Вся история Петербурга: от потопа и варягов до Лахта-центра и гастробаров

У Натальи Кирилловны не было ни просвещенных советников, ни твердого характера, который позволил бы ей влиять на бойкого сына. Мальчик рос, как сейчас бы сказали, неблагополучным подростком.

Грамоте юного царя обучал дьяк Никита Зотов, но он пошел по пути наименьшего сопротивления. С тех пор как Петру исполнилось 14 лет, вместо занятий письмом и чтения книг наставник и подопечный вместе выпивали.

Петр I, вероятно, самый необразованный из людей, когда-либо занимавших российский престол. Только посмотрите на его почерк: каждая написанная фраза занимает полстраницы. Письменная речь едва отличается от разговорной.

Зато, в том числе и благодаря слабоволию матери, Петр пользовался неслыханной для наследника престола свободой. Он мог бывать там, где вздумается, а программу своего обучения формировал, подобно ученикам современной школы Монтессори, самостоятельно – только из того, что ему нравится.

На практике обнаружилось, что у Петра всего два подлинных интереса: игра в войну и всевозможные технические устройства. Всем хорошо известны юношеские увлечения Петра – потешные полки и визиты в Немецкую слободу. Собственно, ничего удивительного тут нет – нормальный мальчишеский вкус.

Потешные войска Петр набирал отчасти из уличных беспородных мальчишек, отчасти из отпрысков аристократических семей. Все вместе они составляли Преображенский и Семеновский полки, которые поначалу казались детской имитацией, но в конце концов стали основой российской регулярной армии. Напрасно никто, включая старшую сестру Софью, не считал забаву юного царя чем-то стоящим особенного внимания. Когда в 1685 году по приказу Петра была сооружена потешная крепость Пресбург, юные семеновцы и преображенцы атаковали ее с помощью настоящих пушек. Никакой жалости, никакого притворства. Все всерьез: выстрелы, лужи крови, убитые, раненые.

Знаниями по военному делу с Петром охотно делились его друзья из других стран.

Когда Петру было около 14 лет, князь Яков Долгорукий подарил ему астролябию. Оказалось, что никто не представляет, как ею пользоваться. Загадку помог разрешить голландец Франц Тиммерман. С тех пор Петр и стал частым гостем в иностранном квартале Москвы.

В Немецкой слободе жили не вполне типичные европейцы. Тогдашняя Россия для Европы была чем-то вроде нынешнего Ирана или Саудовской Аравии. Здесь много платили, особенно тем, кто понимал в военном деле. Репутация на родине не имела никакого значения, брали всех, но риски были высоки: то ли вернешься из России, то ли сгинешь. В Москву приезжали в основном те, кто чем-то провинился у себя дома, – авантюристы, неудачники или даже просто преступники. В русской столице образовалась этакая пиратская вольница для западноевропейских аутсайдеров. Петр слушал их рассказы о чужой жизни, но главным образом его восхищали необычные приспособления и информация об их устройстве. Кроме того, здесь он учился читать карты, стрелять из пушки, разбираться в устройстве мушкета.

Бывают такие мальчики, которым все, что связано с ручным трудом, дается с легкостью. В этом смысле Петр был «великий ПТУшник» (так в советское время несколько пренебрежительно называли учащихся профессионально-технических училищ, которые не получали высшее образование, а приобретали рабочие специальности). Так вот Петр, далекий от академических знаний, освоил в конце концов не меньше пятнадцати ремесел: был он и плотником, и кузнецом, и оружейником, и боцманом, и поджигателем фейерверков.

Его самая загадочная и важная для нашего повествования мания, непонятно откуда взявшаяся у выросшего вдали от большой воды человека, – страсть к мореплаванию. Она началась с ботика, который Петр однажды обнаружил случайно в амбарах льняного двора в Измайлове, велел отремонтировать и использовал в своих первых опытах навигации. Море царь впервые увидел во время поездки в Архангельск – и сразу в него влюбился. Кажется, это был не столько стратегический интерес, сколько эстетическое благоговение.

