Крик шепотом

Она растерялась, и никак не могла справиться с волнением.

– А где она?

Гена кивнул вниз, где на лестничной площадке стояла, не шевелясь, Лена.

Женщина оглядела девочку с ног до головы, всмотрелась в лицо в поисках подтверждения родства.

А Лену охватил опять страх, что если эта женщина не пустит их и ничего не скажет мужу?!

–Ну, что же, проходите. Теперь припоминаю. Гриша что-то вроде этого говорил, но, очень давно. Забыла уже. Проходите, – еще раз пригласила Жанна гостей без особого энтузиазма.

Они прошли длинный коридор коммунальной квартиры и очутились в светлой большой комнате. Лена окинула ее взглядом в поисках отца, но здесь не было даже намека на мужское присутствие. Стены пусты, а из фотографий лишь портреты ребенка разных возрастов.

Это наша дочка. Ей четыре годика, и она гостит у моих родителей. Твой отец в командировке, он ревизор пароходства, а когда вернется – не знаю.

– Жанна, дай водички? Жара… – попросил Гена.

Он вытер рукой рот, а потом пот со лба. Мокрая рубашка прилипла к спине и казалась мятой и грязной.

–. – Вот незадача. Как же узнать? Да и уезжает она скоро. Ей долго нельзя. Мать будет волноваться.

Лена слушала дядю и думала: « Надо же, какая у отца любовь к заморским именам! Одну дочь назвал Стелла, другую Анжелой и жен выбирал с такими же заморскими именами.»

Пожалев понуро сидящую девочку, Жанна неожиданно бодро предложила:

–А пойдем на переговорный пункт?! Пароходство еще работает, дозвонимся и узнаем.

Заказанного телефона долго ждать не пришлось. Жанна вошла в крохотную душную, грязную кабинку с телефоном, где на лоснящейся полочке, как на потрепанном черновике, были написаны имена, номера телефонов и слова-выражения, а напротив аппарата прибита затертая задами деревянная лавка. Дверь не закрыла и разговаривала стоя. Лена сидела рядом, в зале ожидания, и слышала лишь голос женщины.

–К тебе дочь приехала, говорю. Слышишь? Да нет, не Анжела, другая! – раздраженно закричала она. – Какая, какая, твоя, Стелла.

В трубке, наверное, молчали, и она села на скамью, успокоилась. Потом аппарат затрещал. Откуда-то издалека на нее кричали, и отвечала Жанна так же зло и сердито.

– А я откуда знаю! Когда приедешь? Нет, не может ждать. Откуда я знаю, что делать?! – опять сорвалась Жанна на крик. – Твоя дочь, ты и решай!

Лена опустила голову, чтобы Гена не видел ее раскрасневшегося лица. Опять она причина ссоры взрослых людей. Зачем только все это затеяла?! Скорее всего и этому отцу она не нужна, и в этой семье она не найдет того, что должно быть, по ее мнению, в семье. Но тут ее мысли прервала интересная фраза Жанны:

– А ты успеешь? Ну, хорошо, я привезу ее к тебе, если она согласится подождать.

Жанна положила трубку, вышла из кабинки:

– Ну, вот, как и предполагала, приехать сам не может, но он предложил тебе, Лена, приехать к нему со мной через неделю. Если ты побудешь у Гены до четверга, а рано утром в пятницу мы сядем на теплоход, и к вечеру будем в Волгодонске. Отец к тому времени завершит свои ревизорские дела, и мы вместе на машине вернемся домой в воскресенье.

Лена слушала и не могла поверить: у них своя машина! Плыть на теплоходе! Да это же невозможное счастье! Подождет ли она? Да, конечно, же! Сколько угодно. И путешествие, и знакомство! Невероятно! Пусть теперь кто-нибудь скажет, что это плохо родиться под покровительством Сатурна! Это не про нее. Вот какой подарок получила!

