Полная версия:
Папа, подари мне маму, или Золушка для (не)родной дочери
– Она умерла. Давно. Большего я и сама не знаю.
– Ясно, – я поджимаю губы. – Очень жаль.
– Пожалуйста, давайте больше не будем об этом… нельзя, чтобы Дарина случайно услышала, – говорит Мария Ивановна и переводит тему: – Лучше давайте я покажу вам вашу комнату.
– Ладно.
Мы поднимаемся на второй этаж, и Мария Ивановна останавливается в коридоре между двумя дверьми, на одной из которых разноцветными магнитами выложено имя маленькой хозяйки: Дарина.
– Ваша комната находится прямо напротив комнаты Дарины, чтобы и ей, и вам было удобно. На этаже есть ванная комната и кулер с водой – горячей, холодной и комнатной температуры… Теперь давайте пройдем в саму комнату. Здесь есть все необходимое: кровать, прикроватная тумба, шкаф для вашей одежды и обуви, телевизор, кондиционер, увлажнитель воздуха, розетки, верхний и нижний свет, шторы блэк-аут… Надеюсь, вам понравится.
– Мне уже нравится, – улыбаюсь я, останавливаясь на пороге.
– На прикроватной тумбе уже лежит подробная инструкция о режиме дня и питания Дарины, о том, когда и куда ее нужно возить в течение недели, телефоны ее врача, психолога, тренеров и учителей.
– Спасибо. Будет чем заняться перед сном.
Мария Ивановна показывает и рассказывает мне последние детали, но через минуту ее перебивает Дарина: малышка, судя по всему, вырвалась из отцовских объятий и прибежала к нам.
– Значит, теперь ты – моя новая няня?!
– Верно, – улыбаюсь я. – И твоя новая няня говорит, что пора умываться, чистить зубы и ложиться в постель.
– Ну во-о-от… – хнычет малышка. – Я не хочу!
– А если я почитаю тебе сказку?! – предлагаю я.
– Тогда можно! – соглашается девочка.
– Вот и отлично.
Дарина убегает в ванную комнату, а Мария Ивановна улыбается:
– Доброй ночи, – и уходит на свою территорию.
Когда возвращается Дарина, мы устраиваемся в постели в ее комнате, и я спрашиваю:
– Что будем читать?!
– Про Золушку! – просит девочка, и мы открываем вечную историю о бедной сироте, ее злой мачехе и прекрасном принце, который влюбится в главную героиню и увезет ее в свой чудесный замок…
Первая неделя работы проходит хорошо: я успеваю найти общий язык с Дариной, подружиться с Марией Ивановной и другим персоналом дома, а самое главное – получаю первую зарплату в пятьдесят тысяч рублей.
Раним утром субботы, в свой первый выходной, я отправляюсь на электричке в Рузу, чтобы забрать из отцовского дома кое-какие вещи и сообщить мачехе, что теперь буду жить в доме своего работодателя.
Элина, конечно, встречает меня с вечно недовольной, перекошенной от презрения миной и с порога спрашивает:
– Ну что, заработала хоть что-нибудь?!
– Немного, – отвечаю я уклончиво.
Пятьдесят тысяч за неделю – это много, очень много, но говорить об этом мачехе нельзя: узнает – непременно попытается забрать!
– Ты непутевая потому что… лентяйка… ничего у тебя не получается… Из-за твоего папаши по миру пошли, а из-за тебя никогда теперь и не оправимся уже… так и помрем с кучей долгов…
– А ты сама на работу пойти не пробовала?! – фыркаю я.
Элина по привычке замахивается – до недавнего времени она меня часто била, – но потом вспоминает, что я уже не стану терпеть, и опускает руку:
– Какая работа, у меня же сердце больное…
Все это ложь, про сердце, я знаю, но молчу. Мне бы вещи забрать, и все, обратно в Москву, задерживаться здесь не собираюсь.
Я складываю все, что нужно, в сумку, и собираюсь было уже пойти обратно на железнодорожную станцию, чтобы успеть на ближайшую электричку, но в этот момент возвращаются с пятничной гулянки мои названные сестры и встают на пороге, не давая выйти из дома.
– Куда это ты торопишься?! – фыркает Злата. – Ты что, за неделю не соскучилась по нам?!
– Вот-вот! – вторит ей Агата. – Давай-ка, садись, расскажи нам, где ты теперь работаешь!
