скачать книгу бесплатно
– Журналист? – тут же спросил мастер.
– Нет, я имею в виду вас, – сказал Косточкин.
– Слыхали? – спросил мастер, оборачиваясь к двум подручным.
Мужчины ухмылялись.
– Могу вот что ответить, – произнес мастер, – это для меня больше, чем служба.
Он с любопытством посмотрел на Косточкина. Тот еще колебался, не оставить ли просто визитку, где указан е-мейл, пусть этот мужичок напишет, и он ему вышлет файл, да и все. Но не утерпел и парировал:
– Для меня тоже.
А после этого оставлять визитку уже было бы нелогично, и, считая разговор оконченным, Косточкин направился прочь. Он увидел, что можно пройти куда-то дальше – мимо собора, к арке в белой стене, которой собор был обнесен. Сзади послышался топот. Косточкин, наверное, побледнел, себя он не видел. Побледнел, удивился: неужто прямо тут, на соборном дворе, средь бела дня начнется потасовка? Но мимо пробежал какой-то мальчишка с ранцем за спиной, распугал стайку голубей, нырнул в арку и, швырнув ранец на снег, оседлал его, оттолкнулся и тут же исчез. Значит, там склон горы. Подходя к арке, Косточкин уловил аромат свежего хлеба, повернул голову и увидел здесь же, на соборном дворе, небольшую пекарню.
Мелькнула мысль о ловком пиар-ходе. Как там они говорят: хлеб дай днесь. Нате. Да, кажется, там неподалеку от колокольни, возле сторожки ларек. Нате сразу, не отходя, как говорится, от кассы.
За аркой была большая смотровая площадка. Дорога круто уходила вниз. Только здесь стало ясно, что собор на горе. Косточкин лениво осматривался. Кажется, внизу сходились овраги. Все было застроено деревянными, и кирпичными, и обшитыми пластиком домами. Из некоторых труб шел настоящий дым, значит, газ, наверное, не ко всем домам подвели. Чернели уныло сады. Эту чашу какого-то древесно-кирпичного хаоса – склоны были застроены беспорядочно – окаймляла с одной стороны крепостная стена с башнями. А слева взгляд свободно уходил по долине, виден был мост над рекой, не скованной льдом. Днепр. Про крепость Косточкин читал небольшую справку, готовясь к поездке. Ее построил Годунов для защиты от поляков. То есть не Годунов, а его мастер… Косточкин запамятовал фамилию, даже скорее какую-то кличку мастера, строившего и крепость Белого города в Москве – по Бульварному кольцу. В справочнике так и пишут, что представление о крепости Белого города можно получить, обратившись к смоленской крепости.
Мальчишка вернулся к арке и еще раз съехал на бедном ранце по ледяной корке.
В оврагах брехали собаки.
Через ров напротив собора тускло краснели стены еще какой-то церкви. Ну возможно, здесь и можно будет пройтись невесте с женихом – над этой хаотичной чашей, по краю. При хорошем освещении фигуры должны выглядеть рельефно.
Внезапно Косточкин ощутил ток какого-то восходящего чувства. Вдруг ему стало необъяснимо хорошо. Может, мальчишка нагнал эту беспечную радость, что ли. Или это было чувство довольства. Вот, от того, что он житель какого-то неведомого Белого города. Ведь приятно знать, что тебя эта вся тщета провинциальная не касается. Эти диковинные дворы с деревянными и железными, бетонными заборами – не твои, и нет тебе дела до них, по большому счету. И остается только иронично удивляться прихоти клиента. На кой черт ему все это надо? В марте тут будет вообще грязь непролазная, замарают свои штиблеты и белоснежный шлейф. Или им этого и не хватает? Пресытились? Перчика захотелось? Родименькой грязнотцы?
Нет, вид этот был все-таки каким-то варварским, окончательно решил Косточкин. Приходить сюда не стоит.
Он повернулся и направился было назад, к арке, но приостановился, подумав о том парне в синей куртке, о часовом мастере, – и пошел в обратную сторону, вниз по склону, благо справа, возле чудовищной ограды в виде сплошных листов железа, выкрашенных в жуткий зеленый шизофренический цвет, оказались ступеньки и поручни.
Из проулка пахнуло чем-то съедобным. На столбе он увидел указатель, где-то здесь располагалась социальная столовая. Почувствовал легкий голод. От чашки кофе и бутерброда он не отказался бы. Но не в столовке для бедных? Хотя это и было бы прикольно, потом можно рассказывать друзьям.
И все же он не свернул туда ради друзей. Вообще оставалось еще пройтись вдоль того участка крепостной стены, что он увидел с холма, да и отчаливать домой. Косточкин надеялся вечером и уехать.
