Фальшивая наследница. Величайшая мошенница Позолоченного века

Разумеется, он был рад за босса. Мистер Скотт станет отличным вице-президентом Пенсильванской железной дороги. Но его беспокоило собственное будущее. Шесть лет Карнеги был правой рукой мистера Скотта, а кем он будет теперь? Похоже, он вернулся к тому, с чего начал много лет назад, сойдя с парохода в Нью-Йорке, – с положения безработного иммигранта.

Мистер Скотт был в своем кабинете. Он поприветствовал Карнеги и жестом пригласил сесть. Карнеги опустился на стул. Сердце учащенно забилось. Сейчас босс либо попросит его последовать за ним в Филадельфию и продолжить работу в качестве секретаря, либо…

Мистер Скотт устроился в кресле за письменным столом, и некоторое время они обменивались любезностями. В поведении босса не было ни малейшего намека на дальнейшую судьбу Карнеги. Да и выглядел он как всегда: светлые волосы аккуратно причесаны, длинные бакенбарды почти скрывают уши, лицо безмятежно.

Наконец он перешел к делу. Его место здесь, в Алтуне, по-видимому, займет Енох Льюис. Карнеги знал, что мистер Скотт идет на повышение. И все равно мысль о том, что кто-то другой заменит его в Алтуне, была неприятна. Что еще хуже, руководство компании могло решить, что Карнеги лучше остаться с мистером Льюисом, чем следовать за мистером Скоттом. Но он не мог представить себя на службе у другого начальника. Особенно учитывая, что и сам бы справился с работой управляющего, несмотря на молодость.

– А что до вас… – сказал мистер Скотт. Карнеги замер на краешке стула. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем уста наставника изрекли вердикт: – Как полагаете, вы смогли бы возглавить Питтсбургское отделение?

Карнеги ответил чуть ли не раньше, чем босс закончил вопрос, не успев его даже осмыслить:

– Полагаю, что смогу.

– Хорошо, – продолжил мистер Скотт. – Мистера Поттса переводят в транспортный департамент Филадельфии, и я рекомендовал вас президенту компании в качестве преемника Поттса. Президент согласился взять вас на испытательный срок. Какую зарплату вы бы хотели получать?

Начальник Питтсбургского отделения – прежнее место службы самого мистера Скотта! Карнеги захлестнуло приливом энергии. Он был готов приступить к работе немедленно. У него будет собственный отдел! Ему будут подчинятся. На всех указах из Питтсбурга в Алтуну будут стоять инициалы Э. К… Хм, зарплата?

Что же ответить? Цифры хаотично мелькали в голове. Что, если он попросит 1000 долларов в год, в то время как мистер Скотт был готов предложить 1100? Или даже 1200? Да, непростая задача. Как сохранить вид разумного и благодарного служащего, но при этом не обделить себя?

– Зарплата, – наконец сказал Карнеги, – не имеет значения. Мне нужна не зарплата, а место. Служить в Питтсбургском отделении на вашей прежней должности – это уже большая честь. Вы можете назначать мне жалованье, какое сочтете достойным, пусть даже не больше того, что я получаю сейчас.

Ну вот, как-то так. Должно сработать.

– Что ж, – ответил мистер Скотт, – когда я там служил, то получал 1500 долларов в год, а мистер Поттс получает 1800. Думаю, будет правильно, если вы начнете с 1500 годовых, а через некоторое время, если будете хорошо справляться, получите 1800 долларов. Такое условие вас устроит?

Полторы тысячи долларов. Это было в два раза больше, чем он зарабатывал сейчас. Больше, чем в два. Карнеги быстро прикинул, какие возможности открывают перед ним 1500 долларов в год: в какой дом он сможет перевезти мать, куда инвестировать. А 1800 долларов – вопрос ведь только в том, когда он их заработает, а не если – позволят взлететь еще выше. Если он правильно разыграет доставшиеся ему карты, то когда-нибудь, возможно, станет президентом всей Пенсильванской железной дороги. Разве это не здорово? Он, Карнеги, оставит свой след в истории.