– Мне пора, – говорю я настойчиво, но Злата хватает мою сумку и бросает ее на пол. Внутри, судя по хрусту стекла, разбивается фоторамка, куда вставлен мой любимый кадр: я в обнимку с папой…
7 глава
Тогда. Через месяц после маскарада– Почему ты все еще не приготовила обед?! Ты что, серьезно только что встала?! Да уже десять часов утра! – рычит мачеха.
Обычно я поднимаюсь в семь-восемь утра, но сегодня и вправду задержалась в постели… даже толком не знаю, почему.
– Я плохо себя чувствую, – говорю то, что первое приходит в голову.
– Что значит – плохо?! Руки-ноги на месте?! Голова целая?! Значит, нужно заниматься домашними делами! Давай-давай, нечего отлынивать!
– У меня слабость…
– Да у тебя вечно слабость! Кто виноват, что ты такая хилая родилась?! Твоя мамаша, небось, которая роды-то, и те пережить не смогла! Или папаша, который в сорок пять от инсульта окочурился! Есть в кого быть слабой!
– Не трогайте моих родителей! – шиплю я, кулаки невольно сжимаются от злости, а мутить начинает еще сильнее…
– Поговори мне тут еще, бессовестная! Из дома выгоню!
– Вообще-то, это мой дом! – возмущаюсь я и тут же получаю пощечину.
Дом и вправду отцовский, но Элина, у которой в любовниках был одно время местный нотариус, умудрилась подделать отцовское завещание, и по нему дом и все немногочисленное имущество досталось после смерти отца ей, а вовсе не мне… Так что, по документам, дом – совсем не мой…
– Марш на кухню! – командует Элина, и я, не в силах спорить, подчиняюсь.
Может, и вправду зря я тогда не уехала с крестной?! Сейчас жила бы в Париже или еще где-нибудь, а не в этом разваливающемся домишке в богом забытом городке…
Я заливаю водой куриную грудку, ставлю кастрюлю на плиту, а сама отправляюсь чистить овощи: картофель, морковку, лук… Будет сегодня на обед наваристый куриный суп с овощами и свежей зеленью.
Вот только тошнота никак не проходит и даже усиливается… то ли от недосыпа и постоянной усталости, то ли от вчерашнего творога, который показался мне не очень свежим…
Когда в доме появляются Злата и Агата, я сразу понимаю: они мне спокойно порезать овощи не дадут.
Так и есть: кружась вокруг, тыча меня пальцами, хватая за платье и волосы, несносные девчонки наперебой тараторят:
– Я вчера с сыном мэра на свидание ходила!
– А я на прошлой неделе – с внуком бывшего прокурора!
– Они нас замуж потом возьмут, а тебя никто никогда не возьмет!
– Ну конечно, кому она такая, замарашка, растяпа, сирота, нужна!
Не выдержав, я вскакиваю и кричу:
– А ну отстаньте от меня! – но от резкой смены положения кровь отливает от головы, в глазах темнеет, и я падаю прямо на пол под вопли сестер.
Не знаю, сколько проходит времени, но в себя я прихожу во врачебном кабинете, насквозь пропахшем спиртом и хлоркой. Открываю глаза – а на меня, склонившись, одновременно смотрят врач, Элина, Злата и Агата.
– Что случилось? – спрашиваю я растерянно и пытаюсь сесть на кушетке. Голова уже не кружится, но тошнота никуда не делась.
– Ты потеряла сознание, – говорит врач.
– И напугала моих девочек, – возмущенно добавляет мачеха.
– Ну, Элина Георгиевна, – примирительно говорит врач. – Не стоит ее винить.
– Я и не виню ее, у нее родители были хилые, что поделать…
– Вообще-то, ваша падчерица беременна.
И тут мы все вчетвером хором спрашиваем:
– Что?!
8 глава
Дома мачеха устраивает мне настоящую головомойку:
– Ах ты, маленькая дрянь! Только успела школу закончить – а уже к кому-то в койку прыгнула! Нет, я, конечно, всегда знала, что ты бестолковая, ленивая, никчемная девчонка, но не думала, что ты при этом еще и шлюха! Ты вообще представляешь, что бы сказали твои родители, если бы узнали, что их дочь отдалась первому встречному?! Ни стыда, ни совести!
Я сижу перед ней, сложив руки, опустив глаза в пол, залившись краской по самые уши, а сама думаю: боже, а ведь она права!
Я лишилась невинности с первым встречным! Даже лица его не видела! И где! В каком-то дурацком трейлере, на старом диване!
И ладно лишилась невинности – я еще и залетела! С первого раза!
