скачать книгу бесплатно
Огромного такого тигра.
Трое путников в странном облачении, которых они настигли на тропе, едва успели вскинуть палки, как Остряк уже врубился в них. Очень скоро от трех бледных людей ничего не осталось. Остряк ощутил удовлетворение спутников. И разделял его. Со злом можно сделать только одно. Схватить челюстями и раздавить.
А потом они покинули этот мир.
В каком месте кости выбрасывает на берег, словно обломки?
Маппо попытался разглядеть хоть что-то в плоской, слепящей от солнца пустыне перед собой. Из бесцветной, мертвой земли кактусами торчали осколки кварца и куски гипса. Идеально ровный горизонт был подернут жарким маревом, как если бы пустыня простиралась до самого края света.
Я должен ее пересечь.
Присев, Маппо поднял длинную кость, повертел в руках. Бхедерин? Похоже. Только маленький. А это, – он подобрал другую, – челюсть волка или койота. Значит, когда-то здесь была прерия. Что же произошло? Бросив кость обратно, он поднялся и глубоко вздохнул. Кажется… Кажется, я устаю от жизни – и от всего этого. Раньше было не так. Появляются трещины, все крошится. Изнутри. В самом средоточии моего духа.
Но у меня осталось одно дело. Всего одно – и покончим с этим. В который раз он почувствовал, как мысли цепями опутывают его и не дают выбраться – тянут вниз, истощают силы и волю, заставляют ползать кругами.
Всего одно дело. Главное – правильно распределить запасы. Укрепить волю. Лавировать между горькими истинами. На это у тебя еще хватит сил, Маппо. Должно хватить, иначе все было напрасно.
Я уже вижу край света. Он ждет меня.
Подтянув ремни на заплечном мешке, Маппо резво побежал вперед. Это просто пустыня, какие мне не раз случалось пересекать. Я не буду чувствовать ни голода, ни жажды. А навалится усталость – что ж, когда все закончится, отдохну.
Каждый шаг отдавался у него в сердце тревогой. Эта пустыня – больное место, гигантский шрам на теле земли. И хотя на жуткой ее окраине Маппо видел одну лишь смерть, была в пустыне и жизнь. Недружелюбная, неприятная. И целеустремленная.
Ты чувствуешь меня? Я ненавистен тебе? Я не хочу ссориться с тобой, друг. Пропусти меня, и мы больше не увидимся.
Маппо окружили мухи. Он перешел на трусцу, следя за дыханием. Мухи не отставали, и их становилось все больше. Смерть не наказание, а свобода. Я всю жизнь это наблюдаю. Против воли, вопреки оправданиям, которые придумываю себе. Всякой борьбе приходит конец. Вот только будет ли покой, ожидающий всех нас, вечным? Сомневаюсь. Так было бы слишком просто.
Худ, я ощущаю твое отсутствие. Что бы это значило? Кто теперь встречает умерших за Вратами Смерти? Так больно осознавать, что каждый из нас должен пройти через них в одиночку – и навеки остаться в одиночестве. Нет, это невыносимо.
Я мог бы найти себе пару. Осесть в деревне. Мог бы стать отцом, видеть в каждом ребенке немного от себя, немного от жены. Не в этом ли смысл жизни? Не для того ли мы рождены, чтобы наблюдать, как стежок за стежком создается бесконечным гобелен?
Я мог бы убить Икария. Впрочем, он бы догадался, у него на это чутье. Его безумие пробуждается настолько быстро, что я бы не успел ничего сделать. Убив меня, он бы затем обратил свой гнев на кого-то еще. Многие бы погибли.
Выбора не было. Причем никогда. Удивительно ли, что я так устал?
Облако из мух сжималось все плотнее. Насекомые лезли в глаза, но Маппо сощурил их до щелочек. Насекомые ползали вокруг рта, но поток воздуха из ноздрей отгонял их. Маппо происходил из народа скотоводов. Он знал, как вести себя с мухами, поэтому продолжал бежать, не обращая на них внимания.
Моя смерть заставила бы близких горевать, а в горе нет ничего хорошего. Оно сухое и горячее. Оно – это слабость, поселившаяся внутри. Оно подавляет жизнь… Нет, все же я рад, что не нашел себе жену, не завел детей. Мне невыносима мысль стать причиной их страданий.
Как можно столь безрассудно отдавать другому свою любовь, когда все непременно кончается предательством? Кто-то один всегда уходит, и никуда от этого не деться. Смерть есть наивысшая форма предательства, а потому как можно считать любовь равноправной?
Время шло, а Маппо все бежал. Солнце проделало половину пути по небу. Боль разливалась теплом по ногам, помогая сбросить гнет мыслей и опустошить сознание. Разве бег не прекрасен? Эта великая иллюзия спасения – спасения от демонов. Дальше, дальше, пока все слезы и напасти не останутся позади.
