скачать книгу бесплатно
слёзы огненного плена, но я
на пажитях немых люблю в мороз трескучий
с мечтою о тебе в сугроб лечь невезучий.
Как на картине Бойманса-ван Бенингена,
лежать я буду в ожиданьи торфа и гиены,
смотреть безмолвно на уничтоженье мира,
Пожар Стрельца и молчаливый огнь факира.
Лесные пожары наводнили землю, а слёзы Люцифера огненным дождём орошали поля, когда-то полные рапунцелей с люцернами, а сам сатана разместился близ Роттердама, окружив человечество демонами. НепреодолимC желание внутри мешало Симону Магу сконцентрироваться, ключ в его костлявых пальцах ходил ходуном, зато дева рядом с ним спала беспробудно и без маминого манто. Черноволосая императрица с именем на букву «К» позвала ягуара, дабы он пожрал ненавистного ей Симона Мага, но ягуар при приближении к нему выродился на их блещущих глазах в сиамскую кошку, которая лапками стала топтать живот безмятежной девочки. Помощи ей ждать было неоткуда, поэтому императрица-чаровница вместе с Симоном Магом обречённо смотрела на вырождение гиппалектриона в Рыжего коня Войны, творящего на их глазах зодиакальные безумства. Безликий всадник на скаку спилил Овну рога закалённым в недрах ада мечом, и Овен стал бодать императрицу в голову своим тупым безрогим лбом. Затем, словно барана, всадник остриг Льва, и тот теперь, остриженный, стал кромсать разорванную печалями Рака грудь императрицы. Стрелец же, наблюдая столь чарующий апокалипсис, от страха обратился в наполовину мерина и, равнодушный к сопротивлению императрицы, начал обнимать себя её бёдрами, отражающими вечные костры, суя свою лишённую мужества морду в её женскC место, в попытке пожрать забравшегося туда Скорпиона. Цивилизацию ожидал неминуемый провал… но успех сицилийской вечерни спас Второй Рим от нового погрома. Византия возродилась, но греки и латиняне знали, что её двадцатC возрождение неминуемо окажется тщетным, ибо её медленный закат ни одно чудо в мире не способно было предотвратить. Африканский раб с кольцом в носу, давно позабывший свой йорубийский родительский корeнь, потрясал большими золотыми серьгами над кострами Константинополя и безмятежно танцевал в окружении Белого и Рыжего коней на бледнопятнистой спине сфинкса.
– Кто бы мог его остановить? – вдруг задумался Симон Маг.
– НИКТО! – прокричала императрица с именем на букву «К», и только сейчас Симон Маг увидел, каким мучениям подвергают её безрогий Овен, бесшёрстный Лев и полумерин-Стрелец. «Надо быть бесстрашным», – подумал Симон. – «Только достойные умирают молодыми, так что мне ничего не грозит». Усилили ли четырнадцать дней воздержания его способности к колдовству? Именно это, скрепя чувственнC сердце, и предстояло сейчас выяснить Симону Магу. Пригнувшись на неколышимом сфинксе, он подкрался к рабу и вырвал серьги из его ушей. Левую он назначил Землёй, а правую – Огнём. Левой тяжёлой ладонью он ударил полумерина-Стрельца, а правым горящим кулаком выбил Льву его неровные клыки. Лев пал замертво, а Стрелец, поскольку было двадцать первC декабря, вознёсся на небо и стал, как и прежде, сочетать в своих звёздах Огонь и Воздух. Безрогий Овен, почувствовав неладнC, убежал прочь и своими копытами разбудил светловолосую девочку, отчего та, осознав, что проснулась при конце света, беспомощно заиграла с пустой цепочкой, на которой некогда висел золотой ключик. Симон же Маг взял на руки раненную императрицу, которая была без сознания, и положил рядом с застывшей девочкой.
– Твой ключик у меня, я тебе его верну, обещаю.
Девочка, не подымая головы, кивнула.
– Давай ляжем в невезучий сугроб? Или же отсюда будем наблюдать за гиеной?
Кивком головы девочка указала на императрицу. Симог Ман, Симон Маг точнее, тяжело вздохнул.
– А вот её, мою красавицу, нужно будет лечить, если у Человека и Церкви появятся сын Патрикос и дочь Элпис, дабы через столетия Отечество сына и надежда дочери возродились бы в первозданном виде в мужчине из Брянска и в женщине из Смоленска, и они бы сошлись, как я с Марией Лебедевой, в приятном поцелуе, и разрядили бы межполовой конфликт «нас», мужчин, и «вас», женщин, поскольку даже конфликт «нас» и «их», здесь без пояснений, кто мы, а кто они, даже он завершился в двести семьдесят седьмой день гороскопного года, и можно предположить, да, любимая, Geliebte, выбери любой цвет, который тебе нравится, и начинай предполагать, что после завершения конфликта мужские вертикальные миры и женские горизонтальные сойдутся в единый мир клеток с мужскими прутьями модерна и женской пустотой постмодерна, или же, если отключить оптимизм, Смысл и Жизнь породят Нестарение и Единение, дабы те, невзирая на вопли протеста родителей, были закопаны хаотичным Вайндом с печатью полумесяца Меска на лбу под синие горы, столетиями готовыми прессовать, тыщ-тыщ, Нестарение и Единение в единонеделимый каменный уголь, омываемый свежей водой мужского стыда и солёной водой женской имитации стыда, пресловутым женским приличием или же женской едой, что попадает в брюхо мужчины и вызывает в нём неприличные, особенно для тихого офиса, звуки, которые ниже я тактично выражу буквами из таблицы Сивцева:
КОЗЕРОГ
И сказал я, что сухой закрытый Телец бод?т рогами приспосабливающуюся ко всему Деву юга, и наступ?т наш холодный Козерог. Числа последних дней и давно пересечённого экватора, двадцатые Числа четвёртой из священных книг, в которые ты, ребёнок свCго времени, перестала верить. Неужели ты открыто осквернила святыни? Иначе я не мыслю, что как это вышло, что дева с торчащим из чрева копьём – это ты?
