Герой на подработке. Ищи ветра в поле

– Идём, – обратился я к Данраду. – Нам позволили.

***

– Что там, мать тебя дери, такое было? – всё же не стерпел держать язык за зубами вожак, а потому и начал тревожащий его разговор, едва мы оказались на улицах Ковальграда.

– Не хочу тебя разочаровывать, но я создал Стае крайне плохую репутацию. Дел с нами Гоития больше иметь не будет.

– Да и хер с ним! – презрительно сплюнул он на землю. – Я и сам с ним связываться расхотел, едва про Северный Беспредел услыхал. Какого лешего в Диграстан переться? Не для того я оттуда убирался, чтобы туда же и возвращаться.

– Тебе не надо туда возвращаться. Ты там умрёшь, – вдруг сказала Элдри.

До этого она молчала и отрешённо смотрела под землю под ногами. Моя рубаха, одетая на неё, делала вид девочки жалким.

– Рот своей девке заткни, пока я ей не вдарил. А то договорится, и вместо Ингшварда поедем по моим родным краям гулять.

– Цыц! – тут же цыкнул я, но не посмел отвесить оплеуху. Элдри и правда выглядела потерянной и беззащитной настолько, что походила на тень себя прежней. На такую неё рука не поднималась.

– Но этот хрен верняк трепал? Ты из шрай-ханской знати, что ли?

– Вот уж точно нет! Такое бы я о себе запомнил, – рассмеялся я от предположения. – Меня всё детство шпиняли, как паршивую собаку какую-то, а с благородными так не поступают. Да и в Шрай-Хане я никогда не бывал. Амейрис, а именно Юдоль и Варжень – вот мои края.

– Откуда же манер понабрался?

Я расслабился. Теперь Элдри была рядом. Благодаря смекалке мне удалось легко выпутаться из логова крайне опасного зверя. Я получил своё, и мне за это ничего не было. Всё вновь стало хорошо. И оттого во мне возникло желание выговориться, как если бы каждое произнесённое слово могло сделать мою жизнь ещё лучше.

– Близкая подруга у меня была из благородных, – от воспоминаний об Эветте внутри меня действительно разгорелось приятное тепло. – Мы росли бок о бок. Вместе. И как же она меня достала своими поучениями, ты даже не представляешь! То не делай так, а это, наоборот, так делай. И сиди ровно. И жуй с закрытым ртом!

– Отчего же? Представляю, – дружелюбно усмехнулся Данрад. – Чего только терпел?

– Любил, – ответил я, разом портя себе настроение.

– Сколько мужиков не вопрошай, а у них всё один ответ. Любил он, вот и нажил себе проблем по гроб. Тьфу! Одна херня из-за этих баб… Потом-то что с ней?

– А потом убил я её. И девчонку её себе забрал.

Отвечал я тихо, так как не был уверен, что вообще стоит чего-либо отвечать. Однако Элдри засмотрелась на зазывалу и вроде как слышала только его. На разговор взрослых мужчин она не обращала внимания, предвкушая прелести нового театрального представления.

– Во, мужик, даёшь! – аж помотал головой Данрад, пытаясь уложить в мозгах такую нелепость. – Чего с родными-то не оставил? Мстил? Или на мать похожа?

– А у неё родных больше не осталось, – солгал я, сразу припомнив о пока ещё живом бедолаге на Амейрисском престоле. – И да, очень похожа. Вылитая она.

– Тогда красивая та твоя девка была.

– Самая красивая. Таких я больше никогда и не видел.

Вожак искоса посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. И хорошо. Я полностью погрузился в собственные мысли. И в них я почему-то воображал только то, что принято называть счастливыми моментами. Я не вспомнил о том, как убивал Эветту, а даже отчего-то представил, что мы какое-то время жили бы вместе в том доме у озера. Так, как могли бы жить муж и жена. И что Элдри действительно наша дочка.

Я ласково потрепал девочку по голове и, удерживая свою руку на её плече, с гордостью прижал к себе.

– Да, Морьяр. Чего? – тут же отвлеклась от своего занятия Элдри.

– Ничего, – ответил я и, решив пошутить, притворно вздохнул. – Мелкая ты. Как раз, чтобы как на трость опереться.

Девочка тут же возмущённо вырвалась от меня, но затем, хихикнув, положила мою ладонь обратно себе на голову и сообщила:

– Да-да, я тросточка. А ты старичок! Смотри, держись крепче. Упадёшь не то.

