скачать книгу бесплатно
С сыном сложнее. Васпы бесплодны. Это побочный эффект перерождения. Мы не просто осы, мы машины смерти. Солдаты, чья высшая цель погибнуть, защищая свое божество. Продолжение рода – это забота Королевы-матки. Благодаря яду из человеческого ребенка может получиться монстр.
Но Королевы больше нет. Мы вымирающая раса. Последние васпы в мире.
Торий говорит: очень грустно ощущать себя последним из рода. Ученые говорят: можно попробовать восстановить ре-про-дуктивную функцию. Си-Вай говорит: надо продолжить опыты и вывести новые образцы искусственным путем.
Я сказал сразу после Перехода и говорю сейчас: не надо. Что даст искусственное выведение? Выносливость, сила и чудесное заживление ран не изменят факта, что ты, по сути, являешься недочеловеком. И не выйдет ли эксперимент из-под контроля, как это случилось много лет назад? Нам дали шанс прожить остаток жизни спокойно и исчезнуть, как положено мифу.
Из всех стихов, которые читал Расс, вспоминаются эти:
«Я хотел бы стать призраком. Просто тенью.
Не иметь ног – невесомо скользить над землей.
Снять с нее, израненной, груз неуклюжего тела.
Не иметь рук – не касаться надломленных веток
старой сосны, истекающей кровью и соком.
Я хотел бы оставить лишь сердце – но где его взять?
Сердец не бывает у палачей».
7 апреля, понедельник. Затишье перед бурей
Сегодня я бодр, подтянут и точен. Ждет важное дело, ради которого стоило подняться в такую рань.
Сторож на вахте зевает, спрашивает шутливо:
– Чего не спится? Грехи не дают?
Я растягиваю губы в вежливой улыбке. Иногда сложно понять, где у людей заканчивается юмор и начинается издевка, поэтому спокойно отвечаю:
– Много работы.
Забираю ключи от лаборатории и поднимаюсь наверх.
В Институте ни души, но свидетели мне ни к чему. Сегодняшнее дело подпадает под статью уголовного кодекса Южноуделья и называется «кража со взломом».
Что будет, если меня застукают на месте преступления? Вернут в центр? Расстреляют на месте? Не знаю, мне никогда не приходила в голову мысль что-то украсть. Даже когда не было денег. Даже когда я сильно голодал.
Но ведь прежде никто из васпов не вешался на дверной ручке.
Отмычку помог сделать Расс – в его владениях полно ненужного хлама вроде мотков проволоки или ржавых ключей. А я, будучи преторианцем, умею вскрывать замки или заводить без ключа машины, или собирать взрывчатку «из соплей и веток».
Раздумываю, не взломать ли квартиру Пола? Чутье подсказывает, что в этом случае я точно не отделаюсь легко. А вот вахтер, подкупленный бутылью спирта, вполне может помочь. С него и спрос меньше.
Замок у Тория паршивый, а шифр у шкафчика простой. Будь такие замки в Ульях, я сбежал бы оттуда в первую зиму.
Все препараты в Институте выдаются под роспись. И спирт в том числе. Рано или поздно Торий заметит пропажу, но кто докажет? Я работаю в резиновых перчатках, одолженных у Расса. И уже придумал, где спрячу бутыль – за бак с отходами, куда кроме лаборанта «подай-принеси» никто не сунется.
Бутылки стоят на верхней полке. Отвинчиваю пробку, дабы удостовериться, что это действительно спирт, а не кислота. В ноздри бьет резкий запах, от которого начинает мутить – после недавней попойки на алкоголь глаза не смотрят. Радует, что в этом васпы не отличаются от людей.
Я собираюсь завинтить крышку обратно и тут слышу шаги.
В пустом коридоре они отдаются эхом: одни – четкие, решительные; другие – легкие, семенящие. Идут двое – мужчина и женщина. И мое сердце начинает стучать в такт этим приближающимся шагам.
Я даже не успеваю придумать, куда спрятаться, как в замке несколько раз поворачивается ключ и знакомый голос произносит:
– Странно, здесь открыто.
Дверь распахивается, и Торий добавляет:
– Наверное, в пятницу так спешил за покупками, что забыл закрыть. Рассеянность – мой единственный недостаток. В остальном я, конечно, идеален!
Он смеется, а женщина подхватывает его смех. И входит первая. И замирает на пороге. Замираю и я. Температура в кабинете сразу взлетает на несколько градусов.
Виноваты ли алкогольные пары, или события прошедших дней действительно довели до ручки, но передо мной во плоти стоит моя русалка.
Льняные волосы закручены в жгуты, кожа молочно белая, в глазах сверкают кристаллики морской соли. Или это блики отражаются от стекол очков? И не вышитая сорочка прикрывает ее узкие плечи и маленькую грудь, а клетчатая рубашка.
