Осталось одно воскресенье

– Мы все в шоке. Стеш, такие дела ведь быстро не делаются. Почему Прокопий с нами не поговорил, не посоветовался?

– Сама всё время об этом думаю. Не хотел советов, сомнений и раздумий?

– Завтра заеду к нему.

Славу привез Людовик самолично. А как же, именно он в айтишнике-стартапере открыл талант агронома, гордился им, как родной отец. Все их семейные переживания и восторги померкли на фоне ликующей радости Людо.

– Обмоем диплом! – Как обычно, Людовик привез пару бутылок продукции своей винодельни.

– Диплом пришлют месяца через два – процедура регистрации довольно долгая. – Слава, окруженный сыном, женой и собакой, которые жмутся к нему, чувствует себя немного неловко.

Макар с Ларисой торопятся накрыть стол – пусть все скорее рассядутся, за вкусной едой неудобство сгладится.

– А вот и варенички горяченькие! – Лариса ставит в центр стола несколько глиняных, в синей глазури салатников. – Вишня, черешня, клубника. Со сметанкой или йогуртом – кому как нравится. Приятного аппетита.

– Варенички? Это какая кухня? – Людовик заглядывает в миски, и Лариса ему первому накладывает угощение. – A-а, такие равиоли с ягодами.

– Русская, конечно! Пробуйте! – Лариса провожает глазами вареник, наколотый на вилку. – Ой, там же сок, аккуратно.

Людовик, естественно, поставил пятно на поло, но ему ли переживать из-за пятен. Восхитился русской кухней, попросил вареничный мастер-класс для своего повара. Лариса зарделась. Откупорили вино, поговорили о перспективах карьеры Вячеслава, обсудили гипотетическую постройку собственного дома.

– Макар, мы сразу говорили с тобой о том, что дом вам нужен большой. Этот хорош – Карла сама делала проект, контролировала каждый этап стройки. Дом простоит века. Я бы советовал подумать о расширении.

– Мне дурно от одной мысли о пристройках – это всегда убого. – Лариса не смогла не вмешаться в мужской разговор.

– Я знаю крутых ребят в архитектурном бюро, поставим перед ними задачу сделать из хорошего лучшее. Покрутят, порисуют – вы удивитесь. Обещаю.

– Попытка не пытка. Я прикинул кое-что, но мнение профессионалов всегда интересно. – И всё же в голосе Макара звучит сомнение.

– Пап, я беру финансирование на себя. Твой сын – высокооплачиваемый специалист! – Слава улыбается и выпячивает грудь.

Людовик поддерживает его слова кивком головы.

– Ого, – только и может ответить гордый отец, а мать опять покрывается краской: мой.

Макар провожал гостя до машины и боролся с искушением спросить о деле Прокопия, но вдруг понял, что обижен на старика и хочет услышать разъяснения из его уст. Неужели за все эти годы он не заслужил доверия? Всю ночь потом ворочался, жевал свою обиду. Ларка же, впервые за последние дни, спала как убитая.

Прокопий сам позвонил ему с утра пораньше. Приходи, говорит, большой разговор есть. О как, большой.

Макар накрутит себя так, что Лариса вложит ему в карман таблетки от давления. Ну, мало ли. К деду зайдет с улыбкой, шутками. Как поживаете и всё такое. Прокопий посмотрит на него больными глазами и пальцем укажет на стул: садись.

– Я знаю, что ты знаешь. Хотел сам всё рассказать, когда буду готов. Но как вышло, так вышло.

Макар промолчал.

– Лукас позвонил мне полгода назад.

Макар повел бровями и положил на колени сцепленные в замок руки.

– Я сразу принял решение и долго думал о том, когда вам сообщить. Вы бы отговаривали меня каждый день. Каждый день был бы отравлен предстоящим расставанием.

Макар покачал головой.

– Я старый. Очень старый. Я скоро умру. Не спорь. Этого никто не отменит. И я счастлив, пусть ненадолго, соединиться со своей семьей. Внук, трое правнуков. Я им нужен, я могу быть им полезен. Деньги за дом пойдут на образование детей. Хорошее образование. Они станут большими людьми. Что может быть лучше?

Макар пожал плечами:

– Прокопий, всё и так им бы досталось.

– Не уверен. Ты видел моего родственничка, Артемия. Хотел бы, чтоб он здесь хозяйничал?

– Пожалуй, нет.

– Вот и я тоже. Мои последние дни пройдут в кругу моей семьи, моих потомков. Они не успеют привязаться ко мне, а вы не увидите меня прахом. Не сиди с такой кислой физиономией. Порадуйся за старика.

