Письма к Луцию (Об оружии и эросе)

Я хотел войти, ворваться в нее. Хотел заполнить всю ее собой, как меч ножны. Хотел разорвать ее пределы и дать ей мою широту. Хотел излиться в ней, как облако, переполненное грозой и ностальгией по ясному небу, изливается в благоухающую землю. Хотел взорваться в ней и исчерпаться. Хотел испытать с ней нежную послегрозовую радость нового прихода в мир. Хотел прильнуть вместе с ней к тому новому, что прочувствуем мы вместе, как единое существо после восторга слияния.

Я хотел причастить ее к Эросу, самому космогоническому из богов. Хотел сам убедиться в своей правоте, в правоте разума. Хотел разорвать свой сдержанный тон и все свое многолетнее красноречие. Хотел дать ей себя.

Так было еще вчера.

Мой первый поцелуй она разорвала, размазала его по воздуху, по всему закатному небу, там, на склоне Тифат127, и он остался в моей памяти как огромный лепесток розы, благоухающий ее кампанскими ароматами, сияющий голубизной ее глаз и золотистым сиянием ее волос. Ее первый поцелуй, разорванный поцелуй, остался в памяти моей как чарующая пощечина, как нащечник гладиаторского шлема кампанского же типа. Ее второй поцелуй, совершившийся целую жизнь спустя – через целых четыре дня, был радостной игрой. Я хотел выпить ее, хотел вобрать ее всю, как чашу воды после перехода через Ливийскую пустыню, как хлеб нового урожая после Элевсинского воздержания. А она, смеясь, сказала, что я жадный, и что я вообще не умею целовать. Оказывается, нужно было попросту не касаться ее рта языком! Помнишь уроки Сульпиции, Луций? Помнишь самый восхитительный кусочек упражнения, подготавливающего к постельной борьбе, – долгий медовый поцелуй с прикосновением нежного языка128? Эта девочка учила меня целоваться одними губами – в этом особая кампанская легкость. Она учила меня поцелуям, словно она, а не я старше вдвое. Благословенная пора «второго цветения»: розам, сорванным в эту пору, дано хранить свой аромат настоянным на времени129.

Когда я держал в объятиях ее тело, мне в какое-то мгновение стало страшно от мысли, что если, действительно, придется ласкать ее, она моих ласк может не выдержать. Но страх этот был мимолетным: я снова чувствовал себя вечно-юным богом или одним из тех нежных юношей, которых любовная игра превращает в птицу, в зверя, в источник или в цветок, как о том любят писать александрийские поэты. Когда она учила меня, как следует держать губы при поцелуе, я забыл, что я – римлянин, и что и в любви нашей сокрыта суровая красота.

Все здесь, на юге Италии, начиная с Кампании и дальше, играют в любовь и смерть. Потому здесь так любят гладиаторские бои и искусных блудниц. Гладиаторов здесь четырнадцать разновидностей, у нас в Риме – девять (включая те три, которые ввел недавно Цезарь после возвращения из Вифинии), в Этрурии – семь (по крайней мере, со времен Тарквиния Древнего), у Антиоха Сирийского130 их было восемь (все, за исключением опять-таки исконно этрусских разновидностей, бездарные греческие извращения). Итак, из четырнадцати видов здешних гладиаторов, три – сугубо кампанские, и все три великолепные с точки зрения фехтовального искусства – скутарии (которых мы, переделали после Марсийской войны в «самнитов»), димахеры и ксифарии131, чем-то напоминающие наших римских «фракийцев», хотя ксифарии появились в Кампании прежде, чем у нас, независимо от кампанцев, появились «фракийцы». Естественно, возникает вопрос: не возникли ли ксифарии и фракийцы, как мы зачастую выражаемся, «из общего источника»? Если это так, то таковым источником, думаю, могли быть гладиаторы, заимствованные из провинции Азия, то есть с территории бывшего Пергамского царства, где фракийцы, как правило, служили наемниками. Кстати, там же могла возникнуть и разновидность «галлы». Интересно было бы посмотреть исследования по военному искусству, написанные пергамскими учеными (вышли при случае). Во всяком случае, наша традиционная пара «фракиец» против «галла» чем-то напоминает о деяниях Эвмена132, когда пленные галлы появились во множестве и в Пергаме, и в гладиаторских школах Антиохии.