В 1689 году Софья сообразила, что чудаковатый отрок, играющий в войну и интересующийся заморскими механизмами, превратился в жесткого юношу, не знающего укорота, но было уже поздно. Она попыталась было отправить войска расправиться с братом, но маскулинность и видимая безжалостность молодого царя нравилась дворянству больше, чем основанная при Софье Славяно-греко-латинская академия, да и вообще женское управление. В результате Петр получил всю полноту власти, Софья отправилась в заточение в Новодевичий монастырь, а брат Иван оставался царем еще семь лет до своей смерти, но лишь номинально.

Петр и в качестве правителя вел себя эксцентрично. В 1697 году он отправился в заграничную поездку, хорошо известную как Великое посольство. Сам по себе факт визита русского царя в Европу был чем-то неслыханным. Еще более удивительно, что путешествие гораздо больше напоминало «стажировку в мастерской», чем «паломничество в храм». В Нидерландах Петра привлекали не Эразм Роттердамский и не Спиноза, а возможность приобрести дополнительные навыки ручного труда.

Большую часть времени, проведенного в Нидерландах, Петр потратил на изучение корабельного дела. Он, якобы инкогнито, работал плотником на верфи.

Интерес Петра к Европе, несомненно, был в первую очередь интересом к ее научно-техническим достижениям. Ему нравился тамошний быт – менее формализованный и более уютный, чем тот, к которому он привык в Москве.

Когда Петр, ненавидящий старый, «византийский» уклад, грезил о сближении России с Европой, он вовсе не предполагал появление парламента, независимого суда и свободы собраний. Его привлекала исключительно материальная сторона дела. Он мечтал привнести в повседневную жизнь некоторые технические усовершенствования, но главное – получить выход к морю и обзавестись собственным флотом.

Самый успешный урбанист в истории

Петр планировал добиться того, чтобы у России появился выход к Азовскому морю. Заполучить его позволила бы война с Османской империей. Собственно, первоначальная дипломатическая цель Великого посольства состояла в том, чтобы найти для нее союзников. Сделать этого не удалось.

Зато получилось собрать коалицию, готовую ввязаться в войну со Швецией, к тому моменту полностью контролировавшей выходы к Балтике. В 1700 году против Швеции выступили Саксония, Датсконорвежское королевство и Россия.

Северная война началась для ее инициаторов неудачно. Дания почти сразу оказалась вынуждена заключить со шведами мир. Войска Петра I потерпели поражение под Нарвой. Но шведы завязли в Польше. Тогда русский царь решил зайти по-другому – получить для начала выход к Балтийскому морю со стороны Невы. Уже осенью 1702 года его войска захватили Нотебург, одну из двух шведских крепостей, стоявших на пути к Финскому заливу. Вторую, Ниеншанц, Петр успешно атаковал весной 1703 года. Путь к Балтике оказался открыт.

Двигаясь по Неве в сторону моря, Петр заприметил остров, который показался ему удачным, чтобы организовать оборону только что завоеванных земель. По-фински он назывался Янисаари, то есть Заячий остров. 27 мая 1703 года на нем была заложена безымянная деревянная крепость. Только спустя месяц с небольшим она получила название – Санкт Питер Бурх. Тогда никто еще не мог и представить, что вокруг нее может вырасти хотя бы маленький городок.

Впервые такая идея возникла, видимо, из довольно прагматичных соображений. Наличие города на берегах Невы упростило бы логистику войны. Первые два здания поставили на соседнем с крепостью острове – Березовом, нынешнем Петроградском. Для Петра I построили деревянный сруб на две комнаты, раскрашенный под кирпич. Хоромы ближайшего сподвижника царя, Александра Меншикова, были куда солиднее – двухэтажные.

В 1704 году на противоположном от крепости берегу Невы, чуть ниже по течению, царь распорядился устроить корабельные верфи – на том месте, где и сейчас стоит здание Адмиралтейства.

Поначалу в Санкт-Петербурге даже не мостили улиц: не было уверенности в том, что эти земли надолго останутся за Россией. К 1705 году за крепостью стояло всего около полутора десятков жилых домов, которые честнее было бы назвать хижинами.

