скачать книгу бесплатно
– Предусмотрительный ты, Жикин, аж жуть! Прям тиха украинская ночь, но сало лучше перепрятать, – протянул отличник.
– Ну поклянись! – продолжал ныть Жорик.
– Хорошо! Будут тебе санки, будет и свисток… Разрази громус! Клянусь, что тест ты сдашь! – четко и ясно произнес Шурасик.
Жикин поднялся с колен и деловито отряхнул брюки. Он слегка удивился, что Шурасик дал такую серьезную клятву, однако долго удивляться было не в его правилах. Он уже получил согласие, а больше ему от Шурасика ничего и не нужно было. И теперь Жикин хамел на глазах.
– Договорились! Свистни мне, когда надо будет проходить обряд! Пока, Шурочка! Спокойной тебе ночи в твоей грустной комнатке, заваленной книжечками! Будь хорошим мальчиком! Меняй подгузники!
Когда за Жорой закрылась дверь, Шурасик вновь вернулся к зеркалу. Вернув обиженное отражение, он посмотрел на свое бледное некрасивое лицо, на маленький подбородок, на оттопыренные уши и неожиданно расхохотался.
– Все-таки ты дурак, Жикин… Круглый дурак! – сказал он.
* * *
Около полуночи Шурасик тщательно оделся, почистил зубы и обувь и, поразмыслив немного, вылил на себя полфлакона мужской туалетной воды «Маленький мачо». Флакон был выписан полгода назад по каталогу с Лысой Горы, но до сих пор так и не опробован. Случая как-то не было. Хотя, если верить прилагаемому сертификату, одной капли туалетной воды (до, после, в процессе или вместо бритья) было достаточно, чтобы растопить самое холодное сердце. На этикетке мелким шрифтом значилось: «Осторожно! При превышении дозировки девушки мрут от любви, как мухи! « Однако, наученный горьким опытом, Шурасик не доверял рекламе и потому превысил дозировку раз в восемь.
Закончив все приготовления, он выскользнул в коридор и осторожно, стараясь не производить шума, стал пробираться через Жилой Этаж к лестнице. По обе стороны слева тянулись двери комнат. Тибидохс жил ночной, особенной жизнью.
Из комнаты Гуни Гломова доносились вопли, звон мечей и глухие страстные удары кулака в стену. Судя по мощи ударов, они были усилены Гломусом вломусом . Потом страшный бас произнес:
– Моя жизнь – длинный шрам, моя судьба – боль! Я давно готов умереть, а вот готов ли ты? Положи вилку, хмырь, и отойди от могилы!
Шурасик вздохнул. Он догадался, что Гуня настроил зудильник на лопухоидное телевидение, насмотрелся фильмов про вампиров и теперь обогащает свой тактический арсенал наездов и запугиваний.
– Не, так как-то фигово… Слишком длинно! – продолжал вслух рассуждать Гуня. – А если то же самое, но чуток в доброжелательном духе: «Не дразни меня, чувак! Я очень зол с того дня, как меня убили!» М-м-м… А че? Нормуль! А если так: «Чьи это хорошенькие глазки плавают у меня в чае? Чтааа-аа?!»
Хотя эти слова явно были обращены не к нему, Шурасику стало неуютно, и, покрутив пальцем у виска, он поспешно прошмыгнул дальше.
От двери Демьяна Горьянова пахло прокисшим молоком. Рядом с Демьяном вообще прокисало все подряд, а его доброжелательного взгляда опасался даже циклоп Пельменник. Тревожась, что его одеколон утратит волшебные свойства, Шурасик поспешно пробежал мимо горьяновской двери мелкой трусцой.
Семь-Пень-Дыр, живший по соседству, комкал во сне черную простыню и метался в банковском кошмаре, пытаясь извлечь годовой процент из нуля бубличных дырок, которые во сне называл «дурками». Процент упорно отказывался извлекаться, изводя жадного Дыра. Затем в кошмаре Пня явно что-то поменялось. Он спокойно повернулся на другой бок и спросил трезво и четко: «Теперь главное понять, какая из этих двух выдр настоящая?» После чего заснул уже без всяких сновидений.
Из комнаты Генки Бульонова доносилось непрерывное бормотание. Прислушавшись, Шурасик убедился, что Бульонов разучивает базовые заклинания элементарной магии, причем разучивает не без некоторых успехов. Изредка бормотание сопровождалось сухим потрескиванием кольца – это означало, что перстень искрой откликается на магию.
«Ударения не всегда правильно ставит! А вообще молодец, быстро наверстывает!» – сниходительно подумал Шурасик и тотчас раскаялся в своей снисходительности.
В комнате Бульонова что-то загрохотало. Немного левее головы Шурасика в двери возникло отверстие размером в кулак. Шурасик трусливо присел и ретировался.
