Отголоски тишины

– Вспомнил! Память не пропьешь, что бы ни говорили! Вспомнил! Ты ведь графа Варшавского, правда?

Я похолодел, только на этот раз уже не от холода. Полковник поднялся, подошел ко мне, глядя буквально в упор, а то и сквозь меня, пронизывая насквозь. Я медленно кивнул. Он чему-то обрадовался, потер руки, подошел к выходу и кого-то окрикнул. На зов прибежал корнет, тот который меня ранил, полковник что-то ему шепнул и тот убежал. Сам же вернулся к столу. Повернул стул на одной ножке, снова сел, положил ногу на ногу. Вопросительно кивнул.

– Ну, рассказывай, что ты здесь делаешь посреди ночи? Куда путь держишь?

Я продолжал молчать, лишь внимательно изучал свои ладони, которые так приятно согрелись возле жаркой печки. Рядом со мной на раскаленном железе плиты закипел чайник (а я и его не видел!), он начал громко булькать, подпрыгивал и грозился залить плиту кипятком. Полковник поднялся и подошел ко мне.

– Да ладно, хватит уже. Не то загоришься, пожар нам устроишь. Пошли к столу, чай пить будем.

Через мгновение на столе появились чашки с блюдцами и большая тарелка с ароматными еще теплыми булочками. Даже и не знаю, то ли они действительно материализовались из ничего, то ли мое восприятие так затормозилось. Оттого, что замерз, не иначе…

– Не стесняйся, все свое, все свежее!

Я что-то буркнул и впился зубами в булку. А я проголодался!

Полковник отпил из своей чашки и продолжил:

– Барина твоего я знаю. Пренеприятнейший тип! Были случаи, сталкивались. Последний раз совсем недавно, повздорили, помнится, на предмет продовольствия, кстати, тогда я тебя и приметил…

Может то заслуга тепла, может чая с булочками, а может это оттого, что что-то в этом человеке вызывало доверие и склоняло к откровенности, я все, вернее, почти все, ему рассказал…

– Так я и не сомневался! Женщина, конечно же, женщина! Ах, молодость, молодость. Амурные приключения. Да, и я когда-то таким был. Любил, знаешь ли, в окна к девицам лазить. К одной в особенности. Может, расскажу когда-нибудь, потом при случае, не сейчас только. Сейчас надо решать, что с тобой делать…

– Так отпустите меня! И все тут!

Ответить ему помешал все тот же корнет. Он вошел, быстрым шагом прошествовал до стола, поклонился резким кивком и выпалил:

– Простите, господин полковник, посыльный прибыл, вам депеша!

– Так давай, чего стоишь!

Он прочел и помрачнел.

– Грамоте обучен? – я кивнул. – Тогда держи вот, ознакомься!

Я взял бумагу и прочел.

Всеуважаемый господин полковник!

Безмерно сожалею, что имею надобность обратиться к Вам со своей просьбой и отвлечь Вас от столь благородного дела, как охранение границ Великой Российской Империи. Но уж очень срочное и безотлагательное дело побуждает меня так поступить.

Сей ночью, а ежели точнее, то несколькими часами ранее, из моего имения сбежал опаснейший преступник, мой крепостной, который уже не единожды пытался лишить меня жизни. Этой ночью ему почти удалось свершить свое черное дело. Еще немного и он бы убил меня, благо бдительная охрана, надежные люди, которых я всегда держу подле себя, помешали, спасли мне жизнь.

Он бежал, судя по всему, в восточном направлении и вполне вероятно может объявиться в пределах вашего расположения. Прошу Вас оказать содействие в поимке сего злоумышленника. Я лично обязуюсь покрыть все ваши затраты, как материального так и нематериального плана. Более того, обещаю щедрое вознаграждение каждому, кто выкажет особое рвение в этом благом деле.

Задержание сего опасного субъекта дело не только мое личное, это задача государственной важности, так как, при обыске его жилища были найдены бесспорные доказательства его измены не только мне, как его хозяину, но и улики кои можно трактовать как угрозу Короне.

Письмо того же содержания я незамедлительно направляю и в Екатеринослав его превосходительству генералу Васильковскому. Убежден, в ближайшее время Вы получите от него подтверждение моих слов в виде письменного распоряжения, но прошу не терять времени и приступить к поискам незамедлительно!

Уважающий Вас, граф Варшавский (подпись).

