Домик на дереве

– Ты же не маменькин сынок? Умеешь держать язык за зубами?

– Смотря кто и зачем спрашивает.

Рита во второй раз демонстративно развернулась и пошла в сторону дома с серо-зеленым забором из штакетника.

– Так что тебе надо?! – крикнул я.

Ну и пусть.

Меня это задело.

– Не ори так! – она сама кричала не тише меня, – Иди сюда.

Я сошел с грунтовой дороги, перепрыгнул овраг и последовал за ней, дойдя до калитки, у которой шаталась ручка. Рядом стояла маленькая деревянная скамейка с одной надломанной ножкой, поэтому вся скамейка накренилась к левому концу, поддерживаемая обрубком пня. По виду можно было предположить, что этот пень вновь прирос к земле.

– Садись пока, я скоро вернусь.

Калитка с воем распахнулась и с этим же самым воем закрылась. Дом был кирпичным, но крыльцо сделано из дерева, а рядом, за небольшим огородом, стояло какое-то маленькое сооружение, похожее на землянку. Погреб или баня, подумал я.

И сколько ее ждать?

Но вернулась она быстро – минуты две прошло. Рита села рядом, и я почувствовал доносящийся от нее запах мыла, смешанный с деревом и еще чем-то, вроде скошенной травы. Мне понравилось, но я старался сохранять равнодушие.

– Ну так что? – скамейка была низкой. Я вытянул ноги и положил одну на другую, припав спиной к забору.

– Ты ботаник?

– С чего вдруг?

– Про писателей всяких вспоминаешь.

– Это база. Это то же самое, что знать, что небо голубое, а вода – это жидкость.

– Короче, ботаник. Я так и поняла.

– Пошла ты.

– Да ладно, не обижайся.

– Это школьная программа, в одиннадцатом классе проходят.

– А ты что, уже окончил школу? – она подалась вперед, заглядывая мне в глаза.

– Нет, я… читал полгода назад, у мамы нашел. Я только иду в одиннадцатый.

– А… – она явно расстроилась.

– А ты в каком?

– В девятый иду.

– Тебе четырнадцать?

– Пятнадцать.

– Собираешься учиться до одиннадцатого?

– Тут только девять классов, гений. В общем, насрать, слушай. У тебя паспорт с собой?

– Паспорт? Кредит хочешь взять? Мне не дадут.

– Хорэ шутить.

– Он дома, у бабушки. Это там, – я указал в сторону, откуда пришел, – Километр-два.

– Отлично. Тогда тебе надо сгонять за паспортом, а потом пойдем в магаз.

– Зачем? Мне шестнадцать.

– Там тетка продает сигареты с шестнадцати. Мне она в принципе ничего не продает, я ее как-то… ну, наломала дров. Но тебе она продаст. Возьмешь три пачки “Космоса”?

– Серьезно? Сигареты? С шестнадцати? Ты совсем дура?

– Да-да, прекращай бубнить. Я дам денег.

– И сколько стоит пачка?

– Семьдесят.

– Окей, за двести пятьдесят согласен.

– Ты считать не умеешь?

– Я считаю лучше тебя.

– Я же не прошу тебя сгонять в космос, просто сходить в магаз. Сложно что ли?

– Тебе ведь нужны сигареты?

Она замолчала. Злилась. Мне это понравилось. Я как-то смог сдержать улыбку, заметив, как Рита по-детски постукивает кулачком по коленке, но в следующее мгновение, когда я посмотрел на ее сосредоточенное лицо и то, как она покусывает губы, я все-таки усмехнулся.

– Двести сорок. И если еще раз засмеешься, я сломаю тебе нос.

– Ладно-ладно, прости. Двести сорок. Я согласен. Кстати, у тебя что, кончились все поставщики? Тут же наверняка найдутся ребята за шестнадцать.

– Бондарь уехал в город и приедет не скоро.

– Бондарь?

– Мой поставщик, как ты выразился.

– А имя у него есть?

– Не для тебя, – она встала со скамейки и стала спускаться по тропинке вниз, к дороге, – Идем.

– А ты со мной что ли?

Я сравнялся с ней. У нее был красивый профиль.

– Магазин за перекрестком.

– Ты про те будки?

– Угу.

– Тогда тебе лучше не появляться там.

– Мы пройдем мимо. Ты же у баб Оли живешь?

– Откуда ты знаешь?

– Антон сказал. Это который с кривым носом.

– Помню.