– Нет, вы видели? Темный маг разучивает светлое заклинание Искрис фронтис , паля по казенной мебели, и где? В закрытом помещении! – пробормотал он.
На пересечении коридоров Шурасик едва не столкнулся с Лизой Зализиной, которая, помахивая зонтиком, назойливо прогуливалась у комнаты Ваньки Валялкина. Не заметив Шурасика, Зализина повернулась к двери и громко, явно не в первый уже раз, произнесла:
– Ты не мужчина, Валялкин! Ты мизер, размазня, пустое место! И не смей заговаривать дверь! Я хочу с тобой объясниться!
– Лизон, я спать хочу! Я уже двести раз тебе говорил: отстань! – жалобно откликнулся Ванька.
– Ты говоришь так потому, что не уверен в себе! Гроттерша задушит тебя своей серостью! У нее не жизнь, а сплошные неприятности! Открой мне дверь, я требую! Я не дам тебе погибнуть, я спасу тебя даже помимо твоей воли!
– Это ты так думаешь.
– Ты боишься меня, и я знаю почему! Ты духовный банкрот, опустошенная личность! Ты не хочешь слушать меня, потому что я голос твоей совести! Открой, скотина! – завывала Зализина.
– Лизон, сделай одолжение: выпей валерьянки и иди спать! – хладнокровно отвечал Валялкин.
Но Зализина не желала пить валерьянку. Она желала буянить, стучать в дверь ручкой зонтика и спасать Ваньку от пошлого быта. Шурасик, которому она мешала пройти, вынужден был кашлянуть. Зализина оглянулась, замахнулась зонтиком и зашипела как кошка:
– Подслушиваешь? У тебя что, своей жизни нет?
– Есть, Зализина. Все у меня есть. Именно поэтому я и хочу пройти, – сказал Шурасик, по привычке к научному наблюдению констатируя, что туалетная вода «Маленький мачо» оставила Зализину совершенно равнодушной.
* * *
Темными путаными лестницами, следуя причудливым всплескам факелов, Шурасик выбрался из Тибидохса. Пельменник сидел у подъемного моста на деревянной чурке, ковыряя пальцем в зубах.
Заметив, что кто-то идет, циклоп потянулся было к секире, прислоненной к перилам, но поленился ее брать и ограничился тем, что, как шлагбаумом, загородил проход ногой.
– Ночью не положено! Личный приказ Сарданапала! – сказал он голосом, в котором так и звенело служебное рвение.
Шурасик молча сунул ему копченый окорок, которым заблаговременно запасся сразу после ужина.
– Ага! Дача взятки должностному лицу! Ссылка в копи к гномам до трех лет! Сейчас вызову дежурный караул! – воодушевился циклоп.
– Смотри, окорок заберу! – раздраженно сказал Шурасик.
Пельменник перестал буравить его единственным глазом и взял окорок.
– Совсем народ шутки перестал понимать!.. Слышь, ты там скажи ребятам, чтоб в другой раз пива приносили. А то на сушняк ничего не лезет, – зевнул он и убрал ногу.
Шурасик вышел в парк, примыкавший к пруду. Пруд стабильно пованивал тиной. Шумел камыш. Деревья гнулись. Ночка темная была. Короче, пейзаж. А пейзажи в приличных книжках принято или пропускать, или списывать у Тургенева, зная, что их все равно пропустят. В тине что-то странно булькало – то ли водяной гонял лягушек, то ли резвились русалки, которым днепровские омуты с их черными дырами-телепортами принесли утопшего водолаза. «Папа, папа, наши сети притащили мертвеца!» В лицо Шурасику подул ветер и коварно шепнул: «Май, ветер, любовь!»
– Я проинформирован, – буркнул Шурасик.
Вдоль темной, шевелящейся от ветра травы неторопливо текли куда-то поручик Ржевский и Недолеченная Дама.
– Нет, нет, нет и нет! Отстань! – отбрыкивался поручик.
– Ну не хочешь новый мундир – не надо! Носи хотя бы эполеты! – настаивала Дама.
– Нет!
– Ну, пупсик! Не упрямься!
– Сказано тебе: от-вянь!
– Хорошо. Не хочешь выглядеть достойно – будь всеобщим посмешищем. Тогда хотя бы не носи в спине эти пошлые ножики! Что за нелепый способ самоутверждаться? Ты уже взрослый мужчина! Образумься, Вольдемар! Не заставляй меня краснеть!
Чаша терпения поручика Ржевского, и без того крохотная, как водочная рюмка, окончательно переполнилась.
– А-а-а-а! Не называй меня Вольдемаром! Я тебя придушу! – завопил Ржевский и, кинувшись к жене, попытался вцепиться пальцами в ее призрачное горло. Разумеется, это ровным счетом ни к чему не привело.
Недолеченная Дама отнеслась к выходке поручика с полнейшим равнодушием. Она лишь покосилась на Шурасика и холодно сказала мужу:
– Стыдись, Вольдемар! Здесь посторонние! Оставь излишки своей внутренней культуры для узкого семейного круга!
Поручик обернулся, подплыл по воздуху к Шурасику и заговорщицки зашептал ему на ухо:
– Слышь, Шурасик, не в службу, а в дружбу! Век тебе ночью являться не буду!.. Дрыгни мою супругу, а?
– Чего?
– Ну, как ты не понимаешь? Запусти в нее дрыгусом ! А то она третьи сутки меня пилит! Пользуется тем, что ее даже придушить нельзя, летает и на мозги капает! Еще немного, и я просто испарюсь! Тибидохс осиротеет без моего шарма!
– Да ну… Неохота мне сейчас магию применять. Еще Поклеп засечет в саду искры и выскочит разбираться, – отказался Шурасик.
– Шурасик, пожалуйста! Никогда тебя больше не попрошу! Прям до зарезу нужно! – Ржевский перестал шептать и тревожно взглянул на жену.
– …туда, где никто не будет видеть позора, которым обременила меня жестокая судьба! Туда, где я смогу заточить себя в коконе одиночества и буду до конца вечности оплакивать выбор провидения, связавшего меня с ничтожеством! – закончила стенать Недолеченная Дама и вновь решительно направилась к супругу.
– Гад ты все-таки, Шурасик! Эгоистина проклятая! Никакой мужской солидарности! – прохрипел поручик.
Недолеченная Дама простерла к нему свои призрачные руки.
– А теперь, Вольдемар, мы с тобой объяснимся окончательно и бесповоротно. Или ты немедленно берешься за ум, или… Немедленно отплыви от этого пахнущего скунсами лопухоида! Что за привычка вмешивать в наши де…
– Дрыгус-брыгус!– крикнул Шурасик, выпуская красную искру из перстня.
Недолеченную Даму затянуло в магическую воронку. Ржевский ухитрился улепетнуть и, улюлюкая, скрылся в камышах. Из камышей донесся визг русалок. Неугомонный поручик принялся за прежние фокусы.
Шурасик направился к фонтану, расположенному в заброшенной части Тибидохского парка. Фонтан, некогда построенный магом, позднее отказавшимся от магических дарований и закончившим жизнь простым смертным, соответствовал строгим канонам Востока. Никакого изображения человека, никаких украшений и орнаментов, кроме растительных. Вода медленно, по капле в минуту, перетекала по семи причудливым бронзовым чашам-раковинам, пока не оказывалась внизу, в тихом бассейне с лилиями и кувшинками.
У забытого фонтана любили оплакивать свою щедрую на события судьбу призраки острова Буяна. Изредка из примыкавшей рощи, не отделенной от парка даже забором, сюда забредали корявые молчаливые лешаки и стояли, поскрипывая, глядя на воду. Пару лет назад здесь часто можно было встретить Великую Зуби. Зуби сидела на краю фонтана с книжкой в руках. Глаза ее то скользили по страницам, то останавливались на неподвижной воде бассейна, в которой купалось отражение лилий. Позднее дубоватый Готфрид Бульонский поубавил внутреннюю тягу Зуби к элегическому романтизму.
Ученики здесь бывали редко. Лишь раза три сюда приходила Лиза Зализина, рыдала строго по полчаса и целеустремленно отправлялась преследовать Ваньку Валялкина для решительного объяснения. Причем за каждым «решительным объяснением» с завидным постоянством следовали «самое решительное», «самое-самое решительное», «окончательное», «наиокончательнейшее», «последнее», «на этот раз действительно последнее» и так далее в духе дурной бесконечности.
Таня едва сдерживалась, чтобы не утопить Зализину в Тибидохском рву, отправив с ней приветственную телеграмму собачке Муму. Сдерживало ее только стойкое подозрение, что Зализина превратится в русалку и тогда слез, соплей и нервического хохота будет раз в сто пятьдесят больше. «Сплошная милюльщина!» – говорил иногда о русалках раздраженный Баб-Ягун.
И вот теперь записка завела сюда Шурасика. Он прокрался к фонтану с застенчивым и целеустремленным видом, как кот к детской песочнице. Еще издали он увидел тонкую фигуру в темном плаще с капюшоном, и сердце у него забилось в рваном ритме, то начиная колотиться как бешеное, то совсем останавливаясь.
«Кто бы это мог быть? Явно кто-то из своих. Чужих бы Грааль Гардарика не пропустила!» – задумался Шурасик, в смятении замирая в десятке шагов от девушки в плаще. В воздухе, поблескивая серебристыми искрами надежд, северным сиянием заискрила романтика, но увы…
Все началось как обычно и закончилось как всегда. Большая и светлая любовь отменилась по техническим причинам. Собака академика Павлова истекла слюной и скончалась, так и не получив от известного ученого заветного куска ветчины.
– О, а вот идет наше вышеизложенное и нижеуказанное! И, разумеется, опаздывает минут на семь с хвостиком, – приветствовала Шурасика девушка и… откинула с головы капюшон.
– Гробыня! – радостно и одновременно разочарованно воскликнул Шурасик.
С одной стороны, встречаться с великолепной Гробыней мечтала добрая треть старшеклассников Тибидохса. С другой… с другой – Шурасик был слишком умен, чтобы заблуждаться. Едва ли у Гробыни существовали на его счет серьезные планы. Скорее всего, Склеповой просто-напросто что-то было от него нужно.
И, как всякий неопытный, боящийся показаться смешным юноша, Шурасик прибег к низкоурожайному методу упреждающего хамства. Сделать больно первым, чтобы не сделали больно тебе.
– Ну и?.. Зачем ты меня сюда пригласила, Склепова? – строго спросил он.
– И это все? Умиляюсь я таким свиданиям! Мало того, что девушка первой проявляет инициативу, ей еще и грубят! Конец света! Голову на грудь и то уронить некому! – возмутилась Гробыня, ничуть не сконфуженная такой бесцеремонностью.
Тибидохский ботаник вконец запутался и приуныл.
– Гробыня, чего тебе надо, а? Без дураков, а? – жалобно спросил он.
– Ничего мне не надо, а! Что мне может быть надо, а? – передразнила Склепова. – Вот ты скажи, а: почему меня вечно принимают за хамку, карьеристку и гадину? Это меня бесит! Разве я такая? Я мягкая в душе, как ангорский котенок! Меня только погладь, я растаю!.. Но-но, не по коленке!
– Я нечаянно, просто зацепил… – испуганно сказал Шурасик и быстро отодвинулся на безопасное расстояние.
– Да знаю, что нечаянно. Это-то и грустно, что нечаянно… – лениво произнесла Склепова. – Ладно, Шурочка, не бледней! Отбой воздушной тревоги! Я тебя не съем! Нынче мы с Пипой на диете. Отпиливаем от своего ужина по две калории в день! У меня к тебе есть разговор. Су-урьезный, прям жуть!.. Ну что стоишь, как подставка для забора? Не маячь перед очами! Сядь на пенек, пожуй творожок!
Шурасик осторожно опустился рядом и стал терпеливо ждать серьезного разговора. Гробыня молчала и грызла ноготь. Шурасику становилось все тревожнее.
– Ну и?.. – нетерпеливо спросил он через некоторое время, так ничего и не дождавшись.
– Чего «ну и»?
– О чем ты хотела поговорить? Говори!
– А ты меня не понукай! Дай беспомощной девушке собраться с мыслями! – возмутилась Склепова.
Они помолчали еще с минуту. Гробыня закончила грызть ноготь и стала щелчками сбивать с края фонтана прошлогодние листья.
– Ну и? – снова спросил Шурасик.
– Если ты еще раз скажешь «ну и?», я тебя убью! – ласково, но очень серьезно предупредила Гробыня.
– Ну и как ты меня убьешь?
– Задушу! Или сглажу. Или вначале сглажу, потом задушу, затем оживлю, а потом еще раз сглажу… Примерно так, хотя возможны варианты… Отодвинься, Шурасик, я сейчас чихну! Ты чего, голову духами вымыл?
Шурасик виновато почесал щеку. Он был в смятении. «Туалетная вода дрянь!» – подумал он.
– Склепова, а Склепова! Зачем ты вообще устроила это свидание? Ты же знаешь, я зануда, – спросил он жалобно.
Гробыня зевнула.
– Да вы все, мужики, зануды, куда ни кинь… Думаешь, Гломов не зануда? Зациклился на спорте: бокс, жим, становая тяга. «А он меня… А я его!..» Прям тошнит!.. Зато мириться с Гунечкой просто. Обидишь маленького, а потом бицепс ему пальцем потрогаешь, скажешь «ого-го», он вмиг растает, как Снегурочка на отдыхе в Турции… А Жикин? Самый большой зануда. Ему пока семь раз не скажешь, что он классно выглядит, не успокоится. А скажешь, Жорик мигом утешится, захихикает и, высоко подкидывая коленки, учешет на следующее свидание. Ты, Шурасик, еще терпимый вариант. Можно хотя бы не прислушиваться, что ты говоришь.
– Почему?
– Ну как почему? Ты треплешься всегда в режиме монолога и ответных реплик не требуешь.
– Спасибо. Буду знать, – сухо поблагодарил Шурасик. – А теперь или говори, что тебе надо, или я уйду.
