Сердце двушки

– Рузя бы тебя легко обвел вокруг пальца! – сказала она как-то, не удержавшись.

Гамов поставил на паузу обзор арбалетов.

– Это еще почему? – спросил он.

– В ШНыре все подрабатывают где могут, – объяснила Наста. – Денег-то ни у кого нет. Родион занимается объездкой лошадей. Купит крутой человек лошадь – и понимает, что лошадь не «мерс». Лягается и кусается. Ул таскает с двушки всякие грязюки на кремы. Не закладка, но получше всякой косметики. Афанасий пишет любовные письма на заказ. У него есть коронная фраза: «Вас, милостивая государыня, ужасно люблю и считаю великолепнейшим существом». Много-много счастливых браков сложилось благодаря этой фразе. Никто не знает, что Афанасий списал ее у Достоевского!

– Хорошая фраза! Есть в ней шик и непонятная магия. А если всплывет, что это фраза Достоевского, девушка только больше будет тебя уважать, – признал Гамов, на секунду закрывая глаза и, видимо, стараясь запомнить слова, что Насте совсем не понравилось. – А Рузя как подрабатывает?

– Рузя сидит на холодных звонках! Он очень хорошо по телефону говорит. Голос у него представительный! – Наста засмеялась – так ей не терпелось передразнить Рузю. – Самая трудная вещь – раскачать человека на покупку! Демонстрирую, как он это делает! – Наста схватила телефон Гамова и ткнула в первый попавшийся номер в списке контактов. Ей ответил сонный голос: – Здравствуйте! – затарахтела Наста. – Сергей Юрьич? Наша компания хочет сделать вам уникальное предложение! Утюг «Жамфунг»! Долго сохраняет тепло и при необходимости позволяет жарить яичницу в режиме экономии электроэнергии. Представляете, как удобно? Погладили себе мятые спортивные штанишки, а потом на остывающем утюге приготовили яичницу, перед тем как идти на тяжелую и неблагодарную работу!

Трубку бросили. Наста сдвинула брови и хладнокровно перезвонила по тому же номеру:

– Ты не стоишь нашего утюга, Юрьич! И никогда не будешь его стоить! Ты усвоил это? Ни-ко-гда! Он тебе просто не по карману, потому что ты лузер! – проникновенно произнесла она и повесила трубку. – Главное – сделать это первым, пока клиент не успел высказаться! Если выскажется, холодный звонок никогда не станет горячим! – пояснила она.

Насте немедленно стали перезванивать, но Наста трубку снимать не стала, только удовлетворенно хмыкнула.

– Вот примерно так Рузя все и делает! – сказала она. – А дальше все по обычному сценарию. Этот парень будет притворяться, что хочет купить утюг, чтобы заманить Рузю и поставить ему фонарь под глазом. Но курьером к нему поедет не Рузя. У фирмы есть специальные ребята, борцы из Дагестана. И им будет обидно, что они ехали через весь город, потратили свое время, а утюг у них не купили. Неуважение, понимаешь. Мужчина дал слово, что купит, – должен слово сдержать.

Гамов забрал у развоевавшейся Насты телефон, который продолжал сердито вибрировать, посмотрел на экран и на секунду прикрыл глаза ладонью.

– А сколько борцов обычно ездит? – спросил он.

– Обычно два, – сказала Наста.

– В этом случае лучше будет послать четырех! Потому что ты впаривала утюг бандиту, который крышует моего папу, когда у него проблемы. Разбудила его среди ночи и обозвала лузером! – сказал он.

– Ух ты! – обрадовалась Наста. – Сбросишь мне его номер? Рузя впарит ему кредитный пылесос, который надувает воздушные шарики! Там комиссия агенту двадцать процентов!

Гамов, не так уж сильно разозлившийся, когда Наста создала ему проблему с бандитом, теперь почему-то огорчился гораздо больше. Брови у него сомкнулись.