Я быстро забежал домой, поздоровался с бабулей, сказал, что скоро вернусь и отправился обратно. Возле нашей калитки стояла Рита, смотря на соседний дом с противоположной стороны улицы.

– Я взял.

– Угу.

Мы отправились к магазинчику. Было немного неловко идти вместе, но когда мы уже подходили к будке, Рита ретировалась в ближайший двор и встала там возле дерева, кинув мне напоследок: “Три пачки”.

Я открыл дверь, довольно тяжелую, и вошел в это пространство двенадцати квадратных метров, заставленной продуктами, бакалеей и всяким барахлом. Прям перед входом стоял небольшой горизонтальный холодильник, забитый мороженым и полуфабрикатами. Сигарет на витрине не было, и я начал сомневаться в этой глупой затее. Зато было полно чипс, лимонада, кириешек и семечек.

– Здравствуйте.

Женщина поднялась со стула из-под импровизированной кассы, состоящей из столешницы, весов, калькулятора и монетницы. Она была полноватой, в белой футболке с цветочным принтом, с темными волосами, собранными в пучок. Лицо ее было самым обычным, и смотрела она на меня по-доброму и в то же время равнодушно.

– Здравствуйте.

– Э-э, можно мне три пачки “Космоса”?

Я готов был сквозь землю провалиться, вымолвив эти слова. Женщина усмехнулась.

– А тебе лет то сколько, мальчик?

– Шестнадцать. У меня паспорт с собой.

– Вот только сигареты продают с восемнадцати, как и алкоголь.

Я упорно старался не краснеть. Было тяжело. Все шло против меня.

– Антон просил.

– Антон? Шлаев, что ли?

– Да, кривоносый.

Мне была неизвестна его фамилия, но делать уже было нечего.

– И жвачку еще.

– Так, подожди. Ты же не местный? Зачем это Антону нужен “Космос”, он его не курит.

– Так он не курить, – быстро сказал я.

Женщина снова усмехнулась.

– Кушать, что ли?

– Он продает. Там, в городе.

– Продает? В городе?

– Да, у него там есть знакомые, которые… не дотягивают.

– Уж в Бугуруслане можно найти, где купить.

– У него сподручнее, наверное, – я невинно пожал плечами.

– Ладно. Двести тридцать.

– Разве? – в голове мелькнула мысль, что это очень опасный вопрос.

– “Космос” – семьдесят, жвачка – двадцать.

– А, да. Спасибо.

– Смотри у меня, – она взглянула на меня с подозрением, – Скажешь кому – мало не покажется.

Я бросил на кассу две сотни и полтинник, взятый из дома. Забрал сдачу, раскидал сигареты в карманы брюк и весь потный вышел из магазина.

Выдохнул, проклял все, что видел, и пошел к тому дубу, возле которого ошивалась Рита.

Она сидела, оперевшись на ствол, и смотрела в телефон. Я прочитал на задней крышке какое-то неизвестное мне название, “Алкатэль”, и потянулся в карманы за сигаретами, но Рита тут же жестом остановила меня.

– Не здесь. Пошли ко мне.

– Э-э, еще раз шататься на ту улицу?

– Да. За что я тебе заплатила?

– Тридцать рублей? Серьезно? Я похож на “Яндекс Такси”?

– Не ной. Пошли.

Уже возле ее калитки она снова заговорила со мной:

– Сейчас зайдем домой, там моя мама, – она посмотрела в окно и повернулась ко мне, – Притворись, будто ты мой ухажер, типа мы идем на дискотеку сегодня или что-то в этом роде, хорошо? Она поверит. И… у тебя сигареты выпячивают, спрячь одну пачку под камнем, я покажу.

– К чему это все? Ты сама не можешь пронести сигареты?

– Ты видишь у меня карманы?!

На ее болотных шароварах действительно не было карманов.

– Ладно, я понял.

– Просто не будь придурком, хорошо?

– Постараюсь.

Мы вошли во двор, прошли вдоль стены, где я спрятал одну пачку сигарет, и сразу попали в сени, миновав деревянное крыльцо. Рядом с ним я заметил еще одно строение, напоминавшее какой-то амбар или сарай, где валялась парочка старых досок. В сенях стояла полка для обуви, на которой покоились валенки, галоши и кроссовки. Рядом с ней стояли большие черные берцы с изломом в районе пальцев ног, и небольшая лужица засохшей грязи под ними. Дверь, ведущая в дом, была деревянной, темно-оранжевого цвета. Рита распахнула ее, и я снова почувствовал аромат деревни – это непередаваемое сочетание старости, покоя, выпечки и грязи. Не сказал бы, что он был плох. К нему быстро привыкаешь и перестаешь замечать.