Действительно позор…
Но я не знаю, чем думала в тот вечер. Точно не головой.
Тимур был таким внимательным, таким нежным.
Он так хорошо ко мне отнесся.
А я ведь совсем не привыкла, чтобы ко мне хорошо относились…
Пока отец был жив и имел свое мебельное дело, мы жили хорошо, в доме водились деньги, у меня была новая одежда, книжки и игрушки, школьные друзья приходили в гости, а потом… все очень быстро изменилось.
Отец женился на Элине, привел ее в дом с маленькими дочерьми от первого брака – мне тогда было девять, а сестрам десять и восемь. Сначала казалось, что все хорошо, но вскоре его дело пошло под откос, уступив сильному конкуренту, появились первые долги. Они с Элиной стали часто ссориться, от криков чуть стекла не лопались… Дом начал ветшать, долги копились, мачеха становилась все злее и злее. Когда мне исполнилось пятнадцать, отец скончался от инсульта, врачи сказали – стресс.
Ну и конечно, все это время мачеха и названные сестры ненавидели меня. Я была лишним ртом, особенно когда отец умер, а долги – остались.
Я еще училась в школе, работать пойти не могла, выгнать меня на улицу тоже было совсем уж не по-божески, поэтому я просто незаметно для себя стала прислугой в собственном доме: готовила обеды и ужины, мыла полы, стирала, убирала, чинила что-то по мелочи, с мая по сентябрь работала на огороде, иногда ходила в лес за грибами и ягодами…
Элину это устраивало: сама-то она никогда толком не работала, сначала висела на шее у родителей, потом – у первого мужа, потом – у моего отца…
И вот теперь, много лет спустя, кто-то отнесся ко мне по-доброму, с любовью, нежностью и заботой. Пускай и всего на одну ночь. Пускай и не видя моего лица, не зная моего настоящего имени… Меня это опьянило, свело с ума. Следующим утром я вернулась домой самой счастливой на свете.
А потом…
– О чем задумалась, шлюха малолетняя?! – перебивает мои мысли мачеха, и я вздрагиваю, поднимая глаза. Элина смотрит на меня с яростью, Злата и Агата – с насмешливым презрением. – Завтра же пойдешь в больницу и скажешь, что тебе нужно сделать аборт, ты меня поняла?!
– Поняла, – киваю я.
Ну, а какой тут еще выход?! Мне этого ребенка все равно не поднять на ноги: ни денег, ни условий, да и в университет надо бы поступать…
Вот только через неделю, как раз накануне назначенного врачом аборта, мачеха неожиданно передумывает:
– Будешь рожать.
– Но… вы же сказали… – начинаю я растерянно, а она повторяет:
– Будешь рожать. Воспитаем… как-нибудь, – она странно хмыкает и выходит из комнаты.
9 глава
СейчасПока сестры смеются, я бросаюсь к сумке, поднимаю ее с пола, открываю и достаю фоторамку. Она действительно разбилась. А ведь я покупала ее с первой копеечной зарплаты несколько лет назад! Как обидно!
Осторожно вытащив из рамки любимую фотографию, где мой отец еще жив и крепко держит меня за руку, я поворачиваюсь к Злате и спрашиваю:
– Зачем ты это сделала?!
– Откуда же мне было знать, что там рамка, – Злата пожимает плечами.
– Все равно не надо было ее бросать! Мало ли что там могло быть?! Телефон, зеркало, стеклянный флакончик с парфюмом!
– Ой, это у тебя-то флакончик с парфюмом?! – фыркает Агата. – Не смеши нас, сестренка! Ты как была замарашкой, так ею и осталась!
– Ага-ага, – вторит ей Злата. – Знаешь, как говорят?! Можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывезти деревню из девушки!
– Вы ведь понимаете, что это не только меня, но и вас касается?! – усмехаюсь я. Несколько лет назад я бы просто промолчала, но теперь нет. – Вы такие же девушки из деревни… Но я хотя бы в большой город переехала и сама зарабатываю на жизнь, а вы что?! Перебиваетесь случайными заработками, бездельничаете, таскаете деньги из материнского кошелька и все еще мечтаете выйти замуж за принца! Да только где они, ваши мэрские сыновья и прокурорские внуки?! Женились на скромных и образованных девушках! А вы так и бегаете по гулянкам, как восемь лет назад!
– Ой, посмотри-ка, зазналась! – фыркает Злата.
– В богатом доме теперь работает, небось! – добавляет Агата.
