скачать книгу бесплатно
– У американцев научились, – бурчит Шустов.
– Нашим тоже не помешало бы этому поучиться.
– Да уж… наши работники давно послали бы такую съемочную группу подальше. Но какого ляда они сбивают снег?
– А ты видел, как обматывают деревья соломенными покрывалами? Похоже, тут культ дерева.
– Хм, тогда бывшие лесники заповедника прибыли в нужное место, – заключает Шустов.
Они проходят мимо какого-то мемориального комплекса. За оградой одноэтажные здания казарменного типа, обелиски. Шустов говорит, что это казармы или тюрьма. По дорожке за оградой идут туристы с белыми флажками, на которых краснеет круг.
– А вот и гонцы солнца, – бросает Шустов.
Кристина снимает их через ограду.
За мемориальным комплексом видна уже настоящая военная часть. Под масксеткой стоит техника. Солдаты играют в баскетбол. Кристина снимает их.
– Как бы нашу съемочную группу не скрутили, – предупреждает Шустов. – У них же все еще война на дворе.
Кристина вопросительно оглядывается.
– Мир-то с Севером они так и не заключили, – продолжает Шустов.
Кристина перестает снимать, прячет смартфон в рыжую сумочку. Они обходят военную часть стороной, дорожки ведут куда-то выше, глубже в парк. Снегопад прекратился совсем. На ветвях чистые снежные шапки. Молча они идут по дорожке выше. Под ногами мелкая кленовая листва карминного цвета.
– Что, идем дальше? – спрашивает Кристина.
Шустов пожимает плечами.
И они продолжают восхождение куда-то, словно помимо своей воли. Кристина замечает что-то на сосне, достает смартфон, наводит – на ветке сидит перламутровая птица.
– Да это корейская сестрица нашей горлицы, – определяет Кристина. – Красотка.
– Павлины здесь водятся? – спрашивает Шустов.
– Ты же видишь, сколько снега.
– Первый снег… Да-а… Помню, такой же выпал на горе в сентябре. Я поднялся туда один, еще до твоего приезда в заповедник.
– Я помню, – отозвалась Кристина, – ты рассказывал. Это было шестнадцатого сентября. Твое любимое магическое число с тех пор.
Шустов сдвинул шапку на затылок, удивленно глядя на женщину.
– Все точно. Как это ты не забыла?
Кристина развела руками – и вдруг присела. Это было похоже на артистический поклон.
Шустов засмеялся.
– А ведь ты когда-то в молодежном театре играла! – вспомнил и он. – Но сбежала от режиссера-совратителя… Сволочь. Вдруг он убил великую актрису. Нашу Мерил Стрип.
Кристина смахнула с порозовевшего помолодевшего лица снежинку – или что-то, отвернулась к городу, видневшемуся в прореху между сосновыми заснеженными кронами. Корейская горлица захлопала крыльями и улетела, осыпав снег. И снег заискрился в ударившем луче солнца.
– Вот, – сказал довольно Шустов, – мы не прогадали.
– Пойдем дальше? – спросила Кристина.
– Да, – ответил Шустов, ткнув вперед и вверх сложенным синим зонтом.
5
Вверх вели дорожки по деревянным настилам с деревянными перилами, иногда прерываемые каменными ступенями, и тогда можно было выбирать, по какой именно дорожке продолжать подъем. Изредка сверху шли путники, все дальневосточного типа, узкоглазые, черноволосые, с лицами смугловатого, а то и откровенно желтого отлива. Многие были с лыжными палками, все – в походной одежде: в пуховиках, спортивных штанах, кроссовках. Шли паломники этого выходного дня и вверх, обгоняя двух странных пешеходов с синим зонтом, в одежде, совсем не приспособленной для снежных восхождений; особенно необычной была их обувь: сапоги на высоком каблуке у рыжехвостой иностранки и узконосые черные блестящие штиблеты у небритого мужчины в шапке с тяжелым бубенцом. И паломники, конечно, пялили узкие азиатские глаза на этих двоих.
Один кореец или китаец не выдержал и, указывая на их обувь, что-то сказал им с изумлением.
Шустов с Кристиной сдержанно улыбались, разводили руками. Кореец о чем-то спрашивал. Кристина попыталась заговорить с ним по-английски. Но тот не смог перейти на язык международных симпозиумов. И что-то продолжал говорить по-корейски. Наконец он вопросительно произнес:
– Джинкуе?
Шустов с Кристиной переглянулись. Кристина замахала рукой и ответила, что они не из Польши, а из России. Кореец выслушал и тут же довольный закивал.
– О, ноу, ноу проблем, ноу, ноу, – повторял он, качая головой и обгоняя их, уходя вверх.
– Мол, тогда дойдете, – сказал Шустов. – Русские ученые и бизнесмены всегда так ходят по горам.
– Кто же знал, что обвалится снег на голову, – откликнулась Кристина. – И что мы пойдем в горы.
И она растерянно посмотрела на Шустова, потом обвела взглядом некогда зеленых, а теперь синевато-серых дымчатых глаз заснеженные сосны, уходящие вверх по склону, фигурки поднимающихся и спускающихся горожан или туристов из близлежащих стран.
– А вообще-то… чего мы сюда, действительно, поперлись? – спросила она. – Ведь не собирались? В такую-то погоду…
Они продолжают восхождение. Спускающиеся паломники часто с ними здороваются, кивают, вежливо улыбаются. Шустов вдруг вспоминает, что еще вчера они месили слякоть на питерской улице, а вот уже действительность вздыбилась чудной горой с соснами и какими-то еще деревьями и кустами. И они пытаются ее одолеть.
– Действительность неодолима, – роняет Кристина, слегка задыхаясь.
