скачать книгу бесплатно
– Так ты серьезно… Намереваешься… – проговорила глухо Кристина.
– Намереваюсь, – сказал он.
– Вымокнешь да и сляжешь с температурой. С твоим-то горлом. Даже от помидора из холодильника гланды тут же краснеют… Ой, – спохватилась она, театрально прикрывая рот рукой. – Что я сделала? Опять. От помидора. Или все правильно?
Шустов улыбнулся на ее замечание.
– Куплю водки. Заранее.
– Угум, это мы умеем, любим лечиться. Не надо, а?
– А что, думаешь, они святые тут? Трезвенники? Глушат свое саке небось.
– Это японское.
– Ладно. Постараюсь. И вот что я нашел за дверцей.
– Что? – спросила живо Кристина.
Он показал синий зонт, раскрыл его, и тот сразу заполнил всю прихожую.
– Огроменный, – сказал Шустов. – С лейблом гостиницы, чтобы не сперли русские мазурики.
– Тут весь мир перебывал.
– А лейбл – для нас.
Кристина вздохнула.
Шустов сложил зонт и взялся за ручку двери.
– Постой, – окликнула она мужа. – Раз есть такой большой зонт, я, пожалуй, пойду тоже.
Шустов улыбался, глядя исподлобья.
3
Первый снег, первый снег…
В Сеуле.
Редкие прохожие под зонтами спешили где-нибудь спрятаться от этого мокрого снегопада – в кафе, в офисе или хотя бы на остановке. Снег налипал на желтую и пурпурную листву. А листья на некоторых деревьях и кустах и вовсе были зелены. И на клумбах пестрели живые цветы. Ветки сосен тяжко гнулись. Перед кафе и магазинчиками орудовали лопатами смехотворно хрупкие работницы в легкомысленной одежке: курточках, брючках, из-под которых выглядывали голые щиколотки; им помогали и простоволосые парни в кроссовках на босу ногу. Прохожие тоже были без головных уборов, но хотя бы защищены зонтами. Впрочем, встречались и горожане без зонтов, в расстегнутых черных полупальто, с галстуками, в белых рубашках, без перчаток. Кристина и Шустов с изумлением на них таращились. Те в свою очередь тоже с любопытством поглядывали на парочку под синим зонтом с гостиничным желтым знаком; у Кристины из-под кремового берета выглядывал яркий рыжий хвост; щеки Шустова занесены были как будто снегом, но снегом, смешанным с углем. Сами мужчины на улице все были безупречно выбриты, подтянуты, быстры, но не суетливы. Кристину поразил снег под ногами – снежная каша чиста, и лужи, ручейки, бегущие всюду, прозрачны.
– У нас первый снег мгновенно превращается в коричневую слизь, мутные лужи – в грязные болотца, – бормотала она, осторожно шагая. – Как им это удается?..
– Это уж нам удается на славу, – бросил Шустов.
– Да нет, им, сеульцам.
Шустов хохотнул.
– Что смешного? – поинтересовалась Кристина.
– Мне все слышится что-то сельское.
– Ну, – откликнулась Кристина, окидывая взором высотные дома, похожие на толстые сигары или, скорее, на самолеты с отбитыми крыльями и хвостами, поставленные на попа, – уж на село этот монстр стекла и бетона точно не похож.
По дороге проезжали автомобили, беспрерывно смахивающие с циклопического растянутого ока снег двумя мощными ресницами. Неспешно тянулись синие и зеленые автобусы. Стеклянные этажи уходили в беспросветную снеговую высь, сквозь которую светились электрические экраны, надписи. То и дело попадались прислоненные к перилам горные велосипеды, занесенные снегом, и не пристегнутые замками.
– Похоже, у них не только снег чистый, но и помыслы, – заметила Кристина, кивая на очередной велосипед.
– Наверно, рубят топором руку воровскую, – тут же предположил Шустов.
– А по-моему, у них вообще мораторий на смертную казнь.
– Отрубить руку – еще не убить.
– Уже от ужаса помереть можно.
