Субботние новости

Энн Нейроли

Субботние новости

Пролог

«Наше утро всегда проходит за просмотром старательно нарезанных новостей.

Как по команде, мы встаём в 7:30 утра. По очереди умываемся и отмечаемся галочками в таблице. А после садимся за завтрак из контейнеров. Через час мы, причёсанные, сидим в своих комнатах, повернувшись спинами к коридору, двери в которые не закрываются в дневное время уже девять лет.

Со стороны мы были похожи на шахматные фигурки, педантично расставленные в начале партии.

Он надевает серый костюм, в котором походит на надзирателя в тюрьме, но несмотря на пугающий образ, его улыбка остаётся доброй. Я знаю, что истинное лицо нельзя скрыть, даже если ты изменился до неузнаваемости.

Он смотрит, как мы работаем, видит наши экраны (он видит и сейчас, но даже не подозревает, почему я так старательно и активно бью пальцами по клавиатуре).

Мы все у него на ладони – я, две сестры, а в соседней комнате мама.»

– Это уже интересно… Есть ещё что-то? – протягивая телефон обратно, мужчина поймал взглядом солнечный луч, пробившийся через оторванный край фольги на окне.

1 глава

«Всего несколько лет назад меня звали Милой. Сейчас я – старшая или первая сестра. Мы с семьёй жили в Алтайском крае и ничем не отличались от других семей: мама работала в магазине недалеко от дома, папа трудился профессором в местном медицинском университете, до того как остановился на написании научных статей, потому что работать с людьми для него стало невозможным.

Когда в нашей жизни случилась новая точка отсчёта, я была единственным ребёнком в семье. Как все, ходила в школу, заводила друзей, хорошо училась. Папа говорил, что меня ждало великое будущее, ведь в отличие от него, мне очень повезло с семьёй. Его родители были настолько строгими, что запрещали гулять не только вечером, но и днём. Я даже удивляюсь, как же ему когда-то повезло встретить мою маму.

Мне хочется, чтобы эта история осталась в интернете, даже если я не смогу ею поделиться. Пусть хотя бы мой компьютер хранит информацию о том, что меня зовут Мила!»

– Сохранить, – пробубнила я, нажимая на клавишу.

– Что сохранить? Ты мне?

– Я так… Сама с собой. Проверяю, не стёрла ли домашку, как ты недавно.

Улыбнувшись уголком губ, сестра согласно кивнула, не поворачиваясь. Она родилась, когда мне было девять, спустя месяц после того, как вся моя… наша жизнь изменилась. Иногда я допускаю мысль, что именно её рождение стало причиной моего заточения, что, если бы я так и осталась единственным ребёнком, всё было бы как раньше. А потом я вспоминаю взгляд мамы, речи папы. Их энтузиазм тух, и то, что произошло с нами, было неизбежным.

Сейчас средней сестре девять, и когда я смотрю в её глаза, то вижу там отражение своей жизни. Они такие же зелёные, с оранжевыми крапинками, любознательные и напуганные. Её неутолимый юный ум жадно хватается за любую информацию, она внимательно читает книги и доверчиво слушает мои ночные истории о прошлом. В отличие от младшей, средняя не теряет надежды на счастье и всё ещё жаждет свободы.

Я скрываю от них, что у меня было имя. Настоящее, как у книжных персонажей, людей из новостей и нашего кактуса, которого мы втайне от него всех называем Рори.

– Половина седьмого, выключайте, – грубый голос развеял мои мысли, а его спокойствие напоминало о том, что мы даже не посмеем пререкаться.

Выйдя из комнаты, я учуяла запах рыбы – резкий, речной, бьющий и отрезвляющий, как пощёчина, – аромат пятницы. В этот день мама размораживает кусочки минтая, кладёт на них горку натёртого сыра и ставит в духовку к ужину. На гарнир она положит каждому в тарелку половник стручковой фасоли и горсть риса. Я знаю, что будет на ужин сегодня, завтра и даже во вторник через пять лет.

Кто бы знал, насколько сильно я ненавижу такую жизнь.

2 глава. Суббота. 11 октября

Наблюдая за тем, как по моему столу медленно ползёт маленький пушистый паучок, я замечаю новое сообщение в углу экрана.

Т: Привет! Как твоё настроение сегодня? Лучше?

Я: Доброе, нормально. Радуюсь субботе.

Т: Я тоже, потому что не надо идти на учёбу. Ненавижу всех этих людей! Злые, наглые. Будешь отдыхать?

