скачать книгу бесплатно
Стас стоял, оторопевший:
«То линейкой по рукам за то, что играю мимо нот, а тут – отведайте чаю, деточка».
– Да, повод есть! – словно прочитав его мысли, Лина Борисовна повернулась к матери и одарила великолепной улыбкой, – наш Стасик взял первую премию! Мне уже доложили!
Мама охнула, а Стаса накрыла обида, что не он сообщил матери о своей победе в областном конкурсе. Насупился и решил не ударить в грязь лицом. Достал из папки бумажку, врученную директором музыкальной школы, и протянул маме:
– Я теперь буду покоить твою старость!
Мать развернула листочек и заплакала:
– Премию денежную выписали.
Лина Борисовна заулыбалась еще больше:
– Ну, Дарья, что слезы-то лить. Радоваться надо: парень серьезно настроен. Будем работать.
А Стас, чтобы совсем покорить строгую учительницу и доставить матери удовольствие, расхрабрившись, взъерошил густые волосы и выпалил:
– А завтра я пойду к директору и скажу, чтоб тебе зарплату выдали: пальто к осени купим и сапожки, я видел в сельпо – красивые, блестящие! – он залихватски перевернул ремень, чтобы металлическая бляха была ровно посередине, и искоса глянул на Лину Борисовну.
Она засмеялась от души, а мама еще больше расплакалась, вытирая глаза концом фартука.
Именно в тот день Стас твердо решил, что мать никогда не будет ни в чем нуждаться, и при первой же возможности, урывая пару дней между многочисленными гастролями и конкурсами, приезжал в деревню, привозил деньги, сувениры, продукты.
Мать слабо бранилась, вставая на цыпочки и притягивая к себе его вихрастую макушку для поцелуя, но Стас видел, что глаза ее сияли гордостью за сына-кормильца.
И о своей семье, о детях мечтал с юности. И чтоб непременно не меньше трех. Да. Мальчик и две девчонки.
С Еленой сразу не заладилось. «Сам виноват, кретин. Амбиции взыграли. Конечно: дочь директора филармонии, да еще внешность модельная», – Стас вспомнил их бурный роман на глазах у всей академии.
Она выросла без матери – взбалмошная, не знавшая отказа ни в чем. С ногами, как водится, от ушей, с глазами то львицы, то ручной кошки. И он – подающий надежды двадцатичетырехлетний аспирант, наивно полагавший, что сможет совместить идеальную семью и блистательную карьеру музыканта.
Романтика закончилась быстро. Елена, узнав, что залетела, устроила истерику. Категорически отказалась рожать, сказав, что своей матери никогда не знала и себе подобных плодить не намерена. Стас умолял оставить ребеночка, клялся, что будет воспитывать, и мама, если что, в город приедет, поможет с малышом. Подумав, Елена, взяла с него слово, что он гарантирует ей «крепкий сон по ночам и абсолютную независимость от пеленок-распашонок».
Егорка родился недоношенным. До полутора месяцев пролежал в больнице: после прививки заболел воспалением легких. Стас ужасно переживал и навсегда заработал животный страх перед любым чихом сына.
Он неохотно набрал номер жены, но вклинился встречный вызов.
– Да, Владлен Альбертович, я звонил. Отпросится с репетиции: Егора надо проведать, – нравоучения тестя давно уже приелись. – Конечно, я помню: скоро Испания, надо готовится. Елена? А что с вашей дочерью может случиться? Цветет и пахнет как майская роза, – злость заставила крепче сжать руль, – да не ерничаю я, вам показалось, – Стас попрощался и с облегчением сбросил звонок.
Пилик. Снова списание. Стас с размаху шибанул рукой о подлокотник – больно! Выругался.
– Нашла себе кошелек на ножках! – он нахмурил брови, – в больницу к сыну ей некогда заехать, а по бутикам шляться, и по клубам ошиваться – и время, и силы, а главное, деньги есть.
Включив аварийку, свернул на обочину. Набрал приемный покой. Наконец-то!
– Девушка, день добрый. Как состояние Егора Рахманова? Два дня назад к вам поступил, – бешенный стук в груди. – Кто я? Отец! – гаркнул в нетерпении. Молчание в трубке пугало. – Перевели в палату? – он выдохнул: – Спасибо вам!
Включил поворотник и перестроился в левый ряд. Набрал жену.
