Дневники Энрида Борисовича Алаева. Том 3 и 4

Конечно, грустно, но вешать носа нельзя. Я вспоминаю, как тяжело мне было, когда меня ругали за стихотворение «Курсантская жизнь». Очень тяжело. Я вспоминаю ноябрь прошлого года, когда я зашивался на работе. Мне тоже было трудно. Но вот – все же прошло! Пройдёт и это. Всё будет хорошо, Энрид Борисович!

Я счастлив, что нашел Риту. Хорошую, преданную, любящую и любимую жену найти, конечно, труднее, чем приличное место работы.

20 сентября, среда

Вчера давали концерт в полит-училище. Давненько я не подвизался на сцене, где расцветало мое «самодеятельное искусство». Коварной оказалась для меня эта сцена.

Концерт прошел хорошо, с подъемом. Из начальства был Братановский, вместо Меландера – Женя Куренов. Я давно мечтал выступить с нашей самодеятельностью в полит-училище, и вчера эту мечту осуществил.

Вчерашний концерт знаменателен и в другом отношении. Для всех кружковцев перестала быть секретом наша дружба с Ритой. И мы уже не скрывали своих отношений.

Это событие вызвало бурную реакцию. Ребята восприняли спокойно. Женский коллектив раскололся на два лагеря. Некоторые – Тася Буш, Маша Острикова, Тамара Шумилина – одобряют нашу дружбу. Большинство же обвиняют и меня, и её – меня за то, что я «сошел с ума», её за то, что «отбила парня». Чепуха, конечно, но Рита эти сплетни воспринимает очень болезненно. Она дорожит нашей дружбой и боится, что наговоры кумушек «оттолкнут» меня от неё. Малютка моя! Ни на кого я тебя не променяю, золотая моя умница. Я всегда пренебрегал бабьими сплетнями. Противный лагерь своими наговорами добивается обратных результатов: они не только не разобьют нас, а наоборот, ещё больше заставят дорожить друг другом.

Все эти сплетни кончатся, когда мы зарегистрируемся. Гриша послезавтра уезжает в отпуск в Киев. Рита перейдёт жить ко мне. Как самая настоящая жена.

Я очень люблю… нет, не хочется даже употреблять это избитое, испитое, испетое, истрепанное слово. Я дорожу Ритой.

Образ Лидии Михайловны окончательно растаял и исчез из моего сердца.

23 сентября, суббота

Со вчерашнего дня Рита перешла ко мне на квартиру, и мы стали жить как настоящие муж и жена.

Замечательно! Наша холостяцкая комната сразу преобразилась. Она стала совсем другой: уютной, обжитой, аккуратной, словом – семейной.

Вчера весь день (да и сегодня с утра) лил проливной дождь. Мы проводили Гришу в отпуск, потом поехали в клуб: надо было давать концерт. После концерта зашли к Рите и – ко мне.

И что нам был дождь! Мы шли, не замечая его.

Прав Щипачев.

Любовью дорожить умейте,

С годами – дорожить вдвойне.

Любовь – не вздохи на скамейке,

И не прогулки при луне.

И слякоть будет, и пороша:

Ведь вместе надо жизнь прожить.

Любовь с хорошей песней схожа,

А песню – нелегко сложить!

25 сентября, понедельник

Странным может показаться, что в понедельник я обязательно заглядываю в дневник, и эти записи самые пространные. Объясняется это очень просто: в понедельник у меня выходной.

Вот и сегодня я отдыхаю. Риту проводил утром на работу, а сам опять завалился спать. (Жена-то выспалась вчера!) Сегодня – мой выходной, и я имею право выспаться, собраться с мыслями и кое-что из этих мыслей записать.

В субботу у нас было что-то вроде свадьбы. Я устраивал этот вечерок с определённой целью: чтобы Рита поближе познакомилась с хозяевами, и те не шумели бы временно о прописке. Ну, а вечер вышел вроде свадьбы. Были друзья Риты – офицеры Коля с женой Натой и Женя с женой Валей, очень хорошая компания. Молодцы, особенно ребята. Догадливые.

Были еще бывшая хозяйка Риты Зинаида Романовна, сестрёнка Дина и мои хозяева. Вечер прошёл весело, хорошо и аккуратно.

Теперь уж, после такой «вроде свадьбы» (настоящую мы решили сделать тогда, когда приедет мама), мы окончательно стали относиться друг к другу как муж и жена.