Я: Не-а, нужно помочь маме с уборкой. А ты?

Т: Тоже буду убираться и помогать бабушке. Видела последние новости?

Т: Ссылка

Открывая ссылку, я смотрела на часы: 7:30. На экране появились фотографии подростков в плохом качестве. Статья гласила, что четверо ребят избили компанию взрослых мужчин и женщин, а после скинули их в реку. Один скончался на месте. Я быстро пролистала комментарии, фразы «жестокие подростки» и «небезопасный мир» повторялись несколько раз, пока сбоку крутилась реклама концерта какой-то малоизвестной рок-группы. «Если мир такой опасный, – спросила меня как-то средняя сестра, – то почему люди до сих пор выходят из дома? Почему они просто не могут сидеть дома, как и мы? Они настолько сильно хотят гулять?» В ответ я лишь пожала плечами, ведь на тот момент ещё не знала ответа.

После переписки с Тиной у меня будто выросли крылья за спиной. Осознание того, что у меня есть целая одна подруга в интернете, сейчас сравни кучке ребят, с которыми мы бегали во дворе раньше. На самом деле, Тина – мой замаскированный под девочку друг… Единственный человек, который не перестал со мной общаться после моего ухода из школы. Мы познакомились ещё в первом классе, сидели вместе за одной партой, ходили друг к другу в гости.

Взрослея, Тина становится всё более забитым. Наверное, поэтому он общается со мной, с девочкой, которая не будет пытаться вытащить его из дома или отрывать от компьютерных игр. Не думаю, что у него есть другие друзья.

– Сегодня вы особенно медленные, дела сами не сделаются. Нужно почистить обои, отмыть компьютерные мыши и клавиатуру, натереть мастикой пол, помыть двери…

Он продолжал говорить, но я не слушала. Все слова размазывались как пластилин по дощечке.

– Старшая, запоминаешь? – меня ошарашил его холодный голос. – В прошлый раз я закрыл глаза на пятно, – он остановил себя, не став распинаться, – это был случай-исключение. Ясно выражаюсь?

Я решила не отвечать, быстро махнув головой в ответ. Этот список я знаю – всё, что делают все, плюс то, что не делает ни один нормальный человек.

– А ты? – он посмотрел на маму, которая стояла за его спиной, как личный пёс надзирателя, – ты должна проследить за ними. Сегодня они что-то слишком… расслабленные.

– Прослежу, – она слегка коснулась его плеча, давая всем понять, на чьей стороне правда. – В доме должен быть полный порядок, понятно?

Мамина улыбка хоть и слегка нервозно, но всё же озарила комнату невидимым глазу уютом. К тому же сегодня в доме царила особенная субботняя атмосфера: запахи средств для уборки, свобода от экранов, скачущая рядом мама, тщетно пытающаяся оттереть от дивана небольшое чернильное пятнышко. В обычные дни мы общаемся с ней мало, но в субботу он много работает, запираясь в своей комнате и ожидая, когда квартира станет похожа на операционную, по которой страшно ходить своими нечистыми ногами.

Взяв в руки тёмно-коричневую стеклянную баночку диффузора, в которую мы заливаем смесь с хлоркой, я наклонилась над палочками. Они должны источать ароматы ванили, розы или табака, но в нос ударил только знакомый запах ада, в котором мы живём.

Недалеко от мамы стояла стопка книг – зона ответственности младшей сестры. Обычно своими маленькими ручками она всегда быстро пролазит в каждую щёлочку старого шкафа, и довольная убегает играть дальше. Но сейчас рядом со стопкой никого не было. Нет, я не боюсь, что он поднимет на неё руку, но… мы не проверяли его на прочность. Откашлявшись, я решила спросить маму так громко, чтобы меня было слышно везде:

– Вчера у младшей весь вечер болел живот. Она говорила?

Мама с недоумением посмотрела на меня, хлопая светлыми и редкими от стресса ресницами.

– Знаю, – она легонько улыбнулась. – Не переживай, я дала ей таблетку.

– Таблетку?

Неужели она и правда думает, что всё можно решить таблеткой? Но ответный кивок был однозначным, и я решила промолчать. Глядя на маму, хорошо читалось уставшее выражение лица, на голове сияла тёмная проседь волос, а по глубоким морщинам можно было считать годы нашего заточения.

– Ты стала ещё худее. Может… увеличишь себе порцию?