Спускаться дальше было довольно неудобно, ни ступенек, ни поручней. Того и гляди… – и Косточкин действительно не удержался и шлепнулся на задницу. Крепко ударился копчиком об лед. Встал, потирая ушибленное место, отрясая какие-то опилки, льдинки. Хорошо, хоть сумку сразу задрал вверх, это инстинкт фотографа. Лучше разбить жопу, чем объектив. Но – черт бы побрал местных дворников!.. Если они тут вообще водятся.
Опасаясь снова упасть на спуске, Косточкин повернул влево, на улочку, уходящую вбок, пошел вокруг горы, слегка еще морщась от боли. Здесь надо ходить в ботинках с шипами. Странно, что городские власти, мэр там и губернатор, не задумываются о туристах, в других краях это золотая жила.
Он покосился на забор, состоящий из какой-то немыслимой рванины: железные прутья, спинки от кроватей, проволока, фанера, металлические листы. Вот это дизайн!.. И по наитию он потянулся к застежке на сумке, вынул фотоаппарат. Эту смесь ржавчины, дерева надо будет потом показать ребятам. Навел объектив, как жерло пушки, – огонь! Тихий щелчок. А на самом-то деле эта пасть ненасытная сожрала вид целиком, кусок этого февральского пространства с деревьями, корявым железом, домом. И какая-то часть жизни самого Косточкина ушла туда. Он всегда чувствовал это, испытывая необъяснимый кайф. Как осьминог, он разбрасывал щупальца, кадр отсекал их, и они начинали какую-то свою жизнь. В каждом кадре и была сокрыта его жизнь тоже. Он щелкнул еще раз, вгоняя свою плоть в пространство на горе, и услышал то ли тихий оклик, то ли всхлип, обернулся. У колонки стояла женщина в затертом, ветхом зеленоватом пальтишке, в вязаной темной шапке, с бледным лицом. Она набирала воду и ничего не говорила, но когда Косточкин, спрятав фотоаппарат, поравнялся с ней, спросила:
– Что же вы это фотографируете?
Голос у нее был грудной, странно задушевный, но звучал в нем упрек.
– Что? – спросил он с деланным недоумением и начинающимся раздражением. Сколько уже у него было всяких стычек по этому поводу.
– Ну эту экзотику, – сказала она.
Он взглянул ей в глаза, то ли синеватые, то ли серые, и хмыкнул.
– Да не сказал бы.
– Что? – переспросила женщина, ставя под струю второе ведро.
– А что это такая экзотика, – ответил Косточкин, жестом указывая на остальные дома.
– Но вы туда посмотрите, – возразила она, кивая в другую сторону.
Косточкин посмотрел. Там стоял двухэтажный коттедж с башенками, железными флюгерами в виде чертей… нет, это были черные кошки с выгнутыми хвостами.
– И вон туда, – добавила она, указывая на другой коттедж.
Вообще коттеджей здесь было достаточно. Но и жалких деревянных домишек хватало.
– Я уже прям как буриданов осел, – решил немного блеснуть эрудицией Косточкин. – И то экзотика, и это экзотика.
Женщина покачала головой.
– Вы-то выбор свой сделали. И от голода не умрете.
«Вообще-то ослом я себя всегда и чувствовал, – подумал Косточкин, – всю жизнь, и занятие мое – ослиное». Его предположение о том, что женщина найдется с ответом, оказалось верным.
Косточкин хотел пройти дальше, не продолжая разговора, но вдруг повернулся к женщине, уже набравшей полные ведра воды и двинувшейся в том же направлении, что и он, – и сказал:
– Давайте помогу.
Женщина взглянула на него с легкой и недоверчивой улыбкой. У нее было увядшее лицо, и эта улыбка бросила мгновенные молодые блики, Косточкин сразу отметил, у него был наметанный взгляд. И уже пожалел, что предложил донести ведра, ведь если попросит потом разрешения сфотографировать ее, то это будет выглядеть, как уловка. То есть то, что помог ей. Но делать нечего.
– Я привычная, – возразила женщина.
– А для меня это экзотика, – тут же ввернул Косточкин.
– Хорошо, – откликнулась она и передала ему ведро.
Косточкин попросил и второе. И, перехватывая холодную мокрую дужку, прикоснулся к ее слабо теплой руке.
– Вы, наверное, приезжий? – спросила она.
– Угадали.
– Дайте и дальше отгадаю: из Ленинграда? Ох, из Санкт-Петербурга?
Косточкин удивленно покосился на нее.
– Нет.
– И не из Архангельска?
– А почему именно эти города? – спросил он. – Я из Москвы вообще-то.
Женщина тихо заулыбалась и ничего не ответила. Они шли мимо заборов, из-за которых бешено лаяли собаки.
– Как в деревне, да? – спросила она. – Или в средневековом городе. А так и есть.
– Что? – переспросил Косточкин.
– Наша гора – средневековая.
– Я бы сказал, примерно начало прошлого века.
– Почему?
– А вот как раз тогда нельзя было где ни попадя фотографировать. Прокудину-Горскому сам царь дал разрешение. Прокудин-Горский, фотограф. Он и ваш Смоленск снимал, кажется.
