скачать книгу бесплатно
Возница вздрогнул и что-то сказал, скорее, прокричал, сильно, надрывно, с болью, а затем аккуратно прикрыл дверь. Его голова склонилась, плечи опустились…
Я, заинтригованный, ожидал продолжения. Оно же не заставило себя ждать. Привратник вернулся в сопровождении высокого мужчины, одетого в длинные черные одежды. Ряса? Конечно, да просто вне всяких сомнений! Ведь строение это – монастырь!
Мужчина вышел за ворота, приблизился к карете, заглянул внутрь, застыл, будто сраженный молнией. Поднял взгляд вверх. Некоторое время он стоял, глядя в небо, словно ждал сверху подсказки. Небо молчало. Я также молчал. Ничего не менялось, лишь время продолжало свой неумолимый бег. Вот он принял решение, обреченно кивнул, призывно махнул рукой и неторопливо направился во двор. Следом за ним поковылял и привратник, предварительно вытащив из кареты большой темный сверток. Что-то нашептывало мне, что этот сверток и есть тот, чье бледное лицо я видел несколькими минутами ранее. Грустная подсказка…
Возница остался стоять у кареты, но стоял он лишь минуту. Как только монах со стариком скрылись в глубине двора, он медленно опустился на землю, сел, голова безвольно запрокинулась, капюшон сполз и на плечи упал водопад длинных густых каштанового цвета волос…
Я открыл глаза и стер с лица холодный пот. Нет, но это уже слишком! Надо что-то менять. После таких сновидений вся подушка мокрая. К тому же рука болит. Встал, одернул занавеску – вот это да, плечо расцарапано, наволочка в крови! Ладно, такую мелочь как лишенные разнообразия сны еще можно понять, ведь о чем думаешь, то и снится, но кровь, она-то настоящая! Благо рана неглубокая, да и затянулась уже.
– Ты уже проснулся? – мама зовет завтракать. – Вставай соня! Ой, что случилось?
– Даже и не знаю, скорее всего, родинку какую-то зацепил во сне. У меня их много…
Мама с сомнением посмотрела на меня, печально покачала головой и вздохнула:
– Пошли уже, завтрак стынет!
Пока я безо всякого энтузиазма ковырял вилкой котлету, которая, на мой взгляд, была слишком большой для завтрака, мама отвернулась к окну и отстраненно смотрела во двор. Я не выдержал:
– Мам, да не сердись ты! Хочешь, я сам наволочку постираю?
– Да причем здесь наволочка! Я за тебя беспокоюсь, видела я твой шрам, никакая это не родинка!
– Но…
– Не перебивай старших и не учись врать. Я же вижу, снова это повторилось.
– Что «это»? Что повторилось?
Мама с нежностью и грустью во взгляде посмотрела на меня. Печаль в ее глазах заставила меня позабыть о завтраке. Я всмотрелся в мамины глаза, она печально покачала головой и отвела взгляд. Снова посмотрела на меня, но теперь место печали заняло сомнения, она хотела что-то рассказать, вот только не решалась. Вряд ли стоило торопить ее, не тот это случай, тут надо просто подождать.
Время шло. Она мысленно боролась сама с собой, я молчал и не отводил взгляд. Вот она приняла решение. Грустно улыбнулась:
– Конечно же, ты не помнишь, маленьким был еще… тогда. Даже не знаю, как тебе рассказать… Если коротко, то было у тебя уже подобное, просыпался утром весь в порезах, постель в крови и рассказывал такое, во что никто не хотел верить… скажи правду, вот что произошло?
– Ничего особенного. Просто спал. Кажется, что-то снилось, – я попытался изобразить задумчивость и одновременно беззаботность. – Снилось, будто летал. Птицы какие-то были. Большие. Кажется, одна из них меня поцарапала. Но ведь это только сон!
Мамино лицо помрачнело сильнее.