– Перестань думать о ШНыре! Ты ведь теперь со мной! – Он посадил Насту к себе на колени и стал целовать ей щеки и лоб. – Это откуда? С кошкой царапалась? – спросил он, целуя три коротких рядом расположенных шрама.

– От доски с гвоздями. Псиосный один размахивал, – счастливым голосом сказала Наста.

– И что ты ему сделала?

– Да ничего. Он сам больше моего испугался. Мы его с Родионом к закладке охранной подтащили, так он обвис, будто его вырубили… Надеюсь, личинку с концами прикончили.

– И этот тоже от доски? – спросил Гамов, целуя другой шрам. Конец этого шрама прятался в коротких волосах Насты.

– А, нет! Это Фантом на меня обиделся.

– И сильно ты его обидела?

– Смертельно. Я начистила ему яблок, моркови, и одна морковка у меня из миски упала. Я наклонилась, чтобы ее поднять, а он решил, что я хочу ее себе забрать – ну и рванул зубами…

– Странно, что он такой осел! – сказал Гамов.

– Действительно странно. С чего бы?

– И как ты поступила? Ничего ему не сделала?

– Еще как сделала! Я его тоже укусила. Весь рот шерстью забила. И такое из меня вдруг творчество поперло! Суповна мне рану зашивает, ругается – я на гитаре играю и пою!

– Девушка, которую я полюбил, кусает ослов! – сказал, улыбаясь, Гамов и снова поцеловал ее.

Наста прижалась к нему разгоряченной щекой. Потом резко отстранила Гамова. Ей вспомнилось строгое лицо Кавалерии и почему-то Рузя, негодующий и нелепый маленький герой. И словно закачались где-то в пространстве весы. Чаша с Гамовым как более легкая начала медленно подниматься наверх.

Гамов как-то угадал, что у Насты изменилось настроение. Его лицо на несколько секунд растерянно застыло, подыскивая нужную маску. Наста ясно это видела. Актер! Скажи актеру: «Ты же офицера играешь! Офицер не может быть такой тряпкой!» – он – раз! – мигом стал бы брутальным. «Нет, это перегиб… Спецназ нам не нужен! Ты же белый офицер! Больше аристократизма!» – и вот актер уже тонкий, нервный, с трагическим достоинством! А где настоящая душа актера? Да кто ж ее знает!

Да и потом: смогла бы Наста полюбить настоящего Гамова? Сорви с него все маски – и там, может, только и останется на дне что кучка тщеславия, львиного рычания и вельможной лени. Настроение не просто испортилось, а буквально рухнуло в пропасть.

Гамов внимательно посмотрел на нее.

– Давно хотел подарить тебе одну штучку! – сказал он, и с руки у него как по волшебству змейкой стекла тонкая серебряная цепочка. На цепочке покачивалась одинокая крупная жемчужина.

– Красиво? – спросил он.

– Да, очень. Что это? – Наста протянула к жемчужине руку, но почему-то не осмеливалась ее коснуться.

– Синяя жемчужина. Жемчужины такой расцветки – видишь, она почти кобальтовая? – встречаются исключительно редко! Дионисий говорит: у синих жемчужин есть уникальное свойство. Стоит сказать, что какой-то проблемы не существует, – и она действительно перестает существовать.

– В смысле, она разрешается? – спросила Наста.

– Нет. Но ты перестаешь воспринимать ее как проблему. Мы все ужасно много заморачиваемся! – объяснил Гамов. Он поднял руки – и цепочка с жемчужиной, как живая, скользнула к Насте на шею.

И сразу же все проблемы действительно перестали существовать.

* * *

По утрам Гамов обычно подолгу спал, после чего возился с гантелями, отжимался, бил грушу или созерцал перед зеркалом свой пресс. Если видел, что набрал лишних восемьдесят граммов, мрачнел и в тот день не ужинал. Насту это слегка пугало. Она привыкла, что в ШНыре все ели и ночью, и днем, и вообще всегда, когда представлялась возможность. Суповна любила повторять: «Счастливый шныр – сытый шныр» и «Хорошего человека должно быть много».