– Так вы по его стопам к нам?
– Можно и так сказать.
Женщина остановилась у калитки и поблагодарила его. Косточкин опустил ведра на ноздреватую снежную корку.
– Но сейчас-то фотографируют все без разрешений?
– Да, – согласился он, глядя на нее исподлобья и соображая, как бы попросить ее о снимке. – Но всеобщая, так сказать, настороженность – зашкаливает.
– Шпиономания в крови! – ответила она, и по ее лицу в морщинах вновь заскользили чудесные блики.
В этой женщине была какая-то странная стать. С той стороны калитки шумно дышал рослый кудлатый пес. Он не лаял, а только смотрел горящими глазами на Косточкина, и тому было не по себе. Двор за изгородью был довольно непригляден, захламлен какими-то деревянными коробками, ржавыми железками непонятного назначения, возле сарая из какого-то древнего темного кирпича высился остов «козла» без колес, под яблонями стоял линялый диван, обтянутый потрескавшимся черным дерматином или чем-то вроде этого. К стволу кривой раскидистой косматой яблони или груши был прислонен совершенно проржавевший велосипед со струпьями шин на колесах. Дальше стоял старый умывальник с тусклым зеркалом в пятнах. Крыша сарая просела, но еще держалась. А деревянный дом, хотя и в облупившейся голубой краске, производил впечатление крепкого и просторного. На веревке сохло белье. А на крыше круглилась телевизионная тарелка.
Женщина перехватила его изучающий взгляд и заметила, что этот реквизит нового времени не меняет сути. Хотя, наверное, для того, чтобы это уяснить вполне, надо все же немного обвыкнуться, пожить здесь, на горе.
– А часы как раз остановились на колокольне, – вдруг вспомнил Косточкин.
– Нет Времени в часах, как Бога – в храме, – проговорила женщина. Это было похоже на цитату. По крайней мере, звучало напевно. Или просто ее голос стал нечаянно певучим. – Время на горе не зависит от этой колокольни.
Косточкину не хотелось просто так уходить, он медлил, не зная, что сказать… И наконец решился.
– Вы не будете возражать, если… – с этими словами он полез в сумку.
Но женщина его прервала:
– Буду, – быстро проговорила она, почему-то озираясь по сторонам.
– Нет, я просто хотел…
– Это совершенно ни к чему! – резко и твердо заявила она.
Косточкин обмяк, убрал руку с сумки.
– Понимаю, что выгляжу для вас экзотично, но, знаете что, молодой человек…
– Меня зовут Павел Косточкин.
– …знаете, Павел Косточкин, советую вам фотографировать не всякую рухлядь вроде меня или этих заборов, а кое-что более интересное.
– Например? – тут же спросил он.
– Да вон же – стена, башни, Веселуха…
– Что это такое? – не понял он.
– Веселуха? – переспросила она, взглядывая на него удивленно. – Это башня. Тут у каждой башни свое имя, а то и несколько.
– И где эта Веселуха?
Женщина кивнула в сторону далекой крепостной стены.
– Самая последняя башня на том участке, напротив семинарии. Но не сейчас, – добавила она.
– Что? – не понял он.
– Фотографируйте. А пораньше утречком. Будет солнце, может повезет снять луч Веселухи. Он рассекает здесь все, – сказала она, обводя окрестности рукой.
– Ну вот, – проговорил Косточкин, – а я собирался вечером уехать, завершить миссию.
Она быстро взглянула на Косточкина.
– О, и какая же у вас миссия?
– Фотографическая, – сказал Косточкин, похлопав по сумке.
– Понятно.
– А мне не все, – сказал Косточкин. – Вот, к примеру, почему такое название? Веселуха?
Пес за изгородью вдруг как-то переменил дыхание, да, задышал чаще, жарче, внезапно побежал вдоль ограды. Женщина оглянулась. На дороге, опоясывающей гору посередине, появился автомобиль белого цвета, старая советская «Нива». Женщина побледнела и, нагнувшись, взяла ведро, другой рукой отперла калитку, забормотала:
– Ну, мне пора, всего хорошего.
Косточкин растерянно глядел на нее.
– Идите, идите, всего хорошего, – бросила она через плечо.
– Спасибо… До свидания, – проговорил он и двинулся по улице дальше.
Калитка хлопнула. Косточкин оглянулся, вспомнив о свирепом псе. Но калитка уже была закрыта. Женщина поднималась на крыльцо. А к ее дому подъезжал автомобиль. Косточкин отвернулся и зашагал себе вперед. Или назад. Кто знает. Автомобиль так и не обогнал его. Наверное, возле той калитки и остановился. Из любопытства Косточкин снова оглянулся, но уже ничего не увидел, кроме крыши с тарелкой. Не возвращаться же, чтобы посмотреть. Какое ему дело.
И он направился в сторону шумной дороги.