Первая комната оказалась кухней. Там сидела, что-то делая за столом, обляпанным мукой, мама Риты. Рядом со столом был холодильник, а чуть дальше начинались полки, шкафчики, плита и раковина.

– Привет, мам. Мы с Максимом ненадолго заглянем, – сказала Рита чуть изменившимся голосом: более лояльным и жизнерадостным.

– С Максимом? – ее мама, женщина лет за сорок, была довольно стройной и приятной, с более светлыми, чем у Риты, волосами и не слишком бросающимися в глаза изъянами кожи, вроде морщин и впадин на щеках. Она отвлеклась от своего дела и взглянула меня, – О, привет. Я тебя здесь еще не видела, ты где живешь?

– Здравствуйте, я на Главной, у баб Оли. Приехал на лето погостить.

– А, понятно. Ну, будем знакомы, Максим. А, точно, – она улыбнулась, – Я теть Света, мама Маргаритки.

– Приятно познакомиться.

Она обернулась вслед за уходящей в другую комнату дочкой.

– Зайка, ты кормила утром курочек?

– Да, мам.

– Точно?

– Точно.

Я поспешил за Ритой, пролетев через коридорчик и зал, и попал в ее комнату. Это было неожиданно. Комната была небольшой, но красочной и… неповторимой. Мне сразу на глаза бросился старый плакат “Сумерек”, местами чем-то закрашенный и рваный, а рядом с ним такая же старая фотография Виктора Цоя. Под ними – темно-коричневый стол, на котором стоял горшок с декоративным кактусом, паяльник, печатная плата и какой-то диод, и лежала стопка тетрадей и книг. На стуле висела накидка. Обычная одноместная деревянная кровать была заправлена, на ней лежала еще одна книга, а под ней виднелась какая-то коробка с корявой надписью “не трогать”. Такие надписи только подогревают интерес, между прочим. Белый шкафчик с большим зеркалом возле кровати был изрисован черной краской: розы и, наверное, драконы в необычайном стиле “Как умею, так рисую”. Но все же это было круто.

– Что за книга? – спросил я, кивая в сторону кровати.

– По электросхемам. Папа дал. Ты давай, доставай навар, только осторожно, сейчас.

Она закрыла дверь на замок.

– По-быстрому.

Я отдал ей две пачки сигарет, которые она спрятала за шкафчиком.

– Классная комната.

– Спасибо. Посиди здесь минутку.

Я завалился на пол рядом с кроватью, захватив оттуда книгу. И впрямь электросхемы, хоть и не то, чтобы сложные. В предисловии написано, что это учебное пособие для начинающих.

– Тебе больше негде сесть? – спросила Рита, открыв дверцу шкафчика.

– Мне здесь нормально.

Минуты две она копошилась в шкафчике, в итоге достав оттуда помаду.

– И что ты делала?

– Думала.

– Ух ты, – я улыбнулся.

– Пошли.

Мы снова попали на кухню, где мама Риты, все еще лепя пельмени(я только сейчас это понял), наказала нам не делать “дурностей”, и отпустила на волю. Мы вышли за калитку. На небе уже кончилось солнце. Оно превратилось в багровый шар, стремящийся разбиться о горизонт.

– Спасибо, – сказала Маргарита, – Выручил.

– Ломка от курева?

– Я не курю.

– Да, я так и понял.

– У меня еще дела, поэтому… пока.

– Подожди, – она уже собралась отчаливать, – Дай руку.

Я вернул ей три золотых десятки.

– Зачем?

– Мне не нужны деньги.

– Хорошо живешь… но… точно?

Я улыбнулся.

– Пока.

К концу пути я начал спотыкаться, заглядываясь на выглядывающие звезды. Моя калитка стала темно-вишневой.

Шестой день.

Улица Чапаева, на которой жил Андрей, как и остальные три улицы в этой деревне, казалась деловито-престарелой, эдакой премудрой прабабкой, чей скользящий презрительно-пренебрежительный взгляд критично оценивал все вокруг, но в то же время отдавал каким-то смутным пониманием.