Бег прекрасен, да. И вместе с тем ненавистен. Нельзя сбежать окончательно. Нельзя обогнать себя и преследующие тебя невзгоды. Мы бежим ради сладостного изнеможения, очень похожего на смерть – с тем лишь отличием, что для этого не нужно умирать.
Поэты лучше всех разбираются в метафорах. Если жизнь – это поход, то бег – это жизнь, ускоренная до предела. Проделывать весь путь от рождения до смерти за день, снова и снова, – прекрасная привычка, которая не дает нам забывать неоспоримые истины. Множество маленьких смертей в угоду одной настоящей. Мы переживаем их в бесконечном разнообразии форм и получаем удовольствие от этого ритуала. Я мог бы бежать, пока не упаду. Пока все суставы, кости и мышцы не износятся. Я мог бы бежать, пока сердце не застонет и не разорвется.
Я мог бы посрамить поэтов, воплотив метафору в жизнь. Мы все стремимся к саморазрушению. Это часть нашей натуры. И мы будем бежать, даже если бежать некуда или не от чего. Почему? Потому что смысла нет ни в ходьбе, ни в беге, но ходьба к тому же еще и медленнее.
Сквозь мушиную завесу Маппо увидел, что впереди клубится нечто еще более черное, похожее на столп. Песчаная буря? Но здесь нет песка. Вихрь? Возможно. Но воздух неподвижен. Маппо присмотрелся, чтобы понять, куда чернота движется.
Она по-прежнему была точно впереди. И становится все больше.
Она движется прямо на меня.
Еще мухи?
Надрывное жужжание вокруг стало нестерпимее. Маппо, кажется, уловил смысл перемены тона. Вы ведь здесь не просто так. Вы ищете жизнь, а как найдете… то зовете других.
Теперь Маппо услышал гул, исходящий от тучи. Низкий и жуткий, он быстро перекрыл жужжание мух.
Саранча.
Но как так? Ей ведь нечем тут питаться. В этой пустыне совсем ничего нет.
Что-то здесь не так. Маппо замедлил бег. Остановился. Мухи еще немного покружили вокруг него, затем разлетелись. Маппо восстанавливал дыхание, не сводя глаз с надвигающегося вихря саранчи.
И вдруг его осенило.
– Д’иверс…
У подножия вихря клубилось что-то вроде белой пены, рассыпаясь вокруг барашками. Нижние боги. Бабочки.
– Вы все – мухи, саранча, бабочки – одно существо. Вы все живете в этой пустыне. – Маппо припомнил кости на окраине. – Вы же… ее и создали.
Бабочки волной накатили на него – за их крыльями он перестал видеть землю под ногами. От яростных взмахов у него на коже высох пот. Маппо задрожал.
– Д’иверс! Я желаю говорить с тобой! Обратись! Покажись мне!
Саранча скрыла собой половину неба и солнце, закружилась над Маппо и обрушилась на него.
Маппо упал на колени, согнулся и закрыл голову руками.
Насекомые вонзились ему в спину, словно град из дротиков.
Они валились и валились. Груз становился все больше. Затрещали кости. Маппо с трудом мог вдохнуть и стиснул зубы от боли.
Саранча, обезумевшая от запаха живой плоти, снова и снова пыталась жвалами впиться в Маппо.
Однако насекомые не знали, что кожа трелля тверже дубленой шкуры.
Прокусить Маппо саранча не могла, зато навалилась неподъемной тяжестью, готовая его раздавить. В просветах между сплетенными перед лицом пальцами он видел лишь черноту; с каждым вдохом в горло набивалась пыль. Оглушенный бессильным клацаньем, придавленный овеществленной тьмой, он мог лишь терпеть.
Сознание д’иверса коснулось Маппо. Не он один был мишенью гнева. Кто же тебя так ужалил? Кто прогнал тебя в твоей же пустыне? От кого ты бежишь?
Д’иверс был невообразимо древним. Он не обращался очень долгое время – тысячи лет, а то и больше. Разум уступил место примитивным инстинктам. Осколки, опалы, алмазы, камни, листья, кровопийцы… Слова проникали в голову Маппо из ниоткуда. Девичий голосок как будто напевал считалочку: осколки, опалы, алмазы, камни, листья, кровопийцы… Прочь!
С оглушительным ревом груз на спине разлетелся в стороны.
Маппо распрямился, запрокинул голову назад.
– Осколки, опалы, алмазы, камни, листья, кровопийцы – прочь. Прочь! Прочь!
Песня изгнания.
Туча взмыла вверх, завращалась и унеслась вдаль. Следом пролетел вихрь из бабочек, и наконец все стихло.
Маппо озадаченно повертел головой. Вокруг никого не было. Дитя, где ты? Такая мощная песнь… Ты форкрул ассейл? Не важно. Маппо благодарен тебе.
Он был весь в синяках. Кости ныли. Но все-таки живой.