– Может и сон, но… было тебе тогда годика четыре. Так вот, однажды утром захожу к тебе в комнату, а ты лежишь в постели весь в крови. Чуть не все тело в ссадинах, а ты молчишь, только улыбаешься, странно так. Весело и в то же время грустно. Как мы тогда перепугались! В то время мы не здесь жили, а в доме родителей твоего отца. Как раз свекровь зашла, а я тебя на руках держу сама в крови, ты в крови. Что она себе надумала, да и что ей было думать?! А что было потом! Даже вспоминать не хочу. Мы чуть не месяц практически не спали. Друг другу не верили, всю ночь возле твоей кровати сидели я, отец и бабушка Вера. Некоторое время все было спокойно, как вдруг своими глазами увидели – у тебя на руке порез сам собой появляется! Ужас… пригласили батюшку, бабушка настояла. Знаешь, помогло. Порезы затянулись, а новые не появлялись. Скоро и шрамы рассосались, словно сами собой, будто и не было их вовсе. А после и боль воспоминаний приутихла.
– Мам, а что я тогда рассказывал?
– То же что и сейчас, отшучивался. Ты всегда таким был. А иногда что-то о войнах, о монастырях каких-то. Я тогда еще отцу запретила при тебе книги вслух читать. Ты ведь знаешь, его ничего кроме как про войну да кражи с убийствами и не интересует.
Может, расшалилось воображение, может, я действительно вспомнил, будто бы я, тот самый, что и сейчас, но маленький еще, иду в школу. Дорога ведет меня мимо старой мельницы. Мне остается пройти всего полсотни метров, миновать ее, но я останавливаюсь. Любуюсь. Вот оно! Никакой мельницы нет, впереди, пышущее величием сооружение, окруженное высокой стеной. Утро. Торжественную тишину нарушают только птичьи напевы, но вот замолкают и они. В наступившее безмолвие врывается новый звук, мощный и возвышенный – торжественно звучат колокола. Это продолжается лишь минуту не более, видение растворяется и только угасающие отголоски бронзового перезвона еще долго висят во влажном утреннем воздухе. Медленно растворяются в утренней безмятежности.
Было или не было, не знаю, да и никто того не знает…
Мама ушла на работу, оставив меня скучать в одиночестве. Это весьма благоприятствовало тому, на чем настаивало мое сознание. Оно хотело заняться тем, что было наиболее полезным в моей ситуации – всего лишь остановиться, сесть и хорошенько поразмыслить.
За те два часа, которые я просидел в кресле, практически не двигаясь, я добился одного – затекли ноги. Не перестаю удивляться, почему, когда пытаешься думать о чем-то конкретном, в голову лезет что угодно, кроме того что нужно?
Поднявшись, я чуть было не упал, пришлось вспомнить о том, что полезно в любое время суток, об утренней гимнастике. Размялся, ожил, даже мрачность мысли и та ушла, ведь был все-таки результат от моего мозгового штурма, точно был. Я пришел к логичному выводу – нужно хоть что-нибудь узнать о нашей старой мельнице, а еще лучше, о самом монастыре. Все-таки знания никогда лишними не бывают, хотя и польза от них частенько сомнительна.
Глава девятая
– Ну, здравствуй, здравствуй внучек! Совсем меня старого забыл. Чего глаза прячешь? Вижу, еще не весь стыд растерял. Осталось немножко. А коль осталось, так проходи, нечего мне забор подпирать, он еще и сам неплохо держится!
Это ж только представить – целых два года не видел деда! Ладно бы слишком занят был, или, к примеру, свободного времени кот наплакал. Так нет же! Как-то все не мог собраться, решиться, прийти. Месяц не мог, год не мог, еще один, вот и накопилось.
Дед же за все это время совершенно не изменился. Разве что чуть-чуть потолстел. Хотя, худым я его вообще не представляю. Худоба ему не к лицу. Никоим образом. Это именно тот случай, когда хорошего человека должно быть много, а дед на самом деле хороший человек. Даже очень хороший, а раз так, то его должно быть как можно больше.