Я нашел его дом. Фасад был сделан из пластиковых листов белого цвета, увенчанный у крыши каким-то синим узором, тянущемся по периметру. Сама крыша черепичная, с аккуратной выходящей трубой. Думаю, у них есть печка, иначе зачем им труба? Но это неважно. Окно небольшой стены(дом уходил вглубь) смотрело на улицу, прикрытое изнутри белой кружевной шторкой. Оно тоже было пластиковым. Участок ограждал сплошной деревянный забор светло-розового оттенка. Прямо перед калиткой, по обе стороны от нее, стояли два незаурядных сооружения из разноцветных машинных шин, в каждом из которых росли неведомые мне доселе высокие растения с оранжево-красными цветами. Ветра не было, поэтому они совсем не двигались. Я стал обходить забор вокруг. Выйдя к саду, в котором росло только одно дерево, и то было всего-навсего ясенем, я увидел ветхое здание, напоминавшее сарай, из досок, от старости ставшими серо-черными, перед которым стояла аккуратно сделанная, с треугольной крышей из профнастила, будка, в которую мог бы поместиться взрослый волкодав. На вид будка казалась куда прочнее сарайчика. Рядом с сараем, метрах в трех слева от него, расположилась длинная и высокая перекладина, половина которой была занята самодельными качелями на толстой веревке. Части зеленой краски на перекладине не хватало, особенно это было заметно в тех местах, в которые обычно влетала небольшая толстая доска, служившая сиденьем для качелей. Сейчас там сидел, лениво раскачиваясь ногами, Андрей, с видом таким печальным, сосредоточенным и отрешенным, что мне вдруг захотелось сказать ему какую-нибудь наитупейшую шутку, чтобы он точно рассмеялся. Но я не мог ничего придумать, поэтому просто взмахнул рукой, но он этого даже не заметил. Тогда я крикнул его имя, и вдруг, когда он спустился с облаков и посмотрел на меня, удивился сам про себя тому, как он может в такое короткое время поменять впечатление: из мечтательного грустного мальчика Андрей вернулся обратно в простодушного и странного охотника на монстров. Правда, его последующая улыбка все равно показалась мне до ужаса грустной, даже вымученной. Он махнул мне рукой, выражая приветствие, и встал с качель, направившись к забору, около которого я стоял.

– Привет, Макс.

– Привет. Ты че тут расселся? Да еще и кислый такой.

– Да ничего особенного, просто задумался, – он снова грустно улыбнулся.

– А у тебя что, собака есть? – сказал я, кивнув в сторону будки. Только сейчас я заметил, что там, прям над аркой входа, что-то нацарапано. На человеческом.

Андрей обернулся, пару секунд вглядываясь в то место, куда я указал, словно не видел там будки, а потом посмотрел на меня.

– Мухтар. Был когда-то. Его уже полтора года нет.

– Оу, – я подумал, что снова сделал что-то не так, – Сорян. А что с ним стало?

Рядом с будкой росла трава, совсем нетронутая. Да и еле видная тропинка вела только в сарайчик.

– Ничего. Просто ушел как-то ночью и не вернулся. Я его неделю искал, но…

Он снова повернулся к будке.

– Классная, да?

– Будка? Да, красивая и огромная.

– Я делал… с папой. Мухтар у нас шесть лет был.

Мне оставалось только молчать.

– А ты зачем пришел? Что-то интересное?

– Да не то, чтобы… просто решил, может пойдем поделаем что-нибудь, – я стал оглядываться по сторонам в поисках этого заветного “что-нибудь”, – Кстати, как там День рождения?

– Неплохо, – шепотом ответил Андрей.

– Сколько ему?

– Сорок два исполнилось.

– Вы втроем праздновали? – я положил руки на забор, согнулся и поверх их положил еще и голову, – У тебя есть кто-нибудь?..

– Не-а, ни братьев, ни сестер. Были втроем… – Андрей поник, – Ну, должно было… в целом, все прошло как обычно, – закончил он непонятное предложение, а потом снова посмотрел мне в глаза. Голубые, разливающиеся чем-то похожим на жидкий иней, глаза, в которых легко было подсмотреть недосказанность и горечь. Он улыбнулся, но вместе с его взглядом все его выражение лица становилось каким-то натянутым и меланхоличным.

– Расскажешь? – спросил я, снова подумав, что делаю что-то не так.

– О чем?

– День рождения.

Мы пару секунд глупо смотрели друг на друга, а потом Андрей кивнул:

– Если в кратце. Если получится.