– Нет, – отрезала мама и, отвернувшись, начала перебирать полку с медицинскими энциклопедиями.

– Я видела таблицу, так можно. Ты ешь почти меньше всех. Он купит столько, сколько скажем мы, к чему эти жертвы?

– Нельзя! И вообще, хватит лезть в эти дела, не твои заботы. Он должен есть как можно больше. Женщина может немного потерпеть.

Оставаться ребёнком, стоя на крошащемся под ногами бетоне непросто. Раньше мы с мамой ругались ежедневно. Я могла обидеться на любую мелочь, набить маленькую сумку в виде собаки куклами и сменными носками (не знаю, почему именно носки мне казались наиболее полезными), и уехать к бабушке, уйти к подруге или тепло одетой бесцельно бродить по парку, раскинувшемуся недалеко от дома. Будучи ребёнком, я не боялась, что с мамой может что-то случиться, а я буду жалеть о потерянных часах. Я не ценила ничего, что досталось мне в комплекте с жизнью. А вот сейчас бы отдала пару лет, за возможность снова вальяжно распоряжаться своим временем и, обидевшись на маму, закрыться в комнате, пока она не просунет мне под дверь шоколадку. Или пока папа аккуратно не постучит в дверь и не скажет: «родная, хватит дуться, надевай казаки и пойдём собирать осеннюю листву».

Теперь проглотив ком обиды, я подошла к маме чуть ближе.

– С кем ты вчера разговаривала по телефону?

– С бабушкой, – удивлённо ответила она, сощурив глаза, будто я ранее никогда не задавала такие вопросы.

– И как?

– Не спрашивай… Я уверяю тебя, скоро и с моими мы потеряем последнюю связь, – слово «связь» звучало так прозрачно, что слетело с языка мамы вместе с дыханием. – Хорошо, что вообще общаемся.

Бабушка Лиза и дедушка Лука – родители мамы, которые давно уже переехали в Китай, решив, что там их ждёт «счастливое будущее». Маме они оставили имущество, которое содержит нас по сей день. Раньше я любила ездить к ним на каникулы, но после всего, что произошло, они перестали близко общаться с мамой.

– Я скучаю по ним.

В ответ мама подняла свои светлые ресницы, и наши взгляды столкнулись.

– Тебе это не нужно. В их глазах я дура и сама во всём виновата. Твоя бабушка никогда не была хорошей матерью. Она считает, что все люди такие же, как она, и жить должны так, как она.

Мне хотелось узнать, чем жизнь бабушки хуже нашей, но я снова промолчала. Это была небольшая мамина ложь, в которую она свято верила, и я не хотела рушить её комфортный картонный домик.

Мама всегда была красивой, сколько я её помню: чёрные волосы и идеальный макияж сопровождали её ежедневно. Я мечтала быть похожей на неё.

Последний раз мама выходила на улицу, когда дома рожала вторую сестру. Из-за сильного кровотечения ему пришлось вызвать скорую. Конечно, он делал всё, чтобы этого избежать, но спустя время она начала падать в обмороки, кровотечение не останавливалось. Я боялась, что мама может не вернуться и мы с грудной сестрой и с ним останемся одни. Но, к счастью, всё обошлось. Ожидая их, я с надеждой смотрела в окно, мечтая, что уже через месяц, как он и говорил, мы станем счастливее, а «новая семья» будет лучше старой. Тогда их не было весь день, и я, как и любой ребёнок, обшаривала их вещи в поисках чего-то интересного. И нашла… у сестрёнки под подушкой. Это была небольшая стопка бумаги, обвязанная хлопковым халатным ремешком.

«День 5. Не знаю, как я переживу это. Мне жаль Милу. Я подставила её, (зачёркнуто). И почему я думала, что это игра. У моего ребёнка не будет имени. Я назову её (зачёркнуто). Человек не должен жить без имени».

«День 12. Скоро роды. Сегодня я попросила отправить меня в больницу. (Зачёркнуто) сказал мне, что он справится сам. Целыми днями мы всей семьёй смотрим, что делать в экстренном случае. Бедная Мила. Он заставляет смотреть и её».

«День 30. Кровь. Вчера я сказала, что если он меня не отпустит, то я заберу девочек и сбегу. Меня ждут. Он показал мне (зачёркнуто), это было ужасно. Он сказал, что если я уйду, то это он (зачёркнуто)».