– Я порадуюсь, дед. Привыкну к этой мысли и порадуюсь. Обидно, что ты думал, будто мы не способны понять значения семьи для тебя.

Прокопий отвел взгляд в сторону.

– Спасибо, что ты был у нас. Когда отъезд?

– Лукас сейчас подъедет и скажет. У меня просьба к тебе.

– Какая?

– Отвези его к Афине.

Дорога к скальному мысу, где Прокопий развеял прах своей дорогой супруги, где когда-то утонул их младший сын, заняла полчаса. Подвижный, непоседливый Лукас успел показать фотографии всей своей семьи: я-то метис, а жена моя гречанка, и сын старший, смотри, копия Прокопий. У парня были синие, глубоко посаженные глаза, высокий лоб, широкие брови, массивная переносица, крупный рот – вполне можно было представить, что в молодости Прокопий был таким же красавчиком. С не меньшей гордостью Лукас продемонстрировал фотографию своего бара на пляже Сан-Диего и проката для серфингистов. Приезжайте в гости – всех поставим на доску! Снимки дома во всех ракурсах, небольшого, но симпатичного. Вот это окно, смотри, вот, справа – здесь комната деда будет…

Козырек скалы, нависающий над морем, на котором они с Прокопием когда-то сидели и разговаривали о дорогом и болючем, частично обрушился. Макара пробрало мелкой дрожью. Из трещин разлома торчали сухие корни кустарника. Гнездо сердитых птичек унесло ветром.

– В общем, это здесь. – Макар указал на оборванную каменистую тропку. – Не будем подходить близко. Может быть опасно.

Они отошли немного в сторону, к более пологому и низкому участку. Постояли, посмотрели на воду, помолчали. Море было всё таким же – прозрачной зелени, с длинными густыми прядями светлых водорослей. Оно тяжело ворочалось под высоким берегом.

– Океан совсем другой, – прокомментировал увиденное Лукас.

– На то он и океан. Послушай, я тебя совсем не знаю… без обид. Если всё дело в деньгах, забирай и проваливай. Деда оставь в покое. Нам Прокопий как родной – в обиду не дадим.

– Да, ты меня не знаешь. А про тебя я давно слышу много хорошего и просто отвечу: спасибо, но и нам он родной. Родной без «как».

– Где же вы были всё это время?

– Отец умер…

– Соболезную.

– Он умер, я стал разбирать его вещи – нашел записную книжку и начал звонить по всем номерам. Дед у него был записан под одной буквой. Тема греческих родственников у нас в семье была табуирована. Обида, ревность, ненависть – ядреная смесь, в которую не хотелось без нужды погружаться. Мне всегда были интересны наши корни. Понять, что это за люди, как так вышло. Отец-то не очень хорошим человеком был. Думаю, в нем причина. А дед классный.

– Классный.

Макар вернется домой разбитым, выжатым как лимон.

– Ты не заболел? – встревожится Лариса. Коснется его лба тыльной стороной ладони. – Пообедаешь?

– Нет, милая. Пойду полежу.

– Как Прокопий?

– Прокопий уезжает и оставляет нам свой немеркнущий свет, как далекая звезда.

– Не говорил он так.

– Это моя вольная интерпретация. Прощание с дедом предлагаю провести перед паромом на Большую землю.

– Фу, как некрасиво ты сказал. А внук этот его – настоящий. Я со Стешей разговаривала.

– Я видел фото правнука Прокопия, и это лучшее свидетельство правды. Чао, дорогие.

Машка посмотрит вслед его удаляющейся печальной спине и спросит у Ларисы:

– Чего это он такой?

– Без старшего деда не быть ему младшим, то есть молодым, дедом. Теперь он просто дед, вот и расстроился. Лишь бы не расклеился наш дед.

Здравствуй, Карла!

Николь заболела, и ее забрала мама.

Кто заберет меня, если я заболею?

Теперь у меня осталась только Ириска.

Ты заберёшь меня, бабушка?

Твоя Софи, 6 лет ♥

8

Если бы все школы заканчивали учебный год в один день, мир бы захлебнулся – население северных широт тут же устремилось бы в южные, как приливная волна, что немедленно повлекло бы за собой осложнения непредсказуемой силы. Все-таки многообразие форм, видов и систем во всех областях – главный источник баланса.