Она еще улыбается по инерции, но брови удивленно ползут вверх. За ее спиной вижу застывший силуэт Тория – по сравнению с хрупкой русалкой он кажется великаном.
– Доброе утро, – как ни в чем не бывало, дружелюбно произносит она. – Простите, мы вам помешали…
Стою, как истукан – в одной руке открытая бутыль, в другой – отмычка. К возрастающей температуре добавляется электрическое потрескивание – я почти физически ощущаю его и знаю, что это начинает закипать Торий. Его глаза белеют, на скулах играют желваки. Я съеживаюсь, ожидая взрыва, но вместо этого он указывает на бутыль и произносит наигранно радостным тоном:
– О, я гляжу, подвезли? Все в порядке? Не разбавлено, как в прошлый раз? – и поворачивается к спутнице: – Знаешь, за этими поставщиками глаз да глаз. Жулики! Закажешь спирт, а привезут воду. Приходится проверять.
– Неужели? – удивляется девушка. – И часто такое бывает?
– Частенько! Как видишь, один не справляюсь, приходится лаборантам поручать. Иной раз так напроверяются, что к концу дня на ногах не стоят. Я им за вредность премии выписываю. Печень ведь не казенная, – и снова ко мне: – Так ты ставь на место, ставь! Мне за него еще по накладной отчитываться, а ты этих бюрократов знаешь.
Ставлю бутылку обратно. Голова идет кругом. Ехидный тон профессора не вяжется с его яростным взглядом, от которого я вот-вот вспыхну, как папиросная бумага.
– Большая удача, что ты такая ранняя пташка, Ян, – обращается ко мне Торий. – Давно хотел вас познакомить, теперь исправляю ошибку. Хлоя Миллер, моя давняя знакомая и основательница фонда «Открытые двери».
– А я вас сразу узнала, – говорит Хлоя и протягивает руку.
Делаю над собой усилие и выцеживаю сквозь зубы:
– Каким образом? Мы не встречались.
– Нет, – улыбается она. – К сожалению, когда я приезжала в реабилитационный центр, вы были на занятиях искусством. О! – ее глаза восторженно распахиваются. – Я видела вашу работу! И должна сказать, это очень впечатляющая картина! Одинокое дерево на холме. Сломанная ветка качается на ветру, словно напоминание о скоротечности нашей жизни…
– Это был висельник, – отвечаю и демонстративно засовываю руки в карманы.
– Хм… ну что ж, простите, – хмурится Хлоя. – Совсем позабыла, что вы не приветствуете друг друга таким способом.
В голосе слышится нотка затаенной обиды.
– Им еще многому предстоит научиться, – вмешавается Торий. – Дикари.
Хлоя поправляет очки.
– Так я могу взять твои наработки? – обращается она к профессору. – Мне не помешало бы тщательнее ознакомиться с материалом.
– Конечно, я ведь обещал.
Торий проходит мимо, обливает меня презрительным взглядом, не обещающим ничего хорошего, незаметно для Хлои показывает за спиной кулак и достает из стола набитый бумагами скоросшиватель. На папке аккуратно выведена большая цифра «4». Я сразу узнаю эти документы: они посвящены четвертой экспедиции в Дар. Той самой, во время которой я впервые познакомился с Торием, предварительно вырезав остальных ее участников.
– Вы знаете, я готовлю поправки в законопроект, – поясняет Хлоя.
– О чем именно? – спрашиваю сухо.
– О гражданских правах, конечно же. Мы должны сделать все возможное, чтобы остановить расовую дискриминацию васпов в любой сфере, будь то товары, услуги, прием на учебу или работу.
– В прошлый раз подобный законопроект отклонили во втором чтении.
– На этот раз буду стараться лучше, обещаю! – заверяет Хлоя. – Когда документ будет готов, я хотела бы обсудить его. Как вы на это смотрите?
Вспоминаю недавний разговор с Рассом, и проклятый дух противоречия тут же вносит свои коррективы.
– Скептично, – говорю я, игнорируя гримасы Тория.
– Почему? – щурится Хлоя, в ее голосе нарастает напряжение. – Вы не верите в успех?
– Не в этой жизни, – и на всякий случай отодвигаюсь от профессора подальше.
– Что же я не предложил чаю? – спохватывается Торий. – Ян, ты здесь закончил? Тогда сходи к Марте, и если она пришла, попроси у нее гостевой сервиз. Хлоя, присаживайся сюда…
Он подвигает кресло, но девушка не спешит садиться. Вместо этого накрывает его руку своей ладонью.
– Виктор, прости. Я ознакомлюсь с этими материалами дома, если ты позволишь.