Насте не нравилось, что рядом с Гамовым постоянно находился Аль. Он лежал где-то рядом и неотрывно смотрел на хозяина. Изредка куда-то улетал и прилетал, причем всегда после этого от него неприятно попахивало, а один раз Наста видела, как Аль вылизывает на лапе темные пятна.

– Гиела – что ты хочешь… – пожимал плечами Гамов. – Сама знаешь наши дороги. На каждые десять километров – по сбитой кошке.

Насту Аль не трогал, вообще ее не воспринимал. Как-то она случайно наступила ему на лапу, он лишь слегка зарычал и отодвинулся, даже не попытавшись ее укусить. При этом Наста чувствовала, что для Аля она ничего не значит и если Гамов прикажет, гиела на нее набросится. И еще Насте страшно было смотреть, как Аль ест, и слышать, с каким звуком он разгрызает кости.

Порой на Гамова находили приступы нежности. Он начинал тормошить Аля, бодал его лбом и повторял:

– Ты мой мальчик! Ты один меня понимаешь!

– А я твою сложную душу не понимаю? – ревниво спрашивала Наста.

– Чтобы жить с гиелой, нужно половину жизни посвятить гиеле! – объяснял Гамов.

– Половину гиеле – половину мне… Ладно, вдовы, сойдет! – великодушно уступала Наста.

Пока Гамов спал по утрам, Наста бегала. Одевалась в дышащий комбинезон, который Гамов купил ей в Боливии, потому что, по его словам, спортивная одежда в других странах не котировалась. Делали ее из чего попало, чуть ли не из старых пакетов, и вкладывались лишь в рекламу. В Боливии, по словам Гамова, чудом сохранилась пара фирм, которые делали настоящую одежду, но их не выпускали на международный рынок, и они так и сидели где-то у себя в Боливии, едва выживающие и совершенно ненужные местным фермерам.

Дышал комбинезон или нет, до конца было неизвестно, но, во всяком случае, бегалось в нем удобно, хотя Насту и раздражали многочисленные молнии и затягивающиеся ремешки. Чутье шныра подсказывало, что если нырнуть в таком комбинезоне, то на двушке все эти накладные капюшоны, молнии и вставки потекут и придется срочно срывать с себя всю эту сбрую, пока не стало слишком поздно.

«Лесные вершины» был поселком бизнес-класса. Вся природа за трехметровыми заборами, куча камер и шлагбаумов, которые открывались то по звонку телефона, то с отдельного пульта, то вообще не открывались. В промежутках между заборами – вечные ветра, раскачивающие таблички «Не въезжать!», «Не входить!», «Не парковаться!», «Не топтать!», «Не трогать!». В общем, дышать здесь свободно, наверное, мог один только боливийский комбинезон.

Бегать было толком негде. Вокруг «Вершин» наматывать круги хоть и безопасно, но глупо. Поля все перекопаны, а дороги размокли от дождей. Наконец Наста нашла неплохой маршрут: до станции электрички и дальше по асфальтовой дорожке, которая соединяла соседние станции. В проводах гудел ветер. В воздухе был густо разлит запах креозота, которым пропитывают шпалы. Здесь на третий или четвертый день Наста встретила девушку, которая ловко скакала прямо по шпалам. За ней неуклюже ковылял молодой человек, жаждущий познакомиться. Бегунья против знакомства не протестовала, но свой номер телефона давала своеобразно: не снижая скорости бега.

– Мой номер… – Еще через сто метров: – Плюс семь… – Еще через двести метров: – Девять… – Еще через сто метров: – Успеваешь записывать?.. Тогда еще поднажмем! Ноль шесть… Эй! А ты где? Всего каких-то несколько цифр осталось!

Но молодой человек давно уже пыхтел где-то на обочине. Девушка догнала Насту и побежала с ней рядом. Одета девушка была совсем не по-спортивному. Смешная куртка, шарф… На ногах не кроссовки, а ботинки.