Понимая, что обречен и мой краткий побег пришел к плачевному финалу, я вернул полковнику письмо. Посмотрел на него и тихо спросил:

– И как вы намерены поступить?

– Так тут и думать не о чем, я человек военный, а генерал Васильковский не сможет отказать своему дальнему родственнику в такой безделице. Кроме того, ты же сам читал, тебя уже в государевы преступники определили. Так что к чему раздумья!

Я молчал, размышляя, насколько реально сбежать из лагеря до зубов вооруженных гусар.

– Хорошо все написано, по форме и правильно. Вот только я скорее первому встречному поверю, нежели графу. К тому же приказа, как такового, еще не поступало, – он широко улыбнулся. – Да не бойся. Попробую тебе помочь! Просто так, безо всякой на то причины, скажем, в память о моих юношеских похождениях. Да и не люблю я, когда из моих орлов если не палачей, то тюремщиков пытаются сделать.

Он подошел к столу и развернул карту.

– Корнет!

Тот стал рядом.

– Видишь этот лесок на юго-восток. Отсюда верст с десяток будет. Свезешь парнишку туда и сразу же обратно. Вопросы?

– Нет вопросов!

– Вот и хорошо, и там, намекни, чтоб меньше о нем болтали.

– Понятно, парня не видели…

– Именно, – полковник повернулся ко мне. – Ну, извини, все что могу. Мы тебя в той стороне искать не станем, но если уж кто другой найдет – пеняй на себя. Думаю, ты понимаешь, что тебе бежать надо, как можно быстрей и как можно дальше?

Я растерянно пробормотал слова благодарности и вслед за корнетом выскочил из шатра. Дождь уже прекратился, сплошная облачность поредела, с неба светила наполовину полная луна. Она озарила просыпающийся лагерь, пробудившихся лошадей. Тишину разорвал громкий звук горна. Начиналась облава на меня…

У опушки леса я спрыгнул с коня. Корнет отъехал немного, затем помахал рукой и что-то прокричал. Слов я не разобрал, их развеял ветер. Повторять он не стал, просто скрылся в темноте. Я же подошел к границе леса, остановился и задумался. До восхода солнца оставалось еще часа два, идти ночью не хотелось, и я решил потратить это время на сон. Хоть немного отдохнуть. Набраться сил, ведь идти мне еще и идти!

Ночевка на открытой местности выглядела не лучшей затеей, потому я выбрал место, где как казалось, кусты росли не слишком густо и с разбега впрыгнул в чащу. Приземлившись, с удовлетворением отметил, что не очень сильно и поранился. Присел, прижался спиной к ближайшему дереву и, успокоив себе народной мудростью «утро вечера мудренее», сразу же заснул.

Казалось, только закрылись глаза, только уснул, как в сонное сознание влетели громкие крики. Я еще не разобрал, что это, сон или уже нет, как получил сильный удар в челюсть. Во рту расползался солоноватый привкус крови.

– Так вот ты где! Недалеко же удрал. Это ж надо до такого додуматься, сбежал из подвала только для того чтобы перелезть через стену и прямо-таки под нею завалиться спать! А ну признавайся, где ключ взял? Отвечай, кто бежать помог?

– Хватить! Вести его к дубу, – послышался шипящий голос графа. – Нечего говорить. Все!

Не жалея сил на тумаки, охранник погнал меня вперед. Мы прошли через ворота, где я столкнулся с кузнецом. Его правый глаз полностью заплыл, левым он смотрел на меня с осуждением и сожалением одновременно. Я посмотрел на него, он отвел взгляд.

Вот как получилось. Подвел хорошего человека. Хотя почему, собственно, подвел? Я ведь действительно сбежал, ну не почудилось же все это мне?! Были ведь гусары и полковник был! Или не было? Было! Вот повязка на руке, бинт еще почти чистый – доктор перевязывал! На запястьях царапины – через кусты пробирался! И на ногах грязь кусками отваливается. Было! Вот только какой в этом смысл? Я все равно там, где и должен был быть. Похоже, судьбу не обмануть, то, что на роду написано, наново не переписать!

Я и не заметил, как меня поставили на колоду. На шею набросили веревку. Смотрю ввысь – надо мною густая крона старого дуба. Медленно покачивается она, словно великан укоризненно качает головой. Но за что он меня укоряет? Я ведь только…

А вон просто напротив окно Софии, а вот и она сама в открытое окошко смотрит. Почему-то захотелось так просто по-детски рассмеяться и помахать ей рукой, но не могу. Не могу смеяться, губы распухли и совсем не слушаются, махнул бы руками, но тоже не получается – связаны они, крепко связаны за спиной. А ее губы шевелятся, может, говорит что-то, а может, молится. Скорее всего, молится, беззвучно молится за душу невинно убиенного раба божьего…

Краем глаза замечаю как граф собственноручно, но не руками, а ногой, выбивает из-под меня колоду, я падаю, проваливаюсь в бездну. Только там вовсе неглубоко. Веревка тут же врезается в шею и больно давит, хочется кричать, но из передавленного горла вылетает лишь еле различимый хрип. Ноги дергаются, ищут опору. А там неподалеку София в окне, такая бледная она. Она уже ничего не говорит, она, как и я, падает, падает на пол, лишившись чувств. Свет в моих глазах меркнет, и я начинаю понимать, что еще одна жизнь, еще одна попытка потеряна и только из-за моей безмерной глупости. Какая жалость!

Глава тридцать шестая

– Занимательно, да? Я знаю, как закончилась еще одна моя жизнь!

– Короткие у тебя жизни!

– Точно! Я тоже заметил, но не только это. Вообще, создается такое впечатление, будто бы какая-то высшая сила делает все возможное, чтобы мы с ней не встречались, а когда вопреки ее стараньям нам удавалось увидеться, нас тут же наказывали. Похоже, нам, мне, хотели привить уменье ценить каждый день, каждый час, каждое мгновение, – он снова засмотрелся в окно, и тихим шепотом добавил: – Думаю, это получилось.

– А дальнейшие действия к чему-нибудь привели?

– Была еще одна попытка до того как Ирина погибла. Но там, не знаю даже как сказать, там все и вовсе непонятно. Конечно, я не мог полностью прожить свою прошлую жизнь, думаю, что это и вовсе невозможно. Тогда, еще в первый раз, в больнице, пребывая, что называется, в состоянии комы, мне удалось отследить целый год своей, той своей, жизни. А уже во второй, чуть более двух суток. Ирина что-то говорила о том, что не может держать меня в таком состоянии слишком долго, говорила о каких-то необратимых процессах в организме. Что даже с ума сойти можно, хотя не факт, что я уже не сошел! Что-то она рассказывала о каких-то методиках, позволяющих выявить интересующий меня промежуток, что-то о способах… – он замолчал, удивленно посмотрел на меня, осмотрел комнату и глуповато улыбнулся. – В последнее время я частенько теряю нить разговора. Не иначе как возрастное. Но не в этом дело. В тот, в последний раз, все было не так. Я еще и сам толком не понял, в чем суть происходящего, где смысл…

Я открыл глаза. Просто надо мною провисала панцирная сетка старой кровати. Нет, не подумай, я не на полу оказался, просто лежал на первом «этаже» двухъярусной кровати. Именно такие когда-то давно мы сами мастерили, в общежитии это было, во времена моей студенческой юности. Очень простая конструкция. Нижняя кровать оставалась без изменений, а вот у верхней переворачивались спинки, от чего та становилась выше. Полученную «перевернутую» кровать ставили на обычную и скрепляли всю конструкцию болтами. Ну, как-то так. Уверен, в наше время подобный опыт мало кому понадобится, разве что в качестве зарядки для ума.

Осматриваюсь. Вот это да, просто нет слов! Я ведь и вправду лежу на своей кровати в памятной (да не просто памятной, легендарной!) комнате номер двести двадцать пять. Все, как и тогда, в те далекие и такие противоречивые девяностые. Две двухэтажные кровати у стен напротив друг друга и еще одна, обычная, несколько в стороне. Старый, видавший многое шкаф просто поперек комнаты, он отделяет «спальню» от «столовой», на нем телевизор. Также старый, черно-белый, ламповый. Тяжеленный он, помню, как мы его тащили по лестнице! Но ведь для телевизора это не самый главный критерий, главное чтобы работал. С этим он прекрасно справлялся…

И вот я снова там. Снова тогда. Та же атмосфера, атмосфера юности, студенчества и чего-то еще, чего-то неуловимого, того, что осталось в те такие далекие времена.

Уже утро. Весна вступает в свои права. Окошко открыто. В него влетают веселые отблески пробудившегося солнца, через него же в комнату вплывают удивительные голоса птиц, частично заглушаемые шумом проезжающих мимо машин, слышны обрывки разговоров.