«Сбросила! Неужели ответить сложно?! Какие-такие дела у нее срочно-важные?!» Наконец, томный голос соизволил отозваться:
– Слушаю. Только недолго. Я на показе.
Стас прижал телефон к уху и взревел:
– У тебя хоть капля совести есть: сын в реанимации по твоей милости, а ты по показам шляешься! Всему есть предел! – в висках стучал отбойный молоток.
Елена зашипела в ответ:
– Что ты орешь? Я предупреждала: мне этот ребенок не интересен! Просил, вот и майся!
Он не поверил своим ушам – короткие гудки! Телефон выпал из трясущейся руки, Стас нагнулся, и в следующую секунду машина содрогнулась от сильного удара. В голове коротнуло, и Стас потерял сознание.
Глава III
Альбина смутно помнила вчерашний день. Одни обрывки: мужчина с расплывчатым пятном вместо лица протягивает кружку, горячий чай обжигает губы, резкий сигнал машины выдергивает из забытья – ее куда-то везут. Знакомая коричневая дверь. Щелчок ключа в замочной скважине. Дальше – провал.
Из квартиры снизу доносились ритмичные звуки музыки.
«Какой сегодня день?» – мысли всплывали, смешивались одна с другой и бесследно исчезали, так ничего не прояснив.
Попыталась подняться. Закружилась голова, во рту возник горьковатый привкус, перед глазами замелькали черные точки. Включила ночник, осторожно встала с кровати и медленно подошла к окну. С усилием отдернула плотную штору. Внизу фонарь освещал детскую площадку и припаркованные во дворе машины.
Повернулась и вздрогнула: взгляд выхватил картину, висевшую над письменным столом. Белая пена облаков отбрасывала тень на деревню и отражалась в озере.
«Озеро, озеро, озеро!» – каждое слово точно острыми гвоздями вколачивали в виски.
Альбина поморщилась и вцепилась в подоконник. Сердце отчаянно заметалось, в ушах загудело. Чуть отдышалась и, облизнув пересохшие губы, поплелась на кухню за водой.
В ванной комнате горел свет. На стиральной машине лежала растрепанная пачка акварельной бумаги. Старомодную чугунную ванну заполнил ворох измятых листков. Альбина хватала их и разворачивала. С карандашных набросков на нее смотрело одно и то же, одно и то же. Озеро. Снег. Фигуры, бегущие по льду…
Она вскрикнула, роняя рисунки. Вчерашний день отчетливо проявился в голове, намертво фиксируя события. Медленно осела на пол, обхватила колени и тихо завыла, осознавая, что ничего уже нельзя изменить.
Прошел час, может, больше. Альбина очнулась от холода. Тело покрылось мурашками и затекло. Захотелось согреться. Дрожащей рукой открыла кран. Капли горячей воды забарабанили по бумаге. Выключила душ, прошла на кухню и вернулась с зажигалкой. Взяла скомканный набросок. Щелчок, и оранжево-синее пламя постепенно поглотило рисунок.
Альбина, как заведенная механическая кукла, поджигала и поджигала листок за листком и бросала в ванну. Намокшая бумага плохо горела. Едкий дым взметнулся к потолку, в горле запершило. Закашлялась, но уйти не могла. Внутренний голос приказывал смотреть. Глаза слезились, стало трудно дышать.
Все. Бумага с почерневшими краями раскисла, кучка пепла, тлея, шевелилась на дне ванны. Альбина долго стояла неподвижно. Потом очнулась, медленно вернулась в комнату и легла на кровать.
Музыка внизу стала громче. К ней добавились разгульные выкрики: судя по всему, что-то праздновали. Альбина ощущала себя странно: раньше любое веселье отзывалось в ней легкой радостью, а сейчас изнутри затапливала липкая холодная тоска. На минуту представила себя там, в шумной компании, но мысли спутались, остановились и медленно потащили все ее существо обратно, погружая в мучительно-гнетущее чувство вины. Она не могла пошевелиться: не было больше ни рук, ни ног. Только глаза, устремленные в потолок. Сквозь него.
Полная женщина в заляпанном фартуке торопливо поднималась по лестнице:
– У кого ж горит-то?
На площадке стоял мужчина в трико, домашних тапках и с сигаретой во рту. Из его расстегнутой жилетки выглядывала испуганная мордочка собачки – той породы, которая мерзнет круглый год без комбинезона или кофточки. При виде соседки мордочка спряталась.