Существуют предположения, что Петр на протяжении многих лет планировал перенос двора и администрации в новое место. Ни одного письменного свидетельства о подобных намерениях нет, однако в их пользу говорит скорость, с которой Санкт-Петербург превратился из более или менее случайного поселения в любимое и пестуемое детище царя.

Уже в 1706 году письма, написанные с берегов Невы, он подписывал «из парадиза». Очевидно, этот речевой оборот не отражал действительного положения вещей. Примерно в то же время адмирал Корнелиус Крюйс жаловался, что ему приходится спать под открытым небом, потому что для строительства зданий не хватает стройматериалов. Скорее всего, Петр стал представлять себе Петербург как идеальный город из своего воображения и первые годы сам занимался его планированием.

У него не было и не могло быть какой-то структурированной урбанистической идеи. Решения он принимал по наитию и как будто бы хаотично.

Есть мнение, что Петербург строился по образцу Амстердама. Нева должна была стать новой Шельдой, Финский залив – русским Северным морем.

Безо всяких сомнений, столица процветающих тогда Нидерландов во многих отношениях очень нравилась Петру. Однако его понимание устройства города было до известной степени поверхностным, можно сказать даже – простецким. Он запомнил стройные ряды фасадов вдоль каналов, сравнительно прямые улицы, передвигающиеся по воде лодки. Он не изучал особенностей структуры Амстердама, их связь с ландшафтом, экономическим укладом и привычками бюргеров. Скорее, он отмечал для себя наиболее яркие, выделяющиеся особенности европейских столиц и копировал их – так, как сам понимал. Из распоряжений, которые царь отдавал относительно строительства Петербурга в первые годы, складывается впечатление, что их автор пытается интуитивно воспроизвести некие обобщенные образы, увиденные где-то.

Легко предположить, что, когда Петр в самые первые годы после закладки Петропавловской крепости распорядился замостить деревом оба берега Невы, он представлял себе что-то наподобие сплошного ряда домов вдоль каналов в Амстердаме. Вопрос в том, насколько хорошо и с самого ли начала он понимал, из каких именно особенностей застройки складывается подобный пейзаж.

Считается, что главным отличием нового города от старой Москвы были прямые улицы. Ранние наказы царя, сделанные часто наспех, действительно требуют от подданных ставить дома вдоль прямых улиц. Однако нельзя сказать, чтобы такое решение было каким-то из ряда вон выходящим и делало Петербург в чем-то особенно европейским. В Средние века и в Европе случалось так, что улочки иррационально петляли, и одновременно во многих городах Азии можно встретить четко спланированные прямоугольные кварталы. Что-то инновационное и технологичное в таком устройстве было, но трудно считать это шагом в сторону сближения именно с европейской культурной традицией.

Видимо, и сам Петр довольно быстро понял, что его требование недостаточно. Следующие распоряжения звучат уже более подробно: согласно им, дома следует ставить вдоль красной линии прямых улиц вплотную друг к другу. По-настоящему революционным оказалось предписание ставить дома лицевым фасадом к улице. На Руси традиционно к городу выходили забор и служебные постройки, а хозяйский дом стоял в глубине участка. Большая открытость окружающему миру радикально меняла уклад и даже самоощущение людей. В пользу версии, будто именно изменение расположения дома больше всего шло вразрез с привычкой, говорят петровские указы с многократно повторяющимся требованием – очевидно, тем, которое хуже всего выполнялось:

«Заказывается, чтоб при Санктпетербурге отнюдь вдоль дворов сосед к соседу никакого строения не строил, но прежде по улицам и переулкам вплоть застраиваться… <…> А коню —шен и сараев на улицу не строить, но внутрь двора. А с улиц и переулков чтоб все было занято жильем по указу…»

Первая попытка отстроить центр нового города была предпринята на соседнем с Заячьим Березовом острове, который стал называться Городовым. С одной стороны, вроде бы естественно, что Петербург стал расти вокруг крепости. С другой – здесь тоже проявилось желание копировать другие города. Наверняка Петр мечтал, чтобы петербуржцы, подобно венецианцам или голландцам, много передвигались по воде – вопреки здравому смыслу и элементарному удобству. Расположив главные здания на группе островов, со всех сторон отрезанных от мира довольно широкими реками, он вынуждал людей пользоваться лодками. Кроме жилых домов на Городовом острове находились Гостиный двор, рынок, Сенат, коллегии, первый русский ресторан Австерия, церковь, таможня и типография. Здесь и казнили, и устраивали фейерверки и парады.