Всю обратную дорогу блуждающая улыбка не сходила с ее лица. Казалась, слова могут разрушить то состояние счастья, которое овладело ею на переговорном пункте. Конечно, она постаралась забыть нотки разлада в семье, конечно, не подумала, что долгое пребывание в Новочеркасске вызовет у мамы подозрение. Неважно. Главное, достичь цели.

Глава 19

Назад к Колесовым Лена бежала вприпрыжку. Подождать недельку – да, пожалуйста! Сегодня же напишет маме, чтоб не волновалась. Как просто, оказалось, достигнуть мечты. Она будет читать, думать о чем-нибудь другом, чтобы не проболтаться, чтобы никто ни о чем не догадался.

Лена влетела к бабушке и плюхнулась на пустую кушетку. Бабуля возилась с опарой, устало двигаясь. С самого утра заболела голова, потом подключилась спина. Иногда боли были такими сильными, что, казалось, терпение вот-вот взорвется диким криком, а она, как всегда, успокаивала свою болячку разговорами, бормотала, обращаясь к радикулиту в спине, ломоте в коленях и сумасшедшему жжению в затылке:

– Ну, бисова сила, недолго вам еще издеваться надо мною. Вот еще три годика и уйду от вас, будете тут одни без меня.

Она определяла себе сроки жизни несколько раз и готовилась к смерти каждые десять лет, чтобы справиться с болезнью, чтобы видеть и знать предел страданий. Как ни странно угроза действовала, и мир на цыпочках возвращался в тело. Так было и сегодня.

Солнце село и мухи, недовольные уходящим днем, жужжали настойчиво и громко, ссорясь с просыпающимися комарами. В тесной, раскаленной жаром кухоньке душно. Но как вкусно пахнет борщом и хлебом! «Наверное, опять болит нога, – подумала Лена, глядя на осунувшееся, бледное лицо женщины.

– Куды як конь несешься? – ворчит недовольно бабуля,

– Бабушка, а Людка где? – спохватившись, спрашивает Лена.

– С Вовкой гулять ушли. Не бачишь? Обидать, чи шо пришла?

– Угу! Есть хочется сильно-сильно.

– Так чего расселась?! Геть в подвал,– и вдогонку кричит,– Компот здесь.

Это раньше в детстве Лена обижалась на грубость речи бабушки. Но ведь не они главное, а действия. «Уж голодной она точно никогда не оставит, – думала Лена, открывая дверь в подвал.

Это не подвал, а удивительное инженерное сооружение дяди Вовы! Каждая ступенька вниз снижает температуру помещения на несколько градусов. После воздуха, пышущего жаром во дворе, уже на пятой ступеньке подвала в одном сарафанчике долго не простоишь. Холодно.

Лена выскакивает оттуда с полным ковшом борща и радуется теплу.

За обедом рассказывает смешные истории о дедушке Щукаре. Хорошую книгу Шолохов опять написал, не зря Нобелевскую премию дали в этом году, хотя и за «Тихий Дон» только.!

Екатерина Дмитриевна сдержано смеется. Настроение вроде бы улучшилось, и Лена спрашивает:

– Бабуль, а правда, что так проходила коллективизация?

– Так хиба ж я ведаю!? – уклончиво отвечает она, взбивая подушку на кушетке, чтобы прилечь. – Дон вон какой, через каждого перекатило.

–А тебя тоже коснулось? -почти шепотом спрашивает девочка, чтобы не спугнуть ленивого настроения и желания вспоминать.

– Да хиба ж мы бачили,шо таке зробиться!

Екатерина Дмитриевна уложила больную ногу на стульчик, потом легла сама, и Лена чутко уловила то мечтательное состояние, за которым следовал рассказ о прошлом.

Глава 20

– У Крыму жили, как у Христа за пазухой! Таврские мы. Потом турки пришли, дед мой с сыновьями бежал на Кубань. А там земли… хоть убейся, не охватишь! Правда, у отца моего, Дмитрия Башукова, девять детей было, а сына тильки три , а «юртовую землю» давали лишь на казаков по тридцать десятин каждому. Ничего. Все равно хватало с гаком! Всегда робили гарно, с песнями, смехом. Шутковать любили.