Вчерашнее воскресенье – чудеснейший день. Нет, как это приятно сознавать на работе, что дома тебя кто-то ждёт, чьи-то нежные руки стремятся обнять тебя поскорее… Это очень радостное ожидание.

Днем заехали Бабушка, Володя Казанцев. Рита молодец, как хозяйка. Бабка не нахвалится, а мне уже хвалить неудобно: не люблю мужей, которые хвалят своих жён всем и всякому.

Сегодня роли переменились: Рита ушла на работу, а я обречён в одиночестве ждать звонка в дверь.

26 сентября, вторник

Самым неожиданным образом я попал в наряд. Об этом мне сообщили за полчаса до заступления, и вот я опять сижу на дежурстве в штабе дивизии.

Все эти дни я живу какой-то особенной, новой жизнью. В конце концов моя холостяцкая жизнь оборвалась так неожиданно, что удивляться приходится не только моим знакомым, но и мне самому. Очень хорошо, что до сих пор я только приятно удивляюсь. Не было ещё ни одного случая, который омрачил бы нашу дружбу с Ритой. Наоборот, мы все больше и больше привязываемся друг к другу, а я нахожу в ней всё новые и новые хорошие качества.

Рита оказалась очень хорошей, заботливой хозяйкой, даже трогательно заботливой. С хозяйкой Эрной Петровной она быстро сошлась, подружилась, и теперь носится по дому, будто всю жизнь прожила в нем. Вчера мы вместе стряпали пельмени. Я не шибко сентиментальный человек, но и то немного умилился этой семейной идиллии.

Рита – очень приветливая хозяйка: «Я люблю тебя, поэтому мне дороги все твои друзья». Вчера зашел Славка Елишев, попал как раз к обеду, и Рита ухаживала за ним чуть ли не больше, чем за своим мужем. Славка слыхал, что я собираюсь жениться, но не ожидал, что это произойдёт так быстро. Он приятно удивился разительной перемене в нашей с Гришей комнате. Он помнил ее «холостяцкий вид».

Да, это хорошо, что Рита экономная хозяйка, но не жадная. А как она стремится сделать нашу комнатку уютной и приветливой! Так ласточка ухаживает за своим гнездом.

Сегодня мне удалось устроить учиться в педучилище Дину, её сестрёнку. Это очень хорошо. Правда, нам придётся помогать ей. Но и это хорошо. Я подумал: «Неужели бы я позволил, чтобы мой Леонидка буйствовал?»

Сплетни в клубе кончились, едва услыхали, что у нас было что-то вроде свадьбы. Все поздравляют и меня, и её – желают счастья и прочее.

Словом, пока всё идет хорошо, даже лучше и лучше.

Буду надеяться, что в дальнейшем всё будет ещё лучше.

Октябрь

10 октября, вторник

Давненько не брал в руки дневник. Слишком много работы, слишком долго задерживаюсь на работе, а короткое время домашнего отдыха провожу с Ритой. За день работы мы так соскучимся друг о друге, что не хотим ничего делать.

Вчера проходил комсомольский актив соединения по решениям IV пленума ЦК ВЛКСМ, о развёртывании культурно-массовой работы в подразделениях. Актив прошел хорошо, меня немного поругали, но решение приняли громкое, ко многому обязывающее. Посмотрим, как наши комсомольцы будут это выполнять.

Прошлую субботу провожали Лешу Плесовских: у нас был маленький вечер. Кроме него был Витя Максюков с женой Надей, Миша Федин и Вова Ивашкин, а также Игорь Меландер. Всем вечером заправляла Ритина подруга Тамара: Рита себя чувствовала плохо.

С Ритой иногда… не ссоримся, а так – небольшие размолвки. Ну, не без этого, всё же мы их благополучно разрешаем.

Меня опять начинает мучить эксудативный диатез. Придётся снова лечь в госпиталь.

Риту это не пугает: она всё прекрасно понимает. Я же должен выздороветь до праздников, а на Октябрь мы вместе поедем в Москву.

Итак, пока все хорошо, если не считать моей болезни. Наша дружба становится всё крепче и крепче.

Как мне не хотелось бы ошибиться в Рите! Как мне хочется быть с ней счастливым!

16 октября, понедельник

Да, тяжелые времена наступили, Энрид Борисович. Дальше ехать, как говорят, некуда. Вернее-то, ехать есть куда, и очень даже «куда»: меня посылают в Германию. Об этом я точно узнал с неделю назад.

С Ритой у меня прошли в три дня три размолвки.

