скачать книгу бесплатно
Патрули уходили и приходили. Часовые менялись, стражники на воротах хранили бдительность. Мы хранили мир, а мир делал нас счастливыми.
А вот армия на марше – совсем другое дело. Вопросы снабжения мучили его, выедали мозг. Слишком о многом нужно думать, слишком о многом беспокоиться. Ну, сейчас мы стали стройнее… ха, миленько сказал. Наша армия – пехота и горстка тяжей с морпехами. Так что провизии более чем достаточно, если так бывает.
И это ненадолго. Она хочет, чтобы мы пересекли Пустошь… а что ждет нас там? Пустыня. Пустота. Нет, нас ждет голод, пусть наши фургоны набиты провизией. Голод и жажда.
И я не буду терпеть. Не буду. Не просите.
И они ведь не будут. Потому что он не Кенеб. И у меня нет причин выпендриваться. Я в этой компании хуже Банашара. У того хоть хватает наглости являться пьяным и смеяться над негодованием адъюнкта. Своего рода мужество.
Близился рассвет, и лагерь оживал. Слышны тихие разговоры, оцепенелые пробуждаются к суровой правде, глаза промаргиваются, души съеживаются. Мы – ходячие мертвецы. Чего еще ты хочешь от нас, Тавор?
Много чего. Он знал это, чувствовал, как впившиеся в грудь клыки. Негромко зарычав, он отпихнул шкуру и сел. Палатка Кулака. Столько места – а для чего? Для сырого воздуха, который дожидается его героического возвышения, его богами данного блеска. Он натянул одежду, поднял холодные кожаные сапоги и потряс – не завелись ли там скорпионы и пауки. Потом натянул сапоги. Надо отлить. Я был когда-то хорошим офицером.
Кулак Блистиг откинул полог и вышел из палатки.
Добряк огляделся.
– Капитан Рабанд!
– Слушаю, Кулак!
– Найди Пореса.
– Мастер-сержанта Пореса, сэр?
– Да какой бы чин он ни выбрал с утра. Его. Узнаешь по черным глазам. – Добряк задумался и добавил: – Интересно, кто сломал ему нос. Я бы медаль дал.
– Слушаю, сэр. Уже бегу.
Добряк, услышав приближающийся топот сапог, повернулся. К нему шла Кулак Фарадан Сорт, а следом за ней держалась капитан Сканароу. Обе выглядели несчастными. Добряк нахмурился.
– И с такими лицами вы намерены показаться перед своими солдатами?
Сканароу виновато отвела взгляд, но Сорт упорно смотрела на него.
– Твои собственные солдаты, Добряк, готовы взбунтоваться… поверить не могу, что ты приказал…
– Провести полный личный досмотр? А почему нет? Хотя бы выскребут дерьмо из штанов, генеральную уборку долго откладывали.
Фарадан Сорт пристально смотрела на него.
– Это все не притворство?
– Дам совет, – сказал Добряк. – Крепость в огне, черная желудочная чума косит поваров, ужин и крысы есть не хотят. А услышав, что во дворе балаган, жена смазывает петли на двери спальни. И вот я вхожу и начинаю втирать по поводу твоих стоптанных сапог. Что будешь думать, когда я уйду?
Сканароу сказала:
– Буду думать, как половчее вас убить, сэр.
Добряк поправил пояс с оружием.
– Солнце залило небосклон, милые. Мне пора на утренний моцион.
– Хотите нескольких сопровождающих, сэр?
– Щедрое предложение, капитан, но со мной ничего не случится. Да, если вдруг вскоре объявится Рабанд с Поресом, повысьте доброго капитана. Думаю, подойдет звание Всемогущего смотрителя Вселенной. Дамы…
Глядя ему вслед, Фарадан Сорт вздохнула и потерла лицо.
– Да уж, – пробормотала она, – ублюдок в чем-то прав.
– Потому он и ублюдок, сэр.
Сорт посмотрела на нее.
– Ставишь под сомнение репутацию Кулака, капитан?
Сканароу выпрямилась.
– Никак нет, Кулак. Просто говорю, как есть. Кулак Добряк – ублюдок, сэр. И был им, будучи капитаном, лейтенантом, капралом и семилетним хулиганом.