Коль я упомянул о «галлах» (постановка проблемы интересна, не так ли, Луций?), эта девочка, Юлия (опять-таки, благодаря Цезарю, имя азийской гладиаторской школы), очевидно, как все кампанские блудницы, называет мой поцелуй «галльским». При чем тут галлы? По крайней мере, больше половины римских женщин, которых я знал, предпочитает именно этот поцелуй. Неужели его следует возводить ко временам нашествия Бренна133? Почему же, когда я ласкал ее груди, она не дала движению моих пальцев какого-нибудь особого дурацкого названия – «римский захват», «греческий огонь», «самнитская давильня» или еще что-нибудь в этом роде. Видишь, как относительны все названия, Луций.

Впрочем, ars amatoria искусство любовных утех – тоже искусство, и, пожалуй, не менее интересное, чем ars gladiatoria, гладиаторское искусство. Между этими двумя видами искусства, действительно, много общего. Оба они особо будоражат наше воображение, оба имеют ярко выраженную тенденцию к изысканному извращению, оба необычайно зрелищны (всенародно или при закрытых дверях спальни – это уже другой вопрос), оба носят ярко выраженный элемент игры и стремятся к полюбовному итогу, оба грозят мучениями и смертью в случае чрезмерного увлечения или наоборот чрезмерной серьезности. Оба эти искусства – искусства страсти и смерти.

Не знаю, нравилось ли ей мучить меня или это получалось у нее самопроизвольно. Ей было хорошо со мной, чего она и не скрывала. Мне нравилось ощущать ее присутствие, нравилось говорить с ней, нравилось чувствовать ее тело. Я желал ее, как желаю весь мир от его сотворения, включая все, что было с ним и что доступно моему разуму, и до того мгновения, которое отметит мой уход из этого мира… Нет! Я желал я даже больше: я желал ее в моих будущих жизнях, если есть правда в учении Пифагора, а если нет в нем правды, то все равно – я желал ее и в грядущем, которое недоступно моему телу, но может быть доступно моему разуму или хотя бы мечте. Она боялась моего желания. Она была готова к моему пресыщению. Она восторгалась мной и совершенно не верила в меня. Я хотел сражаться за нее моим оружием, но она набросила на меня сеть, как ретиарий на мирмиллона или на «галла»134, который сражается старинным мечом и целует ненасытным поцелуем. Она говорила, что одолеет меня в постельной борьбе, однако этого боя, гладиаторского боя, боя ради потехи, я так и не принял. Когда я решил покинуть ту гладиаторскую арену, которой стали для меня ее ласки, и вернуться в жизнь, где битва ведется всерьез, а не в вычурных доспехах, но и награда обретается подлинная, ей захотелось не потерять меня. Она сказала, что соблазнит меня, потому что знает, какой восторг вызывает у меня ее тело. Я ответил, что соблазнить меня ей не удастся. Она не поверила, потому что знает, как сильно я ее желаю. Прав я, а не она. «Почему?», – ты спросишь. Потому что я обладаю влюбленностью и желаю сохранить это чувство, во что бы то ни стало.

Помнишь битву у Херонеи135, Луций? Когда всадники Архелая136 шли на нас с горы, и удар их казался от этого еще страшнее, мы скупо и сурово пошутили друг с другом, вспомнив риторические упражнения у Эвфориона. Нам нравится красиво говорить, красиво жить и красиво умирать. И пошутив кратко и холодно, мы были хладнокровны, потому что оба знали, как ненасытно любим мы жизнь. Мы берегли для нее ненасытные «галльские» поцелуи.

Любопытно, что чувствовали те гладиаторы, которые впервые ринулись за Спартаком на наши когорты с высот Везувия?