– Будь осторожнее, дитя. Этот д’иверс когда-то был богом. Кто-то разорвал его, разорвал на столь мелкие кусочки, что он так и не смог восстановиться. Он не осознает себя; он чувствует лишь голод. Только ему не нужны ни ты, ни я, а что-то иное. Возможно, сама жизнь. Дитя, твоя песня обладает силой. Но будь осторожна: то, что можно изгнать, можно и навлечь на себя вновь.
До него опять донесся ее голосок – только теперь он звучал дальше и тише.
– Как мухи. Как мушиная песня.
Маппо кряхтя поднялся. Снял мешок, развязал и, порывшись, достал бурдюк. Сделал большой глоток, перевел дух, выпил еще, потом запихнул бурдюк обратно. Снова подтянув ремешки, он развернулся на восток и продолжил бежать.
К самому краю света.
– Красивый меч.
– Увы, но этот я оставлю себе. Тебе я отдам два летерийских.
Риадд Элейс прислонился спиной к неровной стене пещеры.
– Как они запечатлели драконов на клинке?
Силкас Руин рассматривал меч. Вороненая сталь переливалась в отсветах костра.
– Что-то здесь не так… – произнес он наконец. – Дом Хуст сгорел дотла вместе со всем – кроме Харканаса, конечно. Город уцелел… почти. Но Хустовы кузни были ценным призом, а если не можешь что-то взять – уничтожь.
Риадд повернул голову. В жемчужном небе снаружи занимался новый рассвет. Он пробыл один довольно долго. Когда проснулся, тисте анди уже сидел в пещере, словно его принесло ночью вместе со снегом.
– Я не понимаю ничего из того, что ты говоришь.
Белое лицо в свете костра приобрело почти человеческий оттенок, но пугающе красные глаза разрушали иллюзию.
– Мне казалось, я знаю все клинки, выкованные в Хустовых кузнях, даже малоизвестные.
– Этот едва ли выглядит малоизвестным, – заметил Риадд. – Он похож на оружие героя. Знаменитое. Нареченное собственным именем.
– Будь по-твоему, – кивнул Силкас. – Я хоть и стар, но все же не забыл древний завет: не доверяй теням. Нет, тот, кто дал мне этот меч, затеял какую-то игру.
– Тебе его кто-то дал? В обмен на что?
– Если бы я знал.
Риадд усмехнулся.
– Не заключай сделку, если не знаешь, что получит вторая сторона. Так мне однажды сказал Онрак. Или, может, Улшун Прал.
Силкас метнул в него грозный взгляд.
Риадд потянулся и встал.
– Ну что, выдвигаемся дальше?
Силкас убрал меч в ножны и тоже поднялся.
– Думаю, мы ушли уже достаточно далеко.
– В каком смысле?
– Я хотел отвести тебя прочь от Старвальд Демелейна и отвел. – Он повернулся к Риадду. – Вот что тебе нужно знать: твоя элейнтская кровь – это яд. Во мне она тоже есть. Мы с братом сами приняли ее – из необходимости. Ну и из жажды власти, конечно. С кровью Т’иам в наших жилах мы смогли принести мир в Куральд Галейн. Естественно, для этого пришлось сокрушить все Дома, не подчинившиеся нам. Что ж, прискорбно – это была единственная мысль, которую яд позволил нам испытать. Даже гибель тысяч не поколебала нас. И не помешала убить еще многие тысячи.
– Я не ты, Силкас Руин.
– И я сделаю все, чтобы так оно и оставалось.
Риадд подошел к выходу из пещеры и посмотрел на изломанные заснеженные скалы, белые от слепящего солнца. В тени снег синевой напоминал небо.
– Что же ты сделал, Силкас?
– То, что казалось… нужным, – произнес тисте анди у него за спиной. – Не сомневаюсь, что Килаве удалось выдворить твой народ из этого мира. Они не погибнут – не там, не тогда. Удинаас – умный человек, он сумел постичь прагматику выживания. Он уведет имассов отсюда и найдет им дом, где они смогут спрятаться от людей…
– Каким образом? – удивился Риадд. – Это же невозможно.
– Он обратится за помощью.
– К кому?
– К Сэрен Педак, – ответил Силкас. – Ее старая профессия может оказаться полезной.
– Ее ребенок уже должен был родиться.
– Да. И она знает, что его нужно защитить. Когда Удинаас придет к ней, она придумает, как объединить их задачи. Она отведет имассов в тайное место, где сама тоже сможет укрыться с ребенком. Под защитой Онрака и имассов.
– Почему нас просто не оставят в покое?!
Против воли Риадда этот вопрос прозвучал с болью, и он закрыл глаза, чтобы их не резал свет.
– Риадд Элейс, в реках водятся такие рыбы… Когда их мало, две или три, они ведут себя мирно. Но когда косяк растет и переваливает через определенный порог, рыбы сходят с ума, начинают жрать все вокруг. Они могут уничтожить жизнь в реке на лигу и расплывутся, только когда их животы начнут трещать по швам.
– Да при чем тут это?! – не сдержавшись, повысил голос Риадд.
Силкас Руин вздохнул.