Никакой последовательности в решениях царь с самого начала не проявлял – наоборот, по всему видно, что они не подчинялись никакому общему плану. На левом берегу у места, где в Неву впадает Фонтанка, Петр построил себе Летний дом с садом вокруг. В сад привезли скульптуры из Европы и устроили в нем фонтаны. Выше по течению Невы начали строить район для рядовых горожан. За Адмиралтейством, с другой стороны, на некотором расстоянии от берега заложили церковь святого Исаакия Далматского. Еще не будучи толком городом, Петербург оказался раскидан по нескольким островам на многие квадратные километры.

Все это притом, что стройка шла невероятно трудно. Вплоть до их поражения под Полтавой в 1709 году к Неве то и дело наведывались шведы. Материалов – не только кирпича, но и дерева – отчаянно не хватало. Ради возведения Петербурга каменное строительство во всей России было прекращено на несколько десятков лет, вплоть до времен Елизаветы Петровны. Рабочую силу эксплуатировали так, как это делали, пожалуй, только в сталинских лагерях – рядовые строители массово умирали от усталости, холода и голода. Все эти обстоятельства не останавливали основателя города от новых амбициозных затей.

После того как в 1706 году деревянную и земляную Петропавловскую крепость стали заменять на каменную, она на много лет превратилась в подобие улья. В течение десятилетий над ней трудились несколько тысяч человек. По большому счету, непонятно, ради чего: никакой роли в защите города она не сыграла, а после победы под Полтавой ее ненужность стала очевидной.

Нельзя сказать, что Петру запросто удавалось переломить естественные жизненные процессы и сложившийся столетиями уклад. Центр города пришлось в конце концов перенести с Городового острова, потому что люди обживали его так, как привыкли. Улочки прокладывали кривыми, селились слободами – небольшими районами, объединявшими горожан по профессиональному, классовому или национальному признаку. Отдельно – дворяне, отдельно – татары и так далее. Царю пришлось начинать все сначала на соседнем Васильевском острове.

Вместе с тем нельзя не поразиться тому, что как будто бы иррациональный замысел Петра не только не умер вместе с автором – а именно так чаще всего случается с подобными авантюрами, – но и продолжал воплощаться в течение очень долгого времени после его смерти. Трудно сказать, что именно тут сыграло роль: сверхъестественная ли сила воли Петра, заразительность ли его идей для потомков, особое ли чутье, которым часто обладают люди с большим жизненным опытом без высшего образования.

Большая часть сегодняшних достопримечательностей Санкт-Петербурга – Исаакиевский собор, Петропавловская крепость, Летний сад, Адмиралтейство – находятся именно на том месте, которое Петр для них однажды определил. Берега Невы, как он и мечтал, превратились в конце концов в стройные ряды зданий – пусть и совсем не такие, как в Амстердаме.

Доменико Трезини: как рядовой архитектор спроектировал целый город

Только после победы под Полтавой в 1709 году стало очевидно, что проект нового города может оказаться очень долговременным и основательным. В 1712 году Петр издал тот самый указ, с упоминания которого мы начали книгу, – о переезде двора и администрации к берегу Финского залива.

Очертания молодой столицы между тем оставались довольно расплывчатыми. Мало того, что в ней почти не было зданий, – все еще было по большей части непонятно, где бы они должны появиться. В первые десять лет строительства города не существовало ни общей схемы его застройки, ни планов отдельных территорий.

Решение Петра разместить административный центр столицы на Городовом острове было не столько нетвердым, сколько непоследовательным. Сам царь строил свои дворцы на противоположной стороне реки, там же предпочитали селиться иностранцы и служащие Адмиралтейства. Вместо того чтобы сконцентрировать ресурсы вокруг одного ядра и благодаря этому быстро создать хотя бы один живой и сравнительно удобный район, основатель Санкт-Петербурга стремился охватить своими планами как можно большие территории.