– О, пожалуйста, деньги для меня не главное! – воскликнул он [1].

Глава 3

Первый доктор

1882–1887 гг.

По преданию, на глубине озера Эри обитает огромная скользкая тварь. Местные прозвали ее Бесси. Она выплывала на поверхность, сверкая чешуей, и даже ползала по берегу, но исчезала, стоило только человеку ее заметить. Судоходцы до дрожи боялись ее: их пули проходили сквозь змееподобное тело, не причиняя вреда. Чешуя Бесси отливала то ли медью, то ли серебром. Размер чудовища тоже вызывал споры. Одни говорили, что в длину оно футов 16, другие – что 30 или даже 60[2]. Так или иначе, про чудовище по имени Бесси здесь знал каждый [1]. К моменту приезда Кэсси в Кливленд этот город уже привык дрожать в страхе перед женщиной.

Чтобы добраться до Кливленда, Кэсси пришлось преодолеть темные воды озера Эри. В 1882 году сделать это было куда проще, чем в недалеком прошлом. Озеро огибали сотни миль железнодорожных путей, и все, что требовалось для путешествия – билет.

Кэсси высадилась в Кливленде, который менялся буквально на глазах, как кусок глины в руках гончара. Конец Гражданской войны[3] и появление железных дорог способствовали такому стремительному росту населения, что Лесной Город буквально трещал по швам. С 1870 года его население почти удвоилось, а в 1880-м насчитывало уже 160 146 человек. В период с 1900 по 1910 год число жителей Кливленда снова выросло почти вдвое, и он стал двенадцатым по величине городом в Соединенных Штатах [2].

Страна и сама росла резкими скачками – по мере того, как иммигранты из Южной Европы просачивались через ее границы. Хотя большинство европейцев оседали в Нью-Йорке, некоторые все же устремлялись на запад и в конце концов добирались до Кливленда. Внезапно в разных районах города образовались целые иностранные общины: русские евреи, итальянцы, австро-венгры, словаки. А людской поток все не иссякал. Кливленд раздавался в ширь до середины XX века [3].

Вновь прибывших ждало множество рабочих мест. Город превратился в скопление металлургических предприятий. Заводы в его окрестностях росли как грибы после дождя: Otis Steel, Pickands Mather & Company, The Cleveland Rolling Mill Company и другие. В 1880 году на сталелитейных заводах трудились 28 % рабочих Кливленда. По данным статистики 1884 года, 147 предприятий города были так или иначе связаны с черной металлургией [4]. Городские власти так обеспокоились тем, что тяжелая промышленность вскоре совсем лишит Кливленд тихих живописных уголков природы, что в 1870 году стала выделять государственные средства на разбивку парков.

А еще Кливленд, как и всю страну, наводнили разного рода сообщества и тайные организации. Известные люди вступали в такие братства, как «Рыцари Пифия», «Чудаки», «Рыцари Колумба» и прочие. Самыми привилегированными среди них считались масоны. Масонами были такие знаменитости, как Теодор Рузвельт, Джон Джейкоб Астор, десятки президентов и королей. Если человек принадлежал масонской ложе, значит, обладал определенным влиянием на местном уровне и, скорее всего, немалыми деньгами.

Так что железо и сталь построили не только железные дороги, но и американский высший свет. В статье газеты New York Tribune за 1892 год приведен список 68 самых богатых людей Америки, 53 из которых были кливлендцами [5]. По мере того как в городе и его окрестностях появлялось все больше и больше миллионеров, возник новый социальный класс. В Нью-Йорке сливки общества составляли не больше 400 человек. Кливлендские богачи позаимствовали это число. В перерывах между шоппингом в центре города, проведением роскошных балов и посещением театров 400 жителей Лесного Города старательно лепили собственную версию высшего света. Появились такие издания, как Cleveland Town Topics и Cleveland Blue Book[4], в которых подробно описывалась жизнь и деятельность местной элиты. Зародилось немало общественных организаций, например, кливлендское общество коллекционеров книг Rowfant и знаменитый клуб Union. И, конечно же, возводились роскошные дома.