Листы были в пятнах от слёз, и размазанная местами ручка прятала некоторые слова. В тот момент я не поняла ничего, но со временем именно моя находка стала растить мысль, что мама всё ещё меня любит, что мы на одной стороне. Обида, копившееся внутри многие годы, иногда отступала, но каждый раз, видя мамино улыбающееся лицо рядом с ним, гадливое чувство накатывало новой волной.

– Вы закончили? – спросил он, и я услышала его шаги, голые стопы прилипали к натёртому полу. – Уже почти восемь вечера.

Стараясь не поднимать глаза, когда он идёт по комнате, я запомнила скрип его шагов. Голова поднимается сама, когда он подходит сзади и кладёт руки на плечи. Они холодные как лёд, который не растопит даже самое горячее солнце. Меня воротит от его запаха. Хочется оттолкнуть, но я обнимаю в ответ. Он единственный мужчина в доме. Если не он, то мы пропадём, погибнем, не сможем существовать, стать частью общества.

– Мне нравится каждый день знать, что я буду есть, – сказал он, расстилая на ногах салфетку и, видимо, воображая, что он актёр театра, – никаких тебе сюрпризов. Мир и жизнь и так полны непредсказуемости, дом должен быть пристанищем гармонии.

Мама накладывала на тарелки свежий салат: рукола, черри, авокадо, политые маслом и соевым соусом. Потом она разложила по тарелкам рыбу с розмарином. За ужином мы, как всегда, смотрим видео из интернета или криминальную сводку, которую готовил и монтировал для нас он сам. Девочки смотрят в ящик с открытыми ртами, а я с лёгким безразличием. Я видела новости раньше – они были другими: экономика, политика, звёздные скандалы, реклама шампуня, телефона, таблеток; сбор пожертвований больным детям, анонсы кино и успехи региональных школьников. Убитых людей там показывали куда реже.

«У каждой из нас есть своя личная папка в компьютере. Сюда никто не заходит, я надеюсь. Тут мы пишем свои мысли. Я люблю субботу, потому что в субботу после ужина мы едим торт.

Но сегодня весь день я думаю о маме, не могу выкинуть из головы её письма самой себе, найденные мной девять лет назад. А вдруг где-то есть ещё, но он их нашёл раньше? Этот вопрос стоит во главе моих дум сегодня. Второе место заняли бабушка и дед».

Новая страница.

«Телефонов у нас нет. Но компьютером можно пользоваться, когда захочешь, если это не противоречит графику. Ах да, график».

3 глава. Воскресенье

Свой дневник я когда-нибудь отправлю Тине, когда буду понимать, что всё может закончиться. Пусть он… она опубликует и напишет книгу, например. Или, не знаю, снимет сериал, если сама выживет в этой реальности.

– Ты помнишь, что сегодня нужно составить расписание? – он подошёл ко мне сзади и дотронулся до спинки стула. – Средняя, ты помогаешь матери по кухне, как обычно, по списку, ничего сложного, – он протянул список, напечатанный на компьютере. В нём были изменения, и меня это напугало. Может, он узнал, что в мире появились другие продукты? Может, он решил, что нам так будет лучше?

Обычно именно я занималась готовкой с мамой, мне нравилось это делать: помешивать ложкой суп, натирать рыбу солью или резать фрукты для компотов. Но сегодня в воздухе витал аромат перемен. Я открыла новую вкладку и написала:

«7:20 – подъём, чистка зубов.

8:00— завтрак, новости.

9:00 – учёба/работа.

13:30 – обед.

18:30 – выключить компьютер, выйти из комнаты, кварцевание.

21:00 – ужин, новости/видео.

22:30 – отход ко сну».

– Каждый день одно и то же, – сказала я маме и средней, зайдя на кухню и взяв в руки лист, лежавший около плиты. – А что будет, если мы добавим больше соли, чем указано на этом дурацком листке?

Мама выдохнула, подала мне соль и сказала:

– Хочешь? Сделай! А смысл? Это ничего не изменит.

Это было правдой, я сама понимала, что происходящее – не более чем мой бесполезный протест. Его правила соблюдались легко, он продумал их до мелочей. Иногда я представляла, что могу пойти наперекор, но не понимала для чего. Мне нравилось ложиться спать в одиннадцать, правильно питаться и видеть в зеркале стройное взрослеющее тело, но почему-то от этого тоска накрывала ещё больше.

– А вы видели, что у нас новое блюдо? – от восторга мама засияла.