Возвращаясь в Капую, я поехал уже не через Нолу (по слухам, тамошние места слишком опасны из-за взбунтовавшихся рабов), а через Путеолы. В Геркулануме я остановился немного передохнуть и виделся с Филодемом. Он передает тебе самый искренний привет и не забывает о благодеянии, которое ты оказал ему в Афинах137. Филодем – все такой же Φιλόδημος и не только138. Беседуя с Филодемом, я словно опять углубился в столь приятные мне спокойствие и негу сада Эпикура, однако его бесспорно мудрую атараксию видел уже сквозь некую нереальную сказочную дымку: хотелось видеть ее. Но это было уже тогда… Как ни странно, Везувий с вырвавшимся из него вулканом139 гладиаторского бунта тогда был гораздо ближе моему состоянию. Кстати, места и по эту сторону Везувия тоже небезопасны, хотя и не настолько, как со стороны Нолы. Впрочем, небезопасна и сама Капуя, откуда вырвалась первая искра этого пожара, но в этой опасности я, как ни странно, нахожу даже особую угрожающую прелесть, которая будоражит кровь, – еще одно из многих сочетаний ars gladiatoria и ars amatoria.

Вышли мне что-нибудь стоящее о военном искусстве в Пергамском царстве вообще и об ars gladiatoria в частности.

Письмо VII

(Скилла)

Lucius Lucio salutem.

Да хранят тебя боги. Пожелание это – не пустые слова: я верю в покровительство богов, потому что меня они хранят.

В эти смутные дни, когда наша армия потерпела поражение, столь страшное в виду возможных его последствий, сколь и позорное, молю богов, чтобы они не отвели свои покровительственные длани от Рима.

Я узнал о поражении Гая Кассия140, когда здесь, на юге Италии угроза, казалось, уже висела в воздухе. Я не удивился – я был готов, как готов ко многому с тех пор, как посвятил себя исследованиям гладиаторского искусства. Но и для меня удар этот был сильным. Вздорное бегство жалких гладиаторов (жалких и смешных с точки зрения нашего, римского порядка вещей), несуразная гибель первых наших когорт, вызывавшие поначалу только досадное недоумение да остроты авторов комедий, обернулись внезапно потерей десятитысячной армии Гая Кассия.

Помнишь снежную лавину, ринувшуюся на нас в Альпах, Луций? Помнишь ту жуткую красоту, которая грозила нам гибелью? Тогда казалось, что сила и угроза ее – в ее массивности, в ее тяжести, в ее свирепом движении. Теперь я знаю, что сила и угроза ее – в ее непостижимости и в ее естественности одновременно. Что может быть более естественно, чем падение вниз огромной массы, что может быть непостижимее, чем внезапное и непроизвольное ее движение? Что может быть жутче внезапного рева природы среди лунной тишины? И что может быть жутче ее непостижимости?

Так и Спартак. Он ошеломил нас своей победой над Кассием и еще больше – своим внезапным нежеланием идти к Альпам. Говорят, после битвы при Мутине опьяненные победой ближайшие сподвижники Спартака окружили его с обнаженными мечами в руках и угрозами заставили повернуть на Рим. Ты веришь в это, Луций? Я нет.

Нечто совершенно противоречащее здравому смыслу свершилось. Мы ведь значительно сильнее. Пусть наши лучшие армии сражаются в Испании и в Азии, однако мы есть Рим. Мы неодолимы. Но именно то, что действия Спартака противоречат законам логики, и делает его непостижимым, делает его страшным, как та альпийская лавина. Почему он не пошел к Альпам?

Представляю себе, что творится теперь в Риме. Чернь, как всегда в подобных случаях, возбуждена и нагла в испуге своем. Всюду, наверное, переполох, цены на хлеб растут, вожаки толпы – те самые оратели, которые только «глас народа», но не его повелители, – наверное, орут какие-то имена и вспоминают свершения, славные в далеком и недалеком прошлом. Наверное, опять призвали этрусских гадателей и устроили погром каким-нибудь сирийцам или обломили рога Исиде. В каком участке неба ударила молния? Не погасли ли звезды в созвездии Арктура? Стоит ли все так же член у статуи Приапа? Впрочем, не думаю, что фециал метнул копье от «колонны войны»141, ибо нет в мире ничего презренней войны с рабами, и войны на Сицилии142 научили нас, что Рим есть основа миропорядка, а мы, римляне, несокрушимы.