На этот раз мне не довелось теряться в догадках, размышлять, кто я, где я и что здесь делаю. Я точно знал – сегодня суббота, мои соседи по комнате еще прошлым вечером разъехались по домам, я же собираюсь уезжать сегодня, часов в двенадцать. Вон и сумка сложенная еще вечером лежит просто напротив двери. Сам положил, наверняка для того, чтобы не забыть.

Все готово. Мне же остается только заставить себя слезть с постели, перекусить тем, что удастся найти в шкафчиках и тумбочках, а там можно и выдвигаться.

Билета, конечно же, нет, мне на электричку. Да, ехать несколько часов, не слишком удобно, зато экономия. Я же сэкономлю еще больше. Иду в кассу, беру билет до ближайшего полустанка, а сам еду, куда мне нужно. Проверено – после первого рейда контролеров никому до меня дела уже не будет…

Вообще, не любил я тогда общественный транспорт, да, собственно, и сейчас не люблю. Но в большом городе, увы, выбор простой, если нет машины – садись в автобус. Пешая прогулка это скорее роскошь, нежели способ добраться куда-либо.

Вот и начался мой путь домой. Хватаю сумку, протискиваюсь в забитый пассажирами автобус. Толпа затягивает меня в средину салона, она же выносит перед зданием вокзала (хорошо хоть остановка конечная!). Первую часть осилил. Далее задача сложнее – требуется взять на абордаж переполненную электричку. В конце концов, и это удается. Со скрипом, сопровождаемым удивительно колоритной руганью пассажиров, двери закрылись, подергиваясь (трамбуя пассажиров перед следующей остановкой), электропоезд двинулся вперед.

Целых четыре остановки в черте города. Еду, стою, смотрю и удивляюсь, до чего же пластичен человек! Казалось, еще на центральном вокзале не было ни малейшей возможности втиснуть никого более. Но вот первая остановка и сразу десяток человек проталкиваются в наш вагон. Следующая – там еще больше и удивительное дело, кажется, еще и место остается.

Нет, я не возмущаюсь, это все терпимо. Жара только донимает, жара, сдобренная духотой и это притом, что еще даже не лето, весна за окнами мелькает, что же будет дальше!

Вот мучения заканчиваются – первый дачный поселок. Невзрачный полустанок, окруженный со всех сторон разных размеров и разной формы лоскутами земельных наделов. За ним еще полустаночек, далее еще. Все! Свершилось! Вагон наполовину пустой, воздуха полно, свежего, ароматного, без вредных примесей городской гари. Приятно пахнет травами, цветами и медом. Теперь можно расположиться удобнее, а при желании и вовсе вздремнуть. Да я, собственно, так и поступаю. Сон мне снится, красивый такой, цветной жаль только, проснувшись, я его не помню. Да и вспоминать не хочется, ведь рядом с окном проплывает, останавливаясь, родной вокзал. Я уже дома!

Выхожу в тамбур, оглядываюсь. Все как всегда, электричке еще целый час колесить по просторам родины, а из пассажиров в вагоне остались только двое, судя по внешности – студенты, любители экономить, как и я. Состав везет лишь воздух, как на это ни смотри. Меня же подобные вопросы не волнуют, рентабельность электропоездов, это головная боль руководства железной дороги. Я же приехал. Спрыгиваю с подножки на перрон и нехотя, через силу открываю глаза…

Все вернулось на круги своя. Кресло. Стол со сломанной ножкой. Ира держала меня за руку, считала удары сердца, умудряясь свободной рукой что-то записывать в блокнот, не устаю удивляться ее поразительной работоспособности и обширным познаниям, а еще уму. Надо же, какая она эрудированная… была…

– Ну, все? Давай, рассказывай! – она, словно ребенок в ожидании новой сказки, открыла рот, перевернула страничку тетради, приготовилась слушать.

Вот так закончилась последняя попытка. Буквально через пару дней Ирина погибла, и что делать дальше, я даже не представляю.

– Жаль!

– Да, ты прав, жаль, очень жаль! И даже не из-за того, что без нее я уже ничего не смогу сделать, просто молодая была. Практически ничего в жизни не успела, а уж сделать могла бы ой как много! Знаешь, в последнее время я по-другому смотрю на происходящее. Думаю, каждый человек приходит на эту землю для чего-то особенного, для чего-то, что приготовлено лично для него, так сказать у каждого есть своя задача, свое предназначение. У каждого свое, у каждого разное. И уходят из жизни лишь тогда, когда это предназначение исполнено.