Добрый он, веселый, жизнерадостный! Оптимист до мозга костей. Хотя нет, не так, сказать, что он оптимист это все равно, что просто промолчать. Он на порядок оптимистичнее любого оптимиста. Вот просто во всем, что только произойдет, он тут же найдет позитив. Да и просто он человек с чувством юмора, любит байки травить, анекдоты рассказывать. Приврать любитель, не без этого. Но приврать не с корыстной целью, ни в коем случае, а исключительно для пущей веселости!
Сколько я его помню, он никогда ни с кем не ссорился, наоборот, вот только впервые увидит человека, все сделает лишь бы с ним подружиться. Хотя был один случай, то самое исключение, которое и подтверждает правило. Сосед, вот оно, это исключение.
Лично я точно не знаю, но почти уверен, что они были знакомы всю жизнь. И всю жизнь дружили. Долгие годы друзьями были, самыми что ни на есть закадычными. Чуть что помочь кому нужно, так они завсегда. И по работе и по хозяйству. Дедушка в те времена в колхозе трудился и, бывало, то мешочек зерна, то соломки привезет, ну, конечно же, с соседом поделиться не забывает. Всегда так было, но вот однажды, не знаю по какому поводу, да пожалуй, они и сами уже не вспомнят, разругались старые друзья. Наверняка, как и большинство крупных ссор – из-за какой-то мелочи. И стали они с той поры врагами, такими же заклятыми, какими до того были друзьями. Столкнутся, бывало, на улице, так сразу тот, кто первым другого заметит, шасть в переулок и ходу, только бы не здороваться. Там уже переулками, тропинками, а где и огородами…
О чем это я? Ах да, касательно деда. Помнится, я еще в школу ходил, давно это было, весна только вступала в свои права, да что там «только», пару дней как снег сошел. Возвращаюсь я со школы, иду мимо дедушкиного двора. Подхожу, а там, ну просто митинг начался. Выступает, конечно же, дед. Сам лукаво улыбается, люди же искренне смеются. Веселье, одним словом! Как после оказалось, один из соседей похвастался, что уже успел картофель посадить. Так мой дед не растерялся, спускается он в погреб, картошки набрал, такой, чтоб крупнее (да мелкой у него никогда и не было!). Взял мешок, лопату и быстро на огород. Выкопал ямку, картошки набросал и ждет. Тут сосед, тот, который на картофельную тему разговор начал, идет по переулку. Дед тут-таки нацепил серьезную мину на лицо, разрывает землю, достает клубни один за другим, разглядывает внимательно так и приговаривает: «Что-то рановато в этом году картошечка уродилась. Крупная вся, да еще много так, вот даже не представляю, куда девать столько! Не иначе как погреб углублять придется…»
В этом весь мой дед! Такой вот он. Добрый, смешливый, находчивый и до чего же приятно стоять перед ним, видеть, как он укоризненно головой покачивает, а глаза улыбаются, видно ведь, невооруженным глазом видно – радуется он!
Пока я перебирал воспоминания да разглядывал окрестности, узнавая знакомые с детства вещи, дедушка на скорую руку накрывал на стол. Как и должно было быть, главенствующее место в аппетитном натюрморте занял высокий графин. Сосуд из толстого стекла, заполненный жидкостью подозрительного желто-зеленого цвета.
