скачать книгу бесплатно
Склепова зевнула и потрогала пальцем нижнюю бронзовую чашу фонтана, с которой как раз сорвалась тяжелая капля. Отражение луны в плоском бассейне дрогнуло.
– Ну и чего ты такой кислый? Просто между нами? Я девочка рассеянная. Я и своих секретов не помню, что уж о твоих говорить, – сказала она мягким и мирным голосом.
Шурасик быстро взглянул на нее. Ему давно надо было выговориться. Со Склеповой же он почему-то не смущался. Они были разные, как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполне благожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают.
– Поднимаюсь я вчера в хозкомнату… – начал Шурасик. – Нужен был самостиральный таз, чтобы самому с носками не возиться… Захожу, а навстречу мне, из комнаты, незнакомый человек. Лицо все в буграх, на побитую дворнягу похож. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю, отодвинулся. Я ни с места – и он ни с места. Я ж вижу… такой два часа стоять будет, но первый не пройдет. Я ему ручкой, и он мне ручкой… «Ах ты, думаю, кисляй!» Шагаю к дверям, и он мне в ту же секунду навстречу… Веришь?
– Я знаю эту комнату. Там зеркало дурацкое… Ну отодвинул бы! – посоветовала Склепова.
Шурасик подался вперед.
– Ты знаешь про зеркало? Но неужели я и правда… на собаку побитую? А, ну и черт с ним!..
Склепова покровительственно похлопала его по плечу.
– Да ладно тебе, Шурасик! Бывают моменты, когда сталкиваешься с собой как с посторонним, с незнакомым. Эти-то минуты самые честные и есть… Думаешь, я сама себе сильно нравлюсь? Да ничего подобного! Один глаз у меня больше другого, лицо асимметричное. Ты разве не замечал никогда? Волосы не блеск. Нижние зубы кривовато растут, наползают друг на дружку… Надо было пластинку носить, но мы же девочки гордые!
– Ты серьезно? – почти с мистическим испугом спросил Шурасик.
– Думаешь, я стреляюсь из-за этой ерунды? Ничуть, я ношу свою внешность так, что все считают меня красавицей. Так-то вот… А Грызианка Припятская, думаешь, красавица? Выставь ее на конкурс красоты с обезьянами – выше третьего места ей сроду не дадут! И что же? У Грызианки есть шарм, а шарм больше красоты!.. Очнись, Шурасик!
Гробыня брызнула в Шурасика застоявшейся водой из фонтана. Он коснулся языком капель. Ощутил вкус тины и ряски. Гробыня продолжала:
– Или Гроттерша, между нами будет сказано. Что она, красавица? Ну волосы у нее хорошие, не спорю. Зубы ничего, но не блеск. Ноги тоже, положим, не отваливаются, хотя, на мой вкус, джинсы могли быть и попрямее. Вот и все ее плюсы. Теперь минусы. Одевается как бомжиха. Нос – чистый интернационал. Ногти на пальцах грызет. Но при всем при том Пуппера завалила, как мамонта. Не хило, да? А все почему? Потому что Таньке плевать, что о ней думают другие. Она абсолютно естественна. Вот и все дела…
Склепова вздохнула, посмотрела на сизые ночные тучи и деловито сказала:
– Ладно, Шурасик, ближе к телу. Дальнейшая философия только после опускания монетки в гадательный аппарат…
Шурасик рассеянно взглянул на нее. Он все еще осмыслял слова Гробыни, пытаясь препарировать все сейчас услышанное с точки зрения логики. Он ощутил вдруг, что Склепова намного мудрее его в человеческих отношениях и глаз у нее куда как зорче. «Моя стихия книги. Мертвые опосредованные знания. В бытовых вещах я разве что на ступеньку опережаю банального дауна», – с грустью подумал Шурасик.
– А? – переспросил он, заметив, что Склепова выжидательно уставилась на него.
– …и Б сидели на трубе! Говорю, все, что я несла, – это так, речевые упражнения. Типа сам себе логопед. А теперь слухай сюды, теть Шура, и не урони слуховой аппарат! Сегодня я узнала кое-что странное, вконец запуталась и решила получить халявную консультацию умняшки.
– Мою? – уточнил Шурасик.