Он спустился на землю и сел, опершись на забор. Я поступил также. И вот мы оказались спиной к спине, отделенные только забором, и смотрели по разные стороны. Рядом с тем местом, где мы встретились, в ограждении была небольшая щелочка, и хоть я и так хорошо слышал Андрея, я все же придвинулся к щелочки и склонил туда голову. Я слышал почти все, не считая только совсем тихого шепота, который иногда раздавался по ту сторону забора.

И глаза покрываются голубою блевотой.

“Словно хочет сказать мне,

Что я жулик и вор,

Так бесстыдно и нагло

Обокравший кого-то.”

Я закрыл сборник стихов Сергея Есенина, дочитав до этого момента. Мои губы беззвучно повторяли одно и то же. Из кухни, помимо аромата жареных пирожков, доносился шум воды и ударов посуды. Слишком резко я бросил Максима, но…

Этот сборник, тяжелый, с коричневой обложкой, я взял в местной библиотеке, где книг-то больше двухсот не наберется, еще два года назад. Мне сразу понравился голубоглазый(как позже мне довелось узнать) мальчик, родом из Рязанской губернии, славно рифмующий чувства и жизнь. Я сидел на заправленной кровати и, оглянувшись на горшок с фикусом, стоявшем перед окном, почему-то решил кинуть сборник на письменный стол, находившийся у левой от меня стенке, перед шкафом(между прочим, не так уж давно купленным в Икее) и фикусом. Раздался глухой звук, полоснувший уши, а потом еще один, еще громче: сборник приземлился на краю стола, а потом рухнул на деревянный пол, не совладав с гравитацией. Черт бы его побрал. Я, наверное, варвар.

– Что ты там делаешь?! – спросила мама из кухни.

– Ломаю дом! – спокойным голосом ответил я.

– Лучше иди сюда, помощь нужна!

– Хорошо, – прошептав, я поднял книгу с пола и поставил ее на законное место, на полку возле большого зеркала напротив кровати. Теперь труды Есенина охранялись еще парочкой книг, среди которых мне на глаза бросилась только та, что вышла из-под пера Сапковского: “Ведьмак”. Хорошая история. Я прошел сквозь дверной проем, оказавшись на кухне, наполненной запахами еды, жаром, дымом и треском. Мама, конечно, стояла, нарядившись в фартук и повязав на голове платок, возле плиты и ковыряла пирожки деревянной лопаткой, другой рукой держа ручку сковородки. Вот один полетел в большую миску, покрытую салфетками. Следом за ним еще один.

– И зачем ты жаришь пирожки? – спросил я.

Мама повернулась ко мне с весьма удивленным видом.

– Как это зачем? Кушать.

Я смотрел на неё.

– Ты не хочешь пирожки? – вдруг спросила она, закинув третий в миску.

– Если надо, съем, – ответил я.

Она только усмехнулась.

– Иди-ка почисть яйца и оставь их там, на доске. Потом порежь крабовые палочки.

– Ладно, – я почесал руку, которая ни с того ни с сего начала бунтовать. Хотя я её понимаю.

Возле стола было два стула и один диван-уголок, к которому и был придвинут стол. На нем, взгромоздившись в одной железной кастрюльке, лежали вареные яйца, штук семь на первый взгляд(их на самом деле оказалось семь, представляете?), а рядом покоилась разделочная доска полметра в длину, на которой лежал, уже чем-то испачканный, нож и остатки огурцов.

Я начал колупать скорлупу. Интересное словосочетание. Быстро покончив с яйцами, я достал из холодильника, стоявшего возле выхода в коридор, сделанного в виде полуарки, пачку крабовых палочек. Отодрал упаковочные пакетики и сложил на доске. Палочки, а не пакетики. Их я выкинул. Отрапортовал матери об успешном выполнении задания и уже было собирался уйти, как она снова навесила на меня дела. Теперь мне предстояло самостоятельно сделать “крабовый” салат. В целом задача выполнимая, но ведь какая невыносимая ответственность отныне висит на моих худющих плечах: если что-то пойдет не так, ругать станут меня.

Нет, признаю, я ошибся. Все осталось так же, как было.