Батькив усих любив. Шестеро девок! Усих надобно замуж отдать. Скилько разив гостей не приглашали сести.

– А что это значило?

– Что не хочу замуж. Батькив не торопил: и дома работы хватало: коровы, лошади, свиньи, птица – всего вдоволь, тильки роби.

– А когда же ты вышла замуж?

–Двадцать три годыни исполнилось. и сватов усадили за стол. У моего Васеньки улыбка така, что не пригласить сести никак нельзя. Да и восемнадцатый годок стукнул ему – самое время!

– Бабуль, да он же пацан был, на пять лет моложе тебя!

– Ни, ни, его сбирали как раз в армию. Свекор овдовел, ему хозяйка нужна, вот и сосватали. А свадьбу сыграли через три годины, как отслужил.

– Ну. А как ты узнала, что вас раскулачивать будут?

Екатерина Дмитриевна поднялась, пробежала пальцами по замотанной шерстяным платком коленке, как бы проверяя, опять легла, молча, на кушетку.

– Ну, бабуль, как спаслись а?

А женщину эти воспоминания, видимо, не радовали: хватила и лиха, и счастья, но внуки должны знать, как она жила.

Глубокой ночью, когда каждый суставчик выворачивался, выкручивался, вопил и скручивался, хотелось не спать, а плакать и рвать бренное тело, тащить из него занозу-болезнь, услышала она слабый стук в окно. Счастье, что кровать, где она лежала пластом который месяц, стояла рядом. Толкнула створки рукой и услышала знакомый шепот Петра, которого когда-то два раза не пригласила сесть, а он так и не женился, все ее ждал, а потом ударился в политику, вступил в партию.

–Уезжай, беги сейчас же! Завтра утром придут забирать всю живность, а вас в Сибирь!

«Прощай!» – зашелестела листьями цветущая сирень и затихла, обволакивая комнату своим ароматом.

Вмиг изменилась жизнь. Так же осторожно постучала Катерина ложкой по стакану, призывая к себе свекра и мужа. Собрались за час. Узлы, двоих детей и недвижимую Катю положили на сено в телегу, запряженную двумя лошадьми, и – в степь, бежать быстрее без оглядки из собственного дома!

Первое время жили в степи, потом прятались по хуторам у родственников, пока не оказались в казачьей столице, где легче затеряться.

Уже в Новочеркасске свекор вылечил любимую сноху, исцелил от ревматизма ваннами с сенной трухой и сеном. А она потом до войны родила еще двоих деток.

Лена задумчиво обмахивала ноги веточкой от мух. Вот она какая, коллективизация! Революция на селе! Без жалости выбрасывала на улицу и детей, и больных, и здоровых. Жестокая и безрассудная! А может, не в революции дело? Просто люди забыли, что они люди.

– Да, бабуль, вон как тебя любили! Красивая ты была.

Екатерина Дмитриевна усмехнулась, и девочка сообразила, что ляпнула не подумав, и сразу добавила:

–Ну, ты и сейчас… только вот все время в платке… жарко ведь!

–Таврские мы! – повторила женщина. – Не гоже красотой похваляться – Бог отнимет. Кому надо, тот и так увидит.

Глава 21

Вечерело, но света не зажигали: комары налетят. Вышли колупать бесконечные абрикосы и раскладывать их на освободившуюся фанеру.

Единственный куст чайной розы, усыпанный цветами, источал чудный запах. Тишина.

– Ба, а ба! Спой? – просит Лена. – Только саму длинную.

Женщина поправляет больную ногу двумя руками, берет веточку и запевает, обмахиваясь: «Скакал казак через долину…» Эта удивительная баллада о несчастной любви каждый раз вызывала у девочки слезы, и, не дожидаясь этого, она затянула вторую партию. Бабуля, довольная, кивнула, и полилась песня над Тузловкой, как и сто лет назад, ибо жив, неистребим вольный казацкий дух.

