скачать книгу бесплатно
Ох ты… Не слишком ли много в последнее время в моей жизни стало появляться этих «мало ли…»? Говорило это лишь о том, что моя жизнь превратилась из устойчивой, словно стоявший долго на приколе крейсер «Аврора», в некое утлое суденышко посреди океана, подверженного бесконечным штормам и ураганам. Ну что ж, что имеем то имеем. Берем на вытянутые руки и несем с песнями свою ношу вперед, продираясь через тернии.
Рассвет нас застал уже довольно далеко от поляны с дольменом. Чувствовала я себя вполне бодрой, несмотря на почти бессонную ночь. Хукка, радостно помахивая хвостом, носился большими кругами по лесу, попутно распугивая местную дичь заливистым лаем, словно стараясь напомнить людям, что он все же охотничья собака. Во время движения говорить было сложно, поэтому я все время пыталась мысленно связать воедино все произошедшие в последнее время события. Картина получалась занятной. А если еще прибавить к этому все те куски воспоминаний моей прошлой жизни, то, я бы сказала, даже пугающей.
Получалось, что что-то в прошлой жизни я не смогла довести до конца, поэтому снова и снова в мои руки попадал этот Ключ, снова и снова мне приходилось спускаться в подземелье, чтобы вернуть его на место. А значить это могло только одно: Кощеи каждый раз пытались его добыть. Только, вот кто его все время выволакивал наружу, было бы интересно узнать, да в глаза тому глянуть! И тут я вспомнила, что в прошлом, я сама его принесла Володару, а в этот раз его добыл Божедар. Оставалось только понять, за какой такой надобностью все это происходит опять и опять во всех моих жизнях. Я вдруг почувствовала себя дрессированным пони, который бегает и бегает по цирковой арене, совершая одни и те же действия, и никак не может вырваться из навязанного кем-то круга.
От внезапно пришедшей мысли, я даже остановилась. Вот она, где собака-то зарыта!!! Нужно понять суть всего происходящего, понять, ЧТО в действительности я должна сделать, чтобы разорвать кольцо повторяющихся событий. И только тогда, я смогу шагнуть на новую ступень. Шедший позади меня Божедар, чуть не налетел на меня. В его глазах сразу вспыхнул огонек беспокойства.
– Что случилось?
Я махнула рукой.
– Ничего не случилось, кроме того, что мы, точнее, я бегаем как дрессированная коняшка по арене цирка, каждую свою жизнь повторяя одно и тоже. И никак не могу ни остановиться, ни выйти из этого круга!
Божедар с недоумением посмотрел на меня. Он явно не понял, что я хотела сказать. Честно говоря, мне и самой это было пока не очень хорошо понятно. Эх, сейчас бы с Володаром поговорить! Да только, где ж его взять-то!
– Ладно, сейчас не самое удачное время для беседы. Вот на ночевку встанем, тогда и поговорим. Гляди, дед Авдей уже вперед упорол, и следа даже не видно. Пошли догонять…
И я торопливо направилась по тропе, которую так назвать можно было бы только в приступе буйного оптимизма. Наверное, для зверей, шастающих здесь, это и была тропа, но не для людей выше полутора метров. Ветви деревьев очень низко нависали над этой, с позволения сказать, тропинкой, а в ельниках она совсем становилась почти непроходимой. Все лицо у меня уже горело от уколов еловых иголок и клейкой паутины, когда мы наконец, под вечер добрались до небольшого ручья, звонко журчавшего по камням. К тому моменту, когда мы с Божедаром не без труда продрались сквозь мелкий ельник и оказались на берегу, поросшим густым ракитником, дед Авдей уже с удобствами расположился на старом пне, вытирая мокрое, только что вымытое лицо, чистой тряпицей, которую достал из своего заплечного мешка. Завидев нас, отплевывающихся и обмахивающихся руками от паутины, оптимистичным голосом, который я бы назвала издевательским, произнес:
– Чего-то вы еле двигаетесь, ребятушки… Так мы с вами еще долгонько добираться будем… Вот, завтрева по ручью этому пойдем, он нас к реке выведет, а уж река та и к Ладоге приведет. Такой будет наш маршрут.
Серые глаза глядели с неким лукавством, а вся его круглая физиономия сияла, как начищенный самовар, даже аккуратно подстриженная борода подпрыгивала в такт словам, когда он их произносил. Правда, с какой такой радости, я не очень хорошо понимала. Наверное поэтому, презрительно фыркнула в ответ, а Божедар неодобрительно глянув на меня, скроил деду виноватую мину, мол, прости нас, бестолочей. А старик, как ни в чем не бывало продолжил:
– Сегодня заночуем здесь. Здесь ровно одна треть пути до места. – Слово «место» он произнес со значением, чтобы было понятнее, какое место он имеет ввиду.
Я только головой покачала, и скинув карабин с рюкзаком на землю, отправилась собирать дрова. Делиться своими мыслями мне почему-то расхотелось. Да и самой еще было многое непонятно. Сидя вокруг костра, разговоры вели в основном мужчины, так, ни о чем. Дед вспоминал свою боевую молодость, прошедшую в этих краях, а Божедар внимательно слушал и изредка вставлял короткие фразы или вопросы, на которые Авдей охотно отвечал. Я с легким недоумением отметила, что как-то раньше не замечала от деда подобной говорливости. А может ему тоже, как и моему псу, не хватало мужской компании? А мне-то что, горемычной, делать? С кем душу в этой глуши отвести? На самом деле, я лукавила. Я была искренне рада, что мужчины, оба дорогие моему сердцу, нашли общий язык. А своими мыслями я пока ни с кем делиться не собиралась. А еще, внутри меня, где-то в районе солнечного сплетения, собирался какой-то мутный, словно сотканный из горького дыма костра, комок тревоги. С чего бы вдруг?
Чтобы избавиться от этого, еще пока неясного чувства, я попробовала подключиться к мужской беседе. Навострила ушки, и стала слушать. А Авдей разливался соловьем, описывая здешние места и всякие разные тайники, да партизанские схроны.