И, тем не менее, угроза висит в воздухе и здесь, и красные плащи наших легионеров кажутся пыльными и выцветшими, а доспехи их совсем потускнели в лучах полуденного солнца. Банды, составленные из прислуги здешних богачей, среди которых также много беглых рабов, обнаглели вконец. Разбой и насилие не только на дорогах, но и на виллах и даже в городах, и раньше никого особенно здесь не удивлявшие, стали теперь повседневной закономерностью. Имя Рима никого более не сдерживает, скорее наоборот – подбивает на дерзость, годами прикрывавшуюся трусостью.

Здесь даже небо словно подернуто испугом и угрозой. Впрочем, в этом есть какая-то прелесть, несмотря на пыль и зной.

Я покинул Луканию и двинулся через Бруттий на крайний юг Италии.

Горы Бруттия бесплодны, бесчувственны, безразличны. Они никогда не взорвутся огнем, не содрогнутся от землетрясения. Каменный щит, который словно отражает от этой земли всякую радость и превращает в камень всякую боль. Кажется, будто Лета-Забвение – не река, но равнины Бруттия.

Власть Рима здесь весьма призрачна. Такое впечатление, будто находишься не в Италии, а где-то за Альпами или в Испании. Здешние племена, бруттии, издавна славились разбойным и мятежным характером. Когда-то они подчинялись луканам, но во времена Дионисия Младшего143 восстали и обрели независимость, которую сохраняли, пока здесь не появился Ганнибал, а после него – мы, римляне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Можно предполагать (но только предполагать) тождество автора «Писем» с неким Сабином, другом Цицерона, о котором упоминает в «Жизнеописании Цицерона» Плутарх (25, 1). Однако упоминаний об этом Сабине в произведениях самого Цицерона нет, как нет упоминаний там упоминаний и о недруге Сабина – подзащитном Цицерона Мунации (опять-таки, предположительно Клуенции).

2

Плутарх. Лукулл. 4, 1.

3

См. Аппиан.

4

Пьер Грималь. Цицерон. М., 1991, с.147.

5

Светоний. Божественный Юлий. II.

6

Речь идет о взятии Афин Суллой 1 марта 86 года до н. э. во время Первой Митридатовой войны. Упоминания об этих событиях содержатся также в Письме XII.

7

Этому алтарю посвящено стихотворение Аристотеля (фрагмент 146 Ross = Олимпиодор. Комментарии к «Горгию» Платона, pp. 214, 13–215, 11 p. 106).

8

Кстати, именно красивого, высоко эстетического Апулея советует почитать перед смертью тем, кто решил приятно уйти из жизни по собственной воле, замечательный переводчик Апулея на русский язык и не менее замечательный русский поэт Михаил Кузмин. А чтобы замкнуть до конца этот смысловой круг, упомянем, что наивные египетские песенки, которые читал в Риме другой Луций (Письмо X), удивительно напоминают одно из стихотворений «Александрийских песен» Михаила Кузмина.

9

Луций желает здравствовать Луцию. Традиционное приветствие в начале римских писем.

10

Не известно, идет ли речь о знаменитой бронзовой статуе предположительно VI в. до н. э. – произведении греческого или этрусского искусства, находящемся ныне в Museo dei Conservatori в Риме. С XV века эта статуя стояла на холме Капитолии (в том же столетии изваяны дополняющие ее теперь фигуры младенцев-близнецов Ромула и Рема), тогда как ранее (по крайней мере, с Х века) она находилась в Латеране. Цицерон (Против Катилины. III, 19; О ведовстве. I, 20; II, 45) сообщает о статуе волчицы с Ромулом и Ремом на Капитолии, которую поразила молния в 63 году до н. э., т. е. за 10 лет до описываемых событий.