Они шли по улице под большим синим зонтом с желтым знаком, глазея по сторонам.
– Куда мы вообще идем? – спросила Кристина.
– Не знаю, – ответил Шустов.
– Не заблудимся?
– Я этого давно хотел, – сказал он. – Затеряться среди чужих гор, чужой речи. Утонуть в ней и, как пел Высоцкий, позывные не передавать.
– Посмотри, – сказала Кристина, – даже ребенок без шапки.
Навстречу им шли отец и сын, оба в темных очках, в куртках, джинсах, простоволосые; у мальчика куртка распахнута, через плечо сумка с каким-то мультяшным персонажем и надписью «Big Hero». Правда, снег немного унялся, только изредка летели с неба лоскуты. Тогда Шустов нажал на кнопку, и зонт схлопнулся. Мальчик одобрительно кивнул.
Через дорогу они увидели внушительных размеров арку и направились к ней. Она была похожа на парижскую. За аркой зеленели сосны и высился монумент.
– Неужели и здесь Ильич? – удивился Шустов.
Нет, это был памятник какому-то местному деятелю, но пафос, с каким он вскинул руку с кепкой, – нет, с посланием потомкам, свернутым в трубку, – расстегнутое пальто, простоволосая голова, – во всем этом было что-то неизбывно соцреалистическое.
– Ничего-то мы не знаем о Корее, – посетовал Шустов, – кроме того, что, как и Германию, ее раскололи тектонические сдвиги на два материка: социализма и капитализма.
– Мог бы и узнать что-то перед поездкой, – ответила Кристина, кривя накрашенные губы.
– Ты же знаешь, что некогда. У меня до сих пор перед глазами цифирь отчетов.
– Пора бы вполне доверять Надежде Алексеевне. Сколько она уже бухгалтершей у тебя?
Шустов мотнул головой в вязаной шапке с помпоном, сморщился.
– Слушай, какая скука толочь это и здесь.
Кристина улыбнулась, глядя на его шапку.
– Но шапку она тебе ко дню рождения связала веселенькую.
Шустов потрогал шапку и сказал, что ему нравится, это именно шапка для сказочных путешествий.
– Хм, пока что тут только сказочно сыро, холодно, бр-р-р, – отозвалась Кристина.
– Не знаю, – сказал Шустов. – Но, возможно… все и начнется сейчас.
– Почему именно сейчас?
– А вот мы входим в эту арку.
Они проходят под аркой и оказываются на той стороне.
4
Шустов говорит, что в каком-то журнале, «Вокруг света» возможно, сто лет назад, а точнее, мм, лет тридцать с лишним, на Северном кордоне на Байкале он, вчерашний школьник, прочел такую средневековую байку про пресвитера Иоанна, что, мол, путешественники прибыли в его царство, пошли на прогулку, увидели древо некое, о котором их предупреждали не заходить на ту сторону, потоптались, попятились, да неуемный один их спутник взял и шагнул на запретную сторону.
– Что он там увидел? – мимоходом спрашивает Кристина, снимая смартфоном заснеженные сосны, памятник за аркой.
Шустов кашляет, отвечает, что это и неизвестно, он просто рассмеялся и ушел дальше, а его спутники напрасно ждали до вечера. И вот он, младой лесник Шустов, прибывший в Сибирь за неведомой долей, буквально заболел этой байкой, и ему за каждым кедром, за всякой лиственницей в смолистых потеках мерещилось царство Иоанна.
Кристина морщит лоб.
– Это же мифическое?
Шустов кивает. Она снимает его.
– Все-таки шапка у тебя клоунская, – говорит она.
– Между прочим, полагали, что это царство находится где-то в восточных краях, в Тибете, в Монголии, даже в Казани…
– Или здесь? – догадывается она.
– Да. Но это уже мое предположение.
– На чем оно основано? – сухо интересуется она.
– Ну вон же, сколько тут церквей. Вон выглядывает крест. Вон. И пока шли, видели. Да и прямо перед гостиницей. А этот пресвитер и был христианским царем среди шаманов, мусульман, буддистов и всяких даосов там.
