скачать книгу бесплатно
– Придумала давно, Кирочка. С детства… вижу больше, чем остальные. Когда вы видите букетик с белыми цветочками, я вижу пыльцу, влияющую на белковые мостики нейротрансмиттеров. Уничтожающие их. Стирающие их.
Алла проверяла показания на центральном красном ноутбуке, быстро бегая глазами по строчкам бесконечных колонок из цифр.
– Ты все еще про ландыши? Никогда их не покупала. И не буду.
– Идеально, – обрадовалась Алла, как Нео, в бегущих дорожках кода умевшая рассмотреть язык своих обожаемых растений. – Пошли, покажу кое-что уникальное! И запомни, – обернулась она так быстро, что я чуть было в нее не врезалась, – никогда не вдыхай аромат ландышей.
– Ты к ним неравнодушна, да?
– Я неравнодушна к твоим нейротрансмиттерам.
«Надо бы погуглить, что это такое», – решила я, но забыла сказанное Аллой слово уже через две минуты. Нет… не две, три.
Мы шли по тропинкам, выложенным из квадратных устойчивых сеток. То и дело мне на голову попадали капли оросителей, и несколько раз мимо пронеслись быстрые черные тени.
– Алла, что это? Ты видела? – схватила я ее за рукав.
– Летучие мыши, попугаи, насекомые. Это божьи твари, не бойся их, Кирочка.
Она остановилась. Повернувшись ко мне, приспустила маску с носа и рта, что-то быстро прошептав, произнесла размеренно и четко:
– Отец использует в косметологии мои открытия. У него собственные бренды и сети аптек. Мои уравнения и формулы лечат суставы, язвы, выпадение волос, бесплодие и некоторые виды рака. Но я не ученая. И если честно, решает не человек, а Бог, кто и когда должен родиться или уйти. Но папа говорит, не будет денег – не будет лаборатории. Не будет моих открытий – не на что будет содержать все это. Я должна быть полезной ради семьи. Чтобы мои растения цвели и процветали, приходится играть по правилам отца. Я ему уравнения – он мне деньги и новое оборудование. Как видишь, – покрутила она золотое кольцо, на грани которого я заметила гравировку, – на лекарствах, помаде и кремах можно неплохо заработать.
– Ты делаешь полезное дело, Алла. Лекарства всем нужны. Может, ты придумаешь такое, которое вылечит мою маму?
– А что с ней?
– Что-то с головой. Она застряла. В прошлом. Мы все выкарабкались оттуда порезанными на зигзаги.
– У всех в прошлом своя печаль, поэтому я люблю только их, – вернула она маску обратно на лицо. – Растения. Они все понимают, помнят и всегда молчат. Ты знала, что мертвый пень будет питать через корни соседние деревья, его внучатые потомки? Жизнь и смерть – это больше, чем все привыкли думать. Я докажу, вот увидишь.
– Что докажешь?
– Что все живое можно программировать. Управлять, а значит, предвидеть.
Я ничего не поняла, но звучало круто.
Мы пробирались все глубже. Моя маска то запотевала, когда я делал выдох, то снова становилась прозрачной от вдоха. Я старалась почаще задерживать дыхание, чтобы все внимательно рассмотреть.
А интересного тут оказалось немало.
– Как красиво, – уставилась я на круг женщин, вырезанных из камня: их было трое, и все они прижимались друг к другу спинами. В руках одна держала факелы, другие – нож и ключ. – Это фонтан? Он не работает?
Статуи заросли высокими вьюнами. Я заметила порхающих над ними птиц, услышала стрекот и щебетание, словно это был не парник, а уголок потерянной цивилизации времен Атлантиды, где рука об руку шагали знание, наука и мирская красота.
– Это круг Гекаты, – ответила Алла.
– Так зовут твоего хорька?
