и смотреть, как танцуют другие.
Колю любили родители и сжимали ей горло, прямо-таки навязывая «хорошую партию». И это была не партия в шахматы. Это была игра в жизнь, в которой она не чувствовала себя живой.
Она могла порвать отношения. Послать Колю подальше. Но не стала. В ней поселилась мечта, и Эс давала ей возможность вырасти, созреть, родиться.
Чтобы выносить ребёнка нужно много сил и терпения. Чтобы родилась мечту, нужно просто не отказываться от неё.
– Ты видела, Стелла звереет? В последнее время она хочет выжать из меня максимум. Скажу по секрету: она замолвила обо мне словечко перед Гайшинским, а это перспективы, ты же понимаешь. Конечно, это закономерность, но я и не надеялся, что это случится так быстро.
Он надеялся. Но продолжал лукавить даже перед ней. Да и Стелла перед ним разве что на пузике не ползала по сравнению с тем, как она себя вела обычно, с другими учениками.
– Я хотел посоветоваться с тобой, Эсми.
А вот это главное, зачем он захотел видеть её именно сегодня.
– Ты всегда можешь на меня рассчитывать, – она не лукавила.
Когда человека знаешь так долго, он практически становится родным. Ну, если не считать, что они года четыре активно трахаются. Не живут вместе, нет. Кочуют туда-сюда, хотя Коля и настаивал. Ему было бы удобнее. Но Эс осталась непреклонной: жить под одной крышей с ним не хотела она. Нуждалась в свободе и личном пространстве, чтобы не потеряться, остаться собой, а не чьей-то матрицей – формой под кого-то. Вмятиной на гладкой глянцевой поверхности.
Он останавливается, берёт её за руки, и Эс внутренне сжимается. Если сейчас он попросит стать его женой, ей придётся отказать ему. Коля смотрит ей в глаза. Очень серьёзно и взволнованно.
– Эсми, дорогая, – ему, наверное, будет больно, очень больно. А ещё может накрыть депрессией и прийти творческий кризис. Ему и так пришлось нелегко, когда с ней случилась беда. – Ты же понимаешь: жизнь не стоит на месте. Если бы я мог, я нашёл бы рычаг и отмотал время назад. Предотвратил бы. Уберёг бы.
Тут самое важное слово – частица «бы», которая означает условие, которое помешало. Она переводит дух. Это не предложение руки и сердца. И её настолько легко, что остальное проходит мимо – заглушается шумом в ушах.
– Эсми, – сжимает он её ладони. И в глаза заглядывает с тревогой. Закусывает губу, и лишь она знает – это знак сильнейшего волнения, когда Коля почти не может владеть собой. А такое случается редко. Что она пропустила? – Ты слышала меня?
Эс кивает, затем отрицательно качает головой и улыбается. Наверное, улыбка сбивает его с толку.
– Я повторю: Стелла нашла мне новую партнёршу.
Эс моргает. Снова кивает. А затем ответно стискивает его пальцы.
– Да, конечно. Не переживай так сильно. Это закономерно. Так должно было случиться рано или поздно. И если ты думаешь, что я буду против…
– Я не отказался бы от этого предложения, даже если бы ты была против, – крутит он смущённо головой, но позволяет себе быть честным. Жестоко честным и в этот раз.
Что таится в его неподвижных зрачках? Он ждёт её реакции? Надеется, что она заплачет или устроит истерику? Нет же, нет. Это не в её характере. И он это знает. Малоэмоциональная. Сдержанная. Холодная. Снежная Королева – так иногда зовёт её Коля.
– Пойми меня правильно, Эсми. Этот шанс… я не должен упустить его. Ради будущего. Ради нас.
О, вот это лишнее. Чем дальше, тем «нас» становится меньше. Эс это видит. А Коля играет в благородство? Вряд ли он действительно искренне верит в то, о чём сейчас пытается вещать. Пафосно. Наигранно. Слегка жертвенно – так ему, вероятно, кажется. Он любит местами побыть жертвой. Особенно, если потом можно выгодно обыграть роль святого мученика.