– Хоть попробуешь, натур продукт, так сказать! Свое производство, собственное. Вот зашел бы месяцем ранее, испробовал бы коричневую настойку, то на шиповнике, а сегодня у меня в меню иной напиток, вот он, на зверобое…
Сколько его помню, любил дед пригубить чего-нибудь, что покрепче. Не то чтобы слишком злоупотреблял, просто не отказывал себе в удовольствии. Выпивал частенько, не признавал мелкой посуды, при этом никогда не допивался до того, чтобы потерять человеческий облик. Да, на счет посуды, это он сегодня на стол стопочки поставил, это я пришел, а был бы, кто опытнее в этом деле, стояли бы у графина проверенные временем «граненные». При всем при этом дед на здоровье никогда не жаловался. Помню, года три назад он впервые в жизни в больницу попал, там регистратура, его оформлять, так нет, не могут, оказалось, на него за всю его жизнь даже карточку не завели…
Да, здорово все-таки снова оказаться у деда в гостях! Проведать, погостить, поговорить, просто воочию убедиться в том, что у него все хорошо. Но, если совсем честно, была у меня другая причина, побудившая вспомнить о старике, другая цель имелась, сознаюсь, корыстная. Дело в том, что дед всегда отличался пристрастием к истории, в особенности истории родных мест. Может и странное увлечение для человека чье образование ограничивалось четырьмя классами сельской школы, но деда не прельщали лавры великих историков. Его интересовали не столько факты, сколько рассказы, легенды, а то и вовсе сказки, но не все так условно и эфемерно, было у него и небольшое документальное подспорье. Весьма скромное собрание разнообразных документов исторических и не только. Правда, основу коллекции составляли всевозможные квитанции да извещения, которые датами охватывали весь прошлый век (еще бы, ведь за всю жизнь дед не выбросил ни единого корешка, ни единой бумаги с подписью!). Это, конечно же, макулатура, но средь абсолютно бесполезных пожелтевших от времени листов можно было отыскать и действительно интересные экспонаты: карты, старые письма, векселя, да и просто массу любопытных документов. Собственно, я и подумал, у кого еще смогу разжиться информацией о старом монастыре…
Конечно, деду совсем не хочется вспоминать историю, особенно учитывая то, что он впервые за последние годы видит любимого внука, кроме того не следует забывать и о накрытом столе. Да и просто, о чем это я, какая история, совесть надо иметь! Хоть какую-нибудь. Потому я принялся развлекать деда рассказами о том, как жил, что делал на протяжении последних нескольких лет.
Лишь в тот момент, когда через узкое горлышко графина можно было достаточно отчетливо рассмотреть дно, я решил, что пора переходить к делу. Лучшего момента и не дождешься. Уж я-то деда знаю! Еще с раннего детства я неоднократно убеждался – когда дед немного подвыпивший, у него можно выпросить все что угодно. Хотя, он и без того последнее отдаст…
– Дедуль, помню, у тебя архивчик имелся. Вопрос у меня, а нет ли в нем чего-нибудь этакого. Как бы тебе сказать… одним словом, меня интересует монастырь, который был на месте старой сельхозтехники.
Дед авторитетно кивнул, тяжело поднялся со скамейки и неуверенной походкой направился в дом. Минутой позже вернулся, держа в руке увесистый металлический ящичек, окрашенный в ярко-красный цвет, с удерживающим крышку маленьким навесным замочком. Вот и свершилось! Я получил доступ к сейфу. Так дед называл свой ящик. Ключ от замка он всегда носил с собой на цепочке от часов. И вовсе неважно, что этот сейф можно было открыть любой отверткой – дед считал его секретным и очень надежным.
Одна за другой из ящичка вынуты стопки бумаг, разложены на столе. Что тут скажешь, а у деда в хранилище порядок и систематизация! Большая часть документов расфасованы с полиэтиленовые пакеты, письма в конвертах сложены и обвязаны тесемками в пачки. Листы большего формата аккуратно разложены по картонным папкам, озаглавленным казенным и безликим «Дело №».
Лишь когда из сейфа были вытряхнуты последние квитанции, застрявшие под угольником, призванным укрепить стык дна и стенки, я осознал свою ошибку, но было уже поздно. Дед подровнял стопки бумаг на столе и принялся пространно рассказывать историю каждого документа, который попадался ему на глаза. В рассказе он коснулся и продразверстки, и коллективизации. С малопонятной современному человеку гордостью показал мне первую квитанция за электроэнергию. С удивительной теплотой процитировал несколько писем, которые когда-то давно писала ему будущая жена, моя бабушка. Вкратце охарактеризовал газеты прошлого (попались под руку вырезки из «Правды»)…
Несколько раз я пытался вернуть разговор в желаемое русло, но, в конце концов, смирился. Тут ничего не поделать, если дед оседлал любимого конька, его на землю не спустить, остается только ждать.