В тот день, когда Лена, сестра Ларисы, сообщила о дате своего приезда, солнца не было. Жара висела над островом матовым маревом. Плотный застойный воздух распял и обездвижил всё живое и неживое. Скорей бы дождь!

Одинокая, потерявшая дочь, воспитывающая внучек без радости, Лена была дамой душной, как этот день, и несчастливой. Лариса любила ее с сестринским самоотверженным терпением. Макар терпел с трудом. Катюху, старшую девочку, шуструю, сообразительную, чуткую, они на год забирали к себе и успели привязаться. Света, младшенькая, была «вещью в себе» – отстраненной и замкнутой. Идею «жить раздельно» родственница встретила так, будто ее обманули, оскорбили, ограбили. Еще бы! Она собралась провести лето в отпускной праздности и безделье, а ей предлагают всё ту же бытовую рутину.

– Я как-то неправильно живу, – жаловалась Лариса сквозь слезы. – Хлопочу, стараюсь для всех. Какой отпуск? От чего отпуск, от вас? И никакой благодарности, вечно кто-то чем-то недоволен!

– Милая, не путай божий дар с яичницей. Мы абсолютно всем довольны, ты выдумываешь. Хочешь отпуск – валяй. Пока сестрицы нет, поживи одна в доме с садом. Мы тут справимся. Да, Машенция?

– А я что? Я уже почти нормальным человеком себя чувствую. Мы можем и к себе вернуться. Или я и здесь прекрасно со всем справлюсь, пока Ларисы не будет.

– Вот еще! Никуда я не поеду! И никого не отпущу! Это я так, с расстройства. – Лариса вытерла мокрое лицо и виновато улыбнулась.

– Давай только, чтоб присутствие Лены не выходило нам всем боком. Ставь сестру на место и не страдай. – Макар был строг, но, надо признать, справедлив.

Дождь шел сутки, отвесный, бескомпромиссный, из неподвижного неба. Первые струи воды падали в траву и прошивали ее насквозь, не сминая, пока не была напоена сухая земля. Постепенно всё вокруг промокло, обмякло, расплылось. Домашние дела закончились, игры надоели, книги падали из дремных рук, на горизонте маячил призрак скуки.

Две рожицы прилипли к окну гостиной – Ян с Джуниором наблюдали за пеликаном, который с важным видом стоял посреди мокрой поляны. Птица была возмутительно безмятежна. Мальчиков на улицу не выпускали, и они тишком попытались выставить на двор Лилу – уж она сумела бы развеять самомнение пернатой. Ничего из этой затеи не вышло. Лила мокнуть не хотела. Мальчики снова уставились в окно.

– Папа едет! – крикнул Ян.

– Вот и хорошо, – откликнулась Лариса.

Маша накинула дождевик и вышла встречать мужа на веранду.

– Ой, у папы тетя.

– Какая такая тетя? – одновременно спросили, поднялись и встали рядом с внуком Макар с Ларисой.

Слава припарковал машину на краю газона, вышел и помог выйти девушке с мокрыми темными волосами, в светлом перепачканном грязью костюмчике. Та сделала пару неуверенных шагов, оперлась тонкой ручкой о капот машины, покачала головой: не могу. Слава подхватил ее под спину и колени, понес к дому. Девушка приникла головой к широкой груди мужчины, короткая юбочка не скрывала практически ничего.

Маша отвернулась и зашла внутрь. Ревность вскрикнула скрипкой, взметнулась к потолку, захлебнулась визгливой нотой и упала тысячами осколков. Лариса протиснулась мимо нее и вышла встречать, что бы там ни было. Макар, а за ним и мальчики поспешили следом.

Это не точно, но мать чаще ждет от своего ребенка хорошего, жена больше боится плохого. Дети верят в несокрушимость мира. Тетя, которую принес папа, оказалась большой девочкой. Девочка эта была больше похожа на куклу, чем на человека.

На фарфоровой белизны лице были нарисованы горизонтальные клинья бровей, замысловатые стрелки обнимали светлые глаза диковинными то ли птичками, то ли рыбками. Крупные губы пунцово рдели над острым подбородком. Сосульки мокрых, ступенчато срезанных волос свисали до поясницы. Девочка ссутулила плечики, сцепила пальчики, свела носки кед, развела пятки. Разбитое колено припухло и сочилось кровью, которая впитывалась в мягкую ткань белого гольфа. Девочку слегка потряхивало.

– Господи, детка, сейчас же в горячий душ! – воскликнула Лариса, глядя на это несчастье. – Одежду брось на пол, я принесу тебе сухое! Маша, может быть, у тебя есть чистый спортивный костюмчик? Вы, девочки, одного размера.