11

Vinalia priora, праздник молодого вина, справляли 23 апреля (см. Овидий. Фасты. IV, 863–900). Кроме Vinalia priora, римляне справляли также Vinalia или Vinalia rustica сельский праздник вина 19 августа и Meditrinalia 11 октября.

12

Овидий (там же) недвусмысленно указывает, что речь идет о публичных женщинах (puellae vulgares).

13

В 217 году до н. э. по велению пророчества Сивиллиных книг Квинт Фабий Максим построил, а в 215 году до н. э. освятил храм Венеры Эрикины на Капитолии – первый храм Венеры в Риме. В 181 году до н. э. еще более знаменитый храм Венеры Эрикины был воздвигнут у Коллинских ворот Рима. См. также Письмо XIIΙ. Эпитет Эрикина (т. е. Эрикская) указывает на древний культ богини на горе Эрике на Сицилии (см. Письмо XII).

14

Чарующую разум (греч.).

15

Этим легионом командовал Помпей. Речь идет о событиях 88 г. до н. э., когда назначенный командующий в войне с Митридатом, но затем смещенный с этого поста Сулла повел свои войска на Рим.

16

Один из семи холмов Рима.

17

Электр (досл. сияющий, греч.) – античное название янтаря.

18

Аллюзия к мифу о Фаэтоне. Сказочная река, в которую упал Фаэтон, – Эридан. Некоторые отождествляли Эридан с рекой Пад (совр. По) в Северной Италии.

19

1 ноября 82 года до н. э. войска Суллы одержали в ожесточенном сражении у Коллинских ворот решительную победу над его противниками «демократами» и их союзниками италиками.

20

В храме Юпитера Капитолийского (Всеблагого Величайшего) почитали всю т. н. Капитолийскую троицу – Юпитера, Юнону и Минерву.

21

Сисимбрий – растение, схожее с кардамоном (или его разновидность). Семена обоих этих растений из семейства имбирных добавляли в вино для придания ему пикантного вкуса, а также оливковое масло для притираний, используя в качестве возбуждающего средства.

22

Наш язык (lingua nostra) – обычное обозначение латинского языка у римских авторов.

23

Александр Полигистор – греческий писатель-эрудит, родом из Милета. Расцвет творчества Александра Полигистора приходится на 70–60 гг. до н. э. в Риме, куда он попал в качестве пленника во время Первой Митридатовой войны и в 82 году до н. э. получил от Суллы права римского гражданина. (Таким образом, «учениками» Александра Полигистора Эмилий Сабин и Луций Лукулл стали уже в довольно зрелом возрасте.) Прозвища ученого Полигистор («Обильный историями») и История указывают как на основной род его занятий, так и на широкую эрудицию. Одним из учеников Александра Полигистора был Гай Юлий Гигин. Не исключено, что Александр Полигистор тождествен некоему перипатетику Александру – учителю и другу Марка Лициния Красса (Плутарх. Красс. 3), победителя Спартака. Из трудов Александра Полигистора известно в частности исследование «О Риме» в 5 книгах, где легенда об основании Рима была согласована с александрийской хронологией, составив тем самым основу для хронологии Тита Ливия. Александр Полигистор был также автором целого ряда «краеведческих» историй (в том числе упоминаемой в Письме XII «Индии») и ряда «антикварных» исследований – «О Дельфийском оракуле», «Комментарии к Коринне», «Географический комментарий к Алкману», «Об иудеях», «О пифагорейских символах», «Учения философов» и др.

24

Вихрь (греч.).

25

Аттический и азианский стили – основные направления в греческой, а затем и в римской словесности периода, к которому относятся «Письма» Эмилия Сабина. Аттический стиль, образцом которого были афинские (аттические) писатели, отличался ясностью и краткостью. Азианский стиль, получивший особое распространение в Азии и бывший противоположностью аттическому, характерен особым богатством и сложностью выразительных средств, своего рода «пышностью». Между этими «крайностями» существовали также промежуточные направления – прежде всего родосская школа красноречия, а в Риме – творчество Цицерона (более тяготевшего к азианизму).