Во-первых, я случайно нашёл в комоде её комсомольский билет. Что такое? Ведь она говорила, что ее исключили из комсомола за утерю билета. Почему билет на руках?

При объяснении так и получилось. Сквозь слёзы Рита мне рассказала, что исключили её за неуплату членских взносов, а на заседание райкома она не пошла.

Тяжёлая была сцена. Мне было тяжело, но я ей простил.

На другой день я сказал ей, что еду в Германию. Опять сцена. Но всё это оказалось цветочками по сравнению с тем, что случилось на другой день, позавчера.

Я нашёл в коробке с гребёнками письмо, адресованное ей неким Анатолием. Мне страшно писать даже в дневник то, о чем я узнал из этого письма. Одно слово: есть в Канаде провинция Альберта…

Так тяжело мне никогда не было. Все это разрешилось сценой, какой я никогда не переживал. Лучше бы я не находил этого письма!

Ждать нечего, любить некого. Доверие… Где оно, доверие? Ложь, ложь, и ложь. Гадко. На душе – точно кошки насрали.

Я ещё не разлюбил Риту. Слишком много я ей отдал чувства, чтобы сразу все забрать. Но чем все это кончится – не знаю. Между нами пробежала кошка, и, пожалуй, её уже нельзя догнать и вернуть.

Поеду в Тукумс на три дня, подумаю.

17 октября, вторник

Гостиница в городе Тукумсе

Спустился вечер.

Он пришёл как-то незаметно. День был хмурый и холодный сам по себе. Вечер только сгустил краски и сделал раму окна угрюмой и непроглядной. Тяжелый неровный дождь забарабанил по крышам. Электричества нет, слабенький светлячок керосиновой лампы тщетно пытается разогнать темноту и грусть.

Как не хочется думать!

Но это не так легко. Мало того: это невозможно. Думы настойчиво лезут в голову, их не отогнать. Они тяжёлые, как ртуть, и навязчивые, как грустная мелодия.

Риточка! Моя маленькая подруга! Что ты со мной сделала? Зачем ты так глубоко влезла в мою душу и потом так обидно оскорбила меня в самых лучших моих мыслях о тебе?

Да, всё-таки самое главное в любви – это доверие. Когда нет доверия, нет веры в человека – нет и любви.

Я уж и сам не рад, что прочёл это злополучное письмо. Как я был счастлив с тобой, Рита! Моя изголодавшаяся, истосковавшаяся по настоящему чувству душа впервые с тобой смогла утолить ненасытную жажду любви. Я видел, что ты была счастлива о мной (это даже слабо сказано), и сам становился от этого ещё более счастливый. А сейчас…

Да, Рита, мне, конечно, жалко тебя. Но не этим же чувством надо руководствоваться в любви. Не жалеть, а уважать человека надо – так говорил Максим Горький.

Сказать откровенно, я сам не знаю, что мне делать. Мне не хотелось бы потерять Риту. И в то же время я не могу прогнать из своей души холодок, проникший туда неожиданно, как майский заморозок.

Рита, придумай что-нибудь, чтобы прогнать этот холодок! Удержи меня у себя! Неужели ты не сможешь этого сделать?

Если ты хочешь нашего счастья, ты это сделаешь.

20 октября, пятница

Бог ты мой, так замотался и забегался эти дни, что забыл поздравить любимого братишку с днём рождения. А всего вернее – не забегался, а задумался. Да, башка трещит от мыслей. Ох-хо –хо!

Вернулся из Тукумса, где проводил инспекторскую поверку политзанятий. Всё благополучно, только денег ухнул много. Выговор получил от Риты: не умею тратить деньги, живу ещё по-холостяцки.

Сейчас сижу в штабе, дежурю, есть время и есть настроение обо всем подумать. Опишу всё по порядку.

Восемнадцатого после обеда меня подполковник Варфоломеев послал на полигон – с той же целью. Дороги развезло, и мы с шофером застряли. Часов пять провозились, все вымокли и перепачкались грязью. Выручило знание латышского языка: я взял у латыша двух лошадей, и мы выволокли нашу «санитарку».

Ночь переночевал в гостинице в Тукумсе, утром поехал в Ригу. Домой приехал в семь часов. Рита открыла дверь тёпленькая, заспанная, её глаза горели огнем. Видно, крепко соскучилась, чуть не задушила меня в объятиях. Она без меня сильно болела: стирала белье и надорвалась. Сказать по правде, я тоже соскучился. Даже не так: стал ощущать, что мне чего-то не хватает. Всё-таки она мне дорога, Рита. Дорога, несмотря на все размолвки между нами. Да, она меня крепко любит, но… о себе я это боюсь сказать. Какой-то туман, холод, мрак окутал моё чувство.