Hemisferio este
Твоя тёмная цель, этот рост в глубину колдовства, и привели тебя к печальной судьбе, сравнимой, по видимости, с судьбой цыганки в Богемии, которой отрезали правC ухо. ЛЮБОВЬ, сей туман и насморк ангела, одурачивал нас от Козерога мимо Водолея и до Рыб, от Овна мимо Тельца до Близнецов, от Солнца мимо Льва, Девы, Весов до Стрельца, пропуская Скорпиона, пропуская Рака, возвращаясь к точке исходности, опять в Козерог, где я верю в тебя и уповаю и не знаю, что с тобой делать, залить тебя чёрным битумом, любимая? вытащить копьё и метнуть его на запад? или синими слезами залить священную субботу мрака? или жить обычной жизнью трудолюбивого старика с больным желчным пузырём? терпеливо стоять у токарного станка в фиолетовом комбинезоне, как на коленях перед Богом, липким пальцем освобождая от деревянной стружки уголки свинцовых глаз? в ночную смену, меж одиннадцатью и часом ночи, встречая новый день со стамеской в руках, выдалбливая на рукояте советского серпа еврейские «бэт» и «эйн» в назидание обществу Bund? верить в грядущую кастрацию Сатурна и новC возрождение с новым пролетариатом? усталыми мышцами поигрывать перед соседкой, твCй будущей матерью, с желчью в лести и холестерином в крови? Да, моя страдалица с копьём и точёными коленями, я твой старый отец, а ты – сама себе мать… ты не должна быть безродной скотиной, знай свои корни, тем паче твои благородны. И да, я сам себе отец, а копьё в тебе – мой детородный орган. Юные боги, брат и сестра, мы будем опошлены? поп-музыкой грядущего времени! Не бойся! Скоро ты узн?шь собственнC имя и тебе станут безразличны карты Таро, как и мне апостолы семидесяти двух! Но вот, вспомни его, вот и оно, но он тот из двенадцати, Зеведеев Иаков, бежит ко мне мстить, рубить меня саблей, ибо я съел его брата по вере. О, Сатурн! Грозный Сатурн! Меркурий-Венера-Сатурн! Спаси, о, нас, её, Землю, и Воздух, меня, и спрячь где-нибудь до лучших времён!
Он услышал нас, любимая! Сам паж мечей вышел из глуби горного моря на хвостатом козле и спрятал нас в наилучшем месте, в котором можно спрятать молодых мужчину и женщину – внутри контрабаса. Даже Доменико Драгонетти не поймёт, что мы там. Как вспышка из прошлого, настиг?т тебя вся наша общая жизнь, и в этот раз, любимая, ты смотришь на всё по-другому, ты зн?шь, что наш общий ребёнок не будет целиком тобой или мной, он буде и тобой, и мной, и другим человеком, и другим пациентом. Battere i denti[4 - стук зубов], боль пациента, сжатие плаценты, концентрация студента, кристаллизация абсента своими разными и несвязанными друг с другом природами выражали одну и ту же причину, по которой они меня ненавидят, все они, что живы, и хоть взаимосвязь между рифмованным перечнем не увидеть сквозь оптические приборы, однакож она там есть и живыми существами ощущается – и потерянный в Альпах ребенок, и больная раком старушка, и молодая роженица, и бакалавр, и бармен, ощущали присутствие Антихриста, когда я проходил мимо них, и они были правы, ибо я действительно против Христа! На дворе стояли тевет и седьмой гамелион. Козерог смотрел влево. 23 декабря – 20 января.
Моё имя – Сатурн. Я – свергнутый Зевсом царь золотого века. Моё платье из металла украшают ущербные звёзды Козерога. Что для людей есть ледяные государства свирепых хищников, то для меня есть скучнейший уклад жизни, где погружение козл?нка в кипящее молоко прощает беззаконие Иуде и даже не отбирает у него его мешочек с тридцатью сребрениками, а сохраняет у него для дальнейших времён, скажем, для персиянки Шторм, ?, пусть Богородица защитит Шторм сковородой от наркоманов-буддистов Элисты, живущих в своих трипах на дайвинг станции «Augenblick» – блик твоих глаз, моя Geliebte, и меня посещал, когда я жаловал гашиш, но речь не о том, ведь в мире царя позолоты Сатурна менструации собак в месяц свадеб воспринимаются как хлеб, сшедший с небес, как традиция скованного холодом двуформного Козерога, что одной своей формой, покрытой шерстью, подчиняет стихию Огня и прощает вину антихристовым прихвостням, но формой другой, облачённой чешуёй, несёт суровую морскую погибель святейшему из старцев-апостолов по имени Тертий, пятьдесят пятому по счёту из семидесяти, в чьей плеши благородно блестели купола первых храмов Рима и в чьей раздвоенной бороде седой конец напоминал о его проповедях в греческой Иконии, а конец кучерявый о пока нерождённом Джалаладдине Руми с жемчужинами Персии в турецкой Конье при свете Сатурна в ночи.