Песню прервал звонкий детский смех. Васька прыгал от беспричинной радости, заливисто и громко смеялся, догоняя Люду. Сразу стало шумно, весело. Вспыхнул свет, загремели чашки, ложки.

–Вот и гарно, – вздохнув, подвела итог дню баба Катя, вешая замок на фанерную дверь кухоньки. – Теперь – спати, всем спати, бо изыдять комары.

Около фонаря на столбе их вился целый рой, голодных и злых. Наступало время, когда никакая ветка их не пугала и спастись можно только бегством.

В комнате душно, жарко, зато не надо махать руками. Бабуля ворочается, кряхтит, Васька посапывает, с терраски то и дело доносился заливистый смех тети Раи и приглушенный счастливый смешок дяди Вовы, а Лена лежит с открытыми глазами.

Вот как поворачивается человек, раскрывается, если поговорить с ним по душам! Может, Лена не присматривалась раньше к ней? Бабушка и бабушка, вдова, вечно в домашних хлопотах, вечно в косынке, в фартуке. Праздничное платье одно и то темное для церкви по воскресеньям. Меняются лишь платки. А на портрете, что висит у нее в спальне, она красавица. Сколько женихов было! А замуж вышла поздно, будто ждала, когда будущий муж подрастет. Выбрала на пять лет моложе! Разве так бывает?! Любить мальчишку! Хотя… может, это сейчас в восемнадцать лет ни то ни се, а тогда казак призывался на службу в войско на три года. Вот отец солдата и выбирал себе работницу вместо сына.

Любовь…Как понять, где она настоящая? Дядя Вова о любви вообще не говорит, Иван с Герой только и делают, что выясняют, кто кого любит. А дед Дмитрий Башуков – романтик каких поискать! Ни одну из дочерей против воли не выдал замуж, и сам пятерых жен пережил, шестая его похоронила в девяносто лет. Вот тебе и любовь…

И Лена вспомнила, как однажды баба Катя, задумавшись, стояла, подперев дверной косяк, и смотрела, как внучка моет ванну. Вдруг на дно упал паучок, перевернулся, постоял и бросился бежать вверх. Бабуля встрепенулась и скомандовала:

– Геть видселя!.

Взяла тряпку и села на край ванны, не спуская глаз с паука.

Лена обиделась, выскочила, а потом оглянулась и поразилась: морщинки на лбу разгладились, глаза сияли и с нежностью смотрели на паучка.

– Во, бачиш? Ввирх лизе! Знать живой мой Васечка. Чую, что жив! Може, убег в Америку?! Баче, як бигае!

А паучок доползал до середины, падал и опять старался из всех сил, карабкался вверх. Лена с удивлением посмотрела на бабушку: для нее эта Отечественная война была далекой историей, седая древность. Ей и в голову не приходило, что бабушка до сих пор страдает от одиночества, от неизвестности, до сих пор верит, что ее муж живет где-то на другой стороне планеты. Ведь похоронки же не было! Мало ли кто пропадал без вести, а потом возвращался!?

–Вот это любовь!– вздыхает девочка, – на всю жизнь. – А я думала, что такое может быть только в книгах или в кино.

Она смотрит на окно. Занавески отодвинуты, чтобы свежий ночной воздух заполнял комнату. Видно, как красиво изогнутый месяц перекинул лунную дорожку через подоконник. « Не всегда же мне страдать от безответной любви! Полюбят и меня. Сегодня я счастливая! Столько всего узнала»,– мелькнуло в голове.

Лена натянула до подбородка простыню, поерзала еще немного на матрасе, подумала: « Как же жестко спать на полу!» и уснула.

Глава 22

Неделя пролетела незаметно. Наступил долгожданный четверг. Лена понимала, что идет к Ежовым слишком рано, но ждать больше не могла. Лучше весь день гулять по улицам города, пока Гена вернется с работы, чем изнывать от тоски. Поднималась в гору на центральную улицу и корила себя, и оправдывала. Надо же было как-то объяснить Колесовым свое исчезновение на четыре дня. Вот и сказала, что едет на турбазу с Геной. Эта полуправда не насторожила бабулю, потому что каждое производство и трамвайное депо тоже имеет свою базу отдыха на берегу Дона.

К дому Ежовых подошла с заходом солнца. Тамара Федоровна, как всегда, была занята коровой, поросятами и гремела в глубине хлева; дедушка шуршал на сеновале, сестричек не видно. Одним словом, здороваться не с кем. Можно просто посидеть на лавочке у замкнутого дома. Она сорвала веточку тутовника и лениво отмахивалась ею от мух и комаров. Тамара Федоровна равнодушно посматривала на одинокую фигурку девочки, гремела посудой, собирала харчи в сумку мужа, которого отправляла на пойму в ночное, пасти коров: подошла очередь.

Темнело. Опустилась прохлада. Неуютно, одиноко. Лена рьяно уже двумя веточками отгоняла наглых и злых комаров, изредка вставала, бегая за угол, посмотреть, нет ли знакомой фигуры вдали.

Гены не было. Почему? Что случилось?

Взошла яркая луна, полная, светлая, холодная. Прогулявшись в очередной раз по улице, девочка села, спрятав голые ноги под платье и, обхватив себя руками, спрятала голову в коленях.

Сквозь дрему услышала стук калитки. Пришел!

Они шли рядом. Гена и его жена.

–А ты уже здесь? – небрежно, пьяно протянул дядя и как-то странно на нее посмотрел. С неприязнью, досадой и… отвращением.

Девочка от удивления замерла, онемела, испугалась, а потом обиделась и с укором воскликнула:

–Мы же договорились! Так едем завтра или нет?

Ответа не последовало. Пара, покачиваясь, равнодушно прошла мимо. Вглядевшись внимательнее в покачивающиеся тела, Лена, недоумевая, спросила:

– Вы что, пьяные? Пьяные, да?!

Нинка оглянулась и пальцем прикрыла рот в знак молчания, а Геннадий недовольно крякнул:

– Ну! Подумаешь, выпили чуть-чуть. Чего орать-то?

Лена растерянно смотрела им вслед и не знала, что делать. Поддерживая друг друга, супруги преодолели ступеньки крыльца, но теперь Геннадий никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Замок бился о дверной косяк, а Нинка, пританцовывая, торопила:

– Да быстрее же, ну, не могу больше терпеть!

Геннадий вырвал руку из ее объятий и разозлился:

– Не можешь?! Иди в сад! Видишь: темно, ничего не вижу!

Наконец, замок с грохотом упал, дверь распахнулась, и он грубо незнакомо рявкнул стоявшей около лавочки племяннице:

– Иди в дом, раз пришла.

И опять Лену охватил необъяснимый страх, и запах, приторный, гниющий, ударил в нос.

В комнате вспыхнул свет, и хозяйка, сунув девочке подушку с одеялом, сказала пьяно, как и Гена, растягивая слова:

–Вон… раскладушка, стели… ложись.

Лена легла, но ни понять что-либо, ни уснуть не могла. Мешало все: и дурной запах, проникающий сквозь щели, и неудобная раскладушка, застеленная тонким одеялом, и эта полная луна, леденящая душу и выхватывающая из мрака очертания мебели.

А тут еще в соседней комнате поднялась возня. Гнусавый смешок Нинки перемежался со сдавленными ее вскриками «ой, больно», «да, перестань, ты!». Лена, по-старушечьи оправдывая возню, подумала: « Молодые играются!» Но отчего-то напряжение внизу живота росло, и холод страха неумолимо разливался по телу.

– Да не бойся ты, – уговаривала девочка сама себя, – это же мамин дом и Гена свой, родной!