– Если ты прав, то большая часть людей должна жить вечно. Да и вывод из твоих слов весьма сомнительный – ничего не делай и жизнь у тебя будет долгой. Что-то не сходится!

– Правда, не сходится. Но я уверен, это не столь и важно!

Глава тридцать седьмая

Ничего не изменилось, все осталось таким, каким виделось раньше. Можно подумать, что не месяцы прошли, а лишь несколько быстротечных мгновений канули в вечность. Та же статичность, то же полное отсутствие какой либо динамики. Постоянство во всем, или все-таки нет? Нет, это только на первый взгляд, если же приглядеться, а еще вдуматься…

Да, так и есть, это я не сразу разобрался. Не сориентировался. Не рассмотрел все как следует. На самом же деле многое изменилось, слишком многое.

Поле, которое в былые дни виделось мне бескрайним, на поверку оказалось небольшим лоскутком суши, практически правильной круглой формы не более пятисот метров в поперечнике. Вокруг него медленно текла широкая полноводная река. Вдоль ее берега, у самой кромки воды, живой стеной выстроились блестящие начищенными доспехами воины. Они внимательно смотрели на происходящее в центре образованного ними же круга, смотрели, не шевелились, кажется, даже не дышали.

В самом центре поляны два великана скрестили поднятые над головами большие двуручные мечи. Они пытались выявить, чьи руки сильнее, острия страшного оружия древности изредка и поочередно наклонялись то в одну, то в другую сторону. Отклонялись лишь на мгновение и тут же выравнивались – силы у обоих воинов равны.

Я смотрел, воины смотрели. Я ждал, они также ждали. Время шло…

Это продолжалось долго, думаю, слишком долго. Наблюдать сверху надоело, скучно, оттого совершенно неинтересно. К тому же мой пернатый приятель стервятник куда-то запропастился, жаль, все-таки с ним немного веселее. Хотя, если вдуматься, вредный он, кусачий, царапающийся…

Неважно, думай, не думай, он птица вольная, ни мне, ни кому другому не подчиняется.

Все это ладно, но надо бы что-то поменять, найти хоть какое-нибудь развлечение. Недолго думая я решил развлекать себя сам. Спустился ниже. Для начала на высоту копья ближайшего от меня воина, высокого худощавого парня, закованного в полированные стальные латы. Стоял он, застыл, как изваяние, лишь глаза жили, наблюдая за поединком. Меня он не увидел, что не могло не порадовать, потому убедившись, что никому до меня дела нет, я и вовсе спустился на землю. Решил пройтись, размять ноги. Хоть плохонькое, но развлечение. Интересно же побродить среди толпы вооруженных людей, осознавая, что никто тебя не видит. Повертеть головой, имея возможность увидеть все, что только тебя интересует, не бояться, что какой-либо вояка испытает мечом твою черепушку на прочность…

Тишина, к которой я уже почти привык, взорвалась громким звоном. То великанам надоело развлекаться, пытаясь передавить меч противника, и они перешли к настоящему поединку. Сильный звук, который пробудил мой слух, был первым ударом скрестившихся мечей.

Вместе с шумом боя в мое сознание пробились и множество других самых разнообразных звуков. Особенно громко звучали крики зрителей. Надоело им безмолвствовать. Позволили они вылиться застывшей своей эмоциональности. Казалось, наблюдая за поединком своих лидеров, они тут же позабыли, кто и против кого воюет. Они, которые еще тогда, в самом начале сражения представляли собой две армады, стоявшие напротив друг друга, были готовы по мановению руки, по приказу своих военачальников ворваться в строй противника, рубить, колоть, бить, грызть врага, сейчас смешались. Превратились в толпу болельщиков, которые криками и жестами пытались подбодрить именно своего бойца, при этом одобрительно вскрикивали, приветствуя удачный выпад противника.