А он таки постарел! Нет, правда! И дело вовсе не в морщинках, множество из которых добавились за последние годы. И не в том, что левая рука, по всему видно, ведет себя все непослушнее. Ярким сигналом о возрасте стало то, что деда хватило лишь на полчаса. Не иначе как годы берут свое. А ведь раньше он мог часами говорить, рассказывать, не пропуская ни единого корешка, ни единой квитанции!
Я дождался паузы и тут же поспешил вставить слово:
– Дедуля, так у тебя есть что-нибудь о нашем монастыре?
Дед задумался.
– Это о том, который Святого Василия? Да нет, откуда? Самое ранее из того что у меня имеется – вот это фото. Это одна из первых фотографий мельницы, которую на его месте соорудили. Да еще и не факт что монастырь вообще существовал…
– А я-то думал…
– Не знаю, зачем оно тебе, но надо, значит надо. Я думаю так, если хочешь что-нибудь узнать из прошлого, дорога тебе одна – в архив. Кстати там моя старая знакомая заведует. Договорюсь, поможет. А еще, вдобавок к архиву, загляни-ка ты в церковь к отцу Алексию, все-таки монастыри, это по церковной части, может, чем и поможет.
Занимательная деталь. На столике передо мной лежала фотография. Ничего сверхъестественного, обычное черно-белое фото, или наклеенное на картон, или на нем отпечатанное. Несмотря на то, что в то время когда она была сделана о цветной фотопечати и не помышляли, выглядело фото очень даже впечатляюще. На переднем плане высокое с современную пятиэтажку строение. Узкие окна были бы к месту в башне какого-нибудь оборонительного комплекса, а вовсе не в мельнице. Правее низкая пристройка, не иначе как контора. Чуть одаль ровный ряд приземистых гаражей. Хотя для чего в то время гаражи, конюшни это, не иначе. Точно конюшни! Ворота одной из них приоткрыты и, кажется, сквозь щель протиснулась длинная лошадиная голова. Еще дальше за сараями да амбарами, высокая и, конечно же, каменная стена. То ли недостроенная она, то ли полуразрушенная…
Красиво, но больше всего меня заинтересовало не это. Не лучшее время выбрал фотограф для снимка. Погода портилась. С запада приближалась огромная, черная туча, в момент съемки она расползлась на полнеба и занимала чуть не всю верхнюю часть картонки. Очертания облака показались мне подозрительно знакомыми. Я присмотрелся внимательнее и еле удержался, чтобы не забросить фото подальше от себя. Снова! Призрачные очертания темного облака слились в темную громаду монастыря, высокого величественного строения, окруженного надежной стеной, увенчанного куполом с крестом, того самого, из моих видений.
– Дедуль, можно твои очки на секунду?
– Держи, хотя так и подмывает сказать, что в твоем возрасте пора бы и свои глаза иметь! Но, нет, промолчу я…
Держа линзу у самого снимка, я рассматривал изображение. При увеличении облако снова стало облаком, даже странно, что оно мне напоминало здание. Зато небольшое пятнышко в нижней части фотографии обрело форму и стало похожим на высокого человека, одетого в длинные черные одеяния. Не понять что это, плащ, а может ряса? Не понять, не разобрать. Но это точно человек, высокий он, статный, просто как тот, который выходил к карете, то ли приснившейся мне, то ли придуманной мною…
А может все гораздо проще и это дедушкина настойка шалит? То облака в монастыри превращаются, то типы подозрительные на фото проявляются! Может, все может…
Глава десятая
На этом письмо с темой «Вагон №2» обрывалось. Я отодвинулся от монитора, энергично потянулся, не только слыша, но и чувствуя хруст уставших от длительного сидения суставов. Удивленно посмотрел на часы, подавил пробивающийся зевок, вот это да – стрелки показывали десять минут восьмого! Что-то я увлекся. Не успел вернуться из командировки и в первый же день переработал лишних два часа. Да ладно бы действительно работал! Так, бездельничал. Выбросил на свалку потерянного времени еще несколько безвозвратно утраченных часов.