После рабочего, как и было обещано, явилась бухгалтерша, которой и достался ночной Сатурн. Дабы явиться в наш храм, ей пришлось с радостью принять свою жизнь, с мужеством включиться в происходящее, перестать отмечать праздники зажжённых светильников и делать вид, что ей знакомы мировая история и меланхолия. Она принесла воину две булавы, учёному мешочек Иуды с тридцатью сребрениками, художнику Славу, царю Свет-Огонь, рабочему матовC решение его шахматных проблем, и села у скатерти, из которой достала ощипанного мною петуха. Головы у того не было, но она засунула его себе куда-то выше колен, куда не скажу, но упомяну, что у неё был третий красный день, и после того как она его высунула, из шеи петуха полилась самая настоящая лава. Блудница испугалась и спряталась за воином, а остальные просто наблюдали, как лава подплыв?т к их ногам. Но затем бухгалтерша плюнула – и лава остановилась, по-видимому, её слюна была столь же нечистой, как слюна Оголивы. Сверху затвердевшей лавы она налила молока и лошадиной крови, и в результате образовалось зеркало, в котором отражалась развесистая крона дерева посреди рая с чистыми и нечистыми ангелами в ней. Чёрная похоть, чёрный поток и чёрная Земля в этот красный день календаря оставляли менструации в верхнем плодородном слое почвы, где при свете семнадцатой звезды и восемнадцатой луны нагая женщина стояла на колене у реки и держала два кувшина, из которых вытекала река. Эта река была домом для Рака и Рыб и проходила между двумя каменными столпами, один из которых стерегла полусонная птица, и стремилась к горизонту, где была луна, её номер мы помним, которую обрамляли лай собаки и вой волка. В луну упиралось дерево, а за ним виднелась тропа идей, оформленных Стрельцом. Вынашивались они уже не самим Центавром, а тем, кто мог поставить над идеями иерархию власти из тридцати пяти законов судьбы и долга, в которых не было места творчеству и познанию. И этим тем не была упомянутая выше нагая женщина, чьи прекрасные, похожие на твои, любимая, ноги не касались Земли и чья тень не мешала одной большой, семнадцатой, и семи маленьким звёздам освещать восьмью лучами землю и реку и прочую ночную красоту, ибо тени её не существовало, женщина её не отбрасывала. Нет, в вопросе идей нужно мужское служение, женщины здесь бессильны, да и большинство мужчин, кстати, тоже. Здесь нужна чрезвычайная исполнительность, способная отделить наш мир от потустороннего, уделяя максимум первому миру и минимум последнему… Но что такое, любимая? Я вижу, как ты не отводишь глаз от неба, но оно и правда, я тоже вижу, как в небе отражается река, но не женщина с кувшинами, хотя кувшины её как раз-таки отображаются в синеве облаков, из них выпархивают Рыбы и завершают гороскопный цикл, река всё льётся вниз, и льётся, льётся, а цикла больше нет, кап-кап.
кап.
Всё? Конец Гороскопа.
На самом деле, да, любимая, это конец.
кап.
– — – — – — – — – — – — – -La fin – — – — – — – — – — – — —
В качестве outro будет стихотворение «II. Elle. Проклятье белых птиц, часть вторая»:
С гениальностью позорной чёрный лис,
Покрытый дымом догорающих лесов,
Стремится к саду тихо ропчущих волов,
Умирая от проклятья белых птиц.
Неприятельская наглая свирель
И шелест крыльев этих беленьких oiseaux —
Из трупов маленьких бы выложить узор,
Укрываться под которым будет elle!
Но убийцы под трусливой кожурой,
Не кожей называть скопленья мятых шкур!
Кастраты жирные, жующие в саду —
Обгладают ли?са чёрного, и рой
Проклятых белых птиц в свой песенный обскур
Заточит elle, как пленницу в аду.
Выпустят ли elle на свободу?
Посмотрим. Меня вот выпустили. Последним из присяжных заседателей был Роберт Томас, служащий-рекламщик из Теннесси. Пусть он очередным восьмым, а не самым первым сказал мне «не виновен» за мою тягу к наглой рекламе в литературном шедевре, но всё-таки сказал, я точно не виновен, ура, и сказал бы ещё раньше, если бы не его офисная нерешительность, раньше первого сказал бы, был бы поуверенней, ибо он работает с рекламой и как никто другой знает, чего стоит действительно качественная реклама, которая как плесень придаёт монашескому сыру из Франции дополнительное очарование…
Розовое утро, золотой полдень, серый вечер и чёрная полночь соответствовали кресту из знаков Зодиака, а так как сейчас была чёрная ночь, то Козерог под буквой памяти, т.е. «пэй», отвечал за идеи Стрельца, управлял Раком, Овном и Весами, а его восточный брат Петух под буквой результата, т.е. «цади», управлял Быком и Змеёй. Помимо этого, Козерог в своей низшей точке бытия отвечал за последнюю приятно-жёлтую точку, наполненную жаром сношения Эроса и Танатоса после прелюдии с мистериями жертвоприношений, из которых, собственно, и было сотворено наше мироздание. Я хотел понять ту или другую, однако пока не смог. Долгую ночь, ? Ангел Исраэль, я простоял на коленях, на темном заледенелом пруду, в моём молитвословии к тебе, держащему тень Геракла в Аидовом царстве, однако мне ничего не открылось. Сегодня предпоследний день года, может, завтра мне всё открCтся? Созвездие Змееносец освящало моё бледнC молящееся тело и мCго спасителя, наполовину человека, наполовину зверя. Я и представить себе не мог, ? Ангел Исраэль, что его половина зверя отвалится от целого и превратится в полноценного зверя, несущего холод и смерть. В эту же ночь бесполый зверь достал из свCй утробы козлёнка и принялся варить его в собственном молоке, дабы согреться. Я этого вынести не мог… Откуда во мне эта сентиментальность? Я подошёл к зверю сзади и огрел его сельским цепом в надежде повалить его замертво, но нет – с рассеченной мордой зверь в ярости обернулся ко мне, и мне пришлось бежать куда глаза глядят. Я бежал, спотыкаясь, и зверь не отставал, я неблагодарная сволочь, ну и что, я бегу в деревню, я бегу в деревню? значит, буду резать порося, в непогоду хвалы вознося, Ангела о Боге вопрося, дабы