Несмотря на то, что воины обеих армий выглядели практически одинаково, одинаково одеты (если одеждой можно считать те килограммы железа, которые защищали их от стрел и мечей), говорили на языках, которые были мне одинаково незнакомы, я различал их. Вот неподалеку двое, стояли они рядом, но это не мешало им что-то громко кричать друг другу. Я точно знал, в этой войне они враги, это легко заметить даже по интонациям речи. Достаточно просто прислушаться. Тот, который повыше ростом, его слова, кажутся собранными из одних согласных, а у другого словно не речь человека, а птичья трель. Наверняка они и сами друг друга не понимали, но громко смеялись и дружно вскрикивали при каждом замахе полированной стали. Кричали, аплодировали, обнимались. Странная картина, словно непримиримые болельщики двух футбольных клубов после игры встретились в баре и вместо того чтобы драться выпивают за команду соперников. Разве такое возможно?!

Далее стало еще интересней. Надоело невольным зрителям наблюдать за поединком, некоторые воины, те, которые стояли ближе к реке, снимали броню и с видимым удовольствием ныряли в глубокую воду. Их, предпочитающих водные процедуры битве, с каждой минутой становилось больше. Со временем крики стали глуше, а позже и вовсе затихли. Теперь тишину нарушали лишь звонкие удары мечей, да лязг доспехов дерущихся.

Я с удивлением заметил, что листва на деревьях пожелтела, а скоро и вовсе опала. Небо затянули облака, скрыли небосвод густой пеленой. Все чаще удары мечей сопровождались раскатами грома, дополнял их грохот осенней грозы. Полил дождь, который совсем уж неожиданно превратился в белый и пушистый снег.

Одновременно с падением первых снежинок в битве пролилась первая кровь. Оба меча разом достигли цели и из-под наплечников обоих воинов потекли тоненькие кровавые ручейки.

С первыми каплями крови, оросившими свежий снег, обе армии начали строиться, но все перепутали. По-моему они уже и сами не помнили, кто с кем и за что воюет, забыли, кому в каком войске положено находиться. Оба знаменосца обеих армий оказались рядом и начали, ссорясь, разбираться, кто и с каким флагом должен стоять на этом месте. Словесная перепалка грозила перерасти в потасовку…

Тем временем двое сражающихся одновременно опустили мечи и презрительно взглянули на свои раны. Синхронно подняли головы и громко в унисон захохотали. Мечи снова взмыли ввысь, поединок возобновился с новой силой.

Снегопад все продолжался да он и не планировал останавливаться. Непогода только усиливалась. В размеренный полет снежинок вмешался ветер. Разыгравшаяся метель принялась развлекаться снегом, наметая сугробы. Росли они, перемещались, планомерно сдвигаясь к центру полянки. Оба великана уже стояли засыпанные снегом по пояс, но и не думали прекращать бой.

Тут я подумал и удивился: «Ведь уже лето прошло, за ним и осень миновала, вот уже зима на пороге, а почему солнце так ни разу не закатилось за горизонт? Непорядок!».

Снегопад иссяк. Небо мгновенно прояснилось. Солнце, которое, как и раньше сияло в зените, быстро покатилось к линии горизонта. Вот странность! Полгода был полдень, а тут несколько секунд и сразу ночь?

Дневное светило спешило к горизонту с такой скоростью, что, казалось, падало. Секунда и от него не осталось ни следа. Стоило последнему лучику погаснуть, неведомо откуда в зените, в том самом месте, где долгое время светило солнце, вспыхнула луна. Полная, яркая, лишь немного уступавшая в яркости закатившемуся солнцу.

Никто кроме меня не обратил внимания на природные метаморфозы. Не было никому до них дела. Великаны продолжали сражаться, их ноги, утопающие в сугробах, будто вросли в землю. Стояли они недвижимо, только руки скучно и монотонно, поочередно, то поднимались вверх, дабы нанести удар, то опускались, парируя выпад противника. Прочие воины давно уже окончательно утратили интерес ко всему происходящему. Их не интересовала более битва, их уже ничто не интересовало, они просто стояли, засыпанные снегом, и ничего вокруг себя не видели.

Я также заскучал. Исключительно для того, чтобы хоть чем-то себя развлечь, подпрыгнул на верхушке сугроба, подлетел почти на метр, а потом почему-то упал, окунулся с головой в холодный, рыхлый и очень глубокий снег. Наверное, я бы погружался так до бесконечности, но тут очнулся трезвый рационализм, и все расставил на свои места. Он напомнил мне о том, кто здесь главный (сон, он ведь мой!). Падение замедлилось и прекратилось, правда, пришлось долго еще напрягаться, карабкаясь наверх. Нет, я не жалуюсь, это хоть какое-то разнообразие…