Инверсия безупречных алгоритмов

– Представь это как редактирование видео, – Файзер улыбнулся. – Мы добавляем новые кадры и следим чтобы переходы между ними были плавными.

Он продемонстрировал процесс на примере голограммы: пляжный вечер постепенно перетекал в романтический ужин, затем в прогулку под звездами. Каждый фрагмент плавно соединялся с предыдущим.

– Но есть у нас и промышленные версии, – Файзер повел Ронни к огромной капсуле, напоминающей саркофаг с иллюминатором, в углу комнаты. – Здесь происходит полное погружение. Специальные алгоритмы стирают в твоем мозге сектора с лишней информацией, расчищая место для новых воспоминаний. Это для тех, кто хочет стать кем-то другим. На неделю. Месяц. – Файзер понизил голос. – Может дольше… Пока гифы не начнут отвергать новые нейроны.

– И как это работает?

– Элементарно. – Файзер взял кристаллический датасет, вставил его в слот на капсуле. – Наноботы получают соответствующую команду, находят нейроны, связанные с долговременной памятью, и… подменяют сигнал. Свет вместо электричества, контролируемый хаос вместо природы.

На голограмме замигал интерфейс: «Выберите режим: Стандарт (без сенсорной коррекции), Иммерсив (полное погружение), Кастомизация (риск диссонанса – 15%)».

– Большинство берут «Иммерсив», – продолжил Файзер, – но настоящие гурманы предпочитают «Кастомизацию». Представь: ты помнишь, как поцеловал женщину на закате, но её волосы пахнут твоим любимым кофе, а не её духами. Поэзия ошибок, Локвуд.

– И сколько стоит такое удовольствие? – Ронни невольно отступил назад, представляя себя внутри этой высокотехнологичной гробницы.

– Цена зависит от объема данных, – Файзер подмигнул. – Для старого друга могу сделать скидку. Но учти, это серьезная процедура. Не каждый готов к такой глубокой очистке с последующей интеграцией.

– Звучит, конечно, заманчиво, – он усмехнулся. – Но мне бы не хотелось потерять свои настоящие воспоминания.

– Не волнуйся, – Файзер похлопал его по плечу. – Система делает автоматическую копию твоей памяти перед загрузкой. Можно сказать, это цифровой страховочный канат.

– А можно просто дефрагментировать память без интеграции?

– Можно, но «пустые» нейронные связи начнут быстро рушиться без загрузки их новыми данными.

Ронни подошёл к стеллажу с датасетами. Кристаллы пестрели названиями: «Марсианская революция 2187», «Ловля кибердронов в Северном море», «Секс в нулевой гравитации». На нижней полке лежал неприметный кристалл с гравировкой «Коралл g.r.a.c.e.».

– А это что, цифровые воспоминания подводных дронов? – Ронни с улыбкой указал на датасет.

Тот слегка побледнел, будто наноботы в его крови внезапно замерзли.

– Подарок от хакеров-школьников. Пустышка. – Он схватил кристалл, но Ронни заметил, как дрогнули его веки. – Кто-то пытался взломать дроны через старые протоколы оптической светокоррекции. Получилось что-то вроде вируса.

– Вируса?

– Загрузишь это, и твои собственные воспоминания начнут переписывать сами себя. Как червь, пожирающий корни дерева. – Файзер швырнул датасет в ящик с надписью: «На форматирование». – В прошлом месяце двое клиентов подобной программой стёрли себе личность, пытаясь «обновить детство».

Ронни прищурился. Ложь Файзера была такой же грубой, как пиратские патчи из Гуантанама. Этот сет явно что-то значил, он чувствовал это кожей.

– Расскажи мне про свою «Кастомизацию», – сказал он, меняя тактику. – Хочу понять, как ты «вшиваешь» яркие воспоминания в нашу серую реальность.

Файзер оживился, запуская голограмму интерфейса.

– Вот, смотри: здесь регулируешь яркость эмоций, здесь – длительность. Можно добавить «эффект старения»: чем дальше воспоминание, тем больше помех. А вот и моя гордость… – он ткнул в ползунок с блестящим черепом. – Режим «Смертник». Ограничиваешь память 24 часами, и проживаешь их с интенсивностью всей жизни. Идеально для тех, кто забыл о том, что бессмертие – это не навсегда.

– Ты продаёшь страх смерти как развлечение?

– Нет, – Файзер улыбнулся, и его зубы блеснули, как лезвия. – Я, всего лишь, продаю популярные воспоминания.