– Так и есть. Геката – это имя богини, покровительницы колдовства и растений, особенно ядовитых, – обернулась Алла. – Ее изображали на фреске тремя фигурами. Гекату считали и доброй богиней, дарующей плодородие, но чаще злой. Знаешь, Кирочка, – остановилась Алла, поправляя слуховой аппарат, – в каждом из нас спрятаны и добро и зло. Яд каждого растения – будущее лекарство и спасение, а в неумелых руках – орудие убийства. И каждый человек тоже может как убивать, так и спасать.
– Ну… – задумалась я, – наверное. Я не сильна в философии.
Вокруг нас проносились быстрые тени летучих мышей, огромных жуков и бессчетного количества бабочек и птиц. Я была рада, что у меня на лице маска. Не хотелось бы размазать по лбу какую-нибудь пиявку.
Если я кралась пригибаясь, то Алла смело шагала по тропинкам, огороженным перилами, рассказывая то про одно растение, то про другое.
– В моей оранжерее все держится на управлении суперкомпьютера, на программе, которую написал Костя, – продолжала Алла свою экскурсию. – Каждая секунда просчитана. Когда полив, когда прикормка, когда дополнительный свет, влажность, когда выпускать мышей. Нанятые рабочие только мешки с удобрениями таскают и заливают жидкости в техническом секторе. Внутрь могу войти только я. И Костя. Он мой гений. Мой хакер. И мой жених!
– Твой? Кто?.. – ударилась я носком сапога о край абсолютно ровного квадрата плитки под ногами, споткнувшись о факт помолвки Кости и Аллы.
– Мой жених, милая Кирочка, мой будущий супруг! Мы обвенчаемся осенью. Свадьбу хочу отметить на севере, в Оймяконе, была там? Это дивный край! Просто дивный! Ты знала, что существует сорт пшеницы, устойчивый к шестидесятиградусным морозам? Знала, что урожай с такого сорта в два раза больше? Я сама его вывела, Кирочка. Называется «Вермилион». Это означает «алый». Эта пшеница заполонит собой весь мир.
Жених, пшеница, алый, что-то там про ледники и морозы… я не услышала и половины, до сих пор пытаясь осознать, почему факт ее помолвки так меня взбудоражил. В голову лезли картинки с пазлами Аллы и Кости, которые в моем воображении никак не удавалось соединить.
Эта странность началась в подростковом возрасте. Я решила, что у меня ранняя стадия биполярки, когда смотрела на людей, а видела расчерченное поле из кусочков мозаики и могла соединять в воображении их тела и души.
Первый раз попробовала на Светке, когда парень из интернета пригласил ее погулять. Она показала мне его фотку, и я тут же расчертила его, подставляя рядом подругу. Но никак, совершенно никак не клеились друг к другу кусочки мозаики, края оставались настолько неподходящими, что и молотком их друг к другу не прибить.
Я просила Светку не ходить на свидание, сказав честно, как девчонка девчонке: «Придурок он, не ходи!»
Но когда Светка слушала мои советы о парнях? От подруги, которая до сих пор никого толком не целовала, не то что не встречалась, как нормальные парочки.
Светка вырядилась в короткую обтягивающую юбку и шпильки, а на следующее утро пришла в школу с царапинами на ногах. Соврала, что споткнулась на шпильках, и только спустя год рассказала, что тот парень напал на нее в машине. Разорвал колготки и блузку. Она саданула ему по лицу связкой ключей, зажатых в кулаке, и сбежала… действительно рухнув на каблуках пару раз.
Я стояла посреди оранжереи Воронцовой, окруженная ядовитыми растениями, летучими мышами, попугаями и жуками размером с хомяков, а в голове раскладывала на пазл помолвленных Аллу и Костю, и получалось… еще хуже, чем у Светки с тем маньяком.
Или… все это только моя фантазия? Та самая латентная биполярка, которую я не хочу признавать?
– Поздравляю со свадьбой… – монотонно пропыхтела я сквозь запотевшую кислородную маску в лицо Алле, ожидавшей от меня хоть какой-то реакции. – Нечем дышать… Алла, в этой маске мне нечем дышать! – схватилась я за поручень.