Фарадан Сорт посмотрела на Сканароу. Та тяжело пережила смерть Рутана Гудда – так тяжело, что Сорт предположила: их отношения были не просто отношениями боевых товарищей, офицеров. А теперь она обращается «сэр» к той, кто всего несколько дней назад была таким же капитаном. Поговорить с ней об этом? Сказать, что мне это так же неприятно, как было бы ей? А есть смысл? Она ведь держится? Ведет себя как проклятый солдат.
А еще Добряк. Кулак Добряк, спаси нас Худ.
– Моцион, – сказала она. – Нижние боги. А теперь, полагаю, пора встретиться с моими новыми солдатами.
– Пехотинцы – простые ребята, сэр. В них нет особой жилки, как у морпехов. Сложностей не будет.
– Они отступили в бою, капитан.
– Таков был приказ, сэр. И они только поэтому остались живы.
– Я начинаю понимать, зачем еще Добряку личный досмотр. Сколько побросали оружия, пошвыряли щитов?
– Посланные солдаты собирали брошенное по пути отхода, сэр.
– Не в этом дело, – сказала Сорт. – Они бросили оружие. А это может войти в привычку. Говоришь, сложностей не будет, капитан? Не про то думаешь. Меня беспокоят другие сложности.
– Поняла, сэр. Тогда лучше их встряхнуть.
– Думаю, скоро я стану очень противной.
– Ублюдком?
– Только женского рода.
– Может быть, сэр, но слово то же самое.
Если бы он мог успокоиться. Если бы справился с запахом и осадком от вчерашнего вина, избавился от головной боли и от кислого привкуса на языке. Если задержать дыхание, лежа как мертвец, признавший поражение. Вот тогда можно ее почувствовать. Ее шевеление глубоко под грубой, потрескавшейся кожей земли. Червь ворочается, и ты действительно чувствуешь ее, о жрец. Это грызущая тебя вина. Твой лихорадочный позор, от которого пылает лицо.
Его богиня подбирается ближе. Несомненно, хочет выбраться. Перед ней все мясо мира, чтобы его жевать. Кости – чтобы хрустели в ее пасти, тайны – чтобы поглощать. Но горы стонут, качаются и сползают в ее глубокие туннели. Моря бурлят. Леса дрожат. Червь Осени близится. «Благослови опадающие листья, благослови серые небеса, благослови горький ветер и спящих зверей». Да, Святая Мать. Я помню молитвы, Восстановление Покрова. «И усталая кровь напоит почву, плоть их тел низвергнется в твой живот. И Темные Ветры Осени жадно набросятся на их отлетевшие души. Их голосами будут стонать пещеры. Мертвые отвернулись от твердой земли, камня и прикосновения неба. Благослови их путешествие, из которого никто не возвращался. Души никому не нужны. Только плоть кормит живых. Только плоть. Благослови наши глаза, Д’рек, ведь они открыты. Благослови наши глаза, Д’рек, ведь они видят».
Он повернулся на бок. Яд проникает в плоть задолго до того, как душа покидает тело. Д’рек – жестоко отмеряет время. Она – лик неизбежного увядания. Разве он не благословляет ее каждым днем своей прожитой жизни?
Банашар кашлянул и медленно сел. Невидимые костяшки молотили череп изнутри. Он знал – чей-то кулак заперт внутри и рвется наружу. Да, прочь из моей головы. И что тут удивительного?
Он растерянно огляделся. «Слишком все цивилизованно», – решил он. Правда, небрежность лукаво бормочет о распаде, о какой-то беспечности. Но ни намека на безумие. Ни шепотка ужаса. Обычный порядок насмехался над ним. Безвкусный воздух, бледный мучительный рассвет, просачивающийся через полотно палатки, вырисовывал силуэты насекомых; каждая деталь вопила об обыденной правде.
Но ведь так многие умерли. Всего пять дней назад. Шесть, уже шесть. И я все еще слышу их. Боль, ярость, дикие крики отчаяния. И если я выйду этим утром, то снова увижу их. Морпехов. Тяжей. Роятся перед наступающим противником, но эти шершни столкнулись с чем-то более ужасным, чем они сами, и один за другим были раздавлены, вмяты в землю.
И хундрилы. Нижние боги, бедные «Выжженные слезы».