Конечно, у Маши нашелся костюмчик. Конечно, она его с удовольствием отдала. Все ждали, что скажет Слава. Где он взял это недоразумение, этот мультик?

Девочка упала с велосипеда, который занесло на размытой дороге, прямо перед его машиной. И он не мог не остановиться и не предложить помощь.

Да, да, ты не мог.

И на вопрос, куда ее отвезти, она ответила, что домой ей нельзя. Что ему оставалось делать? Только привезти сюда.

Ну да, ну да, конечно. А чьих она будет?

Я не спросил. И, папа, ее велосипед остался в грязи на дороге, тут недалеко. Не мог бы ты съездить за ним на гольф-каре?

Что за вопрос? Конечно, он может. Вот сейчас и поедет, а то мало ли что…

Макар уехал. Лариса объявила чайную паузу и занялась подготовкой к перекусу. Слава переоделся в домашнее и помогал мальчикам восстановить разбитого робота. Маша вжалась в угол дивана и оттуда наблюдала за происходящим в гостиной.

Девочка, умытая, прелестная в оливковом, превращающем Машу в бледную поганку костюме, спустилась вниз. Штанина над разбитым коленом была закатана: рана больше не выглядела как кусок мяса – обычная ссадина. Лариса хотела крикнуть Маше: «Принеси перекись и бинт!», но внутреннее чутье подсказало – отступись. Сходила сама.

Между делом девочка представилась: Софи. Спросила про всех, особенно восхитилась Лилой: у-ти, какая маленькая! У-ти, какая миленькая! Впрочем, не уделила никому больше секунды своего внимания. Девочка вскидывала на миг личико-сердечко; подсыхающие пряди откидывались назад, как две половинки шторы; она быстро выглядывала, тут же опускала голову и снова оказывалась надежно спрятана шатром ниспадающих волос. Никто не мог видеть ее, когда она этого не хотела. «Быть может, когда я не вижу вас, вы не видите меня?»

Дождь прекратился. Это было одно решительное действие, будто кто-то перекрыл кран и включил свет. Тут же засияло солнце, любуясь своим умытым отражением, проникая во все уголки, множась каждой каплей. Розовый, оранжевый, чуть пыльный от влаги, рассеянной в воздухе, свет пронзил гостиную и вспыхнул алым костром в подсохших волосах Софи. Красноголовая девочка.

– Софи, ты ведь наша соседка? Роберт – твой папа? – Лариса чудесным образом вложила очередную деталь в картинку пазла.

– Да, – тоненьким голосочком отозвалась девочка. – Только мне нельзя здесь бывать. Не говорите папе.

Ее нервозность читалась в морзянке, которую непрерывно отбивали стилеты разноцветных ногтей.

– Отчего же нельзя?!

– Папа не хочет, чтобы я навязывалась.

– Ну что за выдумки! Детонька, приходи когда хочешь! Кому чайку подлить?

Девочка выглянула из волос, долгим взглядом задержалась на Славе, заметила искры в Машиных глазах, нырнула обратно.

– Спасибо. Это очень мило с вашей стороны. Я приду. Только вы папе всё равно не говорите.

Вернулся Макар. Смыл грязь с велосипеда садовым шлангом. Поставил его на веранде. В доме шепнул Ларисе на ухо: посмотри на велик.

С седла велосипеда бахромой свисали небольшие мягкие игрушки: мишки, собачки, зайчики, куколки… На руле красовался старомодный алюминиевый звонок с дребезжащим устройством.

– Софи! На какой барахолке ты нашла этот раритет? – Макар искренне удивился, обнаружив на современном велосипеде элемент своего далекого детства.

– Крутой, да? Выменяла у нашего садовника. Люблю такие старые странные штуки.

– Наш человек! – одобрил Макар вкус Софи.

– О боже, – вздохнула Лариса. – Еще один старьевщик на мою голову!

Маша, честно говоря, не понимала, что происходит. Почему Мультику, а именно так она решила называть девочку, уделяют столько внимания? Даже Ян с Джуниором притихли, отложили все свои мальчишечьи дела и следили круглыми глазенками за новым действующим лицом. Нельзя не признать – посмотреть было на что.

