Судьбы передвижников

Григорий Григорьевич Мясоедов завещал предать своё тело земле без всяких религиозных обрядов на территории ставшей ему родной павленковской усадьбы. Но поскольку разрешительный на сей счёт документ был получен с опозданием, похороны умершего 17 декабря 1911 года художника состоялись, как и полагается, на кладбище. Спустя несколько дней Иван Григорьевич перезахоронил прах отца на указанном им ещё при жизни месте. На своём надгробии Мясоедов просил начертать:

«Царство Божие внутри нас».

Основные даты жизни и творчества Г. Г. Мясоедова

1834, 7 (12) апреля – родился в селе Панькове Тульской губернии Новосильского уезда в семье мелкопоместного дворянина Григория Андреевича Мясоедова.

1846 – Григорий Мясоедов поступил в классическую гимназию в Орле.

1853 – вышел из последнего класса гимназии и уехал в Санкт-Петербург. Поступление в Императорскую Академию художеств.

1859 – присуждение двух малых серебряных медалей за картину «Урок пряжи» и за этюд с натуры.

1860 – награждение большой серебряной медалью за картину «Деревенский знахарь».

1861 – приезд в усадьбу Кривцовых в Тульской губернии для написания портрета дочери владельца усадьбы. Женитьба на Елизавете Михайловне Кривцовой. Малая золотая медаль за картину «Поздравление молодых в доме помещика».

1862 – присуждение большой золотой медали за картину «Бегство Григория Отрепьева из корчмы на литовской границе».

1863 – поездка в Италию через Германию, Бельгию, Швейцарию.

1865 – живёт в Париже. Картина «Две судьбы» («У чужого счастья»; зкспонирована на 1-й Передвижной выставке в 1871–1872 годах).

1866 – пребывание в Испании. «Похоронный обряд у испанских цыган», «Испанец». Работа над картиной «Знахарка, собирающая травы». Приезд в Россию в связи с болезнью отца и разделом имения Кривцовых.

1867 – приезд в Италию, во Флоренцию. Обсуждение с Николаем Ге планов создания творческого союза художников. Посещение Всемирной Парижской выставки, где экспонировалась картина «Бегство Григория Отрепьева из корчмы на литовской границе».

1868 – подача прошения Академии художеств о разрешении вернуться в Россию.

1869 – возвращение в Россию. Сближение с художниками, группировавшимися вокруг Училища живописи, ваяния и зодчества, – Перовым, Саврасовым и др. Предложение создать Товарищество художников.

Ноябрь – письмо московских художников петербургским и, в частности, членам Артели художников с предложением объединиться. К письму был приложен проект устава Товарищества, подписанный москвичами.

1870 – принятие петербуржцами предложения московских художников.

2 ноября – официальное утверждение Товарищества передвижных художественных выставок. Избрание членом правления Товарищества. Звание академика за картину «Заклинание» (местонахождение неизвестно).

1871 – участие в открытии 1-й Передвижной выставки с картинами «Дедушка русского флота», «Семейное счастье» и др. Сопровождение выставки в Москве, Харькове и Киеве.

1872 – участие во 2-й Передвижной выставке («Земство обедает»). Избрание в члены петербургского отделения правления ТПХВ.

1873 – участие в 3-й Передвижной выставке («Чтение манифеста 19 февраля 1861 года»).

1876 – поездка в Сербию, где в это время шла борьба балканских славян против турецкого ига. Участие в 5-й Передвижной выставке («Опахивание»).

1877 – приобретение Елизаветой Мясоедовой дачи «Дарсана», где впоследствии Григорий Григорьевич много работал.

1879 – развод с Елизаветой Мясоедовой.

1880 – сближение с художницей Ксенией Васильевной Ивановой.

1881 – участие в 9-й Передвижной выставке («Дорога во ржи»). Рождение сына Ивана.

1883 – передача сына на воспитание в семью художника Александра Киселёва.

1884 – позировал Илье Репину для образа Ивана Грозного. Получение звания действительного члена Академии художеств.

1889 – рождение дочери Елены (умерла ребёнком). Приобретение усадьбы Павленки в предместье Полтавы.

1893 – участие в 21-й Передвижной выставке («Чтение “Крейцеровой сонаты” Л. Н. Толстого»). Вошёл в реформированную Академию художеств. Назначение действительным членом комиссии по выработке нового устава Академии художеств.

1898 – избрание в Совет ТПХВ.

1899 – кончина 39-летней Ксении Ивановой от туберкулёза.

1902, март – заявление в Совете Академии художеств о несогласии с положением дел в академии.

1904 – знакомство с семьёй Васильевых в Москве. Переезд Татьяны Борисовны Васильевой в Павленки. Избрание председателем общего собрания Товарищества передвижников.

1908 – выход из состава ТПХВ, участие в передвижных выставках в качестве экспонента. Участие в 36-й Передвижной выставке («Пушкин и его друзья слушают Мицкевича в салоне княгини Зинаиды Волконской», «Сам с собой»).

1910 – последнее посещение Петербурга. Болезнь и выезд с Татьяной Васильевой за границу.

1911, весна – возвращение в Полтаву.

17 декабря – Григорий Григорьевич Мясоедов скончался в усадьбе Павленки.

20 декабря – похоронен на городском кладбище.

24 декабря – прах перенесён сыном в усадьбу в соответствии с завещанием художника и захоронен.

Иван Николаевич Крамской

(1837–1887)

Художник есть служитель истины путём красоты.

И. Н. Крамской

Он был столько же художник, как и общественный деятель… Благородный, мудрый, с редким критическим даром, он был незаменим в товарищеской среде.