– Мы же договорились не вспоминать о прошлом, – говорила она как-то мне недавно, – ты можешь требовать с меня теперь, когда мы вместе, а за мое прошлое – прошу тебя, не сердись. Ты не думай об этом.

Легко сказать – не думай! Нет, надо дать ей почитать мой дневник. Пусть догадается, какую мне надо открыть в ней «изюминку».

Вчерашний день мы провели очень сладко. Я думал, что холодок в моей груди растаял. А утром – снова тоска. Что за чертовщина!

Помню, в слезах (после того, как я показал ей письмо), она сказала мне:

– Что я, виновата, что у меня в жизни все так получается? Хорошо Дине – я её хоть немного поддерживаю. А меня некому было поддержать. Наоборот, каждый старался сковырнуть, втоптать в грязь.

Эх, Рита, Рита… Ну почему ты такая слабенькая?

Я уже представляю себе её жизнь. Круглая сирота, военные годы… Конечно, тяжело. Она мало видела на своем пути хороших людей. Да что хороших – хотя бы таких, как я. И ей весь мир стал казаться чужим и невнимательным, безразличным. Она стала похожа на затравленного воробышка… Свирепо у меня на душе: я бы уничтожил всех, кто испортил молодую жизнь этой замечательной девушке.

Сейчас вернулся с ужина из дома. Странное дело: бежал, ждал встречи с Ритой, а увидел её – загрустил. Долго смотрел на нашу фотографию, где у нас у обоих счастливые лица и подумал вслух:

– Будут ли у нас еще такие фотографии?

Рита перехватила мой взгляд и сразу стала печальной.

– Ну почему у тебя такие грустные глаза?

Я посмотрел ей в лицо и не смог скрыть душевной тревоги:

– Скучаю я без тебя, и с тобой мне грустно… Развесели меня, Рита!

– Ну как же я тебя развеселю?

– Не знаю, придумай. Ведь ты же умная девочка, должна придумать. Ведь придумаешь, правда?

Слабая улыбка, как отсвет далекого счастья осветила ее лицо и мгновенно растаяла.

Уж не слишком ли много я думаю об этом?

Рад бы не думать, да не могу. Чем бы мне развеяться? Эх, Энрид Борисович! Где же та веселость и жизнерадостность, которой так отличался Генка Алаев? Где же твой оптимизм и боевой дух? Неужели он весь выветрился?

Не может быть!

24 октября, вторник

Кажется, я начинаю немного успокаиваться. Не совсем, конечно, но всё-таки на душе у меня стало легче. Я дал Рите прочитать свой дневник, вторую тетрадь. Она читает с интересом и говорит, что старается «вдуматься в каждое слово, чтобы понять, какой я должна стать». Да, на этот дневник я возлагаю большие надежды: поймет ли она, что я от неё хочу? Сумеет ли она сделать правильные выводы?

Вчера вечером я готовил лекцию для курсантов сборов, куда меня назначили «комиссаром». Рита легла спать на диване (мы ждали к себе Гришу, который приехал вчера утром). Рита заснула, а я долго смотрел на ее успокоившееся лицо. Оно давно не было таким. Последнее время я был холоден и раздражителен, заставлял ее много страдать.

Она стала бояться малейшего моего жеста, каждого слова. Даже задумаюсь я просто – и скорбь уже отразится на её лице. А мне вспоминается её лицо, когда мы из её конурки собирались переходить на мою квартиру. О, какое счастье было написано на нём! Оно не просто сияло – оно сверкало, пылало от счастья. А теперь…

Меня охватила нежность к этому маленькому исстрадавшемуся существу, и я нечаянно разбудил её поцелуями. Хорошо…

Может быть, вернется прежнее чувство?

Все решит поездка в Москву. На Октябрьские праздники мы с Ритой поедем ко мне домой. Вопрос уже почти решён, осталось только уговорить Ильина, чтобы он меня отпустил.

Ну, ладно, посмотрим. Хорошо, хотя бы то, что я немного успокоился.

25 октября, среда

Выяснилось следующее.