– И кто же твой работодатель?!
– Давай-давай, рассказывай!
– Ничего я вам не скажу! – говорю я твердо и, воспользовавшись моментом, когда они обе отошли от входной двери, делаю шаг в ее сторону, планируя покинуть этот дом – и никогда сюда больше не возвращаться.
Вот только сестры оказываются проворнее: они бросаются мне наперерез, Злата хватает меня спереди и всеми силами пытается прижать к стене, а Агата тем временем снова выдирает сумку из моих рук.
– Давай, открывай, смотри, что там есть?! Деньги, например?! – кричит Злата, сопит от напряжения, но держит крепко, потом еще и синяки на руках наверняка останутся… Боже, ну как так можно?! Они же мои ровесницы! А ведут себя, как маленькие дети! Дарина – и та умнее и взрослее!
Через несколько секунд мне удается вырваться, но к тому моменту Агата вытаскивает из моей сумки трудовой договор.
– О! – восклицает она. – А это интереснее денег!
– Немедленно отдай! – требую я, но тут в гостиную входит мачеха.
– Что здесь происходит?! – спрашивает она строго.
– Ничего особенного, – говорит Злата. – Просто сестренка показывает нам свой трудовой договор… Нам ведь всем интересно, куда она устроилась!
– Дай сюда, – требует Элина, и Агата послушно передает ей документы.
– Мне уже пора, – говорю я снова, но меня никто не слушает.
Мачеха опускает на глаза очки и читает:
– Гражданин Артем Михайлович Королев, именуемый в дальнейшем как работодатель, и гражданка Лидия Дмитриевна Шадрова, именуемая в дальнейшем как работник, заключили срочный трудовой договор… – она прерывается и смотрит на меня: – Так ты теперь на Королева-младшего работаешь?!
Она что, его знает?!
10 глава
Конечно, мачеха не рассказывает мне ничего о том, откуда знает Артема Михайловича, а я, хоть мне и интересно, не расспрашиваю, себе дороже.
Я просто хочу поскорее убраться из этого дома – и вернуться в Москву.
Само собой, временами я буду очень скучать по Рузе. Здесь все-таки прошло мое детство, и пока был жив папа, я была вполне счастлива в этом маленьком городке на берегу одноименной речки, где мы купались жаркими июльскими деньками, а зимой надевали коньки и катались по ледяной глади…
Но собственная безопасность и спокойствие мне дороже, ведь даже сейчас, когда я, казалось бы, вырвалась из многолетнего ада, Злата и Агата напомнили мне о нем привычным физическим и моральным насилием. Слава богу, что у меня в сумке не было налички: они бы сперли все до копейки.
– Даже не переночуешь дома?! – надменным тоном спрашивает у меня мачеха, отдавая трудовой договор, который я тут же убираю обратно в сумку.
– Чего ради?! – фыркаю я. – Терпеть издевательства?!
– Никто над тобой не издевался… – Элина закатывает глаза. – Подумаешь, пошутили немного девчонки… Они же соскучились.
– Ну да, – киваю я. – Вообще-то, это называется газлайтинг.
– Чего-чего?!
– Газлайтинг, – повторяю я твердым голосом. – Когда абьюзер отрицает факт насилия и убеждает жертву, что той показалось.
– Не наговаривай на сестер!
– Ладно… я пойду. Всего доброго.
Я выхожу на порог, прикрываю за собой дверь и замираю на несколько секунд в полной уверенности, что никогда сюда не вернусь.
В хозяйский дом я возвращаюсь поздним вечером.
Мария Ивановна встречает меня в прихожей:
– Вы рано, Лидия Дмитриевна… У вас же два выходных! Мы думали, что вы вернетесь только завтра вечером…
– Но я же… я же могу остаться?!
– Конечно! Ваша комната всегда в вашем распоряжении, пока вы работаете на Артема Михайловича!
– Отлично, спасибо.
– Только не шумите, пожалуйста… Дарина заболела.
– Ой, – вырывается у меня невольно. – Что случилось?!
– Высокая температура, почти тридцать восемь, она вся горит…
– Бедная малышка, – я прикрываю рот ладонью.
– Простыла, небось.