зверя бурей сотряся,
Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся…
Завтра Новый Год! В школе уже не грызут гранит науки, ибо ещё двадцать девятого декабря начались зимние каникулы. В этот день праздновали «Первый Юль». Ученики вели хоровод вокруг старой учительницы-блондинки и молодой Учительницы-персиянки, пели песни, читали бложьи и заболожьи стихи, а наиболее крепкие и высокие юноши, среди которых были Весы (1м82см), Стрелец (1м85см) и Водолей (1м90см) подкидывали в воздух учениц, среди которых была и Таня Т., которая, даже подпрыгивая в воздухе, умудрялась мне бросать осуждающие взгляды, будто бы у ней и не было никакого карандаша и сговора с Учительницей! На вопрос «зачем?» Таня ничего не ответила, на вопрос «где?» она, как и прочие, ответа не знала. Второй вопрос относился к Кате, и действительно никто не мог сказать, #где находится она или её труп. Поиски затягивались. Туда-сюда начнётся третья четверть, самая длинная, которая продлится с восьмого января аж до двадцать второго марта, и даже её, как многие думают, не хватит, чтобы разыскать Катю. Я вот так не думаю. Портрет моёго мёртвого брата-близнеца в честь Нового Года мне всё-таки сказал, что Катя найдётся двадцать восьмого января. МCй радости не было предела, однако нас подслушивал татарсколицый незнакомец. Он сказал мне и портрету, что с этого дня мы прокляты, и что «в день, когда ты меня увидешь вновь, вы оба заживо сгорите!» С этого дня он тоже куда-то исчез. Могу только надеяться, что его схлопал тот зверь, которого я рассердил и который гнался за мною, однако было бы лучше, если бы зверь приберёг бы свой аппетит для Тани Т.. Не потому, что я желаю ей зла, нет-нет, а потому, что себя я люблю раз в десять сильнее, чем её, особенно в первый день января, в первый день календарного года.
ЗЛАЯ ЦИФРА 10
Нечто всеобъемлющее слышится в десятке, в этом числе космоса, в котором скрыты все прочие другие числа, все вещи, все возможности и вся власть богов над нижеследующим совершенством условного ряда:
1+2+3+4=10.
Вот он, закон и порядок! Поворотный пункт всего отсчёта. Точка единицы, протяжённость двойки, плоскость тройки и объёмность четверки, сплавленные меж пифагорейством и христианством и раскрытые со всей полнотой в андреевском кресте римской цифры «X». Они сотворили пространство из десяти совершенных фигур ослепительных дев, одной из которых была красивая марокканская брюнетка. Естественно, она не платила налог «ушр», т.е. десятину с земли, и даже не платила десятину католическую, когда сюда пришли французы, зато в первой букве имени Бога она слышала Каббалу Вечного Слова и видела некий таинственный символ, значения которого она не собиралась раскрывать опьянённому Меску, но этого и не нужно – он просто повёлся на её красоту. Он искажал десять заповедей на манер частушек, врал про свои владения близ Трои – а диспозиция троянских войск перед сражениями существенно изменилась за девять лет осады – и ставил своё якобы человеческое Я в центр десяти талантов, и оно стояло, как Второй Юль в центре китайского креста, чтобы это не значило, чёртова Эльжасмина со своей терминологией, короче, когда девятилетним странствиям Улисса пришёл конец, то только тогда Меск стал умолять эту незнакомую брюнетку показать треугольник своего лона. Брюнетка была согласна показать всё, но лишь бы не ноги, ибо она была Аишей Кандишей с ногами верблюда, тем самыми, что мяли глину для отростка Симона Мага.
– Напротив совершенного, т.е. полностью глиняного андрогина, инь и ян расположены на одинаковом друг от друга расстоянии, – сказала Аиша Елене, когда последняя забирала истоптанную глину.
Елена кивнула и пошла обратно в Испанию, стараясь не запачкать руки, а Аиша думала-думала, стоя перед возбуждённым Меском, и таки показала ему треугольник на десятый год возвращения Улисса в Итаку, а Меск, довольный увиденным, понял, что к нему по синусоиде вернулся Бог, пал перед Аишей на колени и прочитал ей только что сочинённую притчу о десяти небесных стеблях. На десятый же год пала и Троя, но не на колени, а в песок истории, но в марокканском песке не найдётся забытый людьми и скорпионами труп Меска, ибо Аиша после притчи почему-то пожалела его и отпустила, чего не сказать о прочих путниках, заплутавших в пустыне влечения к ней.
(1) Largo
La pioggia[5 - дождь] проник в школьные лоджии косыми лучами и намочил лиану, в стену вплётшую свои блестящие способности к росту. В лоджиях заготавливался десятикнижный цикл перед десятью лампадами, а дождь лампад боялся, поэтому книги оставались сухими, а школа Эльжасмины с детьми оставалась школой, лишь под звёздами Водолея превратится она в завод с детя?ми же, ибо в неделе будет десять дней, ибо будет нужда в божьей помощи, ибо йотун Титий, созданный из четырёх разных Стихий аспида, то бишь из чёрного, графитового, шунгитового и аспидного, проберётся к спящей Гекубе, которая ещё тогда не обратилась в собаку, и захочет с ней сношений, пока она спит, но сюда вмешается Лета, которая после Послеюля безоговорочно была на стороне троянцев, и подлый йотун переключит своё похотливC внимание на неё. Этого Боги Олимпа стерпеть не смогут, и Аполлон при содействии Дианы убьёт йотуна Тития и обратит его в керинейскую лань, всегда убег?мую, как дева, от различного рода насильничаний. Воплощая в себе Козерога, этот главный символ распутства, невинная лань будет бродить под взорами Цереры, Деметры, или земли, как хочешь называй —
сухою пищею людей богиня кормит.