К 1880-м годам значительную часть миллионеров Кливленда можно было встретить на одной улице – Эвклид-авеню. Вдоль дороги на многие мили тянулись особняки в разных стилях. Вычурные викторианские дома соседствовали с неоклассическими колоннадами, строгие георгианские – с величественными строениями в колониальном стиле [6]. Две шеренги вязов раскинули ветви над тротуарами. В конце XIX и начале XX века все больше богатых семей пускали свои золотые корни в Ряду Миллионеров, как еще называли Эвклид-авеню: здесь жили Мазеры, Чисхолмы, Ханны, Сквайры, Эверетты и, конечно же, самые известные среди них – Рокфеллеры [7].

Прибыв в прекрасно обставленный особнячок своей сестры Элис – дом номер 503 на Супериор-стрит [8], – Кэсси принялась впитывать ее жизнь с неуемной жадностью. Муж Эллис, Стэндиш Йорк, был успешным дельцом и уважаемым масоном [9]. Кэсси неустанно изучала город, заглядывая во все уголки и щели, и вскоре поняла, насколько пресной была жизнь Элис на самом-то деле. В Иствуде или Вудстоке Стэндиш Йорк, возможно, и считался бы крупным промышленником, но в Кливленде он мало значил.

Одной прогулки по Эвклид-авеню было вполне достаточно, чтобы пробудить в человеке самые потаенные амбиции. А Кэсси свои никогда особо и не скрывала. Увитые плющом стены особняков были совсем рядом – рукой подать. Причем некоторые из обитающих в них миллионеров, как она не преминула выяснить, отнюдь не родились миллионерами. Они просто вложили немного денег в прибыльные предприятия: в железнодорожную компанию, которая собиралась расширяться, или сталелитейный завод, который только что подписал эксклюзивный контракт. Как говорится, поставили на правильную лошадь. Нет, Ряд Миллионеров не был так уж недосягаем. Попасть туда мог любой, кто обладал достаточной смелостью и каплей везения.

И деньгами, конечно же. Без них ничего путного не добьешься. Едва поселившись в доме Элис, Кэсси сосредоточилась на решении финансовой проблемы. Поскольку люди еще помнили судебный процесс в Иствуде, она не решилась повторить аферу с фальшивыми расписками. Просить денег у сестры тоже не могла, по крайней мере, в тех количествах, в которых нуждалась. Тем не менее, она все же нашла способ, как извлечь пользу из «бедного королевства» Йорков.

Ростовщик приблизился к дому номер 503 на Супериор-стрит, не скрывая профессионального любопытства. Дом респектабельный, в зажиточном районе. Миссис Йорк обмолвилась, что испытывает лишь временные финансовые затруднения и, судя по всему, не солгала.

Хозяйка сама открыла ему дверь, поздоровалась тепло, с улыбкой. Взгляд темных глаз был ясен, поведение – непринужденным. Что ж, еще один хороший знак. Человек его рода деятельности способен с первого взгляда распознать отчаяние: бегающие глаза, беспокойные руки, торопливая речь. Однако миссис Йорк говорила медленно, слегка шепелявя.

Она провела его по дому, демонстрируя мебель. Вот этот диван стоит не меньше того, сколько она хотела бы получить, и этот шкаф тоже. Или обеденный стол – он тоже может послужить залогом. В общем, есть из чего выбрать. Вся мебель качественная, добротная. Но если, невозмутимо продолжала миссис Йорк, нужен кто-то, кто мог бы поручиться за ее репутацию – о да, она понимает, что это необходимо, – то пусть поспрашивает ее соседей. Она уверена, что их отзывы о миссис Йорк будут исключительно положительными.