26

Аппиева дорога, существовавшая, по крайней мере, с конца VI века до н. э., была реконструирована в 312 году до н. э. (442 г. от основания Рима) как via publica цензором Аппием Клавдием Цеком, от которого и получила свое название. Первоначально Аппиева дорога соединяла Рим с Капуей (затем была продолжена до Беневента и Брундизия).

27

73 год до н. э.

28

Ткацкий станок (греч.).

29

Гадес (греч. Гадиры) – финикийская колония на юге Испании (совр. Кадис), т. е. на крайнем Западе античного мира. Палибофры – город в Индии на Ганге, (здесь – символически крайний Восток античного мира). Мегасфен (конец III – начало IV века до н. э.) – знаменитый исследователь Индии, проживший некоторое время в качестве посла сирийского царя Селевка I Никатора при дворе индийского царя Сандрокотта (Чандрагупты).

30

Знаменитая библиотека, основу которой составила привезенная в Рим в 168 году до н. э. Эмилием Павлом библиотека побежденного им царя Македонии Персея. Эмилиева библиотека была первой по времени крупной библиотекой Рима. Сведений о ее дальнейшей судьбе не сохранилось.

31

Фунданское вино – одна из разновидностей знаменитого и едва ли не самого благородного из вин античной Италии цекубского, получившее свое название от города Фунды в Южном Лации. Цекубская равнина находилась на берегу Амиклейского залива в области Фунд.

32

Труд Эмилия Сабина, посвященный истории оружия, по-видимому, должен был стать своего рода «дополнением» к занятиям Луция Лукулла теорией военного искусства, блестящим знатоком которой он слыл среди современников. (Цицерон. Учения академиков. II. 1, 2). Ср. в этой связи Письмо IX: «Помнишь, с какой легкостью и беззаботностью принял твое предложение, вернее твой вызов, писать исследование по истории оружия?»

33

Афины, Александрия, Пергам, Родос – основные центры литературной продукции описываемого и более раннего времени.

34

Битва на Раудийских полях (более известная, благодаря Плутарху, как битва при Верцеллах), предотвратившая исключительно опасное вторжение в Италию германского племени кимвров, произошла 30 июля 101 года до н. э. Год рождения Луция Лукулла неизвестен: принимая во внимание время его консульства, можно утверждать, что он родился не позднее 117 года до н. э. и в 101 году до н. э. уже мог служить в армии, особенно в виду чрезвычайного положения, вызванного опасностью кимврского вторжения. (В Риме республиканского периода призывной возраст составлял от 17 до 46 лет). Однако не исключено, что к тому времени Лукулл был несколько старше (до 20 лет). О битве на Раудийских полях см. Письмо VII.

35

Война – отец всего и царь всего. Одних она явила богами, других – людьми, одних сделала рабами, других – свободными. (Гераклит, фрагмент 53.)

36

«Свободными оставил всех бог, никого не сотворила рабом природа». Алкидамант – оратор второй половины V века до н. э. Упомянутое изречение Алкидаманта из его «Мессенской речи» цитируется в «Риторике» Аристотеля (I, 13).

37

Веспер (у греков Геспер) – звезда Венеры, восход которой знаменовал приближение ночи.

38

«Устойчивая середина», досл.: «неблуждающая середина» mediocritas inerrans, греч. ἀπλανής μεσότης. У Цицерона inerrans относится к неподвижным звездам (греч. ἀπλανής), а μεσότης – старинный. жизненный идеал греческих авторов (еще архаической и классической эпох). Ср. в этой связи mediocritas в Письме IX и «устойчивая середина» в Письме X.

39

Условная частица, обычно соответствующая русскому «если».

40

Речь идет о первом этапе событий т. н. Третьей Митридатовой войны. Начало войны приходится на весну 73 года до н. э. Встречающая иногда датировка начала этой войны второй половиной 74 года до н. э. противоречит тому обстоятельству, что в ноябре 74 года Луций Лукулл находился в Риме в связи с нашумевшим делом Гая Юния (см. Цицерон. В защиту Клуенция).

41

Внутреннее море (в описываемую эпоху Mare intestinum или Mare nostrum («Наше море»), несколько позднее – Mare internum) – Средиземное море.