Внезапно из угла донёсся звук – металлический скрежет, будто кто-то уронил инструмент. Ронни обернулся. За стеной с серверами мелькнула тень в плаще с капюшоном.

– У тебя гости? – спросил Ронни.

– Клиенты, – Файзер резко выключил голограмму. – Особые.

Файзер провел Ронни в зал, напоминающий музей абсурда. Стеллажи были уставлены датасетами, подсвеченными изнутри, как артефакты забытых эпох. На голограммах мерцали названия: «Любовь на краю черной дыры», «Шахтерский бунт на Церере», «Последний концерт Моцарта». В воздухе витал сладковатый запах пластмассы и чего-то органического, словно здесь сплавляли плоть с высокотехнологичным пластиком.

– Вот что сейчас в тренде, – Файзер щелкнул пальцами, и указал на датасет с меткой «Хиты», он вспыхнул кроваво-красным. – «Эпоха Смертных». Подборка воспоминаний из раннего XXI века, когда люди еще старели. Страх старости, боль от болезней, вкус тлена… Идеально для тех, кто хочет серьезно пощекотать себе нервы, но без реального самораспада.

Ронни взял кристалл, ощущая его холод. Внутри сменялись кадры: морщинистые лица, пациент в кресле стоматолога, гангстерская перестрелка в Гарлеме, кадры первой мировой войны.

– Это что… ностальгия по болезням и смерти?

– Нет, – Файзер усмехнулся. – Это напоминание, что даже наноботы не всесильны. Покупатели платят двойную цену, чтобы почувствовать, что они после всего этого все-таки выжили.

– Знаешь, почему люди покупают боль и страх? – Файзер говорил мягко, как врач перед операцией. – Потому что Номос украл у них ценность момента. Когда ты вечен, неважно, что ты чувствуешь сейчас. У тебя всегда будет завтра. А я возвращаю им… спешку.

Он провел рукой над другим датасетом, запустив голограмму орбитальной станции, охваченной пламенем, подсвеченным изнутри голубым Черенковским излучением.

– А это – «Нейтронный коллапс». Восстановленные фрагменты памяти инженера, который пытался остановить аварийный термоядерный реактор. Популярно среди корпоративных клерков. Они любят поиграть в героев, пока наноботы чинят их печень после пятого коктейля.

Ронни кивнул, но его взгляд зацепился за неприметный кристалл в углу.

– Что это?

Файзер махнул рукой.

– Мусор. Набор данных с корабля-призрака. Никому не интересны.

– Призрака?

– «Гиперион». Межгалактический ковчег, который исчез примерно два века назад. Говорят, его курс был в туманность Феникса, но… – он пожал плечами, слишком театрально. – Легенды для романтиков.

– А если я куплю этот «мусор»?

– Ты не сможешь его загрузить, – Файзер сунул датасет в карман. – Там только обрывки шифровок. Даже мои алгоритмы не смогли с ним до конца разобраться.  Давай я лучше покажу тебе свои последние коллекционные приобретения, – Файзер подвел Ронни к небольшой витрине, где хранились различные фрагменты кода. – Я знаю, что ты, как и я, коллекционируешь редкие строки алгоритмов. Даже Номос иногда удивляется такой страсти.

Ронни улыбнулся, подходя ближе к витрине. – Да, каждый фрагмент – это как маленький кусочек современной истории.

– Смотри что я недавно нашел, Файзер указал на датасет, с голограммой похожей на светящуюся паутину, – это остатки первого экспериментального кода для управления погодой. Был создан в начале XXII века, но провалился после того, как случайно вызвал шторм над Атлантикой.

– Интересно? – Файзер достал из витрины еще один кристалл с голограммой. – А что насчет этого? Ты помнишь его происхождение?

– Конечно, – Ронни бережно взял кристалл в руки. – Это часть кода старой кофеварки из серии «Solar Brew». Она могла готовить кофе без электричества, работала на водородных термоблоках. Но разработчики забыли предусмотреть алгоритм защиты от перегрева.

Файзер рассмеялся, – А здесь я храню несколько уникальных ошибок. Например, этот фрагмент: первый баг в системе регенерации, который заставил одного парня нарастить три сотни килограммов мышечной массы в течение часа.

– Звучит ужасно, – Ронни осторожно рассматривал датасет друга. – А сколько таких ошибок ты уже собрал?