– Может… может, это я виновата?! Одела ее недостаточно тепло или…
– Нет, – Мария Ивановна качает головой. – Дарина у нас часто болеет. Врачи говорят, низкий иммунитет. Она вроде и витамины пьет, и в бассейн ходит, и на свежем воздухе много времени проводит… но все равно болеет. Вообще-то, психолог один раз сказал, что дело в отсутствии материнского тепла, но Артем Михайлович заявил, что он – шарлатан, вот и все…
Я поджимаю губы, потому что прекрасно понимаю: психолог может быть прав. Так называемый уход в болезнь – известное проявление психосоматики. Если ребенок недополучает тепла и любви, если у него есть какая-то проигнорированная взрослыми потребность, если ему мешают реализовывать свой творческий потенциал, например, он начинает болеть. Такие болезни бывают разными: от банальной простуды до какого-нибудь рака… Вот только кто я такая, чтобы давать советы?! Артему Михайловичу они явно не нужны. Да и что я могу сделать?! Разве что окружить Дарину любовью и заботой… Вот только маму я заменить все равно не смогу.
По дороге в свою комнату я замечаю, что дверь детской чуть приоткрыта, и в свете ночника видно, что над постелью болеющей Дарины склонился взволнованный Артем Михайлович.
Прежде чем зайти в свою комнату, я слышу короткий разговор:
– Я все что угодно тебе на новый год подарю, ириска, ты только поправляйся, ладно?!
– Папочка, мне не надо что угодно… подари мне маму!
11 глава
На следующее утро Дарине становится хуже, температура поднимается почти до тридцати девяти, и Артем Михайлович вызывает врача.
Педиатр из какой-то элитной частной клиники выслушивает малышку, смотрит нос, горло, а потом выписывает лекарства – точно такие же, как и во все прошлые разы, по словам Марии Ивановны, – и уходит…
– Давайте помогу, – предлагаю я Артему Михайловичу, видя, как он, сам не свой, выходит из детской, чтобы налить Дарине воды, а себе – кофе.
– Сегодня у вас выходной, – говорит мужчина. – Приступите завтра.
– Но вашей дочери плохо уже сегодня, – возражаю я. – А заботиться о ней – это моя работа… И я предлагаю не ради надбавки, уверяю вас! Деньги – это замечательно, но есть вещи гораздо более важные. Например, здоровье маленького ребенка, которому сейчас больно и страшно… Я вижу, что вы прекрасный отец – но вы со вчерашнего вечера не спали. Вам нужно отдохнуть, Артем Михайлович, хотя бы немного, а я пока побуду с Дариной.
Он смотрит на меня с недоверием, словно ушам своим не верит:
– Серьезно?! Вам даже надбавка не нужна?!
– Нет, – качаю я головой.
– Тем не менее, вы ее получите, – твердым голосом говорит Артем Михайлович, а потом жестом приглашает меня в детскую.
Малышка и вправду вся горит. Я прошу у Марии Петровны миску с теплой водой и полотенце, раздеваю Дарину до трусиков и осторожно обтираю, чтобы смыть пот, соль, и немного сбить температуру. Потом оставляю сложенное в несколько раз полотенце у девочки на лбу, чтобы оно, остывая, постепенно вытягивало жар. Папа делал так в моем детстве, когда я болела, и это всегда помогало… надеюсь, поможет и моей новой подопечной.
Через несколько минут, немного придя в себя, девочка разлепляет красные, слезящиеся от болезни глаза, смотрит на меня и тихо говорит:
– Няня Лида, ты вернулась…
– Ну конечно, я вернулась, милая моя, – я глажу ее по горячей щечке. Смотреть на нее такую очень больно, ведь буквально вчера утром, когда я уезжала в Рузу, она была весела, бодра и полна сил. – Мне просто нужно было забрать некоторые вещи в старом доме… Но больше я никуда не уеду, обещаю.
– А я заболела…
– Вижу. Ничего страшного, ты очень быстро поправишься.
– Главное, успеть до нового года… А то если не получится пойти на новогоднюю елку – я буду очень расстроена…
– Я уверена, что ты успеешь поправиться, – говорю я. – Ведь у нас есть еще несколько дней, главное – выполнять все рекомендации врача и лечиться!
– Ладно… – кивает малышка и закрывает глаза обратно.
К счастью, уже утром понедельника девочке становится намного лучше, она сама умывается и чистит зубы, с аппетитом завтракает, а потом и вовсе обращается ко мне с важной просьбой:
– Няня Лида, ты поможешь мне написать письмо Деду Морозу?!
– Ты его еще не написала? – удивляюсь я. Обычно дети делают это в начале или в середине декабря, а сегодня уже двадцать пятое!
– Написала, но я… я хочу написать еще одно.
– И зачем же?!