Время летело с поразительной скоростью, пока я шатался по кухне, орудуя то ножом, то вилкой, то и вовсе скалкой. Папа все еще не вернулся, и это было немного странно. Что же он там делает? Думая над этим вопросом, упершись взглядом в темный коридор, я краем глаза заметил, как мама отвлеклась от своего торта, достала с кармана звенящий телефон и с довольным видом ушла из кухни прямо в тьмою залитый коридор…

Но он тут же посветлел, стоило только переключить переключатель. Включить лампочку, то есть. И я увидел уже привычный платок и фартук, а помимо них еще и картину, висевшую на стене в коридоре, где была нарисована пони на берегу какого-то водоема, пьющая водичку под золотистые лучи заката. Мама говорила по телефону, и постепенно ее вид становился все хуже и хуже. Я начал строить догадки по поводу того, кто звонил. Точно не папа, ему легче было бы дойти. Может бабушка? Только зачем? Поздравить с днем рождения, разве что. Вряд ли от этого может испортиться настроение. Тогда кто? Тетя Люба? Вполне, они же должны приехать, может что случилось. Или мошенники, в конце концов.

Я перестал пялиться в коридор и уже который раз за этот день побрел к столу, на котором мирно лежала разделочная доска. Тёрка и сыр(оба с большими дырочками). Значит, стоит натереть сыр. “В быту всё пригодится” – как говорит моя мама, и я ей верю. Со специфическим звуком я приступил к работе, сразу успев ободрать кожу на указательном пальце. Сыр с привкусом крови. Звучит неплохо, по-моему.

Когда я наконец закончил, оставив после себя чашку, полную тертого сыра, на столе, заляпанном теперь не только майонезом, мукой, остатками помидор, морковной кожурой, крошками яичного желтка и сливками, но и кусочками сыра в придачу, мама поспешила вернуться на свое место и проверить, как там поживает бисквитный корж для торта, ныне пекущийся. Он оказался немного подпалённым с краёв.

– Не велика потеря, – сказал я маме, глядя, как прискорбно она смотрит на этот несчастный корж.

– Да… – тихо отозвалась она.

– Так что случилось?

Она тяжело вздохнула и посмотрела на меня, грустно улыбнувшись. Зато я знаю, в кого пошла моя улыбка – подумал я, пытаясь не грустно улыбнуться в ответ. Не знаю, как получилось, но она продолжила:

– Любашка не приедет. У них там тоже праздник, у мужа брат, что ли, годовщину отмечает или… – я видел, как ей было тяжело вести разговор дальше, да и бессмысленно это было, – в общем, не будет их. Только папе не… – она ненадолго прикусила губу, глядя сквозь меня, – Хотя он и так и так узнает. Наверное, он… ну да ладно, в общем, – она вернулась ко мне, – Продолжай свою работу.

Я медленно подтянул руку к виску, отдавая честь, которой у меня у самого то не было, а мама повернулась к плите и с усталым видом наклонилась над ней, поддерживая себя руками. Мимо моего слуха проплыл ее тяжелый вздох и тонкое, безнадежное “М-да”.

– Но торт то у нас будет? – спросил я.

– Будет-будет. Сейчас поставлю последний.

Она пошла снимать с противня готовый бисквит, а я сел на диван возле стола. В это время скрипнула входная дверь, на кухню повеяло легким холодком июньского вечера, я скинул ноги на пол, впитывая прохладу, и в уже светлом коридоре появился мой отец, загораживая собой чудную шляпку с рисунком огурчиков, что висела у входа на напольной вешалке. Прямо под ней висела моя кожаная куртка.

Мой отец был не намного выше меня, с уже проступающей лысиной посередине. Темные короткие волосы, в отличие от каштановых маминых, были довольно грубыми и жесткими – они как-будто сползали с верха вниз, к вискам. Его лицо, часто улыбчивое и доброжелательное, по крайней мере, ко мне, покрыто морщинами и редкими мелкими рубцами от прыщей. От него, кстати, я и получил свои прыщи. Генетика…

Темно-карие глаза встретились с моими. Он подмигнул мне и пошел на кухню. Вслед за ним гнался запах сигаретного дыма, от которого, в последнее время, у меня выворачивало внутренности. Папа курил “Кэмел” с кнопкой. Курил довольно часто.

– Привет, как тут… ух! – он скривил лицо в широкой улыбке, – Вот это запах! Че уже успели сделать? О! – он подошел к столу, – Сколько салатиков. Молодец, Андрюша.

Он потрепал мои волосы, улыбнувшись мне отцовской улыбкой.

– Да, – ответил я, скорчив гримасу.

– Когда мясо ставить будешь? – он подошел к маме, взбивавшей в миске сливки на торт, – А то уже за стол пора, а мяса еще нет, – у него всегда было это странно-игривое поведение, особенно выделяющееся в праздники. Он как-будто шутил, но это немного раздражало.