Вчера Никольченко разрешил мне отпуск с четвёртого ноября. Значит, на праздники едем вдвоём с Ритой в Москву! Ильин, конечно, не доволен. Ему уже точно известно, что он едет в Польшу, руки немного опустил и на праздник отпустить меня не хотел. А мне нельзя его жалеть: сегодня я узнал в Армии, что тоже поеду за границу. Так что если не поеду в отпуск, то, во-первых, не поеду вообще в этом году, а во-вторых, мне больше долго не удастся съездить в Москву с Ритой.

С женой окончательно помирились. Вчера у нас был очень хороший, сладкий вечер. Она меня теперь называет так, как меня звали в детстве: Ридик. Что бы ни случилось, я не буду её огорчать до возвращения из Москвы: ни холодностью, ни поездкой в Германию. Я люблю, когда она счастливая.

27 октября, пятница

Ну, вот и хорошо. Вчера мы обо всём, обо всём договорились с Ритой. Она попросила меня дать ей почитать мои записи в дневнике за последние дни. Грустно, конечно, было, но зато у нас у обоих отлегло от души. Решили: о старом больше ни мне, ни ей не вспоминать.

Кажется, я окончательно успокоился. Эх, чорт возьми, скорее бы сорваться в отпуск, отдохнуть от всех физических и моральных переживаний последних месяцев. Скорее бы…

Ноябрь

1 ноября, среда

Всё, или почти всё стало на свое место. Сегодня последний раз прочитал лекцию на ДПШ. Позавчера последний раз провёл занятия в группе курсантов, сегодня передал полномочия комиссара Яше Короткому. Деньги за ноябрь получил, завтра оформлю документы, а послезавтра…

Послезавтра мы с Ритой уезжаем в Москву. Да, долгожданный отпуск я все-таки получил. Праздники проведём в Москве с женой. И одно только несколько омрачило нашу поездку: мама уехала в Ленинград на сборы до конца года. Как быть, мы ещё не решили. Очевидно, придётся вызвать её на праздники в Москву.

Рита сегодня пошла на первое занятие в вечерний университет литературы и искусства при окружном Доме Офицеров. Я решил, что так будет лучше. Пусть у неё будет новый интерес в жизни. Пошла она с большим желанием. Сейчас я один хозяйничаю дома, готовлюсь встретить её вкусным ужином и узнать, какое впечатление произвело на неё первое занятие.

В воскресенье она сильно заболела, я её еле довёл домой из клуба. Не знаю почему, но за время болезни она стала мне дороже. Я уже почти забыл про проклятое письмо. К сожалению, только почти. Что меня удерживает около неё? Это её сильная любовь ко мне. Я не знаю, с чем сравнить глубину и силу её чувства. И потом – мне самому очень трудно с ней расстаться. Я уже не могу себе представить, как я буду жить без неё. Да, здесь уже не может быть двух мнений: Рита должна остаться со мной.

Надо сделать её такою, какой я хочу, чтобы она была.

10 ноября, пятница. Москва

Сейчас только вернулся с Рижского вокзала, проводил Риту обратно в Ригу.

Выехали мы в Москву вечером третьего. Всё было бы хорошо, если бы не испортилось настроение. И испортил его тот, от кого я меньше всего ожидал – Гриша Покутний.

Как раз перед отъездом он зашел ко мне и пока Рита мылась на кухне, произнёс мне целую лекцию на тему о браке. Чего только он не плёл про Риту! И всё это приправлял прибаутками, что он желает мне добра, по-дружески. Кисло стало на душе, очень грустно.

Рита не могла не заметить перемены моего настроения – она узнаёт обо всем по моим глазам. Пришлось ей рассказать, что произошло между мной и Гришей. Это вызвало очень тяжёлую сцену. Рита отказалась ехать в Москву. Она боялась встречи с родными. Дескать, если я так внимательно реагирую на советы друзей, то что будет, если она не понравится моим родственникам. Дело дошло до битья посуды (с моей стороны). В конце концов я её уговорил ехать. Мы чуть не опоздали на поезд. Да, отпуск с самого начала был отравлен.

Матери дома не было. Встретил нас отец, Борис Сергеевич Алаев. С вокзала поехали прямо на Солянку.

В этот же день (пятого) мы бродили по Москве, по магазинам, зашли в Мавзолей Ленина. Я старался сделать всё, чтобы Рите не было скучно. Ведь кроме всех этих передряг ей ещё и нездоровилось, очевидно, она будет матерью.

Вечером пошли в Малый театр, смотрели «Голос Америки». Словом, первый день нашего пребывания в Москве прошёл хорошо.