Ростовщик указал на один из предметов мебели: «Вот, этого вполне достаточно». Если миссис Йорк вовремя не вернет ему деньги с процентами, он это заберет. «Очень хорошо», – кивнула она.

Он протянул ей пачку банкнот, уверенный, что совершил очень выгодную сделку.

Некоторое время назад Кэсси обнаружила, что в Кливленде немало ростовщиков, которые выдают краткосрочные займы, получая прибыль от процентов [10]. К ее большой радости, дом Элис и Стэндиша был битком набит дорогой мебелью, пригодной для залога: диванами, кушетками, столами, конторками. Кэсси стала брать ссуды под залог имущества Йорков, всякий раз у других ростовщиков. Обычно она просила не больше 100 долларов – сумма не сказать чтобы существенная, тем не менее деньги накапливались. Наконец-то у нее появилась возможность закрыть самую острую из своих нужд – обновить гардероб…

Стэндиш совершенно зря так разозлился на нее. Она ведь ничего не украла: ни его мебель, ни деньги. Она выплатит все долги, дайте только время. Ну право же, ее финансовые дела его совершенно не касаются! Такими словами Кэсси пыталась унять несоразмерный гнев, обуявший ее шурина, когда он узнал, каким образом она получала займы. Однако Стэндиш был неумолим. Он потребовал, чтобы она убралась вон из его дома, причем немедленно [11].

Спрятавшись в тени стройного дерева на углу Супериор-стрит, Кэсси крепко сжимала сумку побелевшими от напряжения пальцами. Случившийся конфуз меньше всего волновал ее. Элис и Стэндиш наверняка предполагали, что она отправится прямиком на вокзал и сядет на первый же поезд, идущий на север, в Иствуд. Однако перед ней простирался огромный город! Да, положение было трудным, но все же не безвыходным. Кэсси не собиралась покидать Кливленд. Вопрос был только в том, где найти жилье.

Она быстро прикинула разные варианты. Если бы она вернулась в Иствуд, новость об изгнании мгновенно облетела бы всю округу. Куда бы она ни пошла, ее бы встречали пристальными взглядами, сочувственными или осуждающими, исподтишка или открыто. Они бы преследовали ее на каждом шагу, словно тень. Но здесь, в Кливленде, достаточно было свернуть за угол, чтобы избавиться от прошлого.

Оказалось, здесь полно жилья: можно было снять комнату в пансионате или арендовать квартиру. Какое-то время Кэсси жила в Argyle Building – в доме номер 367 на Эвклид-авеню [12]. Затем снимала комнату у миссис Мэттисон на Мичиган-стрит [13]. Оставив сестре самой разбираться с Элизабет Бигли и ростовщиками, она стала миссис Скотт, несчастной женщиной, которую обстоятельства разлучили с мужем. Мебель миссис Мэттисон помогла ей получить еще несколько займов. Но арендная плата требовала более надежных источников дохода. Пришлось срочно придумать новый промысел.

Даже в самых смелых мечтах Кэсси не могла представить, что люди готовы платить такие деньги за обыкновенную ложь. В прошлом ее богатое воображение навлекало на нее одни лишь неприятности: чуть отдалишься от четких неопровержимых фактов, и тебе сразу перестают верить. Но стоит назваться экзотическим именем – скажем, мадам Ле Роз [14] – и начать говорить загадками, и сможешь провернуть любую хитрость, какая только придет в голову. Прикинься ясновидящей – и деньги сами поплывут в твой карман.

Клиенты восторгались ее прорицательским даром. «Мадам Ле Роз, – твердили они, – знает такое, чего ну никак не может знать!» Эти люди считали себя непроницаемыми, однако Кэсси с легкостью читала их мысли. Она гадала не по ладоням, не по хрустальному шару, а по лицам. Ставки в этой игре были куда выше, чем в карточных играх – юкре или висте[5]. И в большинстве случаев она выигрывала.