Стиральная машинка завершила цикл сушки. Лариса прошла паром по костюмчику из белой плиссированной юбки, белых же шорт под нее и рубашечки с откидным воротником. Вещички, весь образ, который они были призваны создавать, дышали целомудрием. Импульс, производимый Софи, вызывал смутное беспокойство. Гольфы из толстой махровой ткани так и не просохли. Лариса искала, во что их завернуть, но девочка сказала: «А… я их всё равно выброшу, выкиньте вы». Села на велосипед, обернулась ко всем кукольным личиком. Что-то непостижимое отразилось в ее нарисованных глазах, будто зажгли голубой огонь.

– Никому не говорите, что я здесь была! – И уехала, сминая колесами напоенную траву, подпрыгивая на кочках, позвякивая звонком. – Скоро увидимся!

– У нее глаза цвета голубой пастели, – мечтательно произнес Макар.

Женщины посмотрели на него с пристальной неприязнью.

– Ну, ты у нас известный колорист, – фыркнула Лариса.

– Я бы съел что-нибудь основательное. Что у нас на ужин? – спросил Слава у матери, а посмотрел на жену.

Он чувствовал, как ему хочется избежать ее острого взгляда, но не мог позволить возникнуть чувству вины.

– А я бы поужинала в городе, – вдруг отозвалась Маша, отводя глаза от мужа. – Скоро всё будет забито приезжими. Может быть, у нас последняя возможность спокойно посидеть в ресторане.

– Отлично! Пусть Маша со Славой едут вдвоем! Не обсуждаем. Я так решила! Маша, наводи марафет!

Итак, по ощущениям, у Макаровой семьи закончился некий спокойный период. Может быть, даже застойный период. Вокруг что-то происходило, менялось, заставляло меняться в ответ, искать компромисс там, где раньше было ощущение стабильного благополучия и безопасности. Ничто не имеет более губительного эффекта для брака, да и для общества в целом, как привычка, уверенность в несокрушимости выстроенных идеалов. В основании конструкции постепенно появляются тонкие трещинки скуки, и они дробят стагнирующий миропорядок сомнительными идеями и желаниями. Благополучие скрывает под собой небытие. Стоит приложить толику усилия ради создания небольшого управляемого хаоса. Если момент упущен и хаос пришел сам, единственный способ не утратить контроль над ситуацией – возглавить процесс и взять его под свое управление.

Здравствуй, Карла!

Николь вернулась и привезла мне подарок.

Я тоже хочу ей что-нибудь подарить.

Скоро Рождество. Мама обещала приехать и увезти меня на каникулы.

Почему не ты?

Когда будет много снега, нас научат кататься на лыжах. Я боюсь, у меня не получится.

Я очень скучаю. ♥

Счастливого Рождества!

Твоя Софи, 6 лет ♥

9

Мария была хороша. Они со Славой заехали в коттеджный поселок для сотрудников винодельни Людовика, где стоял их дом. Недолго думая, Маша выбрала любимый черный комбинезон с широкими штанинами, высоким поясом и открытой спиной. Распустила прямые, чуть ниже линии худеньких плеч, русые волосы, нанесла легкий макияж. Главным украшением будущей матери была сияющая изнутри розовым светом кожа. Токсикоз отступил – молодая женщина расцвела.

– Эй! Смотри на дорогу! – Маша испытывала приятное смущение под взглядами, которые бросал на нее Слава всю дорогу до ресторана.

– Ты такая у меня красивая!

– Правда?

– Самая красивая!

– Говори мне об этом почаще. Это так приятно. – Маша посмотрела на свои руки. – Я даже не успела накрасить ногти…

– Ерунда. У тебя красивые пальцы.

– А куда мы едем?

– Сюрприз. Мы там еще не были, но Людовик очень рекомендовал ресторан своего приятеля.

– Как называется?

– «Винотека».

– Конечно! Это как библиотека вина? И там только вина Людовика? А… мне всё равно – я не могу сейчас пить. Но там же кормят?

– Кормят, и очень хорошо – несколько лет назад заведение номинировали на звезду Мишлен. Там самые разные вина. Мы возьмем лучшее шампанское – пара глотков не причинит никакого вреда малышу.

– Посмотрим.

Машину пришлось припарковать на площади и подняться к «Винотеке» по узкой, изогнутой улице, вымощенной булыжником. Босоножки Маши на кожаной подошве скользили по округлому гладкому камню, и она цепко держалась за мужа.