И невинностью свCю принуждённой,
совращает лань богиню мирной жизни.
Она пробежала мимо Агамемнона, когда тот обходил собственные войска из ванаков, бCвых колесниц, жрецов Юпитера и Нептуна, крестьян с мотыгами и рабов-неилотов. Неслась мимо нарушителей, которым был уготовлен еврейский Шеол. Мимо Ореста, который как раз клятву Аполлону не нарушил и прикончил по его приказу собственную мать. Убийца не без помощи того же Феба укрывался от мстительных богин эриний ровно до момента, когда Паллада вдруг решила оставить Парфенон и провести над Орестом суд. Эринии не на шутку разозлились, так как приговор был оправдательным, вот поэтому свои заготовленные муки для нарушителей закона они и направили на керинейскую лань, которой лишь не повезло проскакивать мимо. УбитC Аполлоном чудище, рождённC Дианой дитя, оно обречено теперь было изливать чужеродную месть в виде разрушения по всей Элладе. Вначале доставалось шахтовым гробницам из Микен, где в масках Агамемнона спали вечным сном мёртвые почтенные мужи, а затем копыта разрушения стали проноситься по полям Аркадии и причинять страдания живым обычным людям. Эврисфей об этом, естественно, знал, и его чётвертый приказ Геркулесу был таковым – лично ему в Микены доставить керинейскую лань. Геркулес не мог пока спорить с царём и опять пошёл. Я увязался за ним.
H?
Из-за Него, из-за этого тщеславного полубога, я стал человекоубийцей. Было это вот как. Хозяин и хозяйка постоялого двора на острове Корфу остались без средств к существованию – Геркулес выбросил в море их целC здание, когда ему на мгновение показалось, что по глади зелёного моря пронеслись чудесные медные копыта, а в солнечной ряби отразились красивые золотые рога керинейской лани. Не желал полубог узреть, что ждать эту лань нужно в Аркадии, а не бегать за ней больше года, т.к. все равно её не нагонишь, она никогда не зн?т усталости. Я вот тогда и решил ему помочь, чтобы втереться в ещё большее доверие. Я зарезал хозяйку своим языком-пёрышком и избил хозяина постоялого двора её мёртвым телом, потому что он посмел угрожать Геркулесу вилами, и вручил затем Геркулесу волосок Медузы. «Так будет шанс нагнать её», – сказал я. Братец поблагодарил меня и оставил одного. Позже от него я узнал, что он нашёл её в стране гипербореев, выстрелил из лука стрелой с исключительно меланхолическим ядом, ранил златорогую страдалицу в ногу – но она все равно от него удрала! Правда, несколько медленнее, чем прежде, так что он поймал её уже в Аркадии и взвалил к себе на плечи. Тут же перед ним появилась Артемида, моя любимая Диана, и я немного жалею, что отдал ему волосок Медузы, т.к. он вернул скорость волоска обратно Артемиде, а без этого дара его оправданий и спихиваний с себя вины на Эврисфея было бы недостаточно – Диана испепелила бы его на месте, потому что керинейская лань, несмотря на своё великанье происхождение, была самой любимой из её забав. Уж я бы посмотрел на их приречную битву! Шестой сын Иакова, второй от Валлы, носил имя Нафтали, и я думаю, что Геркулес пошёл бы с мечом одновременно и на него, и на молодую богиню, ибо он тот ещё был гордец, куда больший, чем из меня подлец, хоть и не я, а Нафтали был известен своим заветом о естественной благости, но при этом я вот вообще не подлец, и в моём нежном благородстве ты в дальнейшем убедишься, любимая моя, пленница Афинской школы! Впрочем, сегодня суббота, в столь важный дзень можно забыть про заточение в школе, тем более, что Колено Неффалимово чтило завет о естественной благости только в субботу, день субботнего покоя Бога, и этот завет дошёл до наших дней сохранённым в неизменном виде только в старой голове Онисифора, брата Кевинова и пятьдесят шестого из семидесяти апостолов Христовых. Кончик его колофонской бороды упирался в АГАТ, в который были всечены буквы:
(шта, ер, еры)
Глава девятнадцатая рассказывала про плаванье к Небесному Кремлю, где Неффалим, хлеб жизни, нёс второе послание Тимофею в Коринф. Он хохотал, скача, по утрам кричал «чёрт побери всё!», днями распевал тропарь «Воскрес из гроба», вечерами искал в раздвинутой дали соучастие душ, но находил лишь голую холодную девушку-рубин, равнодушную к солнечной симфонии его любви, зато ночью, когда послание бывало доставлено и от Тимофея покоился только труп на песчанике, Билха, служанка Рахили, подносила двум подрастающим сыновьям, Дану и усталому Неффалиму, портрет сербиянки, на который можно было удовлетворить себя, но Неффалим говорил «нет» и вновь бросался в путь, по утрам заново кричал, днями распевал, вечерами искал, но единожды ночью таки нашёл девушку с букетом, бежавшую от кого? От мужа Чичикова. Откуда? Из Калужской области. Когда? В холодный месяц лютый 1876го года. Стройный Неффалим распустил ветви и прекрасные изречения перед нею, а она, дочь еретика и блудницы, мечтала умереть на островах-китах, в одном из которых, кстати, был Иона, тихо плакала и вспоминала архангела Кассиэля, который обещал её защитить от столь двадцатой главы её юной жизни, впрочем, шансы были один к шестнадцати…
«Моё – Ей!», – сразу же решил Неффалим и вслух спросил:
– Как тебя зовут, ? красавица?
– Я – Анна. Дочь Симона Мага и Елены Прекрасной.