– Что-то вас, господин торговец, на запредельное потянуло.
Шустов с ухмылкой на тяжеловатом, слегка обрюзгшем лице оглядывается на пройденную арку и делает широкий жест. Кристина перестает снимать его на смартфон, бормочет, что надо обязательно переменить головной убор.
– Вот еще, – брюзжит Шустов. – У нас в Питере все так ходят.
– Что, если нас увидит кто-то из прибывших на конференцию?
– Начхать. Откуда им знать, что я твой муж? Может, любовник.
– Хм, ему тоже надлежит выглядеть соответствующим образом.
– Каким образом?
– Таким. Не клоунским.
Шустов хрипло смеется, проводит ладонью по стреляющей щетине.
– Известный биолог Кристина Альбертовна Шустова и клоун, торгующий финским ширпотребом.
– Китайским.
– Какая разница.
– Вообще-то немаленькая. Эти знаменитые финские пуховики, шведские парки и шубы из скандинавской норки на соседнем рынке продают пареньки и девчата из Поднебесной – и в несколько раз дешевле.
– Перебивают нас дешевизной, выезжают за счет вала.
– Ну, дорогуша, перестань, я же не инспектор администрации Адмиралтейского района. Просто люблю точность.
– Конечно, нет, уважаемый представитель «Потребнадзора».
– О-о, это что-то новенькое.
– Да нет, как раз старенькое. Надзирать и потреблять – это ваше призвание. Плащик-то на вас истинно финский. Сапожки шведские. Перчатки норвежские.
Лицо Кристины искажает брезгливая гримаса.
– Не перебарщивай.
– Ну я уже не помню, чьи перчатки… Но именно так мы и одеваем всяких там инспекторов-потребителей.
– Как будто кто-то неволит.
– Да-с, неволит! Жизнь и неволит! – восклицает Шустов, кривляясь.
Помпон на его шапке раскачивается из стороны в сторону, как огромный бубенец пестрого, оранжево-голубого цвета.
Действительно, как можно было надеть в столице иностранного государства, мирового лидера по выпуску кораблей, родины тхэквондо и непримиримо жестокого режиссера Ким Ки Дука такой дурацкий колпак. Он надел его даже раньше, еще в самолете. То есть еще раньше – в Пулкове. Да, в Пулкове он уже был в этой шапке. А может и нет, еще стеснялся, так, накинул капюшон финской куртки. А в Пулкове или все-таки в самолете, когда тот пролетал мимо Байкала, самого глубокого озера нашей планеты, и напялил колпак с бубенцом. Возможно, что-то его донимало. Храп соседей корейской национальности. Натянул колпак на уши. Но не уснул, а проснулся. Хотя мудрец называл пробуждением именно сны, а обычную реальность – сновидением. Этого мудреца Шустов держал в штате своей фирмы, он был сторожем складского помещения с товаром. Звали его Карлом. Так-то, по паспорту – Николаем Игнатьевичем. И бороды у него, как у Маркса, не было. И о Карле Великом он не заикался. Просто любил спать и видеть сны, а потом рассказывать. Это были целые сериалы. И кто-то сравнил их с «Ходячими мертвецами», сериалом про зомби и выживших, а там-то и был мальчик-герой Карл, породивший этот мем: «Карл!». Прозвище, как это и бывает, случайно, но крепко приклеилось. Разумеется, его надо было гнать в три шеи с работы, но как-то он прижился, нелепый, бледный, курносый пенсионер с лысиной. Карл.
– Карл, – бормочет Шустов, ухмыляясь.
– Чего? – спрашивает Кристина, снимая на смартфон служителей, сбивающих с сосен снег длинными палками.
Шустов молча наблюдает за работниками в синей униформе, в оранжевых касках. Один из них замечает иностранцев, что-то говорит напарнику, тот оглядывается, хмурится – и неожиданно улыбается, кивает. Кристина отрывается от съемки и тоже улыбается, машет рукой.