– Коля, – Эс легко касается его щеки и поправляет ему растрепавшиеся на ветру волосы. – Я всё понимаю правильно. Делай так, как считаешь нужным. Тем более, что я тоже должна тебе признаться.
Она смотрит куда-то мимо человека, с которым её свела судьба на несколько долгих, местами счастливых лет. Что осталось от них? Кучка смазанных воспоминаний, больше напоминавших скромное пепелище. Размером с костерок, который когда-то светил, но плохо грел.
– У меня скоро тоже будет новый партнёр, – произносит чётко, словно рисуя в воздухе замысловатые вензеля. Снова гладит его по щеке, почти жалея. Нет, она никогда не чувствовала его. И он – всё же стажёр девяносто восьмого левела. До бога ему не дотянуться. Потому что бог в танце вовсе не он. И жаль, если Коля этого не понимает.
Глава 4
Макс
Она не пришла ни через два, ни через три дня. Не то, чтобы Макс ждал эту сумасшедшую, но всё же нет-нет да вспоминал. Невольно. Даже не её саму, а слова, что сказала. Бред, конечно, и он это понимал, но живший в нём темпераментный неистовый Макс из прошлого поднимал упрямо голову. А ему казалось, что он умер – тот самый парень, способный на безумства и нечеловеческий по своему накалу драйв.
Макс Гордеев был из тех, о ком говорят: родился с золотой ложкой во рту. Папа, мама, сестра – крепкая семья, где водились деньги и чувства. Замес любви, понимания, искренности. Такое нечасто встретишь в их среде.
Он их обожал – своих родных. Он всё делал со страстью, не признавая полутонов и полумер. Половинчатость – не для него. Незачем жить или любить, если не умеешь полностью отдаваться. Без остатка, без запаса. Без заначки на потом. Только так можно почувствовать вкус и увидеть яркость красок. Ощутить, осязать не только кожей, но и чем-то намного глубже, куда не каждому достучаться. Но если кого Макс и пускал в своё сердце, то надолго, если не навсегда.
Он выкатил гантели из-под дивана. Сдул пыль. Смотрел на них с сомнением, как на чужие предметы в собственном интерьере. А затем на автомате сделал серию упражнений. Тело помнило. Тело не хотело забывать.
Она появилась на его пороге, когда он лежал на коврике мокрый и красный. Майка на груди потемнела от пота. Снова вошла без стука. А может, стучала, а он не услышал: чтобы отгородиться от всего, воткнул в уши наушники и забивал мозг роком.
Макс не удивился. Такие, как она, не отступают. Но всё же – надо признаться честно – побаивался, что она не придёт. Побаивался?.. Хм…
– Какие люди, – пробормотал беззлобно, срывая наушники и бросая гантели. Пониматься с пола не спешил. Смотрел, как она осторожно ступает, будто под ногами у неё не линолеум, а лёд. А может, это привычные штучки бывших балерин – ходить воздушно и немного вкрадчиво.
У неё длинные красивые ноги, хоть и скрытые гетрами и всё тем же растянутым свитером. Уродливо она одевается, но это сугубо её проблемы. И ему по фиг на самом деле. Пусть хоть заплатки у пугала огородного одолжит.
– Ну, что топчешься? Проходи, раз пришла. Я сегодня трезвый, а поэтому злой и жестокий. Ты готова к моему дурному настроению и беспощадному языку?
Макс улыбался криво, рассматривая нагло её снизу вверх. Ему не видно её лица. А посмотреть хочется. Поэтому он перевернулся на бок и, подперев голову рукой, продолжил ощупывать взглядом фигуру. Не спеша. Куда торопиться? Впереди вечность. Пусть весь мир подождёт.
Худая, как доска. Безгрудая. Огромный свитер только подчёркивал её бестелесную хрупкость. Наверное, её можно сжать в кулаке, и она хрупнет, как яичная скорлупа.