шаббат
И сказал Господь: «Ни другая какая тварь, ни в особенности тварь из Колен Израилевых, не уйдёт в пещеру Симона Мага, кроме верного Мне Иова, которому можно от борьбы с Сатаной уйти в осквернённое святилище, с кровью на руках, с отпечатком кулака обезьяны на лице и с проигрышем нарушенных суббот в глазах своих!» и вот, победив Иова, пришельцы издалёка, послы Сатаны, увидели перед столом с благовонными курениями и елеем позорную женщину, когда она выходит замуж, и вместо кролика в супруги дали ей, то есть, Оголиве, козла. Она противилась, звала на помощь Даниила, Агура и Аггея, но слова её потонули вместе с ветхозаветной едой в желудках послов, ибо, нажравшись, послы закололи детей её предыдущих и через огонь проводили в пищу сыновей её для идолов своих, а дочерей её наряжали мёртвыми невестами для глаз своих. Оголива была обречена. От колдовского сношения с козлом из неё вылезли семь голов апокалиптического Зверя, и первая изрыгнула Чуму на белом коне; вторая Войну на рыжем; третья Голод на чёрном; четвёртая же изрыгнула великолепное ложе, на которое Елена Прекрасная садилась перед столом со множеством сравнений чего-то с чем-то и приготовляла себя для Диониса заместо Лилит и изношенной Оголивы, умывалась, сурьмила глаза свои, в которых отражалась ты, моя любимая, Geliebte, сидящая внутри шайтан-машины, так же, как и ты, Елена украшалась нарядами, целовала фотографию Симона из Испании, а также видела пятую голову апокалиптического Зверя, изрыгающую Смерть на бледном кролике, т.е., коне, конечно же; шестая же изрыгнула без остатка уничтоженные тобой, моя любимая, Geliebte, целый вторник и целого Скорпиона с его клешнями, и пока ты вылезаешь из шайтан-машины, я вижу, как седьмая голова изрыгает двухглавую книгу пророка Хагая, где в первой главе описывается строительство храма, а во второй Божия сила трансцендентного благословения, снизошедшая каждому кирпичику этого храма, забывается из-за посылки с идолами, которая в нового доме Господнем раскрывается в руках мамлюкского царя Салиха, но вместо идолов в посылке зеленеет и синеет козерожий вирилл, который у Салиха тут же отбирает дух Заратустры, но, долетев до времён Христа, дух обнаружил, что и у него произошла подмена, что у него на колене дешёвый кремень, вот такая вот вторая глава-голова. Дух вселился в Иосифа Аримафейского, дошёл до Пилата, получил у него разрешение на погребение Христа, налил в две чаши его кровь и кровью с одной чаши написал послание к Титу и вручил Поликарпу; кровь с другой бросил в СредиземнC море, и она через несколько столетий оказалась в Британии. Потом дух в теле Иосифа посетил Армению, неся перед собой первую чашу, и на горе Арарат двадцать один раз окунул кремний в кровь Иисуса, после чего кремний стал опять вириллом. Там же на горе Иосифа задушила зелёная убивающая роза, и дух Заратустры переместился в Зигфрида, который олицетворял собой Землю. Зигфрид дошёл до Танзании и вырвал глаз у тамошнего дракона, который превратился в хрисопрас. После этого дух Заратустры мог вздохнуть с облегчением. Вместе с хрисопрасом он покинул тело Зигфрида, оставив его для дальнейших подвигов и гибели, и отправился ещё к ноябрьским престолам, на первом из которых всё ещё сидел Камиль, а на втором вместо Они?сима сидел Зи?на с острова Крит, пятьдесят седьмой из семидесяти апостолов, с проседью в круглой бороде и молодым огнём в голодных глазах. Дух Заратустры перенёс Зи?ну с неправильного ноября на правильный январь, взяв с него требование «дать хлеб живый городу Лидда» и заместо Камиля посадил рядом с ним на престолы тридцатого ламедвовника, бабника и мазохиста, воина Второй Мировой, а самого Камиля потащил в земной холод, в изоляцию от неба, для финальной битвы, для определённого прошлого, для сотворенного и не творящего.
Они оказались в Улан-Удэ, городе древнего замысла. Дух Заратустры пустил на Камиля гепарда, павлина, лебедя, рысь и соловья, и Камиль был разорван, раскрашен, отпет, расцарапан и утащен в школу. Первую его часть съел гепард. Второй, раскрашенной, давали обряды хатукаи из Карши. Третью перенесли в Кашмир, увидев которую Али аль-Хади умер в тридцать восемь лет, так и не дойдя до языческого озера Нагов, в которC мечтал помочиться. Четвёртая, расцарапанная, попала к ангелам, у которых был гнев, но долготерпение. Что достославно, ни от Скифа
другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу, а от этой 1/4 Камиля. Все наши воины были крепки на войне, особенно мой брат, любимая, но когда мой брат увидел татарсколицего незнакомца, то он тут же умер будто бы от осколка, почти как Али аль-Хади, но только намерения у брата были другие. Да. «Жатыр» по-казахски означ?т «лежать», ещё это слово употребляют в значении «очень долго», когда что-то явно затянулось, и это слово, если спрашивать меня, олицетворяет собой стихию Земли. Так вот, пятая часть Камиля всё время была «жатыр», пока чётвертая убивала мCго брата-близнеца, угрожала мне и портрету брата смертью от огня и сильно потом, как предсказывал мне оракул Юпитера-Аммона, эта четвёртая часть ещё явится разок в школу и отвлечёт меня от подглядывания за Учительницей, и да, любимая, я так и не увижу, как молодая Учительница-брюнетка убьёт старую учительницу-блондинку. Волшебная раковина и очки не помогут мне вернуть этот момент у замочной скважины. Куда проще мне будет оказаться во дворце мудрого старца Шабана Второго, который из зажиточного страха Смерти, променял свою победу над монголами и мамлюкскую саблю на очищающее от грехов крещение, соверш?мC лишь единожды. Но вот что будет с пятой колонной Камиля? Когда она перестанет быть «жатыр» и восстанет для, быть может, очередных унижений перед орехами Мулило или, может быть, для третьего визита в храм, на этот раз в храм условный, в протестантскую кирху, дабы намеренно вести Камиля под протестанстским крестом к отсутствию сакрального алтаря и древней мистики, к молитвенным собраниям протестантских чёрных сёстёр, читающих «Шум и ярость» Фолкнера под скрип догорающей в огне туринской плащаницы? Кто зн?т?..