Беспристрастный циферблат напомнил не только об этом – жутко захотелось есть. А еще спать. Что особенно обидно, так сразу и не поймешь чего больше. Но, думай не думай, вывод напрашивается один – надо собирать вещи и бегом бежать домой!
Может, это оттого, что я действительно устал, а может, просто обленился, но готовить не было никакого желания. Решил ограничиться кофе и парой бутербродов. Бутерброд он не еда, но что делать! Правильно, не отвлекаться…
Короткая пробежка от офиса до дома, подъем без лифта на пятый этаж плюс чашка крепкого черного кофе. Пробуждающий коктейль! Смесь спорта и кофеина окончательно отогнала сонливость. Несколько бутербродов задавили желание поесть. В пустоте, что образовалась вследствие отсутствия всяческих желаний, как-то совсем уже некстати вспыхнула искорка рабочего энтузиазма. Именно так, дожевывая последний ломоть хлеба с аппетитными кусочками колбаски, я вдруг вспомнил о бумагах, которые привез из командировки и за весь день так и не удосужился разобрать. Конечно, большую их часть надлежало просто выбросить, но пару-тройку документов можно и оставить. «А что, бумагу перекладывать это тебе не камни ворочать, – подумал я. – Разберу их просто сейчас, не откладывая никуда, ни в какой ящик».
Подумал, решил и сделал. Извлек из «дипломата» довольно пухлую папку, развязал запутавшуюся тесемку, вывернул ее содержимое на пол. Сел на ковер. Разложил листики. Присмотрелся. Удивился. Непроизвольно пожал плечами. Оказалось, поток странных посланий не иссяк, как минимум, на сегодня. Перемешанные с договорами, копиями уставов, распечатками чертежей, спецификаций и просто черновиками, на помнившем лучшие времена ковре лежали несколько листов с текстом, написанным не моей рукой, а с ними ксерокопия какого-то древнего письма. Занимательный документ. Текст написан выцветшими чернилами, витиеватым почерком, щедро сдобренным всевозможными завитушками. Поверх красивых, но малопонятных букв виднелось множество свежих пометок карандашом, не иначе как для более легкого восприятия. Похоже, для меня старался… кто-то…
21 (затерто, карандашом выведено «июля») года 1(641)
Милостивый государь наш, архимандрит Илларион!
Брат мой в вере! Прежде всего, должен смиренно просить прощения за то, что имею насущную необходимость беспокоить Вас. Беспокоить, невзирая на то, что в последнее время Вас мало занимают наши земные дела. Все понимаю я, но все-таки прошу Вас прочесть мое послание и лишь после судить, стоит ли оно Вашего внимания.
Я же просто убежден – стоит! Дело даже не в том, что я попал в затруднительную ситуацию, тут что-то намного большее. Нечто, что страшит и подавляет меня.
Обстоятельства сложились так, что я призван вызволять из дьявольского (простите за использованное слово, но Бог свидетель, так оно и есть!) плена брата нашего Евлампия. Уверен, за истекшее время Вы не забыли имени этого святого человека, который будучи анахоретом более десяти лет, узрел знамение. Того самого, который основал монастырь на пустоши в месте слияния реки Грузской с полноводным потоком Черного Ташлыка.
Имею смелость напомнить Вам, что года двадцать первого именно Вы освятили новостройку и имели долгий разговор с братом нашим. В дальнейших же беседах Вы часто вспоминали его по имени и неоднократно выказывали намерение навестить его.
Поверьте мне, еще год тому назад дела у братьев шли очень хорошо. Наверное, правильным будет сказать, что монастырь святого Василия был одной из лучших, если не самой лучшей среди обителей божьих всей центральной Малороссии.
Да, именно так выглядел дом Господа нашего еще меньше года тому назад, но ныне все кардинально изменилось. В сей самый час, я нахожусь в упомянутой мною обители, и поверьте мне, вовсе не в том качестве желанного гостя, в котором я бывал в другие времена. В сей час призвали меня вовсе не для того чтобы усладить мои очи видением величия храма Божьего.