– Ясный перец! Других умняшек в нашей кондовой психушке не наблюдается… Сегодня у меня сорвалось днем свидание, и я заскочила в читалку полистать «Сплетни и бредни». Обожаю истории чужого успеха. Была дура-дурой, сопли на кулак мотала, глазки в кучку, языком пол подметала, а потом – хлоп! – и в дамках!.. Может, думаю, и мне за Шейха Спирю замуж выскочить? Личный ковер-самолет, нефть и чемоданы бриллиантов. Вот только тошнот Спиря страшный, и зубы у него, как у лошади… В общем, листала я журнальчики, мне надоело, и я решила побродить между стеллажами. Зашла вначале в свободный доступ, а потом отправилась к запретным полкам…
– Неужели Абдулла разрешил? – ревниво спросил Шурасик. Он был убежден, что право бродить, где вздумается, кроме преподавателей, имеет только он один.
– Разрешил? – подняла брови Гробыня. – Проснись и пой, лапа! По пятницам у Абдуллы литературная тусовка. Он дюжинами вызывает умерших поэтов, чтобы было кому завывать рифмованные проклятия. Поэты отплевываются, но на тусняк заявляются с завидным постоянством.
– Думаешь, я не знаю про тусовки! Однажды я даже зачитывал там свою курсовую. Им всем ужасно понравилось. Абдулла сказал, что даже понял некоторые слова, – с гордостью проговорил Шурасик.
– Хм… В общем, я забрела в закрытый доступ и стала искать книжечки про вирусную любовную магию. Вот бы, думаю, весь мир в меня влюбился! А тут – фук! – слышу голос. Угадай чей? Поклепа! Ты сам знаешь, Шурасик, я девушка скромная, мне Гроттерша с Пипой и так все нервы испортили, и лишних истерик на голову не надо. Я нырнула за стеллаж и затаилась. Вначале только Поклеп говорил, потом кто-то стал ему отвечать. Я слышу, что это Безглазый Ужас! Остановились от меня – рукой дотянуться. Я затаилась, почти не дышу, только шепчу про себя заклинание временной невидимости, чтоб не засекли…
– И о чем они говорили? – нетерпеливо спросил Шурасик.
Гробыня извлекла зудильник и стала быстро водить пальцем по поцарапанному дну, вычерчивая руны.
– А вот… Я же хитрая девочка!.. Я все записала! Как говорят лопухоиды, самый дешевый подслушивающий аппарат лучше самой хорошей памяти!..
На дне миски в сетке царапин появились стеллажи с книгами. Долгое время Шурасик, кроме книг, ничего не различал, и, поняв это, Склепова ткнула длинным ногтем в угол экрана.
– А ты чего ждал? Широкоформатного кино? Я зудильник смогла только боком просунуть.
Шурасик увидел Поклепа и Безглазого Ужаса. Ужас парил в полуметре от пола в заляпанной кровью рубахе, мертвенно-неподвижный и отрешенный. Лишь пустые глазницы пылали сосредоточенной яростью.
– Иногда я бываю крайне умной. Со звездами гениальности, сияющими на небосклоне яркой судьбы. Все, слюшай, дорогой! – уточнила Склепова и усилила звук.
– Недавно что приплыли водяные. Крышку нашли на океанском дне далеко от острова, – услышал Шурасик голос Поклепа.
– Это еще только первый знак, – отвечал Ужас.
– Вероятно, стражам и Мефодию Буслаеву на это и наплевать, но только не нам… Наш магический мир зависим от такого рода событий!.. Пока я не говорил об этом даже Сарданапалу, но скрывать дольше невозможно, – продолжал Поклеп.
– Но это лишь крышка…
– Крышка? Ничего себе крышка! Мраморная плита весом в пять тонн! Ее отбросило в океан и раскололо на три или четыре части! Все защитные руны повреждены или уничтожены! Наша магия больше не контролирует ЕГО! – взвизгнул Поклеп.
Безглазый Ужас ухмыльнулся.
– Ваша магия и раньше не слишком с ним справлялась. Что для НЕГО ваша дюжина рун? Все равно что опутать спящего слона ниткой и говорить, что он связан. Когда же нитка лопнет, кричать: «Караул! Волшебство бессильно!» Возможно, слон просто случайно шевельнулся во сне.
– Он шевельнулся, но он может и проснуться! Надеюсь, ты не забыл, что случилось с магической школой в Скаредо? – напомнил Поклеп.
Глазницы Ужаса полыхнули холодным огнем.
– Можешь не рассказывать мне про Скаредо, маг. Я прожил в этой школе не меньше века, и все происходившее в ее худшие часы и дни происходило на моих глазах… Когда школа в Скаредо опустела и там не осталось никого, кроме нас, призраков, и горстки трепещущей от ужаса нежити, мне пришлось перебираться в Тибидохс. Я не бежал с корабля, я не крыса. Просто корабля не стало. Признаться, после Скаредо, с его ренессансным великолепием, Тибидохс первое время казался мне совсем убогим и провинциальным.
– Тогда не тебе объяснять, что может произойти. Тибидохс – вторая по удаленности магическая школа от ТОГО места. Первой была школа в Скаредо… – сказал Поклеп.
Безглазый Ужас пожал плечами, погружаясь в бездны апатии. До полнолуния, когда он был склонен звенеть цепями и растекаться мыслями по кирпичной стене, оставалось еще добрых две недели.
– Что ж, все может быть… В любом случае, разбитая крышка – это лишь первый знак. Вскоре должен быть еще один… И вот тогда сомнений, что ОН пробудился, действительно не останется. Пока бы я советовал разогнать всех учеников по домам и разъехаться самим, – философски заметил он.
Завуч всполошился.
– Разогнать учеников? Ни в коем случае! Если на Лысой Горе о чем-то пронюхают, нашу школу просто закроют. И никогда потом уже не откроют. Я этих перестраховщиков знаю. Им только дай что-то закрыть или запретить.
– Что да, то да. Да только Лысая Гора это еще полбеды. Вторые полбеды – Магщество, которое имеет на нас зубик размером с великовозрастного циклопа, – согласился призрак.
– Именно поэтому я и хочу, чтобы ты… – Поклеп оглянулся, наклонился к призрачному уху Ужаса и что-то быстро зашептал. – Только чтоб ни одна живая душа… – предупредил завуч.
Безглазый Ужас усмехнулся.
– Ты циник, Поклеп! Кто же говорит о живой душе в присутствии призрака?.. И вообще то, о чем ты просишь, рискованно.
– Не для тебя. Второй раз умереть нельзя!
– Смотря что считать смертью. Если потерю тела, то мне терять нечего. Однако если меня втянет внутрь, то Тартар распылит мою сущность, – возразил Ужас.
– В прошлый раз же тебя не втянуло?
– Мне хватило ума не заглядывать туда, хотя я и ощущал сильное притяжение. Это как воронка или речной омут. Чаще он втягивает во сне… Во всяком случае тех, в Скаредо, он втянул ночью, под утро… Хорошо, Поклеп, я сделаю это, и будь что будет! – Безглазый Ужас вскинул руки и безо всякого усилия, как штопор, ввинтился в пол.
Склепова смахнула с зудильника остатки изображения и небрежно спрятала его в свой увешанный фенечками рюкзак.
– Кина больше не будет! Подбирайте ваш мусор и марш из зала! – заявила она.
– Как конец? А что, больше на твоем зудильнике ничего не записано? – с сожалением спросил Шурасик.
– Там много чего записано, но ты еще маленький, чтобы это смотреть, – с вызовом сказала Склепова.
Шурасик тревожно покосился на Гробыню.
– Ты все слышал? А теперь скажи мне, что там такого произошло в школе в Скаредо, что наш миленький Клепа забыл про Милюлю и трясется как осиновый лист? Просвети меня, темную, пока мое любопытство не слопало меня без гарнира, – продолжала Склепова.
Шурасик наморщил лоб, сгребая в кучку все скопившиеся в голове сведения по данному вопросу.
– Эмю-эээ… Скаредо была одной из крупнейших магических школ Средневековья. В сущности, она имела статус академии. Среди ее выпускников было множество талантливых магов, одаренных философов, художников и известных авантюристов. А потом школа в Скаредо вдруг перестала существовать. Меня это, признаться, поразило, но я счел, что школу закрыли. Ну там за преподавание некромагии, черную алхимию или магию вуду…
– Или она просто исчезла! Ты слышал, что сказал Безглазый Ужас?
– Я бы не слишком доверял его словам. На его месте я бы бережнее относился к своим мозгам. Удары головой о стену плохо влияют на общую логику суждений… Хотя, конечно, он призрак и многое может себе позволить, – резонно заметил Шурасик.
– А Поклеп? Он тоже, по-твоему, псих?
– Вот уж не знаю. Псих не псих, а назвать Поклепа нормальным язык не поворачивается. Но маг он неплохой. Что да, то да. Особенно хорош его леденящий взгляд. Пока я так и не придумал, как его блокировать, хотя…
– Короче! Ты попытаешься что-нибудь узнать о школе в Скаредо? – перебила его Гробыня.
– Само собой. Мне не хотелось бы, чтобы с нашим старым Тибидохсом что-нибудь приключилось. Особенно когда я еще не получил на руки диплом о среднем магическом образовании… – заявил Шурасик.
Гробыня протянула руку и ободряюще провела по щеке Шурасика длинным ногтем.
– Ты у меня просто умничка! Когда что-нибудь узнаешь, немедленно принеси мне это на крылышках любви. Пока, Шурасик! Не скучай! И вот еще, вдогон нашему разговору, советик один… Желаешь?
– Ага… давай… – подумав, сказал Шурасик.
– Ты, Шурасик, по жизни хмурая интеллектуальная особь, эдакая бука, и с этим ничего уже не поделаешь. Не пытайся прикинуться, что ты не бука, не пытайся замаскироваться! Тебе же хуже будет. Напротив, усиливай свои недостатки! Закажи себе безобразные очки в тяжелой оправе! Говори еще непонятнее, смотри на людей диким взором, уходи посреди разговора, роняй чашки, выливай на клавиатуру чай и роняй яичницу, если будешь жить среди лопухоидов. Это и будет твоим шармом. Лады?
– Лады, – кивнул Шурасик. Слова Склеповой больно резанули его.
Вскоре парк опустел. Лишь бледная, точно подвергнувшаяся атаке вампира, луна малокровно купалась в мраморном фонтане. Гоярын волновался в ангаре, временами издавая угрожающий рев. Он взмахивал хвостом, хлестал им по гудящему железу ангара и снова ревел.
Порой рев его менял окраску, наполняясь непонятной, жуткой тоской, древней как мир и неумолимой как угасание. Что-то тревожило дракона. Тревожило уже давно.
Глава 2
НОВОЕ КАК НИКОМУ НЕ НУЖНОЕ СТАРОЕ
Ночь, которую Шурасик провел у фонтана, Таня Гроттер просидела за письменным столом. Перед ней лежала открытая тетрадь. По тетради, изредка брезгливо окуная кончик в чернильницу, скользило хвостовое перо птицы Феникс, которую некогда ощипал сам Гэ-Пэ. Перо было удобным – его не нужно держать в руке, чтобы оно писало. Достаточно отслеживать перо взглядом, изредка переводя его на чернильницу. Таня, не удержавшись, изменила своим правилам и приняла подарок, подумав, что теперь у нее будет три хороших пера: одно – Финиста – Ясного сокола, другое – Ванькиной жар-птицы и третье – Гурочкиного Феникса.
Повинуясь взгляду, перо размашисто писало:
«Мне случается посреди ночи проснуться с одной, совершенно определенной мыслью. Мысль эта просветляет и озаряет меня. Будущее представляется понятным, определенным. Кажется, ухватишься за эту мысль – и воспаришь, оторвешься от житейской грязи, взлетишь, и так ясно становится тогда, так радостно!.. Что это, ангел-хранитель? Существует ли он у магов? Но наступает утро, и куда-куда все подевалось?..
Открытие сегодняшнего дня. Оказывается, как есть люди без башни, так есть люди прямо-таки с танковой башней. Конечно, я и раньше это подозревала, но вообще-то все довольно неожиданно. Танковая башня у моего – хотя он, конечно, свой собственный!!! – Ваньки Валялкина. Этот осел… – Таня виновато моргнула, и перо, спохватившись, ловко исправило «с» на «ч», а «л» на «н»,– очень упрямый человек не желает идти в магспирантуру после окончания Тибидохса, хотя и имеет все шансы туда попасть. Этот доктор Айболит собирается заняться ветеринарной магией и лечить зверей, причем прямо сейчас, немедленно, не учась в магспирантуре. Он говорит, что у Тарараха вообще нет никакого образования, кроме академии жизни, как сам Тарарах ее называет.
«Замечательно, – говорю я Ваньке, – но вообще-то Тарарах не учился не потому, что не хотел, а потому, что в каменном веке с вузами вообще был напряг… Поступать же в высшее магическое заведение в пятьдесят тысяч лет не стал бы даже Ломоносов! Лечить зверей можно и после магспирантуры, только на другом уровне!» Но Ванька все равно упирается. Зачем, мол, ему мертвые теоретические знания, когда страдают кикиморы и оборотни в брянских лесах, а в сибирской тайге недавно был ранен разрывной пулей предпоследний в лопухоидном мире магический вепрь, и Тарарах с Зуби вылетали в ночь его лечить! Он, конечно, прав, тысячу раз прав, но все равно, если я получу образование, а он нет, то будет ли нам вообще о чем говорить в дальнейшем? Не случится ли так, что я вынуждена буду подстраиваться под Валялкина, выискивая несложные темы для беседы, которые он еще сумеет поддерживать. В общем, все плохо как-то…
Я все чаще вспоминаю Гробыню, которая говорит: «Расслабься и не решай за других! Если кто-то нас достоин, он сам разберется, что и как. А если нет – то тапки в зубы и шагом марш». Ах, Ванька, Ванька, как же ты не понимаешь, что я тебя люблю! Только не будь таким упрямым!
У меня есть ощущение, что человека, который начинает мыслить, кто-то ведет. Случайно подслушанный разговор, книга, упавшая с полки и открывшаяся на нужном месте, попавшийся на глаза рисунок. Нами словно руководит кто-то бесконечно мудрый. Может быть, мой отец Леопольд Гроттер, которого я видела лишь однажды, на матче? Уж точно не дед, который порой принимается скрипеть в моем перстне».
Таня отвернулась, и перо, потеряв контакт с ее взглядом, упало на бумагу, оставив маленькую кляксу. Таня вспомнила последнее письмо Пуппера – то самое, к которому прилагалось перо. Письмо было довольно неприятное.
«My dear Таня! – писал в тот раз Гурий. – Я считай свой долг информировать тебя, что ты биль важный страниц в моей жизни и остаться навсегда большой памятник в мой соул.
Теперь я встречаться с английский фотомодель русский происхождений Джейн Петушкофф. Она есть очень красивый и умный девушка с некоторый счет в банке и находиться сердце в сердце с моими тетями. Мы с Джейн встречаться три раза в недель – понедельник, суреда и фрайдей с двадцать вечера до двадцать один ноль-ноль, когда совпадать наш график. Мы иметь приятный разговор за чашечкой чай, и один раз даже ходить вместе в кино. Я не поняль, про что оно биль, потому что усталь после тренировка и уснуль на плече у Джейн, но Джейн говорить, что кино биль про меня и меня там играль лопухоид в круглый очки, которых нет в моей коллекции.
В прошлый фрайдей Джейн кричать и обижаться на меня, потому что я все время говорить ей про тебя, my dear Таня. Я говорить ей, что больше не обожать и не скучать по тебя, и ты есть только один страниц моей юность, но говорить это два часа подряд, и Джейн очень раздражалься, что она терять время своей личный жизнь. Она звонить по зудильник мой теть Настурций и брать у нее консультаций. Это все биль большой истерия! Вечером тетя Настурций, самая добрая тетя, и их магвокат встречалься со мной, проводиль серьезный разговор и окончательно убедиль меня, что надо любить Джейн Петушкофф, который есть для меня прекрасный партий во всей смысл.
Прощай, Таня! Я посылать тебе перо птицы Феникс, чтобы ты изредка вспоминать обо мне. Директор моей школ Даун Фон Лабрадор (у него такой фамилий, потому что он немец) упаль в обморок, когда увидел, что я ощипал его любимый Феникс.
Когда-то твой Гурий Пуппер».
Таня перечитала письмо трижды. Она испытывала противоречивые чувства. С одной стороны, ей радостно было за Пуппера, что он наконец нашел себе кого-то, а с другой – ужасно хотелось сглазить эту идиотку Джейн Петушкофф.
«Лимита английская! Вылезла фиг знает откуда, всех локтями растолкала, а теперь по зудильнику теткам жалуется, мол, Гурий с ней обо мне разговаривает, дрянь такая! А о чем с тобой, дебилкой, разговаривать, как не обо мне?» – раздраженно, грубо думала Таня, и тотчас ей становилось неловко, что она лезет в чужую жизнь и осмеливается плохо думать о людях, о которых ничего не знает.
«Нет, конечно, Пуппер мне не нужен, но почему этот дурак Ванька не хочет в магспирантуру? Он что, не понимает, что тогда он будет вынужден покинуть Тибидохс и мы с ним не увидимся целых три года!» – злилась она.
Конечно, знай Таня, что Пуппер уже после того прощального письма прислал ей букет роз и записку, возможно, ей стало бы легче. Однако Жикин, понятное дело, не собирался являться с повинной.
– Гроттерша, а Гроттерша! Чего ты там строчишь? Опять интриги плетешь? – сонно спросила с кровати Пипа.
За последний год дочь Дурневых порядочно вытянулась, приобрела кое-какие магические знания, но по-прежнему влезала в брюки, только прибегнув к пятому измерению.
– Завидно? – спросила Таня.
Пипа зевнула, продемонстрировав пасть таких размеров, в которой легко затерялся бы случайно влетевший воробей.
– Не-а, не сильно завидно. Я завтра с Семь-Пень-Дыром встречаюсь. Хотим на Лысую Гору смотаться. Там, говорят, в одном месте отличных фаршированных змей подают.
– Чего это Пень так расщедрился? Нашел горшок с зелеными мозолями? Ты же вроде с Жикиным встречалась? – удивилась Таня.