– Ты зн?шь… – загадочно сказала ты.
Твоё молчание, так долго длящееся, вынудило меня забыть о нашем утоплении. Но ты его оборвала, поэтому мы вновь на холодной земле, где я могу в знак благодарности тебе тебе же сознаться:
– Да. Я знаю.
– Ура… – тихо сказала ты.
Обнявшиеся супруги плакали и с умилением смотрели на незнакомую птицу, высиживающую яйцо, будто бы зная, что из яйца вылупится нечто с бронзовыми перьями и улетит в суровые края, где камни вершин лежали у подножий гор, где острия ломов и мотыг увязали в твёрдом мергеле и где холодный ком земли хранил опавшие вместе с перьями металлоптицы случайные семена, из которых в созвездии Рака следующего года произрастут цветы вишни и синие лилии. Цветом последних покроется тело несчастной жертвы при постоянном холоде, столь невыносимом, что вещи и почище хрупкой человечьей кожи доходили до стадии посинения. Этим ужасом или, как его ещё называют, женским адом голубого лотоса заведовал небезызвестный хаотичный Вайнд, который не только угрожал существованию индуизма возможностью перерождения в одной из трёх сфер, но и мучал красивую жертву, коей была дочь Симона Мага и Елены Прекрасной по имени Анна, имевшую несчастье в ад голубого лотоса провалиться и приобрести там перед перерождением во второй из трёх сфер непонятное имя «Катима Мулило».
шибари
Орудием восприятия десятой светло-белой и младшей обязанности было чудесное умиротворение. В отличии от предыдущих орудий восприятия, умиротворение не приобщало ничего ни к чему, под его раковой луной не приобщалась даже мудрость космоса к пониманию высших взаимосвязей между становлением и мужским жарким адом, где Вайнд протыкал татарсколицему Камилю Ленину колени раскалённым копьём, забирал пламя, которое выходило у него из искажённого муками рта, и… невесте вампира надCли гностические россказни Елены Прекрасной. Она бросилась на жену Симона Мага, метя зубами в шею, но Елена была тверда, словно была создана из мрамора, и потому она легко отбросила её в потусторонний мрак. И всё. Жизнь разорвана на части. Нью-Йорк и мусор. Мальтийский крест Второй Мировой Войны возвыш?тся на замёрзшим Ниагарским водопадом, под которым голая невеста вампира в отчаянии молится Богу:
Величит душа моя Господа!
Величит душа моя Господа!
Но это только первая часть её мучений, ибо парни дум-дум в ледяной форме СС несут царственнC знамя на парадах победившего гнозиса.
Links zwu.
Links zwu.
Links, zwu, drei, vier.
Links.
Земля вращ?тся влево под холодными коленями невесты, ибо не зря Елена Прекрасная носила маску одного из Всадников Апокалипсиса.
Links zwu.
Links zwu. И Токио раз десять проносится перед глазами холодной невесты, ибо да, из посмертия вышла, и в посмертие вернёшься, навстречу возлюбленному вампиру…
Но не тут-то было! Появляется Меск, девятипалый гигант! Из недр холода он выним?т невесту вампира и брос?т её в Елену Прекрасную. Та же, от порезов ледышки, пад?т без сил, солдаты же, перекрестившись автоматами, открывают огонь, но смертным людям не дано убить Меска, ибо только богам дано, а тёплые гильзы только заставляют таять ледяную невесту, после чего она вскакив?т на ноги и начин?т драку с солдатами, кусая их в горло, ногами сворачивая шеи, в суматохе заставляя стрелять их друг в друга. Все солдаты умирают, а Меск показыв?т невесте вампира на лестницу, ведущую в небо.
– Иди в рай, – говорит он. – Мне туда нельзя.
– Я не пойду! Мне нужно воскресить жениха!
– Ну что ж… – Меск подходит к окровавленной Елене и вырыв?т у неё сердце. – Тогда съешь его!
– Нет! Не буду! А ты кто такой?
– Я? Я – Сфинкс. Елена меня искала. Но нашёл её я. Она – моя жертва. Жертва Египта, ха-ха-ха! Но дело в том, что…
Он сним?т штаны, и вместо органов мужчины у него пустеют два сосуда, в один из который он кладёт сердце Елены.
– Ты не хочешь в рай. И ты не хочешь сердце самой желанной и Прекрасной женщины на свете. Зн?шь, что это значит? Это значит, что ты уже была мертва до попадания в лёд. Не так ли?
Невеста вампира опасливо кивнула, а Меск отзеркалил её кивок, но плотоядно ухмыльнулся при этом.
– Стало быть, именно твCму непокорному сердцу суждено оказаться во втором сосуде Сфинкса.