– Я тогда молодым совсем был, когда Финская-то началась. Всех стали потихоньку эвакуировать из наших мест дальше на Восток, а я вот остался, как и дед Вереи. – Кивнул он головой в мою сторону. – А уж когда фашист попер, там другая история пошла. Воевала в наших лесах 168-я стрелковая дивизия, и командовал ей тогда полковник Бондарев Андрей Леонтьевич. Ох и золотой мужик был, скажу я вам! Что бы не случилось, всегда он с шуточкой, с юморком. А уж потом, когда отступать стали, я с остатками той дивизии и ушел. Войска тогда форсировали Ладогу, на Валаам пробирались, чтоб, значит, отдышаться маленько, да с силой собраться. Я просился принять меня в дивизию, да не взяли. Сказали молодой шибко. Да, думаю, не в годах было дело. Пожалели меня. Так вот, переправляясь на этот самый Валаам, я впервые и увидел это… – Дед смотрел неотрывно на огонь, словно вновь оказавшись в том далеком военном году. Лицо его как-то сразу посуровело, черты стали более резкими, словно уже не родной дед Авдей сидел у костра, а суровый воин, только что вышедший из кровавой битвы. У меня по шкуре пробежал мороз. Как мало я еще, оказывается, знала о близких мне людях! А старик продолжил чуть глухим от волнения голосом. – Сначала наш баркас туманом затянуло. На Ладоге туманы часто случаются. Мы-то обрадовались, фрицу по нам через туман стрелять несподручно, не видно ж ничего. А потом… Потом, думаю, каждый из нас лучше бы в рукопашную с фашистом пошел, чем оказаться на тех баркасах. Туман все густел и густел, словно крахмал в киселе, стал клубами заворачиваться, словно кто его огромной ложкой размешивал откуда-то сверху. А дальше и того страшнее стало. Гул из-под воды, будто зверь какой невиданный, да огромный раненный орет. А вода вокруг баркасов так и забулькотила, словно суп в кастрюле на плите. И такой, знаешь, мелкой волной взялась, будто кто ту кастрюлю в руках трясет. И волны – не волны, а так, не пойми чего, рябь какая-то. На нас такая жуть напала. Несколько бойцов, помню, тогда даже в воду сиганули за борт, еле их выловили. Сколько сие длилось не скажу. Мне тогда небо с овчинку показалось. – Он отчаянно махнул рукой. – Да что там! И неба-то не видать было хоть бы и малого клочка. Одни сплошные клубы серые вокруг. В общем, как до острова-то добрались, я и припомнить не могу. Только помню, что ноги у меня трусились и держать не желали. Так, с горем пополам до монастыря и добрались. А после уж старцы нам обсказали, что гул этот – не такая уж и редкость здесь. И что еще со времен Петра первого, монахи царю челобитную писали, чтобы прислали каких мужей ученых, дабы они в этой истории разобрались, бо в рядах братьев домыслы всякие нехорошие на сей счет ходят, и умы православные смущают. Присылали сюда многие экспедиции, да и не мне тебе рассказывать о том. – Вдруг лукаво он глянул на Божедара. А потом уже серьезно продолжил. – Только проку чуть. Ничего не смогли найти, и пропали многие без следа. И только единожды, в истории монастыря был случай, когда один монах поплыл на лодочке на соседний остров. И как раз приключилась напасть эдакая. А вечером его лодку к берегу прибило, пустую. Его уж отпевать хотели, да сам на третий день явился, вроде как не в себе. И после этого у него дар пророческий открылся. Звали того монаха Авелем.
Рассказ Авдея так нас увлек, что мы даже забыли в костер подбрасывать. Опомнились только тогда, когда огонь почти совсем погас. Божедар поднялся, чтобы подкинуть дров. А я сидела, погрузившись в свои мысли, которые были весьма любопытными. Выходит, этот самый Авель тоже попал, как и Божедар в подземелья Великого Родового Капища, и Страж и ему память отшиб, а может и наоборот, вернул. Да так, что он даже пророчествовать стал. И тут даже к бабке не ходи, без Великих не обошлось! Хотела я с Авдеем поделиться своими догадками на этот счет, да вовремя заметила, как он сидит и клюет носом. Того и гляди, в костер свалится. Указав на него головой Божедару, я поднялась и помогла уложить старика поудобнее, прикрыв его своей курткой. Он еще что-то бормотал во сне, но уже невнятное. Только тогда я поняла, что и сама готова уснуть даже стоя. Расстояние, которое мы сегодня прошли было вполне себе ничего так, и отдых, конечно, требовался всем. Мы с Божедаром пристроились вместе у костра, накрывшись его курткой, одной на двоих. Он обнял меня и прижал поближе к себе, тихонько поцеловав меня в висок. Уже засыпая, я промурлыкала тихонько: «Хорошо с тобой, тепло…» На что он негромко засмеялся, и что-то мне ответил, только я, провалившись в тягучую дрему, уже не слышала, что именно он сказал.
Я не могла припомнить, что конкретно мне снилось. Только помнила, что что-то очень страшное. Проснулась с бешено колотящимся сердцем, а в ушах стоял шепот, постепенно переходящий в дикий вопль «беги, беги, беги!!!». То ли во сне, то ли наяву. Заполошно огляделась вокруг. Костер горел ровным оранжево-красным пламенем. Возле костра сидел Божедар, и смотрел на огонь. Увидев, что я проснулась, спокойно произнес:
– Охота началась. Нам надо уходить.