Три дня тому назад поздним вечером у дверей моей скромной усадьбы спешился всадник. Уставший, он еле стоял на ногах, его ряса насквозь пропиталась грязью, с коня клочьями слетала пена. Конечно же, я не мог не предложить ему пройти в дом, переодеться и отдохнуть, но он и слушать меня не хотел. Просто вручил мне письмо, вскочил в седло и был таков.
Самого послания при себе не имею, но я весьма точно помню его содержание. Подписано оно было братом Нестором, как я теперь узнал, весьма и весьма достойным человеком. В тексте было лишь несколько строк – брат настойчиво просил приехать, поясняя это тем, что отец Евлампий «не в себе».
Думаю, Вы поймете меня. Я не придал этому, согласитесь, странному и непонятному известию должного значения и не выехал сразу по прочтении. Да, собственно, я уверен, моя неспешность не могла быть причиной ухудшения ситуации. Ведь хуже уже и быть не может…
Как бы там ни было, сегодняшним утром прибыл я в монастырь святого Василия, где застал отца Евлампия в плачевном состоянии. Как мне позже пояснили, за минувшие несколько дней ему стало хуже. Его богохульные речи вынудили старших братьев, дабы избежать пагубного влияния на молодежь, изолировать его в темной келье, запереть глубоко в подземелье.
Озадаченный тем, что произошло, я тут же направился во тьму подвальных помещений в надежде, если не разобраться во всем, так хоть поговорить с нашим собратом, но в тот момент мне и этого не удалось. Дело в том, что лишь только мы спустились в подвал (сопровождал меня брат Нестор), мы почувствовали сильный запах гари. Уже ворвавшись в келью, увидели – там бушевало пламя. Представьте мое состояние, когда я понял что горит молитвенник, единственное что позволили Евлампию взять с собой! Несколько толстых свечей были ним растоплены, книга густо залита воском. Она неестественно ярко пылала, озаряя тесное помещение. Сам же настоятель лежал распластанный на полу и хриплым голосом выкрикивал слова на неизвестном мне языке. Могу поклясться, что с каждым словом, с каждым звуком его голоса, пламя, в котором сгорали страницы, покрытые святыми письменами, разгоралось все ярче, дым становился все гуще!
Вынужден сознаться, лишь услышав голос Евлампия, я застыл, мною овладело оцепенение. Я замер, стоя просто посредине помещения и не мог заставить себя пошевелиться. Если бы не брат Нестор, который так своевременно своими руками вынес из кельи объятую огнем книгу и сбил пламя, которое уже пожирало мою рясу, даже не знаю, смог ли я написать эти строки. Увидел бы солнечный свет, вдохнул ли свежего воздуха!
Как только в келье стало темно, настоятель замолчал. Оцепенение покинуло меня, и я подошел к распластанному телу. На все попытки заговорить он не реагировал. Когда же вернулся брат Нестор, держа в руках зажженную свечу, а я коснулся локтя отца Евлампия, тот поднял голову и взглянул на меня. Боюсь не скоро я смогу забыть этот взгляд. В его глазах не было ничего человеческого, скорее то были горящие глаза бешеного волка, нежели человека. Не зная, что делать дальше, я поднял руку, коснулся своего креста, снял его, поднес руку с распятьем к лицу, тому, которое некогда было лицом человека. Кажется, огонек в его глазах вспыхнул еще ярче, он вдруг напрягся, казалось, еще мгновение и набросится на меня, но нет, только грозно зарычал и отскочил в дальний угол.
Согласитесь, для первого раза было достаточно. Поддерживаемый братом Нестором, я вышел из кельи, поднялся по ступеням в холл, выбрался во двор и с таким наслаждением ощутил дуновение легкого летнего ветерка.