Некоторое время я потакал её игре, а затем мне это наскучило. Да и Данрад завёл интересный разговор про то, что раз Малая, Данко и Шептун попались, то им меньше доля положена. С Данко и Шептуном я был полностью согласен, но вот долю Элдри считал неприкосновенной. А потому вожак напомнил, что я нож испоганил. В ответ ему я сказал… И как-то так мы и дошли до дома.

В холле как раз накрывали на стол. На обед Стае полагались уха, варёная картошка, запечённая рыба да пироги с рубленым яйцом и луком. Из Нинэлле и с одной рукой кухарка была хоть куда. Что-что, а готовила она пальчики оближешь. И, наверное, Данраду тоже пришло нечто подобное в голову, раз он только доброжелательно шлёпнул девушку по заду, когда та выкладывала на стол последнюю тарелку с зеленью и имела неосторожность оказаться подле него.

– Чё? Перепугалась? – делая свирепую рожу, тут же гаркнул он.

Нинэлле действительно от шлепка побледнела и отступила на шаг назад, а потом и выдавила из себя робким шёпотом:

– Да.

– А зря, – неожиданно дружелюбно улыбнулся Данрад и, вытащив из своего кошеля (а не из того, что отдал Гоития) два золотых, положил их в здоровую ладонь девушки да сжал на монетах её пальцы. – Я сегодня добрый. Так что бери себе на приданое и вали отсюда, девка!

Зная нашего вожака, заявлю смело, что для него это был жест неслыханной щедрости. Шептун аж глаза округлил от удивления. Сорока задумчиво наклонил голову и потёр подбородок. Однако Нинэлле этого не поняла. Она вдруг упала на колени и, рыдая, воскликнула:

– Нет, не могу я так. Убейте! Не примут меня тятенька с матушкой. И замуж Палантий не возьмёт. Убейте лучше!

– Вот дура-девка, – услышал я тихие слова Окорока, и они вывели меня из оцепенения.

Я тяжело вздохнул и, пока Данрад только начинал сурово хмуриться, ловко ухватил Нинэлле за здоровую руку. Затем заставил её подняться и силком выволок на улицу. Деньги девушка продолжала сжимать в кулачке, а потому, слава великой Тьме, возвращаться за ними не пришлось. Заинтересованная Элдри вышла за нами следом, но я в резких выражениях приказал ей вернуться в дом и только потом сурово обратился к дурочке.

– Ты не выдумывай. Он ведь и правда убьёт.

– Я знаю.

– Так что ты на рожон лезешь? На эти деньги в твоём селе дом хороший поставить можно. Любому парню вмиг всё равно станет девка ты или нет.

– Я так не могу. Я знать буду, – она уставилась на меня мёртвыми синими глазами. Они были удивительно глубокими и от слёз сверкали, как сапфиры.

– Глупости не говори.

– А это не глупости, – в девичьем взгляде появилась безумная искорка. – Принять такое – на нечеловеческую жизнь себя обречь. Жизнь без стыда и совести. Такая хуже всех посмертных мучений будет.

Я начал было вразумлять её, но тут на какого-то всадника залаяла собака, а затем и цапнула его коня за ногу. Лошадь со ржанием взвилась на дыбы и, сбросив хозяина, понесла. Подковы звонко зацокали по мостовой. И я сам не понял, как Нинэлле разжала кулачок с монетами да со всех ног бросилась под копыта взбешённому животному. Я устремился вслед за ней, не обращая внимания на брошенное золото. Но было поздно. Череп девушки оказался проломлен, хотя лицо осталось целым. Оно выглядело живым. Наивно удивлённым. Однако сама Нинэлле уже умерла. Ретивая гнедая, фыркая и успокаиваясь, остановилась поодаль, размазывая по камням алую кровь.

– Ой, ё! Ой, беда! – завопил прихрамывающий наездник, поддерживаемый за локоть хозяином собаки. – Вот же. Беда! Застегаю кнутом насмерть! Слышишь, Пчёлка?! Застегаю, как есть застегаю!

– Зарублю поганую псину! Давно же жинка говорила, что совсем бедовый-то пёс! – вторил ему другой бедолага. А затем оба ошарашенно уставились сначала на мёртвое тело, а затем на меня и единовременно растерянно спросили.

– Чего ж теперь делать-то?

Я недоумённо заморгал, а затем вернулся к дому, чтобы поднять оброненные монеты. После чего отдал их всаднику. Лицо у него выглядело честнее.

– Одна тебе за труды. Уберёшь тело в гроб и положишь в телегу. Повезёшь в сторону Колымяг. На третий день пути начни по деревням расспрашивать, у кого недавно девка рыжая пропала по имени Нинэлле. Кто признает, тому вторую монету отдашь.