– Потому что папа посоветовал мне попросить у Деда Мороза что-нибудь… ну, нормальное, как он сказал… и я попросила новую Барби и снегокат.
– Отличный выбор, – говорю я, чтобы приободрить малышку, но она продолжает:
– Вообще-то, я уже взрослая и знаю, что настоящий Дед Мороз всего один, он живет в Лапландии и не успевает читать все письма, которые посылают ему со всего мира. Я знаю, что мое письмо прочитает папа – и купит мне Барби и снегокат. Но я очень хотела бы обратиться к настоящему Деду Морозу и попросить у него маму. Вдруг получится?!
12 глава
Конечно, я не могу отказать Дарине в ее просьбе.
Мы вместе пишем до слез трогательное письмо Деду Морозу, запечатываем его в красивый ретро-конверт, специально приобретенный для такого дела, клеим марки, и я отношу его в ближайший почтовый ящик.
Накануне новогодних праздников особенно хочется верить в чудо, и не только детям, но и взрослым… порой взрослым чудо даже нужнее…
Опустив конверт в ящик, я поднимаю глаза в белое-белое зимнее небо, с которого летят снежинки, и думаю: пускай исполнится. Пускай Дед Мороз, или Бог, или Вселенная отправят этой чудесной девочке самую добрую, самую заботливую и самую любящую маму… Ну а пока ее нет – я буду делать все, чтобы Дарина поменьше грустила и была счастлива.
Моими заботами, а также заботами Артема Михайловича и Марии Ивановны, конечно, малышка довольно быстро идет на поправку, и через два дня уже весело крутится в прихожей перед большим зеркалом, выбирая платье, в котором пойдет на завтрашний новогодний утренник.
– Лучше голубое или зеленое?! – спрашивает она у меня и смотрит большими чистыми глазами прямо в душу. Мне приятно, что мы так быстро подружились, приятно, что она доверяет и просит моего совета.
– Мне оба очень нравятся, – улыбаюсь я. – Но в голубом ты больше похожа на снежинку, особенно если украсить его блестками, а в зеленом – на елочку, к которой можно пришить мишуру…
– Не хочу мишуру! – важно заявляет Дарина. – Лучше буду снежинкой!
– Замечательный выбор.
– А ты пришьешь блестки?! Пожалуйста!
Вообще, такими вещами в доме Артема Королева обычно занимается Мария Ивановна, но зачем мне отказываться от прекрасных минут совместного творчества с Дариной?! Мы вместе выбираем украшения, блестки, пайетки, и пришиваем их к платью.
– Еще можно добавить диадему, – говорю я.
– У меня есть! – радостно хлопает в ладоши Дарина и бежит в детскую, чтобы поскорее ее найти.
В этот момент ко мне со спины подходит хозяин дома:
– Нужно поговорить, Лидия Дмитриевна.
– Д-да, конечно, Артем Михайлович, – отзываюсь я, вздрогнув от неожиданности, а сама невольно снова смотрю на шрам на его большом пальце, который оказывается прямо на уровне моих глаз…
– Я вас жду в своем кабинете через десять минут.
Голос у него такой строгий, что я думаю про себя: что, я в чем-то провинилась?! Что-то сделала не так?! Он хочет меня уволить?!
В кабинет Артема Михайловича я вхожу немного взволнованной. Мой работодатель уже сидит в кресле и жестом приглашает меня сесть напротив:
– Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, Лидия Дмитриевна.
– Все нормально, Артем Михайлович?! Вы напряжены. Я чем-то расстроила вас?!
– Что?! Вы?! О боже, нет! – он сразу смягчается. – Простите, если так показалось. Я не хотел вас напугать, Лидия Дмитриевна. Я действительно напряжен и даже раздражен, но виной тому моя работа. Важный международный бизнес-форум, который должен был состояться еще в начале декабря, перенесли на неопределенный срок, и все были уверены, что новые даты назовут уже в январе… И вот теперь, черт возьми, двадцать девятое декабря! Они назначили его на двадцать девятое декабря! И это послезавтра!
– Ого, – только и говорю я, потому что не очень понимаю, при чем тут я и моя работа, но Артем Михайлович продолжает:
– Именно поэтому я вас и вызвал, собственно. Я подумал, что раз уж мне все равно придется лететь в Париж, можно остаться там на новогоднюю ночь и взять с собой Дарину… и вас, конечно. Вы согласитесь полететь с нами?!
– К-куда?! – переспрашиваю я, не веря, что такое возможно. – В Париж?!