В 1712 году он вдруг велел, без заметной со стороны необходимости, разным людям строить себе дома на Московской стороне (тогда так назывался район у сегодняшнего створа Литейного моста). На этот раз распоряжение было не только словесным объяснением, кому, как и где нужно строиться. Оно сопровождалось планом, который делил местность на сетку прямоугольных кварталов. Чертеж был составлен архитектором швейцарского происхождения Доменико Трезини. Вероятно, он был вторым по важности автором раннего Петербурга после самого Петра I. Авторству Трезини принадлежит не только подавляющее большинство построенных за первые тридцать лет в городе зданий, но и проекты обустройства огромных территорий.

Такую профессиональную судьбу счел бы завидной, пожалуй, любой архитектор в любое время в любом месте. Своим невероятным по всем меркам успехом Доменико Трезини обязан не исключительному таланту и не ярким амбициям. Больше того, он едва ли тем и другим обладал. Наверное, главной чертой характера, которая сделала этого швейцарца выдающимся, стоило бы назвать умеренность. Он знал свое место, но не терял достоинства перед лицом начальства, не боялся трудной работы, хотя и хорошо понимал собственные ограничения. Может быть, все это стало причиной еще и того, что мы довольно мало знаем о судьбе этого человека: в ней не было ни слишком ярких событий, ни резких восхождений, ни громких провалов.

Доменико Трезини родился в горном кантоне Тичино. Это место знаменито тем, что произвело на свет неправдоподобное количество известных архитекторов. В Тичино родились один из авторов собора Святого Петра в Риме Карло Мадерно, гений итальянского барокко Франческо Борромини, классик современной архитектуры Марио Ботта.

Судьба Трезини вовсе не обещала быть интересной или блестящей. Не найдя подходящей работы на родине или в Италии, где он учился, в самом конце XVII века еще сравнительно молодой архитектор отправился на службу к датскому королю. Там он был старшим мастером: участвовал в создании фортификаций и гражданских сооружений. Опыта самостоятельного составления проектов и руководства ими у него не было.

Петр между тем неустанно занимался в Европе хедхантингом: для реализации его военных и реформаторских планов необходимы были высококвалифицированные люди, которых на родине не хватало или вовсе не было. Когда царь издал известный указ от 20 октября 1714 года, запрещающий каменное строительство во всех городах, кроме Петербурга, он боролся с недостатком вовсе не камня, а каменщиков. За границей желающих попытать судьбу в России находилось не так много, выбирать людей возможности почти не было – приглашали всех, кто только был согласен принять немалые риски, связанные с суровыми погодными условиями и дикими по европейским меркам нравами.

Весной 1703 года русский посланник в Дании уговорил Доменико Трезини поехать на работу в Москву. Швейцарцу обещали оплату расходов на дорогу, жалование – двадцать червонцев в год, включая время, проведенное в пути, и возможность вернуться обратно в случае, если климат окажется вреден для здоровья архитектора. Договор также предусматривал возможность параллельно с основной работой при дворе выполнять сторонние частные заказы.

Трезини отправился в единственный тогда русский порт, в Архангельск, а оттуда – в Москву. Как мы знаем, пока он путешествовал, на Заячьем острове заложили деревянную Петропавловскую крепость. Корабль, который вез Трезини в Россию, причалил в Архангельске к концу июля 1703 года; в Москву пассажиры прибыли в августе, но уже в феврале следующего года Доменико Трезини оказался на берегах Невы. Никаких особых надежд на него не возлагалось.

Свои первые проекты в России Доменико Трезини реализовал в Нарве. Там он руководил строительством триумфальных ворот на месте бреши, пробитой русскими войсками в крепостной стене во время штурма. Кроме того, он участвовал в строительстве дворца Петра I, которое заключалось в объединении двух уже существующих домов и украшении фасада по моде того времени.