– Сейчас! Повернись спиной, я усилю подачу кислорода.
Она на что-то нажимала у меня на спине, и меня легонько шатало – надеюсь, от кислородного голодания, а не от новости о помолвке.
– Ну как ты? Получше? Готова увидеть проект всей моей жизни?!
Я кивнула, и, стянув перчатку, Алла прикосновением руки к панели открыла проход в отсек, возле которого висела огромная золотая табличка с надписью «Пуйя Раймонди – проект моей жизни».
В центре зала громоздилось растение, похожее на десятиметровую свечку, уносящуюся к прозрачной куполообразной крыше, в обхвате четыре метра.
Алла вытянула руки к своему творению:
– Пуйя Раймонди. Живет в Андах, и всего одно растение выжило не у них, а в моей лаборатории. Вымирающий вид. Их вырубали ради пропитания для скота или строительного материала.
Алла читала лекцию, рассматривая цифры на мониторе с показателями. К растению вело несколько проводов, похожих на те, что считывают электрокардиограмму сердца.
– Растение всю жизнь копит силы, Кирочка. Целых сто пятьдесят лет уходит на то, чтобы подарить десять тысяч цветков. Они распускаются все разом за несколько минут. Как только семена созреют, растение умирает. Их предки видели динозавров, представляешь? Оно живет ради единственного в жизни цветения, чтобы сразу умереть. Вот бы увидеть это чудо! Я буду самой счастливой на свете, если увижу ее цветы!
– А скоро она зацветет?
– Когда зацветет, никто не знает. Моей крошке перевалило за сто тридцать пять. Ее транспортировка сюда обошлась в сорок пять миллионов, а грузили через купол с вертолета. Те, кто знал, что это за «кактус», делали ставки, как скоро Пуйя загнется. Оптимисты давали год. Этот срок вышел пять лет назад.
– Пять лет назад? Ты занимаешься… всем этим с четырнадцати?
– С двенадцати вообще-то. Здесь мой Эдем. Мой райский сад, Кирочка. А мы с Костей станем в нем Адамом и Евой.
– Но Адам и Ева не остались в раю…
Алла одобрительно кивнула:
– Вкусив запретный плод. Это было даже не яблоко, ты не знала? И оно не символизирует, гм… Яблоко – символ запретных знаний. Если чего-то нельзя – не делай. И не спрашивай почему. И не пытайся объяснить, почему можно. Нет, и все. Но они вкусили. И я тоже.
– А тебе что-нибудь вообще нельзя? У тебя есть свой плод? – начала я понемногу понимать ее аллегорический способ выражать свои мысли.
– Только одно, Кирочка. Мне нельзя делать только одно.
– И что?
Она водила пальцами по монитору жизненных показателей Пуйи, как беспокойная родственница в палате реанимации безнадежно больного, который все еще жив благодаря ее усилиям и мольбам.
– Снимать вот это, – опустила Алла глаза на золотое пухлое кольцо на мизинце.
Глава 4
Небоокий Серый
Теперь, зная, что Костя с Аллой помолвлены, я хотя бы разобралась, кто он такой и почему живет с ними в одном доме. Может, из-за оранжереи Аллы, полной ядов и летучих мышей, Костя так настоятельно советовал мне уехать в первый день. Другой причины я не видела, а скрытые камеры он просто выдумал, параноик.
Камеры в доме были, но никакие не скрытые. Висели по углам коридоров выпуклыми буграми, как в торговых центрах. Еще бы! Такой огромный и богатый дом. Да даже дома, которых на участке поместья десяток. Как можно их не охранять, когда тут каждая дверная ручка стоит как половина нашей кредитной тачки?
Работа Аллы в оранжерее впечатляла. И даже шокировала. Размышляя, что с ее мозгами Алла закончит выпускной класс за три с половиной часа, оставив меня куковать одну, я вошла в холл Каземата и заметила стоящих ко мне спиной Яну с Максимом.
На повышенных тонах они спорили в проеме кухонной арки, поддерживая своды, словно два Титана.