– Видела? – спросила она.

– Да, – отозвалась Наста.

– Не выдержал борьбы за существование!

– Он просто сдался. А так вполне еще мог бежать, – заметила Наста, вступившись за молодого человека.

Девушка пожала плечами:

– Ну, раз мог бежать, а не бежал – значит, у него была слабая мотивация. Нам такие не нужны! – сказала она и, вглядевшись в Насту, внезапно воскликнула: – Привет! Я тебя знаю! Ты Наста!

Наста остановилась и непонимающе уставилась на нее.

– А я Оля!.. ну которая с морским котиком… Я тут рядом живу! В водохранилище сидеть холодно. С утра до ночи читаю. Наушники у меня были крутые, но они уплыли…

– Как уплыли?

– В банке. Я засунула их в банку, чтобы они не промокли, и зачем-то потащила на дно. В банке был воздух. Банка всплыла, и больше мы с ней не встречались. В общем, проза жизни. А тебя какими ветрами сюда занесло?

Наста сказала, что живет в «Лесных вершинах». Оле это название ровным счетом ничего не объяснило. Она хорошо знала только систему рек, шлюзов и каналов.

– От воды далеко? – спросила она. – А почему ты не в ШНыре?

– Я ушла с Гамовым, – сказала Наста.

Оля задумалась, явно припоминая, кто это. Потом припомнила и усмехнулась:

– А-а, притворюшка! Поняла! – И это было все, что она сказала. Но это было самое емкое «а-а, притворюшка!» в мире. Если бы на голову Насты вылили ведро ледяной воды или прочитали ей пятичасовую лекцию о Гамове, лекция не подействовала бы лучше.

Назад в «Лесные вершины» Наста возвращалась пешком, хотя пробежала всего каких-то восемь километров. Настроение у нее было паршивое. Чудилось, будто она сидит в спасательной шлюпке, а где-то недалеко, у нее на глазах, с пробоиной в борту уходит под воду громадный корабль ШНыра. А может, и не уходит. Может, твердо сидит на подводных рифах. Это только люди паникуют и прыгают в воду, считая, что все пропало. На самом деле так происходит уже сотни лет, а корабль все в том же состоянии, что и прежде.

Наста стала думать о Гамове. Может, потому, что она устала, и погода была скверная, и небо серое, буквально втиснутое в землю, мысли были самые неутешительные. Она и любила его, и тянулась к нему, но одновременно многое ее отталкивало. Она вспоминала внимательное лицо Гамова, всегда принимающее именно то выражение, которое было необходимо в данный момент. Он под всех подстраивался, совершенно не замечая этого. Когда видел Белдо – подстраивался под Белдо, видел Младу и Владу – подстраивался под них. Нет, не подлизывался, но вел себя именно в том ключе, как было надо.

«Притворюшка!» – вспомнила Наста, и ей стало так досадно, что она сорвалась с места и метров двести пронеслась с такой скоростью, что задохнулась и вынуждена была остановиться.

В животном мире есть узкоспециализированные охотники. Кто-то охотится на птиц, кто-то на мышей, кто-то на мелких ракообразных, выцеживая их клювом из воды. И на чужую добычу даже не смотрит, потому что для чужой добычи нужны иные формы и иные орудия охоты. Люди тоже узкоспециализированные охотники. Кто-то охотится внешностью, кто-то умом, кто-то силой, кто-то хитростью, кто-то моральным давлением, кто-то быстрой речью с опережающими вопросами. Существует целый ряд профессий, предполагающих узкоспециализированную охоту. Посмотрите на опытную продавщицу – думаете, она вас не видит? Еще как видит, и все уже про вас знает. Но она лишь тогда шевельнется, когда ощутит, что поклевка будет не холостая. Порой кажется, что человек зомбированный. Раз за разом прокручивает одну и ту же игру, которая когда-то дала ему бонусы. Если же кто-то в нашу игру не играет, мы перестаем его воспринимать. Ворона не смогла унести котенка – тот оказался чуть тяжелее, чем она ожидала… Ворона больше не пытается, и вот котенок и ворона спокойно сидят рядом на траве, потеряв друг к другу интерес. Он для нее уже не добыча, она для него пока не добыча.