Слишком все цивилизованно: груды одежды, на полу валяются пыльные пустые кружки, бледная примятая трава, страдающая без прямых солнечных лучей. Вернется ли свет или трава обречена засохнуть и погибнуть? Ни одна травинка не знала. Теперь оставалось только терпеть.
– Спокойнее, – пробормотал он. – Прорвемся. Ты найдешь свободный путь. Снова почувствуешь дыхание ветра. Обещаю.
Ах, Святая Мать, это твои слова утешения? Свет вернется. Сохраняй терпение, его сладкий поцелуй все ближе. Новый день. Успокойся, болезный.
Банашар фыркнул и принялся искать кружку, в которой хоть что-нибудь осталось.
Перед Мертвым Валом стояли пять хундрильских воинов. Вид у них был потерянный, но решительный, если такое возможно, а «Мостожог» не был в этом уверен. Они избегали смотреть ему в глаза, но стояли крепко.
– И что, во имя Худа, мне с вами делать?
Он бросил взгляд через плечо. За его спиной стояли две женщины – новые сержанты, а за ними собирались другие солдаты. Обе женщины были похожи на мешки, набитые дурными воспоминаниями. Болезненно серые лица словно забыли обо всех радостях жизни, как будто повидали другую сторону. Ну же, девочки, все не так плохо, хреново только попадать туда.
– Командир? – спросила Сальцо, кивнув в сторону хундрилов.
– Хотят в наши ряды, – хмуро ответил Вал. – Переводятся из «Выжженных слез»… или как-то так. – Он снова повернулся к пятерым мужчинам. – Могу поспорить, Голл назовет это предательством и явится за вашими головами.
Старший из воинов, с лицом почти черным от вытатуированных слез, как будто сдулся под широкими, покатыми плечами.
– Душа Голла Иншикалана мертва. Все его дети погибли в бою. И он видит только прошлое. Хундрильских «Выжженных слез» больше нет. – Он показал на своих спутников. – Только мы будем сражаться.
– А почему не к Охотникам за костями? – спросил Вал.
– Кулак Добряк прогнал нас.
Другой воин прорычал:
– Он назвал нас дикарями. И трусами.
– Трусами? – Вал нахмурился еще сильнее. – Вы были в том бою?
– Мы были.
– И хотите сражаться? И где тут трусость?
Старший ответил:
– Он хотел опозорить нас перед нашим народом, но мы уничтожены. Мы стоим на коленях в тени Колтейна, сломленные неудачей.
– Ты хочешь сказать, что остальные просто… растают?
Воин пожал плечами.
За спиной Вала раздался голос алхимика Баведикта:
– Командир, у нас ведь потери. А эти воины – ветераны. И они выжили.
Вал снова обернулся и пристально посмотрел на летерийца.
– Как и мы все, – ответил он.
Баведикт кивнул.
Вал со вздохом снова повернулся к воинам. Кивнул старшему:
– Как тебя зовут?
– Беррах. А это мои сыновья. Слег, Гент, Пахврал и Райез.
Твои сыновья. Что ж удивляться, что тебе было неуютно в лагере Голла.
– Теперь вы наши всадники, разведчики, а если понадобится – конница.
– «Мостожоги»?
Вал кивнул.
– «Мостожоги».
– Мы не трусы, – прошипел младший, видимо Райез, с неожиданной яростью.
– Будь вы трусы, – сказал Вал, – я отправил бы вас восвояси. Беррах, ты теперь капитан нашей кавалерии; есть лишние лошади?
– Больше нет, командир.
– Ладно, не важно. Мои сержанты вас пристроят. Разойдись.
В ответ пять воинов обнажили сабли и изобразили нечто вроде салюта; Вал никогда прежде такого не видел: лезвия клинков наискосок замерли у каждого перед открытым горлом.
Баведикт за спиной Вала хмыкнул.
А если я скажу «режь», они что, так и сделают? Нижние боги…
– Достаточно, солдаты, – сказал он. – Мы, «Мостожоги», не боготворим Колтейна. Просто еще один малазанский командир. Хороший, сомнений нет, и прямо сейчас он стоит в тени Дассема Ультора. И у них большая компания. И, может, скоро и Голл тоже там будет.