– Около восмидесяти, – Файзер гордо поднял брови. – Но моя любимая находка – это строка из старого протокола безопасности, которая случайно позволяла пользователю видеть все пароли системы. Представляешь? Наши предки были такими доверчивыми!

– Или просто не ожидали, что кто-то будет копаться в их коде через сто лет, – Ронни вернул датасет на место.

– А что насчет того экземпляра? – он указал на мерцающий сет в углу витрины.

– Это моя собственная разработка. Слушай внимательно, – начал Файзер, его голос звучал приглушенно, словно он боялся, что стены в его заведении могут иметь уши. – Я нашел способ перепрошить регенеративных наноботов, заставить их сделать кое-какую работу для нас.

Ронни поднял бровь, явно заинтересованный:

– Ты говоришь о том, о чем я подумал?

– О да, именно об этом, – Файзер активировал голограмму. На экране появился сложный код, переплетенный со структурами нейронных сетей. – Это программа, которую я называю «Эволайт». Она позволяет настроить наноботов так, чтобы они заставили организм вырабатывать выбранные нейромедиаторы. Адреналин, окситоцин, дофамин, серотонин… Все, что только пожелаешь.

– Звучит небезопасно, – пробормотал Ронни, сканируя код через свой интерфейс.

– Верно, но это невероятно мощный инструмент, – продолжил Файзер. – Позволь мне рассказать тебе пару историй. Мой друг Джейсон использовал эту модификацию для преодоления страха высоты. Он хотел освоить бейсджампинг с небоскребов, но каждый раз, когда оказывался выше сотни метров над землей, его парализовал страх. Я помог ему установить программу, которая увеличивала выработку дофамина в моменты стресса. Теперь он один из лучших в этом деле.

– А что случилось с Сэмом? – спросил Ронни, вспомнив рассказы Файзера о группе его друзей, тестировавших его новые программы.

– Сэм, это совсем другой случай, – Файзер помрачнел. – Он решил использовать программу для ежедневного повышения уровня эндорфинов и приобрел зависимость как древний химический наркоман. Его тело больше не могло функционировать без стимуляции эндорфиновой системы. И мне пришлось полностью перезагрузить его память.

– И почему, тогда, ты считаешь это полезным? – Ронни скрестил руки на груди, явно сомневаясь в целесообразности такой технологии.

– Потому что это дает нам выбор, – ответил Файзер, его голос стал тверже. Номос забрал у нас возможность чувствовать по-настоящему. Мы можем быть бессмертными, но платим за это огромную цену. А эта программа позволяет вернуть контроль над собственным разумом. Хочешь испытать радость? Нажми кнопку. Тоскуешь по любви? Есть решение. Устал от рутины? Пусть наноботы подарят тебе немного эйфории.

– Мне кажется, что это игра с огнем, – заметил Ронни.

– Так оно и есть, – согласился Файзер. – Но разве вся наша жизнь не является игрой с огнем? Каждое твое решение может привести либо к триумфу, либо к катастрофе. Главное, всегда осознавать последствия своих решений.

– А что, если Номос про это узнает? – задал решающий вопрос Ронни.

– Тогда он организует мне продолжительный отпуск в Гуантанаме, – с улыбкой произнес Файзер и положил датасет обратно на стеллаж. – Давай вернемся к твоему заказу.

В этот момент один из терминалов в серверной пискнул, сигнализируя о завершении загрузки. – А вот и твой пакет, – Файзер достал из устройства датасет. – Специально подобранные воспоминания, и небольшой комплимент от нашего заведения. Обещаю, что теперь все будет гораздо увлекательнее.

Ронни взял датасет, чувствуя, как его гифы наполняются теплым светом означающим, что устройство читается как надежный источник данных. – Звучит заманчиво. Но знаешь… вчера у меня был такой момент. Я загрузил воспоминание о нападении на золотой конвой в Ронде, и внезапно…

– Внезапно? – Файзер наклонился вперед, его глаза блестели за светящимися линзами.

– Внезапно я оказался за своим рабочим столом, работающим над очередным кодом. Резко, без какой-либо подготовки или перехода.

Файзер задумчиво почесал подбородок. – Это может быть из-за слишком резкого переключения контекста… Возможно, забыли установить плавный переход.

– Или это защитный механизм системы, – Ронни прервал друга. – Который не позволяет стирать важные профессиональные навыки.

– Возможно. – Файзер пожал плечами. – Хотя современные алгоритмы уже по умолчанию умеют плавно соединять разные типы воспоминаний.