Наста вернулась в «Лесные вершины» с твердым намерением разобраться с Гамовым раз и навсегда. Гамова она нашла в спортивном зале. Он выполнял жим штанги от груди. Наста незаметно подошла к нему и оперлась о штангу, мешая ему поднять ее. У Гамова глаза полезли на лоб.

– Отпусти! Задавишь! – прохрипел он.

– Не верю! – торжественно произнесла Наста. – Ты притворяешься! Если хочешь, чтобы я тебя любила, живо перестань быть притворюшкой!

– Хорошо-хорошо!.. Аль, назад! Кому сказал! Назад!

Наста резко обернулась. К ней, скалясь, приближался Аль. Наста отскочила.

Гамов кое-как вернул штангу на опоры:

– Уф! Думай, что делаешь! Он же тебя мог укусить!

– Почему? – спросила Наста.

– Ему что-то не понравилось в моем голосе. Он решил, что мне грозит опасность… Ты меня чуть не прикончила! Сто двадцать килограммов – это мой максимум. Я одно повторение с таким весом могу сделать, а ты навалилась! – сказал Гамов и отправился пить апельсиновый сок. Он вечно разводил в нем протеин, после чего долго встряхивал его в «шейке».

Насту встряхивание «шейка» взбесило, и она высказала Гамову все, что принесла с собой с пробежки. В ШНыре эти порывы Насты называли: «Чапаев атакует». В такие минуты лучше всего было молчать, потому что вякнешь – погибнешь. Гамов как опытная притворюшка помалкивал, пока Наста окончательно не утихла. Утихнув, она выдернула у Гамова из рук «шейк» и выпила все, что в нем было.

– Теперь я кое-что скажу! За последние… – Гамов взглянул на часы и пошевелил губами, – семь с половиной минут ты двенадцать раз назвала меня ведьмарем. О терминологии, конечно, не спорят, однако мне было обидно. Ты, конечно, считаешь, что ведьмари… как видишь, я использую твое слово… только плохие?

– Мерзкие! – сказала Наста.

– Это шныровское черно-белое кино. Игра в плохих и хороших.

– Врежу, – сказала Наста тихим голосом.

Гамов опять взглянул на часы:

– Сегодня сбор всех фортов, причем в необычном месте: на базе первошныров, у крепости. Гай хочет представить нового главу берсерков. Поехали со мной! Познакомлю с «позитивной гвардией».

– Это кто еще такие?

– Ну, скажем так: это молодые ведьмари, которые шире и современнее Гая. Ты ведь понимаешь, что история не стоит на месте? Белдо, Секач, Лиана – с ними все понятно. Это либо старички, либо все равно не наше поколение… И вот мы, несколько молодых, решили держаться вместе. У нас свои мысли и свои идеи. Короче, ты со мной?

Насте стало любопытно. Она сдернула со спортивного тренажера свою куртку.

– Я-то иду. А вот ты копаешься! – сказала она.

Гамов вздохнул и поплелся в душ, где, разумеется, плескался еще добрых полчаса.

Глава пятая. Тархов, Крейн и Зю

Сын человека, прошедшего подростком немецкий трудовой лагерь, говорит, что его отец до лагеря вообще не видел немцев. Один раз несколько немцев на мотоциклах через деревню проехали, и все. Зато сразу появилось множество предателей и полицаев. Все они надели повязки, ходили с оружием, загоняли в вагоны и все про всех знали. Народ истребляет сам себя. Вся мерзость человеческая, вся накипь лежит где-то на дне стакана, но когда стакан встряхивают – войной ли, революцией ли, какими-то иными потрясениями, – она поднимается.