За массивной деревянной дверью, в темном узком помещении, оказались едва освещенная барная стойка, два высоких столика не больше чайного подноса и четыре трехногих стула. Огромные холодильники для вина. Полумрак. Тишина. Маша поджала губки и сердито посмотрела на человека, который привел ее в это недружелюбное место. Ау! Откуда-то выскочила симпатичная администратор. За этим «откуда-то» оказался большой светлый зал, где и столы, и скатерти, и парад приборов. Фух! – выдохнул Слава. Администратор усадила их за столик у зеркальной стены, выдала меню, объяснила, что шеф Филипп будет минут через десять, и убежала, приняв заказ на напитки. Пока Слава зачитывал вслух названия блюд, Маша рассматривала в зеркале свое отражение, изучала посетителей – зал был почти полон. Все ждали шефа и переговаривались вполголоса. Звучала приятная фоновая музыка – уютно.

Вдруг, внезапно, неожиданно, стремительно, заполняя собой всё пространство, в обеденный зал ворвался человек-вихрь в красной футболке и джинсах. Смуглое лицо, испещренное морщинками жизнерадостной натуры, украшали донкихотская бородка и усы. Он очень извинялся за свой вид сразу перед всеми, порхал по залу, охватывая каждого и каждому посвящая всего себя, говорил без остановки, вскидывая, жестикулируя, всплескивая аккуратными ручками. Обставил свое исчезновение незаметно – облачился в белые парадные одежды. Шеф. Каждое блюдо в своем меню он любил и восхищался им, но особенно вашим выбором. Он любил каждого посетителя своего ресторана, не отводил восхищенных глаз во время общения, вычленял, выделял каждого из всех одним лишь взглядом. Каждому предложил лучшее, и каждый удивился своему выбору. Стройные официанты изящно текли по проходам, вынося блюда, подчиняясь его дирижерской жестикуляции бессловесно и безошибочно. Марлезонский балет.

Под бурный аккомпанемент шефа Маша, неожиданно для себя, выбрала лазанью – блюдо, которое не понимала, не любила, – и теперь скептически смотрела в свою тарелку.

– Хочешь, поменяемся? – Слава еще не прикасался к своим фетучини с лобстером.

– Ну уж нет. Я должна это попробовать и попытаться съесть. Иначе, боюсь, Филипп не вынесет такого оскорбления.

Маша ковырнула начинку, осторожно попробовала, замерла и расплылась в довольной улыбке. Божественно!

– Это очень вкусно! Я даже не дам тебе попробовать – придется везти меня сюда еще раз, если ты хочешь отведать этого чуда. А у тебя вкусно? – Маша, не дожидаясь ответа, тянется к тарелке мужа и подхватывает длинную ленту теста в густом розоватом соусе. – М-м-м, в следующий раз возьму как у тебя.

– Теперь, когда учеба закончена, вечера свободны, за Яном присматривают родители, мы можем куда-нибудь выбираться хоть каждый вечер. Тебе комфортно с моими родителями?

– Мы же не в первый раз живем вместе! Всё хорошо. Конечно, твоя мама немного…

– Навязчива?

– Перегибает с контролем того, что и сколько я ем. – Маша смеется. – Мне кажется, я сейчас объемся!

– Не объешься. Скоро будет готов проект дома. В нашем техническом задании два автономных жилища, связанных общим холлом. Должно быть всем удобно.

– Да, посмотрим. Ужасно интересно, что нам предложат! Я хотела сказать…

– Что?

– Эта девочка сегодня, Софи…

– Да?

– Она так на тебя смотрела…

– Как?

– Так. Она смотрела только на тебя.

– Ты ревнуешь? – Слава откидывается на спинку стула. – Она – ребенок. Напуганный какой-то, несчастный.

– Угу. Выглядела она плачевно, и ты стал ее спасителем. Героем. Рыцарем на белом коне…

– Это глупый разговор. Смотрела… Пожалуй, если взгляды можно применить в качестве обвинения, то мне есть что высказать…

– И что же?

– Филипп на тебя та-ак смотрел!

– Пф-ф! Он на всех та-ак смотрит. Обнимающе. Ты не заметил?

– А вот за тем столиком, у тебя за спиной, молодой человек постоянно поглядывает в твою сторону. Не слишком ли у тебя провокационное платье?

– Комбез. Где? – Маша пытается разглядеть в зеркале отражение человека позади себя. – А он ничего, симпатичный.

– Мне ревновать? – Слава приподнимает одну бровь.

– Да. Ты давно меня не ревновал.

– Квиты?

– Пожалуй.

Они очистили свои тарелки почти одновременно и отстранились от стола в ожидании смены приборов. Филипп должен был быть ими доволен, но он подошел и с озабоченностью поинтересовался, почему они не выпили свое шампанское – почти нетронутые бокалы едва пульсировали последними пузырьками газа.