– А может быть, – Ронни сделал паузу, внимательно рассматривая лицо друга, – это кто-то намеренно мешает процессу интеграции?

– Ронни, ты слишком много фантазируешь.

Внезапно из соседнего зала донесся смех – высокий, неестественный, будто синтезированный. Ронни обернулся и увидел троих в плащах с капюшонами. Культисты «Возрождения». Один из них держал датасет с меткой «Си Икс. Опыт агонии».

– Твои «особые клиенты»? – прошипел Ронни.

Файзер схватил его за локоть, оттаскивая в сторону.

– Они мне платят. Дейтчейнами. Много. А их заказы… специфичны.

– Например?

– Свежие воспоминания о смерти. – Файзер понизил голос. – Они ищут тех, кто добровольно отключил регенерацию, записывают их последние мгновения и продают как «истинное перерождение».

Ронни почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он слышал, что культисты коллекционируют агонию как доказательство «жизни».

– И ты им помогаешь?

– Я всего лишь инструмент, – Файзер отвел взгляд. – Как и ты.

Один из культистов повернулся к ним. Его лицо скрывала маска-голограмма в виде стилизованного черепа, но глаза горели лихорадочным блеском.

– Файзер! – голос звучал как скрежет металла. – Где наш заказ? «Падение Титана» с дополненным сенсорным пакетом.

– Готово, – Файзер достал датасет, внутри которого клубился черный дым. – Но предупреждаю: уровень боли – 120%. Для большинства людей это выше порога самоудаления памяти.

Культист засмеялся, схватив кристалл.

– Боль – единственная правда.

Когда они ушли, Ронни схватил Файзера за воротник.

– Ты знаешь, что они используют эти воспоминания для вербовки? Показывают «красоту конца» и…

– А что ты предлагаешь? – Файзер высвободился. – Закрыть лавку? Они найдут другого дилера. Или попытаются взломать Номоса, чтобы копировать воспоминания напрямую. – Он прищурился. – Кстати, о взломах… Ты ведь неспроста спросил про тот Коралл.

Ронни замер, анализируя каждое слово.

– А что ты об этом знаешь?

– Про коралл? – Он фальшиво рассмеялся. – Говорят, что есть такой миф. Легенда для параноиков, которые верят, что Номос стер первые десятилетия бессмертия.  А еще некоторые шизики считают, что это лазейка в системе Номоса и тот, кто ее найдет, сможет переписать правила игры. – Его пальцы дрогнули, касаясь стеллажа. – Но будь осторожен, Локвуд. Даже за нелицензионные воспоминания можно получить внушительный штраф. Как думаешь, велика ли будет «награда» за софт, угрожающий стабильности всей системы.

Сквозь голограммную дверь Ронни шагнул в темноту, чувствуя, как «g.r.a.c.e.» жжёт выделенный фрагмент памяти, будто раскалённый осколок прошлого. Он ускорил шаг, смешавшись с толпой призраков, только что купивших, как и он, пакет персонализированных иллюзий.

Глава 3

СинтоМэнд

Дверь апартаментов 316-С распахнулась беззвучно, впуская Ронни в прохладное сияние знакомого пространства. Свет, как всегда, включился на секунду раньше, чем его ступня коснулась порога, умная система давно научилась предугадывать его шаги по микровибрациям в стенах. Он замер на мгновение, впитывая тишину. Здесь не было ни шума улиц, ни гула транспортных шаттлов, ни голосов – только мерцание проекционных голограмм на стенах и едва уловимый гул энергии, текущей по спрятанным в стенах магистралям. Его личная крепость на 316-ом этаже «Олимпик-Монс». Или, может быть, просто клетка их бетона…

– Приветствую, мистер Локвуд, – прозвучал мягкий баритон домашнего ИИ, растворяясь в воздухе. Ронни махнул рукой, отменяя стандартные опции «комфортного вечера». Сейчас ему не хотелось ни музыки, ни ароматерапии. Он двинулся вглубь, сбрасывая плащ, который, не долетев до пола, был подхвачен дроном и плавно размещен в гардеробе.

Гостиная встретила его игрой полутонов: струящиеся панели стен, имитирующие перламутр, переливались под лучами скользящего света. Центром комнаты владел стол. Не просто объект, а воплощение передовой инженерной мысли – плита из нанотехнологичного композита, чья поверхность напоминала ртуть, застывшую по команде. Ронни провел пальцем по краю, наблюдая, как материал тут же оживает: в месте касания возникает рябь, формируя выступ для чашки. Он усмехнулся. Даже мебель здесь боялась пустоты, спеша заполнить любое незанятое пространство.