В меню на четверг корявым почерком в строке ужина было написано «Рататуй». Остальное меню не поменялось. Завтрак: каша овсяная на молоке без сахара и яблоко. Обед: жареные куриные ножки с рисом и два банана. Я всматривалась в буквы, пытаясь понять, почему он это сделал. Ответа на страницах, конечно, не найти. Зачем-то понюхав лист, я смяла его, снова расправила и положила на стол.

Сидящая на полу младшая молча играла с куклами. А средняя стояла рядом и, помешивая суп, смотрела в кастрюлю. Она не знала, что можно есть иначе, что можно хотеть или не хотеть чего-то. И что в мире существует безумно вкусная жареная картошка с сосисками, она тоже не знала.

«Её игра заключалась в том, что она строила домик, где кукла-мальчик садился на диван, а кукла-девочка ходила из комнаты в комнату. С самого рождения она почти не разговаривает, но маму это явно совсем не напрягает. Наверное, ей было так даже проще – не мешается своей болтовнёй, как я. Иногда мне интересно, придумала ли мама и ей имя? Однажды, когда мы строились в ряд (мы всегда так делаем после завтрака), он назвал меня Милой, а не старшей, и никто из девочек даже не понял, о чём он. Для них это звук, набор букв, что-то, что вообще не имеет ко мне никакого отношения. Меня пробило на мурашки, а у мамы навернулись слёзы на глазах. Мама не ошибалась никогда. Он, кстати, сразу исправился и извинился, а потом долго кричал на маму, что это он из-за неё он так ошибся.

При сёстрах мы не говорим с мамой о том, как жили раньше и какой раньше у нас был мир. Мы вообще при них разговариваем редко – они совсем другие. Они стали полностью его отродьем. Интересно, было ли бы мне проще, если бы я тоже не знала жизни до этого ада?»

– Ты всё в своём мире грёз? – мужской голос за спиной, напомнивший мне мягкий, добрый голос папы, обжёг мои уши, и по телу пробежала дрожь. Но когда я повернулась, там снова стоял он.

– Да, заканчиваю и иду.

«Воскресный вечер для него всегда особенный – мы смотрим сводку происшествий за неделю. Я помню, как в детстве, мы всей семье заваливались на диван, включали фильмы и ели орешки в острой корочке, попкорн и кальмары. Мы смеялись. Можно было даже поставить на паузу и пойти в туалет или на кухню за новой порцией вредной, острой и яркой еды. Да и вообще, можно было уйти спать или залипнуть в телефоне, за это бы даже не поругали.

Сегодня его видео длилось почти полтора часа. Пропускать его нельзя. Мы сели на стулья, хотя сзади нас стоял мягкий диван, и снова смотрели сводку. Там было видео о том, как мужчина убил незнакомую женщину, которая шла в магазин. Он порезал её на куски и спрятал дома в холодильнике. Потом на экране появился стрелок, забежавший в школу. Сёстры плакали и тряслись, как обычно, но закрывать глаза никогда нельзя. Если сделать это, то видео начнётся сначала. Я выработала броню, как у тех острых орешков. Мне не хочется плакать, когда я вижу, как стрелок целится в детей. Когда вижу воровство и убийства людей. Не хочу плакать даже тогда, когда по телевизору показывают, что отцы насилуют своих детей. В такие моменты он гордо сидит рядом с нами, восхищаясь тем, что упас нас от подобной участи. Иногда я думаю, что лучше быть убитой прохожим на улице, чем никогда в жизни не увидеть белый свет, осенние листья, снег, не чувствовать запаха дождя».

4 глава. Понедельник

Сегодня наша утренняя переписка с Тиной продлилась не больше четырёх сообщений. Последние месяцы, он стал отвечать настолько медленно, что мы не успеваем пообщаться в допустимое мне время. Тина единственный человек, с кем я общаюсь, поэтому без наших переписок мне одиноко, тяжело и ничего не хочется делать. Конечно, я не виню его в этом. Она не обязана быть нянькой, а уж тем более спасать меня. Хотя Тина и не знает, что я в какой-то неприятности. Весь мир погряз в проблемах, и люди не видят личных переживаний друг друга, иногда даже до смешного очевидных. Все крутятся и вертятся как могут. На его вопрос: «почему ты перестала ходить в школу?», я просто ответила, что уехала в другой город. Больше он, к счастью, вопросов не задавал.

После занятий я, как обычно, по понедельникам, занимаюсь вязанием. Раньше я очень любила читать, особенно погружаться в миры антиутопий. Да и вообще, в детстве за фантастику я бы отдала душу, но сейчас, живя в похожем мире, я не хочу даже открывать и смотреть на буквы, собирающиеся в подобные смыслы. К сожалению, дома остались только антиутопии и ещё несколько авторов, чьи произведения не меньше нагоняют жути. Когда-то мы с папой читали статью об авторах, описавших ад на земле – именно так и выглядит сейчас наша библиотека. Книги в его руках – орудие против реальности. Человек может дать ребёнку повесть, которая полностью испортит ему психику, а может дать надежду через такие же листы бумаги в твёрдом переплёте, но с другим названием.

За спиной послышались шаги, по тяжёлому дыханию я уже поняла, что это он, но что-то смутило меня. Повернувшись, я увидела маленькую, позеленевшую, с синими губами младшую сестру.

– У меня живот болит, – её голос был наполнен каким-то потайным стоном и дополнялся тяжёлым дыханием. Она обнимала себя своими тоненькими ручками. – Меня тошнит.

– Ты вся горячая… Я сейчас.

– Не надо, пожалуйста, – крикнула она. Я никогда не слышала её голос в такой полноте.

Быстро упав перед сестрой на колени, я сжала маленькие, хрупкие ручки и прошептала:

– Я просто скажу маме и средней, всё хорошо. Нечего бояться, присядь пока на кровать.

Мне вспомнилось, как однажды у меня заболело горло, поднялась температура почти сорок, мне было плохо. До этого мы всегда вызывали врача, но тогда родители начали лечить меня сами. Перед закрытыми глазами сиял туннель, а в конце белый свет, о которых писали в книгах и говорили в фильмах. Он достал огромную энциклопедию и долго переворачивая страницы, задумчиво почёсывал голову. Тогда всё обошлось, но болеть больше не хотелось.

Заходя, я услышала его тяжёлый голос: «с той стороны ей уже никто не сможет помочь. Мир прогнил», мама шептала ему что-то неразборчивое в ответ.

– Мне кажется, у младшей высокая температура, она даже побледнела…

Недослушав меня, мама вскочила и побежала в комнату, мы за ней. Сестра лежала на кроватке без сознания.

5 глава

«Сейчас я почти не говорю о папе. Воспоминания из памяти стёрты, но зато ему навсегда останется не больше 41 года. Именно тогда я его помню. Помню, как он учил кататься меня на велосипеде, как мы ходили в парк и ели мороженое, которое таяло и стекало по рукам, как он впервые купил мне косметику. Нам было весело, только я и он. Мама много работала, пару раз в неделю оставалась на ночные смены, поэтому с ней мы гуляли мало. В моей памяти остались воспоминание, как я – крошечная – захожу в спальню к родителям. У нас был небольшой домик в посёлке, с двумя комнатами, маленькой кухней и облупившейся побелкой на потолке. Крыша постоянно текла, и на дощатом полу от влаги появились волдыри коричневой краски. Но моим любимым местом была кухня. Стены сверху там были тоже в побелке, а снизу, с меня ростом, было окрашено глянцевой ядерно-синей краской. Как в подъезде. Я поднимала руку и набирала на палец побелку, а потом этим же пальцем писала по синей, как небо, стене.

Ой, я отвлеклась. Про воспоминание… Я тогда зашла в комнату к маме с папой. Даже сейчас я чувствую тот запах… то был запах мёда, а точнее, медовой свечи, которую сварила мама. Она была так счастлива, что у всё получилось. Её зубы оголялись, и улыбка сияла таким светом, который я никогда раньше от неё не замечала. А папа держал её за талию, прижимая к себе. Он всегда обнимал маму, как будто боялся, что она может упорхнуть. Наверное, он не верил в своё счастье.

Бабушку и дедушку с его стороны я не знаю, а рассказы папы ощущаются тяжким грузом, который я не хочу на себе тащить. Он много раз говорил, что всё детство его не пускали гулять. Даже когда он всего лишь хотел выйти и наладить отношения с соседскими детьми, его били ремнём и заставляли переписывать какую-нибудь книгу по 10–15 страниц. Насколько я знаю, бабушка работала в школе на вахте, а у дедушки была шизофрения. Я мало знаю об этой болезни и мало знаю о том, каким он был. В школе с папой никто не общался, его считали странным. В институте друзей тоже не появилось, а когда ему исполнилось 30 лет, он случайно познакомился с мамой. Ей было 18, через год они поженились, а ещё через год появилась я».