Лишь отдышавшись, я решил незамедлительно побеспокоить Вас и смиренно попросить о помощи. Это письмо я тотчас отправляю к Вам с лучшим нашим наездником и умоляю Вас, даже если не сможете приехать лично так хоть письмом передайте свое благословление и подскажите, посоветуйте, как нам поступить…
Глава одиннадцатая
Такое вот письмо. Дважды я его перечитал, а затем перевернул листик. На обратной его стороне, мелким неразборчивым почерком начинаясь с трех точек, было написано:
… На этом письмо не заканчивалось. Канули в вечность два-три абзаца, не пощадило их пламя. Трудно было не заметить, что письмо побывало в огне, как минимум, в непосредственной близости от него. Очень уж красноречиво на это указывало состояние бумаги. Намекали на воздействие температуры темные пятнышки, хаотично разбросанные по листу, а более всего окантовка. Коричнево-черные бархатистые края обуглившейся бумаги…
Сам текст довольно-таки неплохо сохранился, хотя местами приходилось здорово постараться, чтобы вникнуть в его смысл, несколько абзацев я и вовсе написал заново, слишком уж чернила обесцветились то ли от времени, то ли опять-таки от перегрева.
– Это и есть то, что ты искал? – Нина Сергеевна заглянула через мое плечо, внимательно посмотрела на хрупкий документ. Я промолчал, лишь утвердительно кивнул.
Да конечно, у меня не было другого выхода, кроме как прислушаться к словам умного человека, к совету моего деда и попробовать отыскать хоть какую-нибудь информацию о монастыре в городском архиве. Потому уже на следующее утро я переступил порог местного хранилища истории. Заведующая, Нина Сергеевна, приветливая женщина с коротко стрижеными волосами, окрашенными в непередаваемый сиреневый цвет и задумчивыми зелеными глазами, сразу же согласилась помочь. Она выслушала мою просьбу, а когда я честно признался в том, что прихожусь внуком Григорию Антоновичу, широко улыбнулась.
– Конечно, конечно знаю! Хороший человек твой дед. Давно знакомы. Ну, пошли, попробуем хоть чем-то тебе помочь. Знаешь, в наше время так мало людей интересуется историей. Как сейчас говорят? Не рентабельно! Не представляет коммерческой ценности… как-то так. Одна коммерция у всех на уме. Вот и мне, не поверишь, некому дела передавать. А ведь давно пора на заслуженный отдых.
– На пенсию, но вам ведь лет пятьдесят, ну никак не больше!
Она лукаво прищурилась и внимательно посмотрела на меня.
– Точно Гришин внук! Если бы я сомневалась, то сейчас бы все сомнения окончательно развеялись. Один в один! – она лучезарно улыбнулась и добавила: – Не верю, конечно, но все равно спасибо!
Наверняка так и пахнет история. Слегка влажный воздух, наполненный острым запахом пыли, ароматом тления с примесью горелой бумаги. Витало вокруг меня что-то еще, еле различимое, непонятное, странное. Вот только что это было, тогда я так и не понял.
Мы миновали небольшую заваленную книгами комнату и прошли в длинное темное помещение до самого потолка заставленное стеллажами. На них и покоились всевозможные бумаги. В ящичках, коробках, папках, в пакетах, просто насыпью. Огромное количество бумаг. Казалось на полках уже нет и места, куда можно воткнуть хоть один листик, хоть одну папочку. Да и само помещение было слишком маленьким для такого объема документов. Множество коробок, не уместившихся на полки, попросту лежали на полу сваленные под стену. Некоторые картонки протерлись, и документы медленно, будто сами собой, выползали сквозь свежие дыры.
Нина Сергеевна подвела меня к предпоследнему стеллажу и указала рукой на картонный ящик, лежащий на верхней полке практически под самым потолком.
– Достань вон тот коробок. Собственно, это все, что сохранилось с тех давних времен.
Я чуть не упал и попутно не завалил несколько стеллажей. Чудом удалось удачно приземлиться, устоять, не выпустив из рук добычу. Тем временем Нина Сергеевна убрала бумаги со столешницы старого изрядно изъеденного шашелем стола и указала рукой на шаткий стул.
– Вот тебе рабочее место, располагайся. Смотри, изучай, не буду мешать.