Острый подбородок. Изящные скулы. И контраст из желто-белых волос и карих глаз. Вероятно, в «девичестве» она брюнетка. Но разница хороша, если приглядеться. Интересно, как сильно ей хочется приставать к нему со своими дурацкими мечтами? Танцевать. Воздух из дымного колечка от сигареты ей.
– Раздевайся, – равнодушно, почти буднично. И холодными глазами её на полосы рвёт. Чтобы прониклась и замерла. – Секса хочу. У меня давно не было бабы.
Сейчас она заверещит, встанет в позу, начнёт рассказывать, что она «нитакая и ждёт трамвая». Пока Макс с наслаждением рисует картины возмущённой целомудренности, эта ненормальная, взявшись за край своего вязаного балахона, начинает стягивать его. По-девчачьи. Перекрестив тонкие руки.
И надолго балеринам завозят храбрость? Или они, как резиновые пупсы, сдуваются, стоит только прикоснуться пальцем? Ему интересно, как далеко она готова зайти.
Под свитером у неё футболка – тоже не по размеру. Макс невольно раздражается. Как вообще можно рассмотреть её фигуру, если она так шифруется? Неужели всё печальнее, чем это выглядит на первый взгляд?
– Давай, давай, – подстёгивает он её и, усаживаясь поудобнее, делает энергичные взмахи руками, призывая поэнергичнее раздеваться.
Под футболкой у неё спортивный лифчик. И да, он ошибся: грудь у неё всё же есть. Небольшая, но это всё же округлости, а не два соска на грудной клетке. Самое страшное – он завёлся. Прямо-таки с полуоборота, как только узрел эти круглые булочки с проступающими сквозь ткань сосками. Каменный член вжался головкой в резинку трусов. Болезненно, остро, до темноты в глазах.
А она не остановилась. Избавилась от лифчика. И вот теперь села на пол рядом с ним, и упругие грудки с бледными ореолами и острыми маленькими сосками маячат прямо перед его носом.
У неё глазищи, как два мощных пылесоса – засасывают. Смотрит прямо, и взгляд какой-то отстранённый, словно она – механический паяц, который делает то, что заложено в его программу. Никакого волнения, смущения, частого дыхания, румянца на щеках. Ей не стыдно. Она просто выполняет работу – может, грязную и неприятную, но необходимую.
Ослица. Сумасшедшая. Дура.
– Альда… – она не сразу услышала его хриплый, севший до сиплости голос. Её тонкие пальцы уже поддевают эластичную резинку лосин. – Альда! – погромче, чтобы очнулась от медитативного транса. Девушка вздрагивает. Взгляд становится осмысленнее, живее. – Всё, хватит. Одевайся.
Она ни о чём не спрашивает. Так же послушно начинает натягивать свои шмотки назад.
– Ты всегда такая?
– Какая такая? – слышит он впервые за сегодня её голос. Глубокий и низковатый для такой пичужки, как она. Впрочем, она не малышка, не миниатюрная крошка. Для балерины даже высоковата, наверное.
– Отмороженная. Или ты знала, что я тебя остановлю?
– Не знала, – на лице её нет эмоций. Гладкая кожа. Великолепные скулы. Хочется провести по ним пальцем, но Макс давит в себе подобные мысли, как клопов. Не хватало ещё нежничать с этой трахнутой на голову.
– И что, пошла бы до конца? Стала бы подстилкой на час? Только потому, что какой-то левый незнакомый козёл приказал тебе? – он начинал реально злиться, гневаться на эту простушку.
Точно у неё ку-ку не хватает. Болт вылетел, гайка ослабла в мозгах. Может, у неё психическое расстройство какое? Вон, лицо неподвижное, как маска. Нормальные люди с такими лицами свободно не бродят.
Альда пожимает плечами.
– Если бы тебе это помогло – да. Я пошла бы до конца.
– Почему? – никакой гнев не помогает угомонить окаменевший член у него в штанах.
Альда смотрит ему в глаза. И что-то такое мелькает в её взгляде – неуловимое, но живое. Мелькает и прячется за ширмой тёмных ресниц.
– Потому что когда есть цель, её нужно добиваться любыми способами.
– Даже переступая через себя? Свои принципы? Устои? Мораль?
– Есть вещи, которые легко могут подвинуться, когда я шагаю к мечте.
Она улыбается так, что Максу кажется, будто его кто в солнечное сплетение саданул двумя кулаками со всей дури.
Точно чокнутая. Но только откуда этот свет и восторг, который рождается при виде её лица, которое преображается и словно расцветает всего лишь оттого, что растягиваются в улыбке её губы?..
Глава 5
Макс
– У нас ничего не получится, – заявляет он без обиняков, не сразу соображая, что объединил их в единое целое. «У нас» – вот же чёрт. – Точнее, у меня, – поправляется поспешно. – У тебя одной – возможно. С кем-то другим – вероятно. А ты и я – заведомо провальная идея.
Она не возражает. Смотрит лишь на него, как на неразумное дитя, которое ещё не понимает, как нужно правильно поступать. Накручивает на палец прядь своих волос. Рассеянно и машинально. И жесты её тонких пальцев притягивают взгляд.
– В чём я ошиблась? – задаёт вопрос, а в уголках её губ тлеет улыбка, как кончик тонкой дамской сигаретки с ароматом тёрпких вишнёвых веточек.
– Я… не смогу, – выдавливает из себя через силу. Трудно, но зато правда.
Больше всего хочется послать её матом, вытолкать за дверь, но Макс не собирается потакать низменным порывам. Нужно смотреть на всё спокойнее – пора уже. Принять реальность, проговорить самые тяжёлые моменты вслух, чтобы освободиться и как-то ползти дальше. Безногие живут. Это не конец света. Нужно только об этом почаще говорить самому себе.
– Почему?
Макс с трудом возвращается к разговору, прерванному на размышления. Роется мучительно в мыслях, чтобы дать достойный ответ, но ничего умного не находится. Лучше правду. Может, отстанет, оставит в покое.
– Потому что у меня проблемы, – пожимает плечами. – Я ходить толком не могу, а ты танцевать… Я ненавижу этот протез, а он ненавидит меня. Я не чувствую устойчивости. Теряюсь. Падаю. В общем, все тараканы здесь, – он стучит пальцем по лбу.
– Значит, настала пора избавляться от них, – в её голосе – ослиная уверенность и непоколебимость. Безмятежное спокойствие. Именно это запускает его взрывной механизм.
– Ты меня не слышишь, да? Не понимаешь и не хочешь понимать! – горячится он. Желваки ходуном ходят, а зубами Макс не скрипит только потому, что не позволяет себе впасть в буйство, когда пелена застилает глаза и поступки не всегда адекватные совершаются. – Я больше, чем инвалид, я неадаптированный инвалид с нарушением координации движений, фантомными болями и неадекватными реакциями на пространство. Я будто инопланетянин, что попал в чужую, враждебную среду и никак не может привыкнуть к новой реальности.
– Что ещё ты придумаешь, чтобы я от тебя отвязалась?
Он даже не нашёлся, что ответить. Завис, как глючная операционная система. Для острастки мог и синий экран смерти выкинуть, если бы был бездушной машиной.
– Ты мне не веришь? – гнев резко сменился апатией. Не хотелось ничего ни доказывать, ни объяснять. Зачем он вообще попытался? Надеялся, что она его поймёт? Утешит? Погладит по голове? Развернётся и уйдёт, оставив его наедине с проблемами, которые никак не хотели решаться.
– Верю, – это прозвучало так, словно она клялась на Библии. – А ещё больше я верю в тебя, Макс. В того парня, что рвал на части танцевальные баттлы. В того, кто на спор выигрывал конкурсы. Кто танцевал на мостовых города и собирал вокруг толпы людей. Кто не пропускал ни одного марафона и флэшмоба.
– Ты следила за мной, что ли? – он даже злиться на неё не мог сейчас. Альда цепляла за самое больное и лезла туда, куда он не позволял и себе заглядывать, поэтому на смену злости пришла апатия. – Слишком много обо мне знаешь.