– Кофе, – бросил он в пустоту, опускаясь в кресло. Мягкий плюшевый гель мгновенно обволок тело, подстраиваясь под изгибы позвоночника, а в поле зрения выплыли голубоватые интерфейсы. «Адаптивная поддержка 3-го уровня. Сенсоры стресса: 67 %. Рекомендован режим релаксации», – прочитал он, игнорируя предложение. Кресло было не просто мебелью. Миниатюрные механизмы в подлокотниках уже начали массировать запястья, сканируя пульс.

Он повернул голову к шкафу-стене. Голографические дисплеи вместо дверей мерцали, демонстрируя коллекцию одежды, которая никогда не мялась, не пачкалась и не выходила из моды. Алгоритмы давно отучили ее выбирать, система сама предлагала «оптимальные комбинации», основываясь на календаре, погоде и последних трендах. Ронни щелкнул пальцами, и проекции сменились архивом старых записей: вот он на вручении премии в Токио, вот – на открытии орбитальной галереи. Все лица вокруг казались теперь чужими. Сколько из них еще осталось? – мелькнула мысль, но он прогнал ее, как всегда.

Кухня встретила его вспышкой теплого света. Столешница, чувствуя приближение, начала перестраиваться: плоская поверхность вздыбилась геометрически правильными волнами, формируя зоны для готовки, а встроенные модули уже гудели, подготавливая ингредиенты. Ронни взял в руки чашку, которую система только что «вырастила» из расплава, материал был идеально гладким, будто отполированным за тысячу лет.

– Меню? – спросил ИИ, выводя в воздух список блюд, которые он заказывал за последние три месяца.

– Сделай сюрприз для меня, – пробормотал Ронни, наблюдая, как дроны-повара с ювелирной точностью рассекают овощи, а кухонный принтер печатает стейк из культивируемой говядины. Алгоритм терморегуляции, конечно, не подведет: еда будет безупречной по вкусу, текстуре, температуре. Как и всегда. Как и всё вокруг.

Он прислонился к стене, чувствуя, как композит подстраивается под изгиб его спины. Кофе в его чашке был остужен ровно до 58°C – идеальной температуры, по данным его прошлых предпочтений. Ронни сделал глоток, закрыв глаза. Где-то в стенах жужжали рециркуляторы воздуха, добавляя легкий аромат свежескошенной травы – его «любимый» с 2173 года. Все здесь работало, чтобы он чувствовал себя… Удобно? Счастливо? Или просто комфортно…

Поужинав, он провел рукой над столом, запуская режим очистки. Материал затрепетал, поглощая крошки, пятна и даже молекулы запахов, возвращаясь к зеркальной глади. Совершенная пустота. Ронни поймал себя на том, что ждет, когда же на поверхности все-таки появится царапина, трещина, малейший изъян – но нет. Технологии не оставляли места случайностям.

– Выключить всё. – сказал он, и комната погрузилась в темноту, сохранив лишь тусклую подсветку у пола. Но даже в тишине Ронни слышал гул – не приборов, а чего-то иного. Пустоты, что копилась в нем, как статический заряд, год за годом, век за веком. Она звенела в висках, когда он смотрел на безупречные голограммы шкафа, дышала в такт мерцанию стола.

Он подошел к панорамному окну, упершись лбом в холодное стекло. Где-то далеко внизу, за слоями смога и неоновых реклам, копошился мегаполис. Но здесь, на высоте полукилометра, был только он, его безупречные апартаменты и вечность, тяжелая, как свинец.

Нейроинтерфейс высветил в углу зрения тусклое напоминание о том, что пора посетить «СинтоМэнд» для очередной регенеративной инъекции.

– Завтра, – прошептал Ронни, отходя от окна. Завтра клиника, наноботы, еще один цикл регенерации. А потом… Потом снова эта комната, этот кофе, этот стол.

Он упал в кресло, разрешив системе наконец включить режим релаксации. Где-то в стенах зашуршали насосы, наполняя воздух ароматами SPA. Совершенная тишина. Совершенный покой. Совершенная пустота.

– Дом, милый дом, – едва не сорвалось с губ. Но говорить это было некому.