Он произнес это таким обычным, я бы сказала, будничным голосом, что я слегка опешила. Откуда он знает? А, главное, почему так спокоен? Видимо на моем лице явно читались эти мысли, потому что он усмехнулся, и проговорил фразу, которая, по его мнению, должна была мне все объяснить:
– Это уже было… – И уточнил, по-видимому считая, что так мне будет понятнее. – Так всегда бывает, когда Ключ уходит от них. Они не возьмут нас сразу, потому что знают, что мы все равно ничего не расскажем. А сам по себе Ключ им мало что дает. Им нужно, чтобы кто-то их довел до входа в Капище, открыл его и провел через все ловушки и лабиринты. Но они не знают главного. Только ты, дочь из рода Велеса, сможешь открыть Врата. Они считают, что смогут это сделать сами. Поэтому, они постараются нас выследить и пойти следом.
Не скажу, чтобы мне стало уж все очень понятно, но в целом, я была с ним согласна. Это диктовалось обычной логикой. Если, конечно, те самые «они» не были уж совсем дураками. А судя по тому, что я знала, или догадывалась, тупицами они все же не были. Я села на хвойной подстилке и протерла лицо руками, пытаясь избавиться от остатков сна. Посмотрела на спящего Авдея, сладко посапывающего под моей курткой. Мы не можем подвергать его такому риску. Ему еще Алексю растить, да и вообще, жалко было старика. Хотя, конечно, он был еще ого-го, и многим молодым мог дать форы, особенно вспоминая наши последние переходы, но, все-таки, возраст брал свое. А еще Хукка. Не думаю, что, почуяв преследование, он будет молчать. Наверняка, начнет кидаться на преследователей. Мало того, что выдаст наше месторасположение, так еще и пулю может словить. От этих граждан моно было ожидать чего угодно. И туда, куда мы собирались идти, собаке точно было не место. Хотя, наш путь мне и представлялся все еще чем-то нереальным, словно, мы играли в какую-то игру, наподобие казаков-разбойников.
Божедар проследил мой взгляд, и покачал головой.
– Ты права… Деда придется отсылать обратно вместе с псом. Дальше дорогу мы найдем сами. Вниз по ручью до реки, а там по берегу выйдем, куда надо. Я кое-что помню… – Потом, внимательно глянул на меня, и добавил. – Да и ты, наверное, тоже не все позабыла.
Я на мгновение прикрыла глаза, и вспомнила белую снежную равнину с выходом камней, низкие серые тучи над волнующимися водами Нево, и сливающаяся линия горизонта, соединяющая два мира – Прави и Яви. Да, я помнила. И это меня немного пугало. Но с Божедаром была полностью согласна. Только думала, что убедить старика уйти, нам так просто не удастся. Но это, как говорится, было уже делом техники.
Глава 3
Сказать, что Ольховский был в ярости – это значит ничего не сказать. Подобных ситуаций в его жизни еще не случалось. От своего лучшего агента он подобных вывертов не ожидал! Мало того, что Циркач завалил все наблюдение за объектом, так он еще и раскрылся сам, а заодно раскрыл и его Александра перед незнакомым мужиком! Такого в его практике еще не бывало. И, насколько он знал, вообще в их конторе такого он припомнить не мог. Но самое главное, Александра бесило до трясучки то, что он не понимал, что происходит, а значит, совсем не владеет ситуацией. А это было уже чревато. Не говоря уже о его самолюбии (как-нибудь бы пережил с мечтами о реванше), этот, не то норвежец, не то швед, Элиас Улссон подобных провалов ему не простит. Это тебе не какое-то разжалование или даже потеря финансового источника, что само по себе тоже удручало, если выражаться мягко. Это грозило Саше потерей головы. А свою голову он любил, как впрочем, и все остальные части тела. Значит, что…? Значит провал предстояло обратить победой. Следует не пороть горячку, а как положено все обдумать. Но для начала нужно встретиться с участковым, возможно у него есть более точная информация, куда исчез объект и иже с ним.
Александр остановил машину и, положив руки на руль, задумался. Насколько он помнил, Улссона интересовало содержание сундука, стоявшего в доме Вереи. На фотографиях, сделанных Циркачом, пока он еще был в здравом уме, хорошо виды были старинные книги, какая-то простенькая шкатулка и любопытный медальон в форме девятиконечной звезды с каким-то замысловатым рисунком по окружности, расположенной в центре. Помнится, господина Элиаса особенно заинтересовала шкатулка, и он еще тогда спросил, почему агент не сделал фотографию того, что внутри нее. И Саша обещал, что узнает причину непосредственно у самого агента. А сейчас выходило, что узнать у Циркача ничего не получится. И какой из это вывод? А вывод напрашивался очень простой. Пойти и самому все как следует рассмотреть. Тем более, что хозяйки на месте нет. А раз она ушла в лес вместе с этим дедом, то путь, как говорится, свободен. Ольховский от этой мысли даже повеселел слегка. Вот и будет, о чем доложить боссу. Насколько Александр заметил в последнюю их встречу, когда привозил фотографии, эта шкатулка его заинтересовала гораздо больше, чем все остальное. А тут, вот, как говорится, пожалуйте, все на блюдечке, все по полочкам. И даже возможно, что его не заинтересует пропажа основного объекта. Хотя и пропажей это нельзя было назвать. Подумаешь, знахарка в лес за какими-то корешками ушла. И не оставлять же потерявшего память человека одного без присмотра в доме! Наберет своих корешков и вернется вместе с этим Стрелецким, куда еще им податься?!
Ободренный своими рассуждениями, он уверенно развернул машину и поехал на хутор. Участковый никуда от него не денется. Он ехал и рассуждал, что, наверное, придется шкатулку забрать, раз она уж вызывает такой интерес у его босса. При этом можно имитировать в доме нападение грабителей и забрать еще что-нибудь ценное, если, конечно, таковое найдется в доме. Ладно, на месте поглядим, что и к чему. В общем, жизнь налаживалась. С таким оптимистичным настроем он доехал до дома Вереи. Даже не оглядываясь по сторонам, уверенно открыл калитку и направился к дому. Замок был плевым, что называется, от добрых людей. Любой пацан сопливый гвоздиком бы его открыл. Войдя в дом, он вдруг, ни с того, ни с сего, почувствовал себя неуютно. Появилось ощущение, что за ним наблюдают из всех углов пристально и враждебно. Тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Глупости все это!! Никого тут нет, и быть не может! По-хозяйски прошел из комнаты в комнату в поисках резного сундука, который очень хорошо рассмотрел на фотографиях. Чудной был сундук, интересный, трудно было его не запомнить.