Максим кривил рот и орал на нее:
– Нет! Я сказал «нет»! С первого раза не расслышала?!
Я пошла в их сторону, громко шаркая, только чтобы Макс меня заметил и перестал наезжать на ассистентку. Откуда я знаю, из-за чего они поругались? Может, они и вовсе любовники. Но представить не получилось. Пазл их душ в моем воображении не совпадал. Я пробовала и так, и эдак, но получала сплошной рикошет.
Яна и Максим отпрыгивали друг от друга шариками для пинг-понга от теннисного стола. Никакие пары что-то у меня не совпадали в этом странном доме, или это моя система купидонши дала сбой без длительного использования?
Замотав головой, я нацелилась на графин с водой.
– Кира… – заметил меня Максим, – ты так тихо ходишь.
– Можно водички попить?
Я всегда просила попить водички, чтобы отвлечь и отвлечься. Просьба стакана воды – что может быть гуманней и невинней, как не напоить страдающего? И ссора сразу сходит на нет.
– Не переусердствуй, – подсказал Максим. – Шесть литров воды, и ты труп.
Я прыснула сквозь раздутые щеки фонтаном на скатерть, задумавшись, не стоял ли в этом кувшине букетик ядовитых ландышей, о которых недавно говорила Алла.
Макс резанул взглядом по Яне.
– Разговор окончен. Яна, – пригвоздил он ее к опоре кухонной арки одним именем, – еще раз заикнешься, и… – обернулся он на стук крышки, что выпала у меня из рук, когда я открыла совершенно новую, не отпитую бутылку с водой, – вылетишь отсюда пробкой.
Ассистентка вжималась спиной в побелку, почти сливаясь с ней тоном кожи.
– Максим Сергеевич, я…
– Закончен! – рявкнул он. – Уходи. Сейчас же.
– Подпишите для отчета, – протянула она дрожащей рукой Максиму планшет и стилус, – ваши неоплаченные счета за нарушения правил дорожного движения погашены.
Максим быстро чиркнул по экрану, швыряя стилус поверх него.
Не поднимая на меня взгляда, сутулясь и прижимая органайзеры и мобильные телефоны, Яна удалилась с кухни, мелко семеня каблуками. Я видела ее в галерее сильной и уверенной. Что же могло между ними произойти, чтобы Макс сумел вывести такую, как Яна, из равновесия, что и дорогущие каблуки на ногах не держат?
Или во всем виноват пол из булыжников?
– Что случилось? Я свидетель… – попробовала я пошутить, протягивая ему стакан воды.
– Ничего, Кирыч. Ничего не случилось. И не случится, – оперся он руками о столешницу, отставляя воду. – Как ты? Как тебе здесь? – переводил он взгляд то на меня, то на бутылки с водой, то на свою руку в красной перчатке.
– У вас круто. Картины, резные двери, Каземат, – чиркнула я по полу из тугих горбинок темного булыжника. – У Аллы в парнике столетний кактус, который цветет раз в жизни. Мы ходили на него смотреть в респираторах. Умная у тебя сестра. Мне б такую.
Он сжал пальцами скатерть, скомкал ее всю и швырнул на пол, роняя перечницу, солонку и рассыпая сахар.
– Ты чего?!
– Бойся своих желаний, Кирыч. Сестру, – усмехнулся он. – Думаешь, она божий одуванчик?
– Ну есть в ней немного странного. Просто умная. Мало кто понимает таких.
Он собирался уйти, но я обогнула столешницу, оказавшись ровно на том же месте под аркой, где недавно стояла Яна.
– Максим, подожди. Можно с тобой поговорить? Это важно для меня.
– О чем?
– О пикнике, который был восемь лет назад. После него я ничего не помню. Все стерто. Но там… что-то случилось. Ты был там тоже. Может, ты что-нибудь вспомнишь про нас?
– Про нас? – сузились его глаза, пока он разминал, сгибая и разгибая, пальцы правой руки.
Я пояснила:
