Царь всех птиц

– Сыночек! Как ты? – мать попыталась обнять Юру, но он отстранился.

– Нормально, у меня все нормально, – это все что родители добились от сына.

Мать начала было плакать, но быстро взяла себя в руки и начала кормить Юру домашней едой. Он ел жадно и неряшливо. На следующем посещении Юра был уже в другой палате, на этот раз он был одет в пижаму невнятного цвета, также топтался и не мог усидеть на месте. Речь его стала гораздо понятнее, он поговорил с родителями, но как-то равнодушно, складывалось впечатление, что его совсем не тяготит пребывание в психиатрической больнице.

Через 2 месяца Юрия Васильевича выписали из больницы. Вернулся он домой почти таким же, как был до болезни (во всяком случае, так казалось его родителям). По-прежнему дрожали руки, неусидчивость уменьшилась. Первое время Юрий аккуратно принимал лекарства, ходил в диспансер (ему там выдали больничный лист). Потом, после выписки, выйдя на работу, он бросил пить таблетки, дрожание рук и неусидчивость прошли совсем, он стал гораздо активнее. Родители сначала переживали, что сын перестал пить лекарства, но увидев, что ему стало легче, успокоились. На работе его встретили довольно доброжелательно, правда некоторые сотрудники поглядывали с опаской, но вслух никто ничего не говорил. Жизнь как-то наладилась.

Прошло двадцать лет. Юрий Васильевич как минимум один раз в год, а иногда и чаще попадал на лечение в психиатрическую больницу. Происходило это всегда по одному и тому же сценарию: через некоторое время после предыдущей выписки пациент переставал пить лекарства, через какое-то время он, как и в первый раз, совсем переставал следить за собой, замыкался, опять старался закрыться в комнате. Родители давно уже изъяли замок, теперь Юрий в периоды обострений подпирал дверь креслом. Когда родители открывали дверь, становился агрессивным и… снова оказывался в больнице. Лечился 2-3 месяца, выписывался, и все повторялось снова.

Когда Юрий Васильевич попал в психиатрическую больницу в первый раз, в стране начиналась перестройка, в его НИИ не нужны были даже здоровые сотрудники, не говоря уже о больных. Может быть, отчасти поэтому, а может быть потому, что болезнь заметно прогрессировала, ему довольно быстро дали группу инвалидности. Если Юрий Васильевич не находился в больнице, он, в основном, сидел дома и ничем не занимался. Просыпался поздно, завтракал и потом… ничего не делал. Он стал много курить, теперь уже и между госпитализациями в лечебницу редко мылся, с уговорами менял одежду. Речь его тоже изменилась, стала какой-то механической, очень бедной, Юрий говорил короткими фразами, которые обычно повторял по несколько раз. Мог не с того не с сего задать вопрос, который не имел никакого отношения к смыслу беседы. Целый день он сидел, уставившись в телевизор, при этом содержание того, что он смотрел, его не интересовало. Каждые 10-15 минут он ходил курить на лестницу. Родители пытались его чем-нибудь занять, завлечь в кино или театр, сын вроде даже и соглашался, а потом никуда не шел. В конце концов они смирились и оставили Юрия в покое. Когда сын ложился в больницу, они его навещали в дни посещений и также аккуратно ходили на беседу к врачу. Врач был все тот же, уже совсем старенький.

Вот так и жили много лет. А потом неожиданно от инсульта умерла Любовь Ивановна. Юрий, казалось, смерти матери не заметил. Он оставался безучастным и на отпевании и на похоронах, несколько раз он шокировал окружающих нелепыми вопросами, заданными не к месту и не ко времени. Василий Николаевич был безутешен. Он впал в апатию, ничего не хотел делать. Он даже не заметил очередного ухудшения состояния сына. В какой-то момент Юрий вышел из дома, его не было 2 суток. Отец не заметил и этого. На третьи сутки Василию Николаевичу позвонил лечащий врач и сказал, что Юра попал в больницу, его привезла скорая помощь. Бригаду вызвал какой-то бдительный гражданин, обративший внимание не неряшливого одетого человека, который нелепо себя вел, размахивал руками, пританцовывал и периодически что-то выкрикивал. Этот звонок заставил Василия Николаевича опомниться, он привел себя и квартиру в порядок, сходил в магазин и повез передачу в больницу.

После выписки из больницы сын и отец стали жить вдвоем. Постепенно жизнь опять как-то наладилась. Василий Николаевич, конечно, сильно тосковал по жене, но стал вести хозяйство, потихоньку начал выбираться к знакомым, в театры, правда, ходить перестал – не мог без своей Любы. Через некоторое время умер доктор, который лечил Юру более 20 лет. Его пациент этого не заметил. В последующие годы, Юрий стал значительно реже попадать в больницу, обострения случались редко. Болезнь давно уже стала хронической и изменила Юру до неузнаваемости. Он стал еще более бездеятельным, апатичным, либо лежал, либо слонялся по квартире, и по-прежнему очень много курил. Иногда Юрия Васильевича, когда он лечился в больнице, приглашали на лекции по психиатрии для студентов медицинского ВУЗа, лектор объяснял, что так выглядит итог длительного страдания шизофренией – апатия, нежелание ничего делать, непонятная окружающим речь.

Однажды Юрий Васильевич пришел на очередной прием к врачу в диспансер. Врач предложила ему походить в открывшееся недавно реабилитационное отделение: «А то вы все дома сидите, ничего не делаете, никуда не ходите». Не увидев никакой заинтересованности со стороны пациента, он за руку отвела его в отделение, которое находилось этажом выше.

– Сдаю с рук на руки, – сказала она врачу реабилитационного отделения, – Юрий Васильевич! Прошу любить и жаловать!

– А мы с Юрием Васильевичем знакомы, я его несколько раз лечила в дневном стационаре, – врач взяла пациента за руку и повела показывать отделение.

Она провела его по отделению, показала ему художественные мастерские, театральную студию, тренажерный зал. Юрий Васильевич покорно плелся с врачом, но интереса к происходящему не обнаруживал.

– Для начала, Юрий Васильевич, сходите порисуйте,– она посадила пациента за стол. Руководитель ИЗО-студии дала ему лист бумаги, карандаши, альбом с рисунками животных и предложила нарисовать кого-нибудь из них. Доктор несколько минут понаблюдала за процессом и ушла. Через 20 минут она вернулась в ИЗО-студию, но пациента и след простыл. Пользуясь тем, что художница отвлеклась, Юрий Васильевич сбежал. Врач расстроилась, позвонила отцу, сообщила ему, что сын с сегодняшнего дня пациент реабилитационного отделения. Объяснила, что в отделении помогают людям, утратившим социальные навыки, много творческих мастерских, есть психотерапевтические группы. Все направлено на то, чтобы сделать жизнь пациентов более счастливой. Врач попросила отца утром отправлять Юру в диспансер к 10 утра. Василий Петрович усомнился, что сын будет ходить в отделение, но обещал попробовать. Утром он отправлял Юру в диспансер, строго настрого наказывая делать, что говорят. Юрий приходил в отделение, завтракал, потом пару часов ходил по улице и возвращался домой. Так повторялось несколько дней, пока врач не стала караулить пациента и после завтрака отводила его в ИЗО-студия, передавая с рук на руки руководителю, которая уже глаз с него не спускала. Если он шел курить, художница просила кого-нибудь из пациентов пойти с ним и вернуться вместе. Через неделю он стал приходить сам, без провожатых. Теперь, каждое утро, Юрий уходил из дома в диспансер, ему пришлось каждый день бриться, умываться, быть в чистой одежде. Он приходил в Изо-студию, где у него теперь было свое место, рисовал довольно неумело зверушек, птичек, домики. Потом обедал и шел домой. Через некоторое время его позвали в кулинарную школу, в которой его и еще несколько пациентов учили готовить разные простые блюда. Пациенты все вместе под руководством инструктора готовили разные блюда, а потом вместе их ели. Было весело. Юра даже стал иногда улыбаться. Каждые день у пациентов спрашивали, приготовили ли они что-нибудь дома. В один из дней Юрий, вернувшись из отделения, сказал отцу, что хочет сварить суп. Василий Николаевич изумился, но пошел на кухню с сыном. Юрий Васильевич крайне неумело, попеременно роняя то нож, то мясо, то лук, с помощью отца все-таки сварил суп. На следующий день он пришел как всегда в ИЗО-студию и первым делом сообщил художнице и всем присутствующим, что вчера он сварил суп. Потом он подходил к каждому и повторял, что он вчера сварил суп, многие его искренне поздравляли, а врач даже пожала руку. Кто-то сказал: «Какой смешной человек!» После этого многие пациенты так и стали его называть «смешной человек», но это было не обидно.

Постепенно Юрий Васильевич стал посещать не только ИЗО-студию, он стал участником практически всех мероприятий в отделении. Он ходил на группу психологической поддержки, где участники группу обсуждали волнующие их проблемы, такие как конфликты с родственниками, обиды, одиночество. Эту группу, как правило, посещают люди, еще не очень пострадавшие от болезни. Юрий Васильевич всегда опаздывал на 5 минут, пациенты говорили: «Ну вот, наш смешной человек опять опаздывает!» Если он задерживался больше, чем на 5 минут, участники группы начинали волноваться, и кто-нибудь предлагал сбегать его поискать. На группе каждый предлагал свою тему для обсуждения, Юрий Васильевич всегда предлагал одну и ту же тему: «как найти работу», к этому тоже все привыкли. Во время группы он обычно молчал, хотя мог иногда неожиданно не к месту задать какой-нибудь вопрос, например: «А пиво – это тоже алкоголь?» или что-нибудь в этом духе. В конце группы, когда все делились впечатлениями, Юрий Васильевич всегда говорил одну и ту же фразу: «Пообщались, главное, мы здесь пообщались!». Однажды ведущая группу психотерапевт не пустила опоздавшего Юрия Васильевича, группа стала за него горячо просить, но она все-таки не разрешила ему присутствовать. После этого случая, он перестал опаздывать. Кроме того, Юрий Василевич начал ходить в театральную студию, тренажерный зал, танцевальную терапию, тренинги. Везде он оставался «смешным человеком», часто задавал нелепые вопросы, но везде ему были рады. Однажды, на группе, вместо привычной темы о том, как найти работу, Юрий Васильевич вдруг предложил поговорить об одиночестве и даже сказал, что одиночество – это очень плохо. Он стал пытаться как-то общаться с окружающими, подходил к пациенту или к сотруднику и задавал какой-нибудь вопрос, повторяя его несколько раз. Юрий Васильевич стал по– другому одеваться. Первое время он ходил в отделение в растянутом свитере и старых брюках. Однажды он пришел в джинсовом костюме, новой рубашке, хорошо подстриженный. С тех пор Юрий стал хорошо, даже щеголевато одеваться (одежду ему покупала двоюродная сестра из Москвы, которая часто навещала дядю с племянником). Теперь, когда он уходил с утра из дома, отцу казалось, что сын делает это с удовольствием. Когда были выходные и праздники, Юрий Васильевич явно скучал и ждал, когда же они закончатся. Возвращаясь домой, он иногда рассказывал отцу в своей своеобразной манере о том, что сегодня происходила в отделении, приносил рисунки. Он стал значительно меньше курить и даже несколько раз пытался бросить. Все это очень радовало Василия Николаевича, однажды под Новый год он даже позвонил в отделение с поздравлением сотрудников.

– Спасибо вам, я Юрия уже много лет таким не видел, – сказал он. Психологу, которая разговаривала с ним по телефону, показалась, что он плачет.

Василий Николаевич договорился со своей племянницей из Москвы, что после его смерти, она не отдаст Юру в психоневрологический интернат, хотя раньше он не смел ее об этом просить.

А потом у Юрия Васильевича появился товарищ. Это был пациент того же отделения. Их судьбы были в чем-то схожи. Сергей, так звали пациента, в свое время тоже получил высшее образование, он окончил консерваторию по классу скрипки и даже два года аспирантуры. Он был примерно ровесником Юрия, тоже очень давно болел и был на инвалидности, также жил вдвоем в отцом. В реабилитационное отделение от тоже сначала ходить не хотел, повторяя, что ему везде плохо: «Дома плохо, здесь тоже плохо!». Приходил первое время только потому, что врач вырвала у него обещание, что он будет ходить месяц, а Сергей был человеком слова. Потом его попросили принести скрипку и подготовить маленький концерт. Он стал репетировать. Вот тогда они с Юрием Васильевичем стали общаться. Сергей приходил на завтрак, садился рядом с Юрием. Потом они шли в комнату для репетиций. Сергей начинал играть, Юрий Васильевич сидел и слушал. Периодически Сергей вскакивал, начинал ходить по комнате. В такие моменты между ними происходили короткие диалоги, которые постороннему слушателю могли показаться достаточно бессмысленными.

– А это скрипка, скрипка? –спрашивал в десятый раз Юрий Васильевич.

– Что скрипка! Плохо мне, все плохо! Сил нет! – отвечал Сергей.

После чего опять начинал играть, через 10-15 минут опять вскакивал и получал новый вопрос: «А ты шампанское пьешь, пьешь?» На что получал ответ: «Что я здесь делаю, когда мне так плохо».

Вот такое у них было общением. Однажды Юрий Васильевич в очередном перерыве сказал: «А у меня мама умерла, умерла давно мама, а у тебя есть мама?» Сергея ответил, что живет вдвоем с отцом.

– И я тоже, и я тоже с отцом, – сказал Юрий Васильевич.

В этот день он рассказал дома отцу о том, что у его друга тоже нет мамы. Старик был потрясен. За много лет, прошедших со дня смерти жены, Юрий ни разу о ней не вспомнил.

– Сынок! Ты скучаешь по маме? – спросил Василий Николаевич.

– Скучаю, скучаю, я скучаю по маме, и ты, папа не болей, болеть плохо! – ответил Юрий.

Репетиции продолжались, концерт состоялся, было много зрителей, нельзя сказать, чтобы аплодисменты были Сергей неприятны, после выступления он улыбался и долго кланялся. Юрий Васильевич сидел в первом ряду.

Когда Сергей однажды заболел и не приходил несколько дней, Юрий Васильевич все время у всех спрашивал: «А где Сергей? Заболел, заболел?» Ему терпеливо объясняли, что Сергей скоро придет. Но Юрий Васильевич спрашивал опять и опять. Успокоился только тогда, когда Сергей пришел, теперь они вместе рисовали и ходили на группы.

Когда у Юрия Васильевича умер папа, и сестра забрала его в Москву, в интернат она его не отдала. Несколько раз он приезжал в Питер, приходил в отделение, говорил, что скучает!

Со стороны, наверное, кажется – невеликое достижение – ну, стал человек куда-то ходить, что-то делать – но не выздоровел же, не вышел на работу, не завел семью! Остался странным, смешным, больным! Но те, кто рядом, знают каких усилий стоит увидеть свет, когда человек смотрит на мир как бы через толщу воды! Это сложнее, чем приспособиться к жизни без руки или без зрения. Будьте здоровы, Юрий Васильевич!

СНЕГУРОЧКА

Сегодня был ее день. Сегодня она была особенно хороша – глаза почти черные, влажные, с поволокой, волосы, фигура, ножки… Сегодня она была снегурочкой на празднике – пела, читала стихи, смущалась и кокетничала с окружающими.

Сколько ей было лет? Может быть 19-20, трудно сказать. Иногда ее хорошенькое личико становилось жадно порочным, взгляд вызывающим, и она казалась вульгарной девахой лет 30-ти. Иногда, напротив, на лице появлялось забитое и робкое выражение, она вся съеживалась, становилась маленькой и казалась девочкой – подростком.

У Снегурочки была бабушка, которая вырастила ее одна, потому то непутевые родители-алкоголики сгинули много лет назад, когда девочка была еще совсем маленькая. Бабушка очень ее любила, баловала, как могла, все прощала и жалела.

Жизнь Снегурочки вмещала совсем немного событий. В 14 лет она впервые попробовала наркотики, сразу внутривенно, без всех этих глупостей с алкоголем и анашой, как это бывает у подростков. И сразу началась серьезная взрослая жизнь. Сначала были стимуляторы и много половых партнеров к обоюдному удовольствию, потом стал героин, мужчин меньше не стало, но уже за деньги и без удовольствия.

А еще у девочки была ВИЧ-инфекция, которая грозила вот-вот перейти в СПИД. Но молодость не знает страха смерти, и сегодня она была Снегурочкой на празднике в психиатрической больнице, где уже не первый раз лечилась после очередной попытки самоубийства.