Но всхлипы и крики становились все громче. И вдруг ухо уловило тихий стон Гены:

–Крови! Крови хочу!

Это сказано тихо, будто в раздумье. Лена не поверила своим ушам, быть такого не может, чтобы Гена мог так сказать! Но эти слова повторились уже громче. Девочка ахнула, сердце заколотилось. Лена перестала дышать.

– Не ошиблась?! Странно, неужели так тоже можно любить?!

Тихо. Она повернулась на другой бок и, тот час же подскочила, бледнея, услышав прорвавшееся, ничем больше не сдерживаемое, протяжное мычание: «Хочу! Крови хочу!» Нинка уже громко хихикала, ойкала и кричала: «Ой, не кусайся!» Слышалось ерзание, как борьба. Мужчина зычно рычал и метался. Женщина, не стесняясь, в ответ кричала: «Больно! Ой, больно!» И как апогей раздался оглушительный яростный вой:

– Крови…и..и! Крови..и..и..и хочу…у…у..

Ужас охватил девочку. Скорее инстинктивно, вопреки разумным доводам, она схватила платье, сумочку и вылетела из дома. Перепрыгивая через ступеньки, слетела с веранды, пересекла баз и дернула дверь кухни. Закрыто. Перекинув платье через плечо, хватаясь трясущимися руками за перекладину лестницы, полезла на сеновал и спряталась в самый дальний угол. Тихо. Никто не ищет. Зубы стучали, тело колотила мелкая дрожь. Успокоившись, она почувствовала, как сено колет голые ноги, как свело пальцы, вцепившиеся в лагу. Она подвинула к себе сумочку и поняла, что та расстегнулась и деньги высыпались в сено. Застыла от ужаса, рыдания собрались в комок под сердцем и не давали вздохнуть. Девочка лишь всхлипывала и тряслась. Как же ехать без денег?! Она сидела, затаившись, а слезы бессилия, страха, пережитого ужаса текли и текли… Будто очнувшись, стала шарить в сене. Бумажные нащупала рядом, а мелочь…Будет подарок Тамаре Федоровне.

Уткнувшись лицом в коленки, девочка пыталась понять, что произошло, и что делать дальше. Слезы высохли сразу. Ясно, что придется ехать одной. Она вспомнила всю дорогу к дому отца, сам дом, а вот номер квартиры стерся из памяти или она его не увидела из-за волнения.

–Ничего, – решила она, – там найду. А сейчас – спать…

Постепенно звуки ночи заполнили все вокруг. Сверчки монотонно трезвонили, кот ласково урчал – звал подругу, а в ответ хрюкнул сонный поросенок; закудахтала встрепенувшаяся курица, потревоженная кошкой,

Лена лежала на сене в позе китайского лучника – воина и боялась закрыть глаза. В голове стучало, а в ушах стоял вой и звенели жуткие слова…

Вдруг ее слух уловил не то стоны, не то всхлипывания и тихий успокаивающий голос шептал: « Спи, спи.»

Все затихало, цепкая лунная дорожка неумолимо расширялась и заполняла сеновал.

Часть 3. Семья родного отца.

Глава 1

Сквозь сон Лена услышала звук льющейся струи. Неугомонная баба Тома начинала свой трудовой день. Значит, уже рассвет. « Что же это все-таки было? – стучало в голове. – Что случилось с Геной? Прав дядя Коля: его надо лечить. Приеду домой – уговорю маму взять Гену к себе».

Отряхнувшись от соломы, Лена спустилась вниз и незаметно выскользнула на улицу. Уже сидя в автобусе, она вспомнила о забытых на комоде сладких пирожках. Гостинцы несла. Целый день берегла. Может, найдут. Жаль, если засохнут.

Девочка быстро нашла и дом, и квартиру, но самое главное то, что ее уже ждали. Жанна ввела ее в квартиру, молча, окинула взглядом.

– Мы поплывем завтра утром, а сейчас надень-ка вот мой халат и сними платье.

– Зачем? – недоуменно спросила девочка.

– Постираю.

А Лена подумала: « Наверное, я грязная. Не сумела даже умыться как следует! Но не рассказывать же ей все, что произошло вечером!»

–Да, оно чистое, – стесняясь, проговорила Лена, – Это у него цвет такой, немного сероватый, но оно мое любимое – сама шила. Ну, почти сама: мама помогала.

Лена развела руками юбку в стороны, как бы показывая красоту клеша,

–Правда, красиво?!

Женщина кивнула и решительно сказала:

– Снимай.

Конечно, ночевка на сеновале не прибавила белизны платью, да и носила его Лена уже неделю. Пришлось снять.

Пока на керосинке грелась вода, Лена рассматривала книги и фотографии на этажерке. Это были методические пособия по русскому языку и литературе. Об отце не спрашивала. Боялась. Вынула тоненькую брошюрку с заголовком «Биография. Мольер».

На кухне зазвенел тазик, девочка подняла голову и посмотрела на Жанну, сосредоточенно помешивающую единственный кипящий наряд, и опять продолжила чтение, устроившись на диване. Где-то она слышала о таком писателе, но даже не могла себе представить, что этот великий драматург страстно любил собственную дочь несколько лет, пока «доброжелатели» не открыли ему правду; что его гроб, окованный цепями, долгое время висел в гроте скалы необитаемого острова. И все-таки краешком глаза она отметила, как тщательно вываривалось платье, потом опять стиралось, два раза полоскалось, потом было залито водой с крахмалом и кипенно-чистое вывешено в тени, а не на жгучее солнце, как это сделала бы она.

– Ну, что, теперь обедать будем, – дружески сказала Жанна и поставила на стол тарелки. – Иди, не стесняйся!

Суп был невероятно вкусным, а крылышко растаяло во рту незамеченным. Сытый взгляд девочки потеплел, потерял настороженность.

– Понравилась книга? – завела разговор женщина.

–Угу! Очень интересно. Только вот почему же ему не сказали сразу, кем была на самом деле его любимая?

–На этот вопрос позже ответит Шекспир. Месть и зависть правит миром и людьми.

– Вы учитель?

–Да, окончила Ростовский университет, – старательно намазывая шоколадное масло на печенье, сказала Жанна.

– Хочешь, я расскажу, как мы познакомились с твоим отцом?

Лена кивнула. Женщина села на подоконник, забросив ногу за ногу, и закурила, выпуская дым в открытую форточку. Это неприятно удивило Лену, и Жанна, затянувшись, ответила на немой вопрос гостьи:

– Да, я иногда балуюсь, когда совсем невмоготу. Ну, вот, – начала она рассказ, – Пришел он к нам в институт на осенний бал. Черноволосый красавиц, секретарь райкома комсомола, великолепный оратор и танцор. К концу бала перезнакомился со всеми девчонками курса, и добрая половина из них уже решила, что он пойдет провожать именно ее. Но пошел он со мною. Да… – протянула она с сожалением и горечью, – Букетный период длился три года, но обаять моих родителей ему так и не удалось. Сватался – ему отказали. Потом исчез на долгие два года. Я окончила университет, уже стала работать, и он появился вновь… Мы поженились.

Жанна затянулась, пустила ровные колечки дыма и добавила:

– Да, любовь была, как у Мольера.

Лена молчала, с интересом ожидая продолжения. Какая удивительная любовь! Оказывается ее отец совсем не ловелас. Это хорошо. Сколько лет ждать счастья! Как в кино.

Но Жанна курила, затягиваясь, и совсем не казалась счастливой, а потом вдруг с ожесточением спросила:

– А что с твоим носом? Почему красный такой?

– Солнце. Каждый год одно и то же. Обгорает до болячки летом, а осенью заживает.

– Хочешь, мы хотя бы красноту уберем? А то пылает, как шар, на лице.