Однако Кэсси не собиралась довольствоваться ролью Элис Бестедо, или миссис Скотт, или даже мадам Ле Роз. Ей еще много кем и много где хотелось побывать – даже не хотелось, а требовалось. И вот однажды, будучи мисс Лидией Бигли, проживающей в доме номер 14 на Гарден-стрит [15], она воочию узрела объект своих желаний.

Он был врачом, что немаловажно. Инвестировать во врачей так же выгодно, как в сталелитейные заводы и железные дороги. Доктор Уоллес Спрингстин [16] последние 18 лет жил в Калифорнии и лишь недавно вернулся в Кливленд, чтобы перенять медицинскую практику своего умершего брата, доктора А. Г. Спрингстина. И вот однажды в дверь его кабинета в доме номер 3 на Гарден-стрит вошла симпатичная темноглазая женщина. Она представилась Лидией Бигли. Вскоре он уже называл ее Лили [17].

Кэсси видела его насквозь, так же, как мадам Ле Роз читала мысли своих наивных клиентов. Что нужно любому мужчине его положения? Привлекательная, благовоспитанная молодая женщина. Благодаря займам и спиритическим сеансам она могла предоставить ему все необходимые атрибуты как привлекательности, так и благовоспитанности.

Главное было добраться до алтаря раньше, чем у нее закончатся деньги. Кредиторы все больше нервничали. Элис сделалась почти такой же врединой, как и ростовщики. Очевидно, те стали являться к ней домой, требуя вернуть деньги либо отдать заложенную мебель. Элис настаивала, чтобы сестра немедленно разобралась со своими долгами, однако Кэсси пока что была бессильна что-либо предпринять. А укрыться, как обычно, на другой улице под другим именем тоже не могла, поскольку Уоллес ухаживал за ней.

И вот наконец Уоллес сделал ей предложение. Доктор хотел сыграть свадьбу весной, но Кэсси это никак не устраивало: денег осталось всего ничего. «Зачем тянуть с женитьбой?» – увещевала она жениха. – «Разве дополнительное время счастья может быть лишним?»

Они поженились 21 ноября 1882 года в доме невестки Уоллеса [18], и Кэсси вздохнула с облегчением. Она сделала это! Больше никаких пансионатов, никаких фальшивок, никаких ростовщиков. Доктор заплатит кредиторам, и на этом ее мытарства закончатся. Преисполненная ликования, Кэсси принялась распаковывать чемоданы.

Уоллес работал у себя в кабинете, когда дверь внезапно отворилась и вошла Элис Йорк, сестра Лили. Он тепло поприветствовал невестку и пригласил присесть. Мысли доктора были заняты молодой женой, которая осталась дома обустраиваться. Медовый месяц только начался, и он все еще смотрел на Лили сквозь розовые очки.

Его невестка, однако, не испытывала подобного восторга по отношению к сестре. Наоборот, была на нее очень зла. Элис сообщила Уоллесу, что ситуация стала совсем невыносимой [19]. Кредиторы не дают ей прохода: они лезут к ней в дом и требуют денег, диванов и письменных столов, размахивая у нее перед носом бумагами, которые якобы дают им право на ее вещи. Она понимала, что Уоллес совсем недавно женился на ее сестре, но больше не в силах терпеть. Не мог бы он оплатить хотя бы несколько долгов, ну пожалуйста?

Уоллес слушал, с каждой минутой все больше недоумевая. Кредиторы? Долги? Что за чушь несет эта женщина? Элис продолжала сетовать, а доктор – удивляться, пока обоих не осенило. Элис поняла, что ошиблась, предположив, что Уоллес знает о долгах ее сестры. А Уоллес понял, что влюбился в женщину, которая, похоже, была совсем не той, за кого себя выдавала.