Обнаружил он его только в третьей комнате. Сначала внимательно осмотрел обстановку. Судя по всему, здесь уже долго никто не жил. Но было чисто убрано и все вещи стояли аккуратно на своих местах. На первый взгляд, никаких потаенных мест или секретных схронов, где было можно бы спрятать что-либо ценное, заметно не было. А вот сундук он увидел сразу. Попробовал поднять крышку, но он оказался запертым. Пробежав взглядом по полкам в надежде обнаружить ключ. Нигде не увидев такового, совсем не расстроился. С его-то умением вскрывать замки ключ был без надобности. Присел на корточки, рассматривая запор. Здесь, конечно, было посложнее, чем зайти в дом. Но, потратив минут десять, он справился. Очень довольный собой, откинул крышку и стал рассматривать содержимое. Первый беспокойный звоночек прозвучал, когда он не увидел поверх книг ту самую шкатулку. На фотографиях, он это отлично помнил, шкатулка лежала сразу под крышкой сундука, поверх старинных книг. А сейчас ее здесь не было. Он отмахнулся от этой легкой настороженности, как от назойливой мухи, стараясь убедить себя, что шкатулка все-таки находится где-то здесь. Верея сама могла ее переложить. Он начал торопливо выкладывать из сундука книги. Когда очередь дошла до последнего фолианта, он уже понял – шкатулки здесь нет. Тогда он стал перебирать всякие мелочи, лежавшие на дне сундука, пытаясь обнаружить хотя бы медальон с девятиконечной звездой. Но и его не было!! Внутри у него все похолодело. Неужели…???! Не может быть!!! Для чего в лесу этой бабе сдался какой-то там медальон, да еще и со шкатулкой в придачу?! Нет, скорее всего, она все это просто переложила в другое место. Нужно только внимательно поискать. Благо, можно не торопиться и не опасаться, что хозяева, точнее, хозяйка застанет его врасплох.
И он принялся с методичностью, и свойственным ему педантизмом, обыскивать весь дом, начиная с подпола и заканчивая чердаком. Через три часа, он, изнемогающий от усталости, а может больше от злости, сидел посередине кухни на табурете, и думал, что он может предпринять дальше. Искомых вещей найдено не было. И это значило две вещи, нет, вернее три. Первое: Верея, что-то заподозрив после первого обыска, спрятала эту чертову шкатулку с медальоном, где-то за пределами дома. Второй вариант: Она, уходя, забрала их с собой. Только было неясно, на кой они ей в лесу понадобились. И третий вариант, вытекающий из данной ситуации, это то, что босс открутит ему голову на счет «раз». Все это послужило для него последней каплей, переполнившей чашу сегодняшних неудач и разочарований. На Ольховского напала какая-то лютая ненависть, от которой сводило скулы, а в глазах начинали плавать красные круги. Причем, направлена она была почему-то теперь только на одну Верею. Именно в ней он видел источник всех своих неудач. Это все из-за нее!!! Проклятая баба, все время становится у него на пути!!! Да он ее…!!! И он начал крушить все вокруг, что только попадалось под руку.
Он ограничился только кухней, потому как быстро устал. К тому же, ему удалось скинуть накопившуюся ярость на ни в чем не повинную мебель. И вот уже, стало легче дышать, и здравые мысли, скрученные в тугой узел, перепуганные насмерть его неистовством, и по этой причине заползшие в дальний угол его сознания, стали выбираться наружу. Ничего в этой ситуации он уже изменить не может. Не лучше ли заняться тем, что еще может помочь выправить положение. Нужно немедленно ехать в поселок, и расспросить участкового. Возможно, этот мужик знает больше о том, куда подевались Верея с найденышем Стрелецким. А также, плюнув на теперь уже никому не нужную конспирацию, своего человечка в поселке тоже следовало навестить. Кто его знает, а вдруг он узнает что-то полезное для себя. Тогда, по крайней мере, его поездку нельзя будет назвать напрасной.
Выйдя из дома, он громко хлопнул дверью, даже не потрудившись запереть замок обратно. Зачем? Грабители за собой замков не запирают. А тот погром, что он учинил в доме, безусловно устроили какие-нибудь залетные бандиты или беглые зэки. Ядовитая усмешка появилась на его красивых губах, когда он представил Верею, которая, вернувшись домой, увидит весь этот беспорядок.
Участкового он застал в тот момент, когда тот уже выходил из своего кабинет, собираясь идти домой. Увидев Ольховского, Василий Егорович замер с вытаращенными глазами, а потом вдруг вытянулся по стойке смирно, хотя Александр Евгеньевич был и не в форме. Собственно, в форме его участковый ни разу и не видел. И он с презрением подумал, что все эти деревенские мужланы, пугающиеся любого начальства, готовы сделать все, что угодно, лишь бы выслужиться. Прикажи он ему сейчас жрать землю, и ведь будет. Он сдвинул свои красиво выгнутые брови на переносице, и строгим голосом, способным заморозить вагон рыбы, спросил:
– Уважаемый, а не подскажете ли, куда это исчез ваш подопечный, потерявший память? И кто за это ответит? – Он даже не стал скрывать своего презрения, и холодно смотрел на здорового мужика, который начал краснеть и потеть под его начальственным взглядом.
Участковый часто-часто захлопал ресницами, все еще вытянувшись в струнку, и стал нашаривать платок, уголок которого торчал из кармана, собираясь утереть внезапно взмокший лоб. Наконец, он его извлек, но не решился им воспользоваться, а просто стоял, смотрел на Ольховского и мял его в руке. Видя, что Василий Егорович от растерянности не может произнести ничего внятного, повысил голос и гаркнул:
– Ну?!!! Чего молчите?! Спрашиваю, кто будет отвечать за пропажу человека на вашем участке???!!!
Участковый от его окрика чуть не подпрыгнул на месте, и захлопав ресницами еще быстрее, проблеял, слегка заикаясь:
– А кто вам сказал, что человек-то пропал?
С иезуитской улыбочкой Ольховский вкрадчиво проговорил:
– А как это, по-вашему, называется, когда человека уже второй день нет на месте? И хозяйки дома, между прочим, тоже!
Выражение глаз Василия Егоровича несколько изменилось. Испуг в них быстро сменял раздражение, которое он все еще пытался скрывать, когда проговорил:
– Так они в лес за травами ушли. Дед Авдей меня об этом предупредил, просил за домом Вереи Константиновны в ее отсутствие присмотреть. – И совсем приходя в себя, набычившись, словно молодой бычок на ретивого пастушка, который не в меру сильно хлопал бичом, закончил совсем неожиданно. – У нас, между прочим, демократия. Имеют право…
И наконец, сделал то, что так долго собирался сделать – вытер затылок и лоб своим скомканным платком, после чего, немедленно опять затолкал его в карман. Ольховский даже слегка растерялся от такого ответа. Ты посмотри! Оказывается, и у этого деревенского увальня есть голос! Ольховский было собрался «объяснить» ему и про «демократию», и про «право», но тут же охладил себя. Было понятно, что криком он тут уже ничего не добьется, а ему нужен был результат. Поэтому, резко сменив гнев на милость, проговорил примирительным тоном:
– Ну раз так, тогда другое дело. Я тут к этому вашему Авдею заехал, расспросить его еще хотел про найденыша вашего поподробнее. Как он его нашел, может тот ему что сказал, из чего можно будет что-то понять? В общем, все в таком роде. А мне говорят, что ушел, мол, дед, уже второго дня, как ушел, и вместе с вашей знахаркой. Я, конечно, заволновался, как они человека без памяти одного что ли оставили. Вот и поехал на хутор глянуть. А там все на ключ закрыто и никого нет. Вы уж простите, что погорячился, Василий Егорович… Сами понимаете, служба такая… – Попытался он втиснуться в доверие к участковому, для чего, состроил покаянную физиономию.
Так как, к подобным чувствам у него привычки не было, получилось не очень правдиво. Он это и сам понимал. Но решил, что для участкового сойдет и так. И совсем другим, уже деловым тоном, спросил:
– А вы случайно не в курсе, в какую сторону они ушли за травами-то? – Заметив, как участковый опять набычился, поспешно добавил. – Это я к том, что вдруг кто опять потеряется, и искать придется.
Но судя по выражению маленьких, но к удивлению Саши, проницательных глазок участкового, обозначенная причина стража местного порядка не очень-то впечатлила. Ольховский начинал злиться, что сам, собственными словесными вывертами и политесами загнал себя в глупую ситуацию. Но теперь уж выхода не было, нужно было продираться напрямки. Василий Егорович посмотрел на него внимательно и неохотно проговорил:
– Так, известное дело. Они каждую осень на одно и тоже место ходят, на дальние болота. Только там красный корень и растет. – Потом, не выдержав, все же спросил с легким подозрением. – А чего это вы собрались их искать? Что Авдей Силуянович, что Верея Константиновна – оба люди знающие, бывалые. В лесу не заблудятся. Отродясь такого еще не было. – Недоверие и настороженность по отношению к «начальству» сквозило уже настолько явно, что Ольховский собрался, было, напомнить опять этому увальню, что такое субординация. Но потом передумал, поняв, что только больше ухудшит ситуацию, которая и так складывалась, увы, не в его пользу.
Александр с превеликим удовольствием сейчас бы уже развернулся и ушел, но ответить было надо, а то еще невесть что возомнит о себе. Мельком подумалось, что все чему его когда-то учили, было абсолютно непригодно в деревне, не работали здесь приобретенные навыки, да и знания работника Службы оказывались здесь бесполезными. Здесь люди были какими-то другими. И любой разведчик, попав сюда, обречен на провал. Он ответил с фальшивой, словно извиняющейся улыбкой:
– Да, мало ли… Я подумал, что старик и женщина все же не приспособлены для длительного пребывания в лесу.
Ольховский ожидал, что этот пень деревенский сейчас кинется рассказывать о всех возможностях и способностях «старика и женщины», что Александру могло бы пригодиться. Но Василий Егорович только чуть приподнял свои круглые, широкие, как у медведя плечи, в жесте недоумения, и ничего больше не сказал. При этом, он выжидательно уставился на начальство: что еще спросит? «Начальство» ничего больше не придумало, и поэтому, кивнув участковому, милостиво отпустило его:
– Ну что ж, Василий Егорович, у меня вопросов больше нет. Но, я бы попросил вас, держать, как говорится, руку на пульсе. И если только что-нибудь вам покажется подозрительным, сразу докладывать мне. Телефон вы мой знаете. – И он уже, собираясь уходить, небрежным голосом с тенью легкой угрозы (начальство ведь!) добавил. – Надеюсь, вам не нужно напоминать, что о нашем разговоре нельзя сообщать никому… Даже вашему непосредственному начальству. Как я понимаю, вы помните, что вам до пенсии…, сколько?
Участковый поспешно подсказал:
– Два с половиной года…
– Вот, вот… – Продолжил мурлыкать Ольховский. – Я надеюсь, что за два с половиной года до пенсии вы не станете совершать необдуманных поступков.
С этими словами, не дожидаясь от участкового клятвенных или иных заверений, Александр Евгеньевич, развернулся и пошел к своей машине. Он помнил одно святое правило: что бы значимость последней фразы не потерялась, нужно вовремя уходить.
Участковый еще постоял немного на месте, глядя вслед отъезжающей машине, потом что-то пробормотал себе под нос о направлении, куда бы следовало идти такому «начальству», и, плюнув с досады в сердцах, направился неторопливой, чуть медвежьей походкой в сторону своего дома.
Этот небольшой домик с коричневыми ставнями и небольшим палисадником, заросшим кустами бузины, Ольховский знал давно. Оставив машину на соседней улице, он под прикрытием густо-разросшейся черемухи с гроздьями уже чуть подсохших черных ягод, прошел незамеченным к самому входу. Оглянувшись, чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за ним, он быстро открыл калитку и прошмыгнул на крыльцо. Вечерние сумерки окутали поселок, делая очертания домов, заборов, растений более таинственными и загадочными. Погода менялась. По небу летели рваные клочья облаков на несколько мгновений прикрывая начавшие проступать звезды. Пока еще не сильные порывы ветра, срывали с деревьев пожелтевшую листву, нагоняя тоску своим завываньем, похожим на заунывную песню степняков.
Он потянул дверь в сени на себя, и та с тихим скрипом отворилась. В сенях было темно, и только из-под дверей, ведущих в дом, виднелись узенькие полоски света. Его ждали. Уже более уверенно, он открыл дверь, обитую потертым дерматином темно-бордового цвета. Женщина, сидевшая за столом, без удивления посмотрела на него. Подобие улыбки мелькнуло легкой тенью по ее губам, а в следующее мгновение уголки рта вновь опустились, придавая ее лицу вид грустного Арлекина. Но взгляд пристальных зеленых глас был, как прежде проницательным и несколько презрительным.
– Каким ветром…? Я уж думала, опять мимо проедешь… – Всем своим видом она старалась показать, что вовсе и не ждала его.
Но, по накрытому на две персоны столу к ужину, по чуть подкрашенным губам и ресницам, и даже, по слабому запаху духов «Белая сирень», которые когда-то ему нравились, он без труда определил: ждала… Еще как ждала! Это ощущение некой власти, которую он имел над ней, эта ее едва заметная и какая-то жалкая улыбка, после неудач сегодняшнего дня, были ему, как бальзам на рану. Она отвела от него взгляд, не выдержав присутствовавшей в его глазах насмешливости, одним быстрым движением руки скинула с плетеной небольшой корзинки узорчатую, вышитую по краям красными цветами салфетку, и театральным жестом обведя стол, проговорила, все еще не глядя на него:
– Садись, будем ужинать. Чем богаты… Вина не предлагаю. Думаю, ты сегодня же обратно собрался. Но прежде, чем начну отчитываться, – это слово она произнесла с некоторой ядовитостью, – мы вполне можем спокойно поужинать… – И, не удержавшись, добавила, – как когда-то…
Не разуваясь, он прошел и по-господски, слегка развалясь, уселся на стул напротив хозяйки.
– Ну, здравствуй, Наталья… Ты права. Мне сегодня же нужно обратно. Сама понимаешь, служба – есть служба.
Он даже не пытался скрыть легкой издевки в своем голосе, что совсем не мешало приступить к еде. Александр только сейчас ощутил, насколько проголодался.
Ели в молчании, если не считать ничего не значащих фраз, типа, «передай соль» или «подай хлеб». Быстро расправившись с тушеным мясом и значительным куском пирога с брусникой, он удовлетворенно выдохнул и откинулся на удобную спинку деревянного стула, стал наблюдать, как она разливает чай. Сильные пальцы ее слегка подрагивали, как видно, от сдерживаемого волнения. И Ольховский с удивлением подумал, что никогда не предполагал, что эту женщину может что-либо заставить нервничать. Приписав такое, несвойственное ей состояние собственной неотразимости, он задал первый вопрос.
– Может хоть ты мне скажешь, что случилось с Николаем, и куда подевались этот старик на пару с Вереей? Кстати, своего подопечного, Верея прихватила с собой. Наверняка опасаясь, что он в ее отсутствие может дом спалить. – Он коротко хохотнул, с удовольствием отмечая, как легкая гримаса неприязни пробежала по лицу Натальи при упоминании имени Вереи.
Наталья разлила чай, поставила на место чайник, села, ладонями расправила несуществующую морщинку на скатерти перед собой, и только тогда заговорила, не глядя на Александра.
– Не знаю, что случилось с Николаем, но могу сказать только одно – он перенес очень сильный стресс. С чем это связано, не могу пока понять. Возможно, что-то увидел. Хотя, что такого можно увидеть в наших лесах, чтобы человек чуть ли не в одночасье начал седеть? – Она с недоумением пожала плечами, и прямо посмотрела на Ольховского. – Ну и, безусловно, легкое сотрясение мозга. По голове его кто-то приложил. Но удар не был очень сильным. Ясно, что убивать его никто не хотел. А потом, он пролежал на холодной земле некоторое время, и как следствие – легкая простуда. Больше ничего особенного. Но то, что с ним что-то произошло, что-то, чего я не могу объяснить, это точно. Знаешь, он теперь похож на лодку, которая плыла в одном определенном направлении долгое время, а потом, ни с того, ни с сего, вдруг резко поменяла курс. Я попытаюсь еще с ним поговорить об этом. Возможно, что-то прояснится.
Ольховский задумчиво и пристально смотрел на молодую женщину, пытаясь выискать в ее лице что-то, что говорило бы о ее скрытности. Но не увидел ничего такого, что могло бы заставить его сомневаться в ее информации. Именно этим она ему и нравилась. Как бы не сложились их личные отношения, что касалось дела, она всегда отставляла свои чувства и эмоции в сторону. Он задал ей следующий вопрос:
– А как думаешь, этот «племянник» Авдея… Мог он как-то быть ко всему этому причастен?
Женщина пожала плечами.
– Не думаю… Он появился позже, как я поняла. На меня он произвел впечатление обычного деревенского мужика. Не очень сообразительного, кстати. Нет, не думаю, что он имеет к этому какое-то отношение. Скорее это работа твоей ненаглядной Вереи. Вот она могла шваркнуть бедолагу по голове. – Не удержалась она от ядовитости, и добавила с легким раздражительным пренебрежением. – От этой особы можно ожидать чего угодно. Хотя, справедливости ради, должна заметить, что не вижу повода, почему бы ей захотелось это сделать. Но мало ли, что этой ненормальной в голову взбрело! Я за чокнутых не отвечаю. – Фыркнула она
И замолчала, внимательно глядя на Сашу. Эмоции в ее взгляде быстро сменяли одна другую. Начиная от деловой заинтересованности и заканчивая каким-то тоскливым ожиданием. Но Александр этого не замечал, поглощенный перевариванием информации. Не придя ни к какому выводу, он деловито спросил:
– А ты знаешь, где расположены так называемые «дальние болота»? Можешь показать их на карте?
Недоумение промелькнуло во взгляде Натальи, но она тут же поднялась из-за стола, и направилась к небольшой полке, где стояло несколько книг по медицине и сборник стихов Есенина в довольно потрепанной обложке. Достав оттуда небольшую папку, она, вернувшись к столу, освободила от чашек место, и развернула небольшую карту района. Внимательно посмотрев на нее, ткнула пальцем в выбранную точку.
– Примерно вот здесь. – И с любопытством посмотрев на Александра, с насмешкой спросила. – Уж не за травами ли ты собрался, друг дорогой?
Ольховский уставился в карту, и не поднимая взгляда на Наталью, презрительно фыркнул.
– А если даже и за травами, тебе об этом знать не положено!
Вышло у него это несколько грубовато. Лицо женщины на мгновение окаменело, а в зеленых глазах вспыхнул опасный волчий огонек. Не удержавшись, она зло прошипела:
– Конечно, не мое…! Мое дело было твоих партнеров в Ленинграде в постель укладывать, да информацию для тебя выуживать. Помнится, ты тогда даже по звезде на погоны за это получил, а мне в честь этого флакон духов подарил! А теперь, конечно, дело не мое!
Ольховский почувствовал эту ее едва сдержанную злобу, готовую прорваться неконтролируемым скандалом, и мгновенно перестроился. Ссориться теперь с Натальей у него не было резона, особенно если учесть, что в этом чертовом поселке ему положиться было больше не на кого. Он молниеносно сменил тактику. Поднял на нее ласковый взгляд, и положил свою ладонь на ее руку.
– Ну чего ты…? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… Просто, у меня был тяжелый день. Все пошло наперекосяк! Еще понять бы с чего! Вроде бы все продумал, все предусмотрел, а тут на тебе! Ты у меня одна надежда и опора… – Он мысленно поморщился от своих фальшиво прозвучавших слов, но постарался это компенсировать, пожатием ладони Натальи и страстным взглядом.
Лицо женщины сразу поменяло выражение, взгляд сделался беспомощно-детским, даже каким-то жалким, обиженным. И она вдруг, встав перед ним на колени, страстно зашептала:
– Саша, Сашенька… Давай все бросим!! Уедем куда-нибудь подальше, все равно, куда!! Денег у нас достаточно!! Я буду любить тебя, как тогда, в Ленинграде, помнишь? Ребенка рожу, заживем, как люди… Ведь сил уже больше никаких нет… – В ее глазах мелькнули слезы.
Ольховский, не удержавшись, скривился. И довольно жестко ответил:
– Куда уедем, дура?! Или ты не знаешь, что с нашей конторы так просто не уходят?! Особенно теперь, когда наконец-то передо мной открылись ТАКИЕ перспективы!! А может тебе напомнить судьбу твоего отца, который тоже хотел уехать «подальше». Что ж… Это у него получилось. Благодаря этому ты сейчас здесь, в этой дыре! Или уже забыла, как я тебя из той ямы, куда загнал вас папаша вместе с матерью вытащил?! Поэтому, давай работать. – Увидев, как жестко сжались губы у Натальи, он постарался подсластить «пилюлю». – Если у меня все получится, тогда и поговорим об этом. А пока, мне нужно ехать. Время не терпит. Сдается мне, что не за кореньями они отправились, совсем не за кореньями… Хотя, выводы делать рано. Ты присмотри тут. И как только появятся, сразу дай знать… – Потом он с жалостью, граничившей с брезгливостью, посмотрел на женщину, все еще стоявшую перед ним на коленях, проговорил. – Прости. Остаться не могу. У меня сегодня ночью важная встреча в городе. А путь не близкий.
Он легко поднялся со стула, и направился к выходу. На самом пороге обернулся, и небрежным голосом проговорил:
– За ужин – спасибо. Все было очень вкусно.
И вышел за дверь, так и не увидев, взгляда, коим его проводила хозяйка дома, все еще стоявшая на коленях возле пустого стула.
Глава 4
Александр прибыл в город уже за полночь. Встреча была назначена на два часа ночи, и он очень торопился, боялся, что может опоздать, поэтому, гнал, не жалея машины, всю дорогу. О том, чтобы заехать домой и хотя бы принять душ, не было и речи. Времени оставалось только-только, чтобы доехать до места. Он чувствовал себя загнанным в угол. Из того, что сообщила ему Наталья, он не извлек ничего особо полезного, но очень надеялся, что полученная информация скажет чуть больше его боссу. И, он должен был себе признаться честно, что это его бесило больше всего. Босс обладал куда большим знанием обо всем происходящем, это было очевидно. Выходило, что его использовали практически в темную, как он использовал своих агентов. А это означало, что туда, куда он стремился ему еще ползти и ползти. Нужно было построить свою беседу с Улссоном так, чтобы тот сам захотел посвятить его в некоторые тайны. Чутьем, которым он обладал в достаточной мере для агента такого класса, он понимал, что Элиасу в дальнейшем понадобится его помощь, но только не в том статусе, в котором Ольховский находился сейчас. Простым языком выражаясь, если босс хотел получить больше, то он должен был больше дать, ему Ольховскому. И, разумеется, дело было, конечно, не в деньгах. Хотя и они были бы не лишними.
Уже, когда его машина мчалась по безлюдным, по-осеннему хмурым улицам города, Александр мысленно составлял доклад, пытаясь правильно расставить акценты. Ему показалось, что важными аспектами будет только три новости. Первая, что она (или они, это требовало еще уточнения), что-то сделали с его лучшим агентом, что тот оказался не просто бесполезным, но и мог причинить вред всему, что босс задумал. А значит, его нужно было убирать с доски. Жаль, конечно. Потому как, Циркач обладал всеми качествами высококлассного агента. Но, сейчас, это был уже отработанный материал. Кстати, в связи с этим, придется рассказать Улссону и о провале операции «дядюшка». Саше очень не хотелось этого делать, но в свете всего произошедшего с Циркачом это могло быть полезно. Выходило, что Стрелецкий обладает некими свойствами гипноза или чего-то подобного. И тут прослеживалась явная связь с тем, что случилось с Николаем.
Второе, что следовало рассказать, это то, что со своего хутора они все пропали. Конечно, есть шанс, что они вправду ушли за какими-нибудь своими корешками, но тут маячила связь и с третьей «новостью». Шкатулка и медальон, которые так заинтересовали босса, исчезли из дома означенной Вереи вместе со всеми людьми и собакой в придачу. И чутье ему подсказывало, что это не было обычным совпадением. Конечно, если бы он обладал полной информацией, выводы могли быть уже более конкретными. А так, он может лишь только догадываться, что произошло на самом деле. Вот это-то и нужно было довести до Элиаса как можно тоньше и, желательно, ненавязчиво. Чтобы до босса наконец-то дошло, что «зрячий» Ольховский ему будет намного полезнее, чем «слепой».
К месту встречи он доехал за десять минут до назначенного времени и совершенно взявший себя в руки. К нему вернулась былая уверенность. Ничего еще не потеряно. Он еще себя покажет! Оставив свой автомобиль в темной подворотне, проходными дворами он вышел в соседний переулок. Внимательно оглядевшись, он быстрым шагом направился в сторону центрального проспекта. Не доходя до него метров двести, свернул в темный дворик. Здесь стоял двухэтажный особнячок, построенный еще в прошлом веке, и, каким-то чудом, сумевший уцелеть под напором современного города. Позвонив у кованной чугунной калитки, он замер в ожидании. Красный глазок камеры, висевший над головой, моргнул плотоядно красным светом и раздался щелчок электронного замка. Отворив калитку, Саша прошел несколько метров, и очутился у высокого крыльца. Двери почти неслышно распахнулись, и на пороге возник уже знакомый ему водитель босса, и, как полагал Ольховский, он же являлся и охранником. Не произнося ни единого слова, он молча сделал жест следовать за ним.
Свет горел только в просторном холле, а весь остальной дом тонул во мраке. Александр уже не единожды бывал в этом доме, поэтому окружающая его темнота нисколько его не удивляла и не вызывала какого-либо любопытства. Они стали подниматься по широкой мраморной лестнице с дубовыми перилами, отполированными за долгие годы многими сотнями, а, может быть, и тысячами рук. Шаги гулко отдавались под высокими потолками с искусной лепниной, изображавшей каких-то пухлых ангелков и обнаженных древнегреческих богинь. Помнится, когда Александр попал сюда впервые, он с удивлением рассматривал всю эту роскошь, удивительные картины, скульптуры, мягкие ковры на разноцветных старинных паркетах. Раньше он думал, что такое возможно только в музеях, и люди не живут среди всего этого великолепия. Но быстро понял, что времена изменились и теперь, некоторым избранным доступно все это великолепие. И еще одну он вещь понял тогда. Если он, Александр Ольховский поведет себя правильно и умно, то тогда и его могут принять в число этих самых избранных.
Поднявшись на второй этаж, сопровождающий остановился у высокой двери, из-под которой пробивался тусклый свет. Саша уже знал, что здесь была библиотека. Все встречи господин Улссон проводил с ним именно здесь. В другие комнаты его никогда не приглашали. После негромкого стука, из комнаты послышалось отрывистое «Входите!». Сопровождающий его охранник, распахнул дверь, сам при этом отступил в сторону. И едва Саша переступил порог, как дверь за ним тут же бесшумно закрылась. Элиас сидел за большим старинным письменным столом вишневого дерева. Ножки в виде львиных лап были мастерски вырезаны неизвестным мастером пару столетий назад. Небольшая настольная лампа в виде двух опущенных кистей человеческих рук, прикрывающих лампочку, вносила некий диссонанс во всю обстановку кабинета, и смотрелась как-то отталкивающе, если не сказать, почти непристойно. Саша поморщился в досаде на свои несвоевременные оценки интерьера.
Босс был поглощен изучением какой-то старинной книги, в потертом кожаном переплете. Судя по пожелтевшим листам пергамента, книга была не просто старинной, она была древней. Элиас внимательно рассматривал текст через увеличительное стекло в тонкой серебряной оправе. И если бы не этот идиотский светильник, то его вполне бы можно было принять за какого-нибудь средневекового ученого.
На вошедшего Ольховского, казалось, он не обратил ни малейшего внимания. По крайней мере, своего занятия он не прервал. Утопая почти по щиколотку в мягком шелковистом ворсе Иранского ковра ручной работы, Александр неслышно приблизился к столу и присел в мягкое кожаное кресло, на самый его краешек, как и положено почтительному подчиненному. Осматриваться он не стал, пользуясь невниманием хозяина. Он уже видел этот кабинет раньше. Только в который раз подумал, что один этот ковер стоит дороже, чем вся его квартира вместе с мебелью. И это, по-прежнему, вызывало у него досаду, которую, впрочем, он искусно скрывал за невозмутимой физиономией. По-прежнему не отрываясь от древнего фолианта, Элиас спросил своим сочным баритоном, так несвойственным его тщедушной, почти подростковой угловатой фигуре.