Из Нарвы в Петербург Трезини вернулся к концу 1705 года и почти сразу стал руководить строительством Петропавловской крепости. Военный инженер Вильгельм Киршенштейн, который занимался этим раньше, умер летом 1705 года. Вероятно, швейцарский мастер продемонстрировал в Нарве прилежание, ответственность и определенные профессиональные навыки. И все-таки надо понимать, что его назначение на такую важную работу было в большой степени вынужденным. Выбирать лучшего кандидата из достойных возможности не было, задание поручили тому, кто хотя бы теоретически мог с ним справиться. Проект каменной крепости, которую начали строить в 1706 году, Доменико Трезини сделал, опираясь на существующие чертежи Киршенштейна.

Позже, когда крепость обрела внятные очертания, Трезини упрекали в том, что она оказалась совсем не симметричной, или, попросту говоря, кривоватой. Вероятно, важнее было то, что архитектор в принципе справлялся с организацией столь сложной стройки.

Самая известная работа Доменико Трезини, да и одно из самых узнаваемых зданий в Санкт-Петербурге, – Петропавловский собор внутри крепости. Его образ сложился, как лоскутное одеяло, из пожеланий Петра и собственных знаний архитектора. Сама идея высокого шпиля появилась у царя, когда он увидел что-то подобное на соборе Святого Петра в Риге. Этим пожелания государя и ограничились. Трезини объединил их с тем, что хорошо знал со времен обучения в Италии. (Илл. 3, 4)

Главный фасад собора принципом устройства повторяет церковь Иль-Джезу в Риме второй половины XVI века, ставшую прототипом для великого множества католических храмов почти по всему земному шару. Благодаря использованию двух загибающихся декоративных элементов (волют) более широкая нижняя часть фасада плавно переходит в более узкую верхнюю. В самой церкви Иль-Джезу эта композиция завершается простым треугольным фронтоном, однако Трезини, как мы знаем, по воле Петра должен был надстроить над входом в Петропавловский собор высокую колокольню. Благодаря такой компиляции и сложился ни на что другое в точности не похожий образ здания. Надо сказать, к слову, что во времена строительства ставка делалась скорее на эффектность и красоту, чем на утонченность и хороший вкус. Золоченый шпиль высотой больше ста метров возвышался над совсем низкими домами и еще в основном дикой местностью. Цвета фасадов были куда менее сдержанные, чем нам кажется обычным сегодня, – позолота шпиля соседствовала с темно-синими и голубыми стенами и декоративными элементами белого цвета. (Илл. 2)

Автором второй по значимости своей постройки в Петербурге Доменико Трезини стал случайно. Он представил Петру эскиз здания Двенадцати коллегий, который тому не понравился. Царь объявил конкурс и выбрал победителем немецкого архитектора. Однако тот, видимо, трезво оценив свои силы, отказался от руководства проектом. В результате за работу снова взялся Трезини. И снова он интегрировал в свои чертежи пожелания государя. На этот раз Петр требовал, чтобы дома были соединены галереей наподобие той, что он видел в Париже в зданиях на Королевской площади. (Илл. 5)

Царские капризы, кажется, не то чтобы мешали Трезини – наоборот, скорее они служили для него некой опорой. Во всяком случае, когда швейцарец получил задание спроектировать типовые дома для столицы, он его в общем провалил – работу пришлось перепоручить французу Жан-Батисту Леблону. Причина, скорее всего, в том, что проектирование стандартного дома требует от автора вольной фантазии, умения решать абстрактные задачи.

Надо сказать, что из большинства людей, которые так или иначе занимались в Петербурге того времени архитектурной деятельностью, Трезини был далеко не самым неудачным кадром. По крайней мере, он получил соответствующее образование и даже некоторый опыт практической работы до приезда на берега Невы. Известны случаи, когда руководство проектами в Петербурге пытались поручить мастерам по строительству мельниц. В то же время по крайней мере несколько раз в распоряжении Петра оказывались люди более талантливые и опытные. Скажем, в 1713 году в результате неслыханного для тогдашней России везения строить новую столицу приехал создатель Королевского дворца в Берлине Андреас Шлютер. Однако спустя год после приезда он умер от простуды.