Из дневника невернувшегося шныра

Поехали они на двухместной спортивной машине 1965 года выпуска, про которую Гамов мельком упомянул, что таких осталось только две в мире. Третья была у султана Брунея, но он ее разбил, когда врезался в песчаный бархан. Наста работала навигатором: смотрела в телефон и подсказывала Гамову, куда ему ехать. Гамов благодарил, повторяя: «Что бы я без тебя делал?» – но вскоре Наста убедилась, что он знает дорогу и без нее. Пару раз он сворачивал не туда, куда велел навигатор, и оказывался прав.

Гамов был неплохим водителем. Когда надо – обгонял, когда надо – терпеливо тащился за грузовиком. Впустую не рисковал и наудачу ничего не делал. Насте чудилось, что в голове у Гамова компьютер, высчитывающий оптимальное поведение в той или иной ситуации. Примерно через час они свернули на проселочную дорогу, и тут Гамов опять вспомнил про султана и про песчаный бархан. Машина была с низкой посадкой. Скребла днищем и буквально ковыляла по грунтовке. В какой-то момент ее пришлось бросить и идти пешком.

У шлагбаума из леса вышли двое, обменялись с Гамовым несколькими фразами и пропустили их. У ворот караул несли две четверки берсерков и арбалетчик личной охраны. Здесь их тоже быстро опросили.

– Ага, Гай здесь… Ну, само собой… – буркнул себе под нос Гамов, кое-что уяснивший для себя.

Насте показалось, что он озабочен.

На просторной площадке стояло около полусотни машин, принадлежащих разным фортам. Гамов опытным взглядом определил, что каждая четверка держится у своей машины и каждый форт припаркован отдельно. Весьма дальновидно. Значит, взаимное недоверие фортов только усилилось. Не понимают, как и что обернется, и на всякий случай готовы ко всему.

Белдо и его верные Млада и Влада скользили в толпе, умело сея мир во всем мире. Ловко перемешивали четверки, шутили, звенели дружелюбным смехом и придумывали всем увлекательные занятия. Им помогала Катя Грекова. Она шла под ручку с Младой и изредка, незаметно направляемая своей спутницей, выцепляла острыми ноготками то одного, то другого берсерка из самых опасных.

– Мальчики, ну почему вы такие буки? Почему нельзя просто побыть рядом со мной? – щебетала Катя, незаметно пощипывая его.

Контактная магия – вещь исключительно сильная. И бедняга на несколько часов становился верным ее рабом. Двое поклонников уже ухитрились повздорить и с хеканьем налетали друг на друга с топорами. Топор не рапира. Долго биться на топорах, эффектно отражая выпады противника, а потом слегка уколоть его в плечо еще никому не удавалось.

Белдо встревожился, что драка перейдет в общее побоище. Махнув ручкой Кате, чтобы она разняла дерущихся, он стал отвлекать внимание остальных от стычки. Одна из машин магического форта забуксовала на ровном месте, выбрасывая из-под колес фонтаны грязи. Хорошенькая ведьмочка, сидящая за рулем, пищала и охала. Шесть здоровенных берсерков суетились вокруг, налегали на машину плечами и старались ее вытолкнуть. Однако почему-то чем больше берсерки пыхтели, тем глубже увязала машина. Влада посмеивалась и незаметно шевелила за спиной пальцами.

К Гамову и Насте, ловко лавируя в толпе, уже пробивались трое – два парня и девушка. Один парень был толстый, с неровным розовым румянцем на полных щеках. Другой тонкостью лица и изяществом фигуры напоминал элегантного и умного пажа. Девушка была маленького роста, широкая в плечах, носила мужской костюм и курила трубку.

– Знакомься! – тихо сказал Гамов Насте. – Это вот и есть наша позитивная гвардия!.. Круглый – Павел Тархов. Тот, что похож на пажа, – Юрий фон Крейн. У него фамилия какая-то другая, но вроде его прадедушка действительно был фон Крейн. Девушка – это Зю.