– Но чай…
– Не стоит, – она говорит вежливо и прохладно. – Я не голодна. К тому же, у вас без меня много дел, – она кивком указывает на раскрытый шкаф. – Смотрите-ка, там еще целых три не распробованных бутыли!
Хлоя лучезарно улыбается, берет со стола папку и, быстро распрощавшись, исчезает за дверью. Резкий хлопок заставляет подпрыгнуть и меня, и Тория. Мы молчим, вслушиваясь в легкие удаляющиеся шаги. Потом Виктор поворачивается, и я понимаю: пора начинать придумывать оправдание своему поступку.
– Даю тебе ровно минуту, чтобы придумать правдоподобную историю, – говорит Торий.
Иногда мне кажется, что договор на крови, связывающий васпу и человека, еще в силе. Легче думать так, чем ставить под сомнение способность контролировать мысли и чувства. Контроль – священная корова для васпов. Правда, в центре этому дали другое название – замкнутость. Но Торий время от времени умудряется пробить мою оборону.
– Знаешь, как у нас говорят, – продолжает он чересчур спокойным тоном. Его выдержка – тонкая сухая корка, прикрывающая потоки бурлящей магмы. – Можно посадить обезьяну в театр, но от этого культурным человеком она не станет.
Это я-то обезьяна? Ухмыляюсь. В глазах Тория тут же вскипает пламя.
– Ты что, не понимаешь, как вести себя в обществе? Хлоя о вас, свиньях неблагодарных, заботится! А ты… – Торий хватается за голову, а потом замолкает, будто прозревает, и спрашивает: – А ты что вообще здесь делаешь?
Сказать правду или соврать? В воздухе разливаются, вскипают пеной эмоциональные волны. Именно в такие моменты Торий тоже задается вопросом «зачем?». У людей бытует еще одна поговорка: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит».
– И даже не вздумай юлить! – прерывает мои размышления Торий. – Это кем надо быть, чтобы опуститься до кражи спирта? Чтобы вообще опуститься до кражи?
Он задыхается от возмущения. Вулкан извергается, и лава захлестывает с головой. Я камнем иду ко дну, вязну в эмоциональном водовороте.
– Сбавь… тон, – вместо слов выходит каша, и Торий не слышит меня.
– Если у тебя проблемы с деньгами, обращайся ко мне! Обращайся в фонд! К психотерапевту! Хоть к черту! Но как же! У нас ведь гордость! Лучше все выходные пьянствовать с дружками! Начнем с кражи спирта, а дальше что? Ценности? Деньги?
Последние слова бьют наотмашь. Я хватаюсь за спинку стула, сжимаю пальцы до белых костяшек и повторяю чуть громче:
– Сбавь тон!
И поднимаю голову.
Торий вздрагивает. Умолкает. Волны возмущения и обиды все еще закручиваются вокруг него бурунами, но теперь к ним примешивается пресноводная, гнилостная струйка страха.
Так смотрел на меня северянин из службы гарантийного обслуживания. Так смотрят на хищника, осознавая таящуюся опасность.
Накатывает тоска. Хочется повернуться и выйти из кабинета. Если ты до сих пор не научился вести себя, как человек, ты – зверь, и твое место – в клетке.
Облизываю губы и стараюсь, чтобы мои слова прозвучали как можно мягче.
– Не нужно повышать голос, – и, подумав, добавляю: – Пожалуйста…
Это звучит, как оправдание, как уступка. Но для таких, как я, уступка – не показатель слабости, а зачастую единственная альтернатива.
Торий тоже берет себя в руки. Волны становятся ниже, спокойнее. И хотя кое-где еще кружатся водовороты, буря отступает.
– Хорошо, – произносит, наконец, Торий. – Но ты скажешь мне: зачем? Может, я смогу чем-то действительно помочь тебе…
Может. У людей куда больше возможностей и связей, не так ли?
Я принимаю решение. И наступает штиль.
* * *
Но это лишь затишье перед бурей.
Она начинается ближе к вечеру: тучи густеют, набухают черной гематомой. В помещении темнеет, а ветер неистово воет в ветвях и приносит похолодание и дожди.
Я расставляю столы в конференц-зале: там вовсю идет подготовка к сим-по-зиуму – еще одно слово, которое проще написать на бумаге, чем произнести вслух. У Тория много работы, поэтому я прощен и помилован.
Сейчас профессор увлеченно беседует с коллегами на непонятные темы, их речь походит на жужжание потревоженных ос.
Лаборант Родион настраивает телевизор. Треск помех и искаженные динамиком звуки нервируют. Каждый раз, когда он переключает каналы, я внутренне напрягаюсь, ожидая услышать что-то знакомое и страшное, и долго не могу осознать причину, списывая нервозность то на утреннюю стычку с Хлоей Миллер, то на последующий разговор с Торием. Но вскоре осознаю, что дело не в них.