Этот разговор стал началом конца. С каждым днем Уоллес все больше охладевал к ней. Сначала Кэсси думала, что ей только почудилось. Возможно, кто-то из ее кредиторов обратился к нему с просьбой оплатить ее счета, вот он и напрягся. Но это уже не имело значения. Они поклялись быть вместе навеки, брак официально оформлен. Доктор выплатит ее долги, а время охладит его гнев.

Чего не учла Кэсси, так это частных детективов [20]. Когда муж потребовал от нее объяснений, она ожидала вопросов о займах. Но Уоллес знал куда больше, чем ему могли рассказать ростовщики: ему стало известно ее прошлое. Правда ли, что Стэндиш Йорк вышвырнул ее из своего дома за то, что она брала займы под залог его мебели? И что в Вудстоке ее судили по обвинению в подделке документов? И что, боже упаси, она была признана сумасшедшей?

Впрочем, доктор Спрингстин больше не нуждался в ее ответах: нанятые им сыщики уже все разнюхали. И выслушивать ее объяснения он тоже не собирался. Она обманула его, выдавая себя за ту, кем на самом деле не была. В итоге вот уже который день в его дверь ломится половина ростовщиков Кливленда. Она должна немедленно покинуть его дом.

И Кэсси покинула дом доктора. Впереди ее ждали лишь бракоразводный процесс [21] и настырные ростовщики. Она пробыла миссис Уоллес Спрингстин всего 12 дней.

Отступление в Иствуд было сугубо стратегическим ходом. Но на долгом пути вокруг озера Эри Кэсси остановилась в Буффало [22]. Несправедливое решение доктора потрясло ее до глубины души. Чего тогда стоили все его клятвы – и нежным шепотом у алтаря, и на бумаге? «В богатстве и в бедности» – разве не это он обещал?

Однако все имеет свою цену, даже развод. Особенно для мужчины, которому важно поддерживать репутацию. Согласившись развестись и уехать из города, она уступила ему в главном. Но, быть может, ей удастся вернуть хотя бы часть потерянного?

Кэсси сняла номер в лучшем отеле, какой только мог предложить Буффало, и наняла адвоката. Тот отправил Уоллесу письмо от ее имени: его клиентка даст согласие на развод, только получив отступные – 6000 долларов. Но доктор мигом раскусил ее блеф. Кэсси не осталось ничего другого, как продолжить свое горькое отступление на другую сторону озера.

Однако Уоллеса, должно быть, не покидало беспокойство. Что, если Лили снова возьмется за старое? Если, сохранив его фамилию, продолжит занимать деньги, и очередь из ростовщиков протянется от двери его дома через весь квартал? От одной этой мысли его тут же бросало в дрожь. Что ж, существовал только один способ избавиться от тревоги – поставить Кливленд в известность о создавшемся положении.

Заметка в газете Cleveland Leader:

Настоящим предупреждаю кого бы то ни было не доверять моей жене и не предоставлять ей кров, поскольку с сегодняшнего дня я не буду оплачивать ее счета и выполнять ее обязательства.

Уоллес С. Спрингстин, Кливленд, 28 марта 1883 г. [23]

Между Кливлендом и фермерским домиком в Иствуде лежала пропасть, а полторы недели замужества теперь казались лихорадочным бредом. Кэсси уже поняла, что их брак был обречен изначально. Она влезла в долги, чтобы женить на себе доктора, но доктор развелся с ней, как только узнал о долгах. Вот уж точно игра не стоила свеч.

В Иствуде она пробыла недолго [24]: подождала, пока осядет пыль, затем села в поезд и отправилась обратно на юг, через границу США и Канады. О возвращении в Кливленд, конечно, пока не могло быть и речи. Но вокруг озера Эри были и другие города, связанные между собой железной дорогой. Подобно чешуйчатой Бесси, Кэсси пустилась на охоту вдоль берега.

Начала с Эри, штат Пенсильвания, небольшого города на южной стороне озера, почти напротив Иствуда. Туда она явилась в образе Мейзи Багли [25] – женщины богатой, но с кучей проблем. В данный момент она не имела доступа к собственным деньгам из-за юридических сложностей, к тому же была серьезно больна.

Кэсси продумала роль до мелочей. Она сняла номер в отеле Reed House [26], но была вынуждена скрывать восхищение его роскошью. Ведь для Мейзи Багли помпезные лестницы и лифты, шикарные будуары и слуги в ливреях были привычным зрелищем. Мейзи Багли, как и другие гости отеля, шествовала по широким коридорам без малейшего интереса. Только оставаясь одна в номере, она могла вдоволь наслаждаться окружающей ее красотой – пока ковыряла десны до крови.

Свою болезнь Кэсси, вернее Мейзи Багли, называла легочным кровоизлиянием. При виде крови, сочившейся у нее изо рта, новые знакомые приходили в ужас, а то и впадали в панику, если кровотечение не прекращалось. Ей требуется операция в Кливленде, объясняла больная, возлежа на груде одеял и подушек, но у нее нет денег даже на поезд, не говоря уже об оплате медицинских счетов. Вполне может статься, что она умрет прямо здесь, в отеле, от потери крови.

Вскоре Кэсси уже садилась в поезд с сумочкой, полной наличных и чеков. Она обещала вернуть долги, как только сможет, и даже оставила адрес, на который кредиторы могли писать ей. Но конец истории Мейзи она придумала еще до того, как отправилась на вокзал. На письма с просьбой вернуть деньги Кэсси отвечала: «Бедняжка Мейзи умерла две недели назад». Словом, она похоронила Мейзи и двинулась дальше.

Она переехала в пансионат в Кливленде, затем некоторое время жила в Янгстауне. Когда осенью 1886 года Кэсси вернулась в Кливленд, она была беременна [27]. Она выбрала другой пансионат, на этот раз в старом доме судьи Грисуолда на Эвклид-авеню, которым управляла миссис С. К. Гувер. Миссис Гувер была вдовой и, что самое важное, квалифицированной медсестрой.

Отцом ребенка, по словам Кэсси, был доктор Клингер. Разумеется, говорила она другим жильцам, мы женаты. Или, быть может, вы считаете меня дурной женщиной? К сожалению, доктор Клингер уехал, но оставил ее в надежных руках миссис Гувер. В глубине души Кэсси, возможно, переживала. Но она скорее умерла бы, чем призналась в том, что никакого мужа нет и не было. Это была просто ошибка. Просто мужчина, который остался в прошлом. Она больше не думала о нем. Теперь Кэсси тревожило лишь будущее: она одна и понятия не имеет, как ухаживать за ребенком.

Пришло время, и миссис Гувер на деле доказала свою квалифицированность. В сентябре Кэсси родила мальчика, которого назвала Эмилем. Через несколько недель она переселилась в дом миссис Джеймс Дуглас на другой стороне улицы. Наступили тяжелые дни, приходилось экономить на всем. Мать навещала ее, когда могла, и помогала чем могла. С Эмилем на руках Кэсси мало спала и еще меньше зарабатывала. Беспокойство снедало ее.

Ее новый общественный статус имел четкое определение: падшая женщина. Незамужних матерей ждала горькая участь, причем позор и отчуждение были наименьшими из зол. Кэсси, как и множеству других женщин ее положения, грозила нищета. Семья поддерживала ее, но Бигли и сами едва сводили концы с концами. Она могла бы найти пристанище в одном из двух кливлендских приютов для незамужних матерей: Retreat, который находился в ведении Христианской ассоциации молодых женщин, либо в родильном доме и детском приюте святой Анны. Там, в перерывах между проповедями, призывающими ступить на путь исправления, она бы училась шитью и работе по дому [28]. Как непохоже это было на отель Reed House! Он остался в другой жизни вместе с Мейзи Багли. Кэсси уже сама начала верить, что Мейзи и вправду была совсем другим человеком.