– Зю?

– Да. Просто Зю.

– А почему они позитивная гвардия? Что они позитивного делают? – спросила Наста.

– Ну, им плевать на Гая и весь официоз. Они делают что-то реальное. Тархов хочет, чтобы люди перестали использовать нефть и использовали бы как топливо океанскую воду. Зю создает безопасный смартфон. Всем же понятно, что смартфоны – зло. Но они удобны, все к ним привыкли, и понятно, что доказывать что-либо бесполезно. И вот Зю хочет придумать такой смартфон, который не вызывал бы зависимости. Черно-белый, что ли, я не помню.

– И что, все перейдут на черно-белые смартфоны? – усомнилась Наста, созерцая девушку с трубкой.

– Ты забываешь, что Зю имеет отношение к форту Белдо. И одновременно к форту Долбушина… Сорри – уже к форту Лианы!..

– А третий? Который фон чего-то там? – спросила Наста с вызовом, поскольку трое «позитивных гвардейцев» уже пробились к ним и могли все прекрасно слышать.

– Барон Юрий фон Крейн – философ свободного духа! А еще поэт, писатель, немного художник! – торжественно представился паж, слегка кланяясь Насте. Он ничуть не выглядел обиженным. – А вы, сударыня? С кем имею честь?

– Это Наста! – сказал Гамов. – Девушка моей мечты!

Зю вытащила трубку изо рта и чубуком трубки почесала себя за ухом. Сделано это было с явным вызовом. Насте захотелось спросить у нее, можно ли будет разбить безопасный смартфон молотком, но она сдержалась.

– Да-да! – сладко улыбнулся Юрий фон Крейн. – Ты был прав, Гамов! Твоя Наста действительно очень хороша! В ней есть что-то лесное, дикое, настоящее! Запах степи и полыни!

Гамов сильно смутился.

– Юрий – большой оригинал! – сказал он торопливо. – Ты ведь знаешь его историю? Однажды он явился в Кубинку и потребовал встречи с Гаем! Вот так вот запросто, с улицы. Не знаю уж как, но к Гаю его пустили.

Фон Крейн засмеялся:

– Я сказал Гаю все напрямую! Я сказал так: «Я эффективен! Я хочу на вас работать! Я могу быть эффективнее, чем тридцать ваших идейных идиотов». Гай ответил мне: «Да? То есть в мои идеи вы не верите?» Я ответил: «Какая разница? Рекламщик не обязан пользоваться шампунем, который рекламирует. Вы мне создайте условия, а правила игры я заранее принимаю».

– А Гай? – спросила Зю с искренним интересом, хотя, видимо, слышала эту историю и раньше.

– А Гай засмеялся и сказал: «Ну-ну! Был такой человек – Петр Толстой. Он служил царевне Софье, а потом перешел к Петру Первому и сказал: «Возьмите меня на службу! Я буду очень полезен!» Петр ему: «Так ты же служил царевне Софье!» – «Что из того? В любую эпоху нужно как-то барахтаться!» Петр его взял – и не разочаровался. Потом прошло двести лет, и ситуация повторилась один в один. Потомок того самого Толстого, Алексей Толстой, очень крепкий писатель, тоже прямо или косвенно сказал Сталину: «Какая разница, верю я в вашу советскую власть или нет? Создайте мне условия – и я за пару лет создам вам рабоче-крестьянскую литературу, с чем ваши бездарные пролетарские писатели не справятся и за пятьдесят лет!» И действительно создал».

– Но это же гадство! – сказала Наста.

– Это не гадство! – начал закипать фон Крейн. – Он был гибким человеком с гибким мышлением. Не стоял перед стеной, бодая ее лбом, когда рядом есть дверь! Просто использовал возможности. Вот и мы пришли к ведьмарям не затем, чтобы служить какому-то там «зылу», а чтобы сделать что-то полезное для человечества и для самих себя! А думать иначе, дорогой мой дар природы, чистоплюйство!