– Всех обошла – ни у кого, – отдуваясь, сообщила соседка, – пожарных вызвала, полицию. – Она подошла к двери направо и принюхалась. – Похоже, у Никитиных.
– У них, – подтвердил сосед с собачкой.
Соседка нажала на кнопку звонка. Внутри настойчиво запиликало.
– Вы дома? – приложила ухо к двери. – Тихо.
Сосед тоже подошел, прислушался.
– Лейтенант Доценко! – раздалось за их спинами.
Бдительные соседи вздрогнули и обернулись. Молодой щуплый полицейский с папкой под мышкой взмахнул удостоверением:
– Граждане, вы полицию вызывали?
Сосед спрятал сигарету и молча кивнул в сторону женщины.
Она замахала руками:
– Я блины жарила, а тут Тонька звонит, – и задышала как паровоз, – молоко, вишь ли, я ей кислое купила!
Лейтенант перебил ее:
– Ближе к делу, гражданочка.
– А я и говорю: звонит, а у меня блины горят.
Лейтенант кашлянул в кулак:
– И?
– Что «и»? – передразнила соседка. – Сгорели! Открыла дверь, проветрить, а тут вот, – описала рукой круг в воздухе.
Ольга Львовна и Андрей Ильич вышли из лифта и, увидев сборище у двери квартиры, приостановились. Ольга сжала руку мужа:
– Андрюш, полиция… И гарью пахнет…
– Олюшка, раньше времени волноваться не будем.
Навстречу им выскочила соседка:
– Приехали, наконец-то! – всплеснула руками.
Андрей Ильич вежливо кивнул:
– Добрый вечер, Марь Васильна, с наступающим женским днем вас, всех благ, как говорится. Здравствуйте, Игорь, – пожал руку мужчине с собачкой и посмотрел на полицейского: – В чем дело, товарищ лейтенант?
– Ваши документы!
Андрей Ильич достал из внутреннего кармана пиджака паспорта. Лейтенант листал страницы:
– Прописаны.
Ольга Львовна испуганно произнесла:
– Да, мы тут уже двадцать лет живем. А что случилось?
– Это у вас надо спросить! – Марья Васильевна вытянула шею и тряхнула головой. – Оставляют квартиру без присмотру. Так и до беды не далеко.
Ольга Львовна растерялась:
– Мы на три дня всего уехали, – она переводила испуганный взгляд с соседки на полицейского, – дочка дома осталась. – Порылась в сумочке и достала ключи. Руки тряслись.
– Игорь! – дверь квартиры напротив открылась, и на пороге появилась маленькая старушка интеллигентного вида. Она щурила глаза, глядя поверх очков.
– Мама, закройте дверь, Мавр опять убежит! – мужчина с собачкой аккуратно впихивал старушку обратно, но не тут-то было.
– И эта шлындра здесь? – с неожиданной злостью прошипела старушка, заметив Марью Васильевну.
– Ну ты, печеная груша, сгинь! – зычно прокричала соседка на всю лестницу и замахнулась на старушку. – А паршивца твоего все равно поймаю и на живодерню сдам!
Старушка перешла на визг:
– Я тебе дам живодерню! – она пыталась высвободиться из рук сына: – Пусти, я ее сейчас покоцаю!
– Гражданки, успокойтесь! – лейтенант расставил руки в стороны, удерживая соседку и старушку на расстоянии друг от друга.
– А что ейный кот мне на коврик гадит постоянно? – Марья Васильевна стреляла глазами в полицейского. – Ковриков не напасешься на этого засранца!
– Андрюша, дверь не открывается… – голос Ольги Львовны задрожал.
Андрей Ильич взял ключ из ее рук:
– Давай я, – попытался засунуть его в замочную скважину, – изнутри заперто.
– Держи Мавра! – истошно крикнула старушка.
Из квартиры вышмыгнул большой черный кот. Под громкий лай своей собачки Игорь рванул вниз, потеряв тапок на лестнице.
– Ух, попадись мне, поганец! – Марья Васильевна успела пнуть кота ногой под зад.
– Ах ты, дрянь! – заорала старушка и кинулась на соседку, с недюжинной силой вцепившись ей в волосы.
Полицейский растащил их и гаркнул на весь дом:
– В отделение захотели?
Старушка дернулась, отпустила соседку и юркнула за дверь.