– Ну, если гора и действительность идентичны, как любят говорить твои коллеги, то они вполне одолимы.
Кристина машет рукой.
– Пустое.
А вершина уже видна. На нее восходят три пожилых корейца или китайца, а может японца. И дружно что-то горланят.
Последние ступени круто идут вверх. Кристина и Шустов взбираются на площадку, озираются, задыхаясь. Внизу Сеул, огромный и неведомый город с дорогами, домами, рекой, мостами, горами, музеями, ресторанами, дворцами, башнями, парками, он дышит, неясно гудит, как дракон, во все свои сопла, белеет снежной чешуей, выбрасывает столбы дыма.
– Привет горе, – бормочет Шустов, ветер срывает его приветствие с губ и уносит куда-то.
– Какой горе? – спрашивает Кристина, отворачиваясь от ветра.
– Нашей, – отвечает Шустов.
Кристина молчит, смотрит вниз, на дороги, по которым движутся крошечные спичечные коробки автомобилей.
Корейцы фотографируются на фоне соседних гор, на фоне Сеула.
– Ну и все-таки мы ее одолели, – спрашивает Шустов, – или нет?
– Мы даже не знаем ее названия, – возражает Кристина.
– Да назовем сами. Гора… э-э…
– Поздних лет, – подсказывает Кристина и слизывает нечаянно немного помады с нижней губы.
– Ты, как обычно, съедаешь помаду, – замечает Шустов.
Кристина беспечно отмахивается и отвечает, что внизу подкрасится.
– Хочешь пить? – спрашивает она.
И Шустов кивает.
– Но снег корейский есть не буду, – говорит он.
– Пойдем вниз, там дымятся кофейни, – произносит она, как будто цитирует чье-то стихотворение.
– Это цитата?
Она качает отрицательно головой.
– Когда-то я любил дальневосточных поэтов, – говорит Шустов. – Геолог Петров открыл это месторождение талантов созерцательных для меня. Чжуан-цзы, Лао-цзы… Нет, это не поэты. А поэты… как их там…
Он морщит лоб, сдвигает вязаную толстую шапку на затылок.
– Хм, нет, производителей дубленок, шуб и перчаток я знаю лучше. Pikenz, Paolo Moretti, Linnanen. А чудные творения Lapin Nanka Oy! Это действительно вау. Мягкие, пушистые оленьи шкуры из-за полярного круга. Семейный бизнес с полсотни лет. Шкура под ногами на даче у моря, на стене в кабинете, если вы писатель а-ля Хемингуэй. Это ли не поэзия? А шубы из финской лисы «Голденберг фурс»?! Надо было, кстати, в такой тебе сюда и приехать.
– Это еще почему?
– Я слышал, у них тут культ лисы. Лисы-оборотни. Вот это был бы фурор. Хотя твой хвост и так производит на них неизгладимое впечатление.
– Перестань дурачиться.
– А все же, с точки зрения ученого-биолога, почему это так у них тут? Что за странная страсть к лисицам? Может, они произошли от лисиц? Мы все от обезьян, а они от лисиц, чернобурок.
– Это все как-то нелогично, дорогуша. Оборотней боятся, а не почитают. Формулируй точнее.
Шустов постучал себя пальцем по шапке.
– Ну я же торгаш, а не ученый.
Кристина устало взглянула на него и ничего не ответила.
Спускаются они другим путем. В одном месте ступеней нет, просто углубления в скале. Надо крепко держаться за веревочные перила. Сапоги Кристины скользят, она с трудом удерживается, вцепившись в веревку, лицо ее бледно. Шустов смотрит на нее.
– Да помоги же!
– Как я к тебе подберусь?
– Ох…
– Подожди.
Кристина нащупывает ногой углубление в камне, подтягивается на веревке.
– Надо было прежней дорогой… – задыхаясь, бормочет она. – Но тебе необходима новизна.
Шустов готов возразить, но помалкивает.
За ними сверху с интересом наблюдают паломники выходного дня.
– Давай вернемся, – наконец предлагает Шустов.
– Нет уж, – бросает она и продолжает спуск.
И тут слышится неподдельный ужасный треск кости и кожи. Все замирает…
Кристина глядит на ноги. Каблук сапога на левой ноге исчез. Она водит ногой туда-сюда, и каблук появляется. Но снова подгибается.
Шустов не может сдержаться и смеется. Кристина гневно взглядывает на него и, перебирая руками веревку, спускается со злосчастной скалы. Шустов – следом. Кристина нагибается, трогает каблук. Тот болтается на коже. Она пытается оторвать каблук. Шустов предлагает свою помощь, но та молча борется с каблуком – и отрывает его, в сердцах размахивается и запускает в снежные сосны внизу. Тут же с дерева срывается птица.
– Ого! Каблук вспорхнул! – восклицает Шустов, тряся бубенцом-помпоном и глазея в небо.
Хромая, Кристина продолжает шагать вниз. Теперь идти легче. Тут снова удобные деревянные помосты с деревянными крепкими перилами.
Они спускаются ниже и ниже. Идут вдоль высокой каменной стены, по которой вьются то ли корни, то ли какие-то растения. Дальше со стены свисают живые розы.
– Снег и розы! – восклицает удивленно Шустов, показывая рукой на алые цветы.
Кристина молчит и не смотрит.
Внизу Шустов сразу замечает стеклянную дверь кафе и предлагает зайти туда.
Кристина не выдерживает:
– Ты что, думаешь, я буду ковылять здесь за тобой, как хромая лошадь?! Может, будешь привязывать меня у дверей?
– Да тут давно нет коновязи, – машинально отвечает Шустов. – Одни стоянки БМВ и КИА.
Ноздри Кристины трепещут, брови хмурятся.