11 ноября, суббота

Скучаю без Риты. Мало того: меня сильно терзает мысль, что я ее отправил домой больную. Ведь в день отъезда дело дошло до института Склифософского. Очевидно, ей придется лечь на операцию.

В Москве Рита провела шесть дней. За это время мы еще дважды побывали в театре, обошли всех родных. Всё было бы прекрасно, если бы наш отпуск не омрачался двумя обстоятельствами: отсутствием мамы и болезнью Риты.

Моим родным жена понравилась. У неё во многом мой характер, а мой характер всем нравится. Она мне становится ещё дороже, когда я думаю, что она, наверное, станет матерью моего ребёнка.

Девятого я был в Политуправлении ВВС. Положение определилось более точно: в декабре я еду в Германию на должность преподавателя основ марксизма-ленинизма в техническую школу. Рита очень переживает мой предстоящий отъезд, но с этим все-таки свыклась. Почему-то нам не везет в нашей жизни.

Сейчас до смерти хочется поиграть на пианино.

13 ноября, понедельник

Обеспокоен. Два дня нет телеграммы от Риты. Сегодня вечером выезжаю к ней. Еду без денег.

Да, этот отпуск прошёл неважно. Начался он с ссоры с Гришей, кончился болезнью Риты.

Ну ладно. Это не последний мой отпуск.

Прощай, Москва. Меня ждет Рига, а затем – Германская демократическая республика. Вперед, Энрид Борисович!

15 ноября, среда. Рига

Сегодня утром приехал в Ригу. Ритёнок встретил меня на вокзале. Я напрасно беспокоился: здоровье её в порядке, доехала она благополучно. А телеграмму не могла дать потому, что не было денег. На следующий день она переслала мне деньги по телеграфу, но перевод меня уже не застал.

Ох, как она меня тепло встретила! Мне так и хочется называть её «заботкой». Когда я стал говорить, что рад – с ней ничего не случилось в дороге – она возразила.

– Нет, случилось. Долго она стеснялась, потом сказала:

– Наверно, наверно… ты будешь отцом.

Я немного раньше догадался об этом. Мне хотелось её носить на руках от радости, и я удовлетворил своё желание. Такой дорогой и родной она мне никогда не была.

Мой милый Ритёнок! Кому я теперь отдам тебя? Да никому на свете! Ласточка моя ласковая, заботка моя неугомонная.

Отец!

Я до сих пор боюсь поверить этому, что я вскоре буду отцом. Мой ребёнок… Это кажется таким странным, радостным, недостижимым. Я вообще люблю детей.

Детвора советская! На свете

Вряд ли вас счастливее найдешь.

Я люблю, когда играют дети,

Слушать их восторженный галдеж.

Вспоминать о том, что было в прошлом,

Что и я когда-то был таким:

Беззащитным, милым и хорошим,

Без границ доверчивым к другим.

Годы с плеч слетают, точно камни.

Я готов, как двадцать лет назад

Бегать по полям за мотыльками,

Забираться в яблоневый сад

Прыгать в пруд с кудрявых мшистых веток,

Разгоняя сонных карасей…

Я люблю, когда играют дети,

И жалею – нет своих детей.

Да, до сих пор я мог ласкать только других детей: Инночку лейтенанта Ильина, Валериана Вали Игнатовой, Игорька Ани, Андрюшу Веры… А теперь я буду жить надеждой, что и у нас с Ритёнком тоже будет свой Максимка или своя Танюшка. Милый мой Ритенок! Не печалься, не тужи, не заботь свой лобик морщинами! Всё будет хорошо, всё будет даже очень хорошо!

20 ноября, понедельник

Вот опять пришёл понедельник. И хотя я нахожусь в отпуске, мало того – хотя я больше не буду иметь выходных по понедельникам, я по старой привычке, готов исписать половину дневника.

Отпуск я провожу дико. Сплю до двух, а то и до четырех часов, отсыпаюсь за все прошлые недосыпы (которых, кстати сказать, было очень много, начиная с сентября). Дикого тут особенно ничего нет, особенно если учесть, что сном я поддерживаю и восстанавливаю свое расшатанное здоровье. Я имею в виду нервы и эксудативный диатез. Одного я боюсь: привыкну к такому режиму дня, потом трудно будет отвыкать.

Тот жалкий остаток суток, во время которого я оставляю постель, уходит на то, чтобы сварить обед, почитать книги, написать пару-другую писем. В седьмом часу возвращается с работы моя молодая супруга, и остаток дня мы проводим вместе. Изредка сходим в кино – по привычке в клуб.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.