– Да вы что, сударь, – судорожно глотая слюну от вида больших денег, проговорил всадник. – Где же тело-то столько времени везти? Завоняет.

– Дней пять продержится в целости.

Я склонился над Нинэлле, с сожалением поглядел на покалеченную руку, к которой так и не успел приживить пальцы, да постарался заморозить труп как мог. Работал я с холодом, но на лбу у меня выступила испарина. Я вытер капли пота и посмотрел на столпившихся вокруг меня людей. Владелец собаки завистливо и неотрывно смотрел на деньги с вожделением. Всадник осенял себя защитным знаком, но забубнил приличествующую ситуации заупокойную.

Кажется, я правильно выбрал исполнителя. И всё же стоило дать ему напутствие напоследок.

– До новолуния не исполнишь, что велю, так сам в могиле окажешься. Уяснил?

– Уяснил, сударь. Всё, как наказали, исполню.

– Эй, мужик, у меня телега есть! Задёшево отдам, – тут же предложил некий хитрый горожанин.

– А у меня гроб, – предовольно сознался другой. – Бабка всё не помирает, хотя уж который год собирается. Щас вас, любезный, прям тут и справим в путь-дорогу.

– Может лошадь переподковать надобно? У меня муж на кузне подмастерьем служит.

Всадник неловко увернулся от протянутых к нему жадных рук и юркнул вслед за мной.

– Постойте, сударь.

– Чего тебе ещё? – недовольно буркнул я.

– А вас-то как зовут? Родня же должна знать, кому спасибо говорить.

Спасибо? Мне?

– Я Морьяр-Странник. Маг из Стаи Драконоборца. Попроси, чтоб они меня почаще проклинали.

Мужчина аж отшатнулся, но всё же нашёл в себе силы спросить:

– Проклинать? Так за что? Это же вы её сударь похоронить по-людски наказали.

– Она сказала, что не пойдёт к родителям. Что ни они, ни некий Палантий её не примут. А ты отвези. Пусть поймёт, что примут-таки. И такую примут.

Сорока и Данрад, которые вышли на шум на улице, слышали мои слова, но мужичка своим видом вспугнули. Он снова осенил себя защитным знаком и поспешил к своей присмиревшей кобылке.

– Чего тут такое было?

– Да лошадь собака цапнула. Та понесла, а Нинэлле на пути у неё оказалась и умерла… Я её деньги на похороны отрядил.

– Ну и лады, – заключил Сорока да вернулся в дом.

Данрад, однако, остался стоять возле меня и даже начал набивать свою трубку, показывая всем своим видом, что никуда уходить не собирается. И я подумал, что лучшего момента для моего вопроса мне не сыскать.

– Холща, а почему ты при Гоитии за Элдри заступился?

– Как почему? – деланно удивился он. – Я же зверь, а мы звери такие. То, что наше, так оно наше. Навсегда. Захотим, сами отпустим. А отбирать ты оно не шути! Не смей.

Я очень хотел, но почему-то не смог ему улыбнуться, хотя на душе у меня стало легче. Жить так, как нравилось Нинэлле, чтоб по-человечески, по совести и чести, у меня наверное не вышло бы. А в Стае я был своим зверюгой. И потому нет, не буду я больше думать о каких-то там побегах! Мне и здесь хорошо. Очень хорошо среди всех этих нелюдей.

Хотя бы потому, что в их обществе я порой сам себя человеком чувствую.

А потому я никак не отреагировал на слова Данрада, а вошёл в дом вслед за Сорокой, спокойно набил себе брюхо да подошёл к месту, где мастерил каменные пальцы. Один я тут же выкинул, а второй, подумав, оставил.

Хорошо вышел. Кому-нибудь пригодится.

От автора:

Читайте продолжение в книге «Герой на подработке. Без царя в голове».

С уважением, Элтэнно Х.З. www.eltenno.com

В оформлении обложки использована фотография с сайта: www.pixabay.com по лицензии ССО

Иллюстрации в рассказе взяты с сайта: www.pixabay.com по лицензии ССО

Примечания

1

декабрь – студень, январь – лютовей, февраль – снежень

март – капельник, апрель – первоцвет, май – грозник

июнь – травень, июль – кресень, август -жнивень

сентябрь – ревун, октябрь – хмурень, ноябрь – грязник.

2

Ревенант – вид ожившего мертвеца, одержимого какой-либо целью (чаще всего местью).

3

Жируны – (сленг) люди высокого уровня чего-то (например, много денег или высокое положение).