Невеста вампира не стала дожидаться и с криком амазонки Меланиппы (или Антиопы) бросилась с зубами в шею Меска, пока мир под ними, в ультрамариновом блюзе, продолжал из красной Европы кшатриев преображаться в жёлтую Америку вайшьий, но даже с такими входными данными владельцу гаража из Миссури получилось оставить свой бизнес и город и уехать в тишину блуждающих скал на остров Принца Эдуарда, дабы там заиметь одно только решето для веяния и не иметь более ничего. Он сменил имя «Эд» на «Обри», фамилию «Марш» на «де Гатинэ», перестал быть громкоголосым фанатиком и стал графом Орлеана и рыцарем Грифа. Несмотря на любовь к цифре «семь», он пропустил три хода к ряду и стал лишь десятым в ряду присяжных, кто сказал «невиновен» заблудившемуся королю Лиру, присягнул-таки безумноволосому Лиру на верность после такого-то вот процесса и заложил для покупки оруженосца Нарвайна с женой того по имени Фрери свой любимый по цифре, но тяжёлый по долгу священный щит Марса и прочую механику времён верчения болтов в Сент-Луисе. Именно этот рыцарь Грифа и стал хранителем иконы. Вторым хранителем был тоже рыцарем, но с биографией попроще, звали его Эрек, и родись он лет на тысячу попозже, он бы стал чемпионом WWE и защитил бы от звезды реалити-шоу и мексиканца свой двенадцатикилограммовый пояс, ну а так, Эреку досталась роль полузабытого мифа, которого никому не придёт в голову пиарить как Одиссея или Улисса, поэтому придёт в голову его пиарить мне, и я скажу, что именно Эрек, а не мечтательный владелец гаража иль решета сохранил-таки икону дочери Симона Мага и Елены Прекрасной по имени Анна through the moon and the sun и привёз икону в девятнадцатый век на подарок российской грекокатолической со «„славословием великим“ знаменного распева» и греческой католической церквям со святителями, архиереями, праведниками, пастырями со стороны серебра и благоверными монархами, кнехтами и прочими удельными аскетами золота с другой стороны, имевшими вместо трагической истории тёмных веков бледную соль немецких тевтонцев, которую ели the empress and the high priestess, и жалкий совокупный приход имели они, в тридцать три тысячи прихожан, который, то есть приход, не способствовал укреплению церкви и веры, ибо «то, что делает Бог, хорошо сделано», если цитировать многолюдное собрание мормонов из всё того же Сент-Луиса, а «то, что делала церковь, того и хотел Бог», если цитировать тоже в своё время многолюдную французскую реформатскую церковь в Дренте, где, стоя на старых и холостых коленях, ели чёрный хлеб немецких проповедников l’imperatrice, la papesse et Mesk tеnеbreux. Но французским вассалом ему пришлось побывать столь же недолго, сколь довелось побыть мормоном. Тёмного Меска быстро повесили, а между итерациями ему повстречался мелкий бес, который ему предложил:
– Почеши мне спину, а я тебя оседлаю, как сатану-козла.
Меск молча отказался.
– Отчего же так? – упорствовал мелкий бес. – Мы будем как два создания в одном, как тот же Козерог, что и рыба и козёл одновременно!
– Нет.
– Между нами будет дружба. Будет преданность!
– Это для меня неактуальные события.
Действительно. Правитель Робеспьер, этот чёрный визирь, очень многC поменял в мировосприятии гиганта. Меск теперь не мог верить даже подельникам, которые получали огромные барыши. Он играл с Робеспьером в карты, когда ещё не обрёл облик революционного зверя, и Робеспьер предсказывал ему, что вскоре Меск его обретёт, а ещё говорил, что в игре в козла самой старшей картой является крестовый валет, который являет собой воплощение Платона, величайшего из когда-либо живших людей, в чьём юридическом «Тимее» между строк давалось понять о неизбежности мировой революции, вроде нашей нынешней, пока ещё Французской.
– Угу, – кивал Меск, разглядывая карты. На руках у него были трефовые восьмёрка, туз и как раз-таки валет ?. На гипсовом столе между ним и Робеспьером обосновался паучок, радужный секоносец. Робеспьер его раздавил и поклялся, что так же раздавит Луи Капета на завтрашнем судебном заседании. Меск молчал. На правах гиганта он мог видеть над правым плечом Робеспьера неудачу в виде буквы «цади», а над левым в противоположность благополучие в виде буквы «куф». Меск решил, что судьба Робеспьера будет не так однозначна, как тот себе предполагал, пока играл в козла и разглагольствовал.
В общем, Меск кC-как отбился от мелкого беса и возродился в новом мире в образе Салина, главного милитанта. Он смотрел на брянскC небо и видел, как он бьёт по себе и бьёт по Близнецам, и не представлял, что всё им виденнC может означать. Похоже, его судьба будет столь же неоднозначной, как и у Робеспьера. Друзей у него быть не могло, а врагом его был Стрелец, однако подобные тонкости могут помешать Меску в работе за милитанским столом и сорвать планируемый захват заложников в школе. Надо было встряхнуться. Ночь он просто проглядел на звёзды, а утром пошёл в местный музей, куда на период языческих гуляний завезли девять булав времён Куликовской битвы. Всё бы ничего, Меск тупо их разглядывал, пока сзади к нему не подошёл кто-то в тёмном и не прошептал:
– Я брат того, кто тебя убьёт.
Меск не обернулся. Он вспомнил Сан-Франциско, томагавк и ещё кC-что, и сказал:
– В тот раз я выбил твCму брат глаз, а в этот раз я пришью его обратно к свCму кулаку!
– Несомненно. Но только я не брат Нарайи, а брат кC-кого другого. А Нарайю я тебе скажу, как найти. Он рыбачит у свCй жирной мамаши, которая ждёт от него успехов в рыболовстве. Найди его, и ты обретёшь целостность.
– Да ты такой, чёрт побери? Чей ты брат?
– Я мёртвый солдат. Ну, мне пора. Меня ждут три сестры.