Ронни провел ладонью по виску, чувствуя под пальцами шероховатость нейроинтерфейса – крошечного импланта, вживленного чуть выше уха. Он был холодным, как всегда перед подключением. Он вздохнул, мысленно активируя протокол синхронизации. На сетчатке вспыхнули золотистые строки: «Подключение к датасету… Авторизация подтверждена. Добро пожаловать, мистер Локвуд».

Комната исчезла. Вместо нее возникло бесконечное пространство, напоминающее античную библиотеку. Но вместо книг здесь парили сферы – каждая размером с яблоко, мерцая перламутровыми переливами. Пакеты воспоминаний. Одни светились ярко, словно новогодние игрушки, другие потускнели, и были покрыты цифровой патиной времени. Ронни протянул руку, и ближайшая сфера послушно притянулась к ладони. Голограмма ожила, разворачиваясь в трехмерную сцену: он стоял на замерзшем берегу моря, где волны из жидкого метана разбивались о кристаллический песок, похожий на перемолотое стекло. Воспоминание было настолько четким, что он почувствовал сладковатый запах и холодок испаряющегося газа на коже.

– Навигация. Хронологический режим, – произнес он, и сферы выстроились в спираль, уходящую вдаль. Годы, десятилетия, века – все здесь было упаковано в аккуратные шары, отсортированные алгоритмами по эмоциональному рейтингу. «Ваши лучшие моменты», – гласила рекламная интеграция. Ронни усмехнулся. Лучшие или просто наименее скучные?

Он щелкнул пальцами, запуская режим «случайный доступ». Сферы закружились в вихре, и одна из них, та, что светилась ядовито-зеленым, вырвалась из потока. Прикосновение, и вот он уже в зале суда XXII века, наблюдает, как его цифровой аватар оспаривает права на патент. Голограммы присяжных шептались, перебрасываясь данными через нейросети. Ронни махнул рукой, ускоряя воспроизведение. Зачем переживать это снова? Он и так помнил каждый аргумент, каждую паузу, каждый вздох этого момента.

– Поиск: не просмотренные пакеты, – скомандовал он. Несколько сфер на периферии замигали алым. Файзер всегда подбрасывал «сюрпризы» – воспоминания, «сшитые» из других архивов или восстановленные из поврежденных секторов. Ронни схватил ближайший.

Пространство вздрогнуло, преобразовываясь в каюту космического челнока. Он узнал этот момент: первый полет сквозь пояс астероидов, 2098 год. Молодой – ну, относительно – Ронни в скафандре старого образца смеялся, ловя в невесомости капли кофе. Но что-то было не так. Звук отставал на долю секунды, текстуры стен плыли, как в дешевой игре. «Артефакты сжатия», – мелькнула подсказка системы. Он сжал кулак, разрывая подключение. Даже воспоминания здесь были бракованными.

– Показать «Комплимент от Файзера», – пробормотал он, раздражаясь. Рекламные уловки. Обещали «уникальный фрагмент из золотой эры аналоговой эпохи». Наверняка очередной обрывок из XX века – крики на футбольном матче или дешевая реклама газировки.

Сфера, появившаяся перед ним, была… не такой. Совершенно черной, без бликов, будто вырезанной из реальности. Ронни нахмурился. Он коснулся ее – и вдруг пространство архива схлопнулось.

Тишина. Темнота. Ни вспышек света, ни голосов, ни тактильных ощущений. Ничего. Только пустота, плотная, как черная дыра в центре Млечного пути. Ронни инстинктивно попытался дышать, но тело – вернее, его цифровой аватар – не реагировало. Ни панелей управления, ни меню выхода. Только бесконечное ничто, обволакивающее его со всех сторон.

– Выход! – крикнул он, но звука не было. Даже эхо не ответило.

Минута. Две. Ронни заставил себя не паниковать. Это всего лишь глюк. Сбой нейросети. Сейчас система выкинет его из…

Свет вернулся так же внезапно, как исчез. Он сидел в своем кресле, пальцы впились в подлокотники, а на лбу выступил холодный пот. На периферии зрения мигало сообщение: «Ошибка 404: Пакет воспоминаний не содержит данных».

– Особый комплимент, ага, – хрипло рассмеялся Ронни, откидываясь на спинку кресла. Его смех звучал неестественно громко в стерильной тишине апартаментов. – Заплатил 100 000 дейтчейнов за фантик. Гениально.

Он потянулся к виску, чтобы отключить интерфейс, но замер. В ушах все еще звенела та тишина – не техническая, а какая-то иная. Та, что жила в нем давно, но теперь, после встречи с цифровым ничто, стала еще громче.