М. В. Нестеров о И. Н. Крамском

Художник огромного таланта – Иван Николаевич Крамской – мыслил широко и свободно, болел за гармоничное развитие русского искусства в целом, а служение творца видел в полной самоотдаче. «Убейте в себе человека – получится художник; погонитесь за человеком, полагая, что талант не уйдёт, – и он уйдёт наверное», – утверждал Крамской.

Когда спустя год после кончины живописца свет увидела изданная Алексееем Сергеевичем Сувориным книга «Иван Николаевич Крамской: Его жизнь, переписка и художественно-критические статьи: 1837–1887», читатели, лично не знавшие Крамского, и даже люди его круга открыли для себя безграничную преданность Ивана Николаевича искусству, глубину его понимания художественных процессов. «Благодарю Вас за Крамского, которого я теперь читаю, – писал Суворину Антон Павлович Чехов. – Какая умница! <…> Наши беллетристы и драматурги любят в своих произведениях изображать художников: теперь, читая Крамского, я вижу, как мало и плохо они и публика знают русского художника».

Будущий идейный вождь передвижников появился на свет мае в 1837 года в Новой Сотне – слободе уездного Острогожска Воронежской губернии. Здесь же протекли первые годы жизни Ивана Крамского, сложно соединившие юную любознательную энергию с патриархальной атмосферой родительского дома. Николай Фёдорович Крамской, отец нашего героя, приписанный к мещанскому сословию, довольствовался должностью столоначальника в Острогожской городской думе. Многолетняя череда беспросветных чиновничьих будней не лучшим образом отразилась на скверном от природы характере отца семейства. И хотя твёрдое жалованье Николая Фёдоровича позволяло его домочадцам не бороться каждый день с откровенной нуждой, выдерживать характер старшего Крамского было трудно всем – и жене, и детям. Супруга острогожского столоначальника, Настасья Ивановна, происходившая из старинного казачьего рода Бреусовых, каждое утро, хлопоча у печи, смиренно выслушивала недовольное ворчание собиравшегося на службу мужа. Иван был младшим из троих сыновей супругов. Известно, что в семье родились ещё две дочери, но они рано умерли.

Грамоту семилетний Ваня освоил под руководством местного музыканта в компании соседских ребятишек. Полученные знания оказались не лишними для поступления в приготовительный класс уездного училища. К тому времени юный Крамской уже вовсю рисовал и лепил из глины фигурки скачущих во весь опор казаков, коих часто можно было видеть на улицах слободы.

Училищная программа предусматривала уроки рисования. Как-то старенький преподаватель предложил ученикам запечатлеть чудной профиль, щедро увенчанный чубом, но почему-то лишённый затылка. Целый год Ваня старательно копировал странное изображение, но работу так и не закончил. А вообще, учёба давалась ему легко, что довольно часто случается вследствие честного, открытого и пытливого нрава. С первых же дней учёбы стало ясно, что Иван Крамской способен и трудолюбив. В дальнейшем ничего не изменилось: курс Острогожского уездного училища им, первым учеником, был пройден блестяще, что подтверждалось грамотами и похвальными листами. Насколько решительным и требовательным к себе был юный Крамской, можно судить по воскрешённому им позднее в памяти градусу экзаменационного волнения: «…Бывало, выходишь на экзамен – кровь в виски стучит, руки дрожат, язык не слушается, и то, что хорошо знаешь, – точно не знаешь, а тут очки, строгие лица учителей… Помню, как бывало, у меня кулачонки сжимались от самолюбия, и я твёрдо решался выдержать и не осрамиться».

Тринадцатилетним отроком Иван Крамской завершил курс училищного обучения. Незадолго до этого не стало его отца, в последнее время всё чаще прикладывавшегося к бутылке. Семья сразу стала испытывать финансовые трудности, ни о каком продолжении учёбы Ивана в гимназии речи быть не могло, и растерявшаяся неграмотная мать позаботилась о том, чтобы ещё слишком юный для службы сын прокоротал грядущую зиму в повторном прохождении учебной программы последнего года. Так Иван задержался в училище, заменяя иногда в классе преподавателя, а по весне был выпущен в жизнь с прекрасными оценками, заслуженными им годом ранее. Рисование успело стать любимым занятием Ивана, но в сложившихся обстоятельствах он мог позволить себе думать только о заработке. Всю последующую жизнь Крамской сожалел об отсутствии у него солидного образования и по-хорошему завидовал учёным мужам.

Служебное место покойного Николая Фёдоровича занял его старший сын Михаил, поэтому Иван тоже вначале устроился в Острогожскую городскую думу. Позднее он поступил помощником к посреднику по полюбовному размежеванию. Добросовестность юного Крамского сделала его отличным исполнителем в составлении и переписывании бумаг, а каллиграфия его и вовсе была выше всяких похвал. Прекрасный почерк мог стать началом вполне сносной будущей карьеры, но бессмысленные канцелярские будни угнетали Ивана. Спасали рисование и чтение, дававшее жадному до знаний и художественных впечатлений юноше пищу для ума и души.

К этому времени относится счастливое знакомство Ивана с приятелем брата Фёдора, служившим учителем в приготовительных классах Острогожского уездного училища, – Михаилом Борисовичем Тулиновым – любителем-акварелистом, увлечённым ещё и фотографией. Иван и его робкие изобразительные опыты понравились Тулинову. Он охотно поделился с юным живописцем красками, познакомил со своим творчеством, заложив тем самым первый камень в основание их преданной многолетней дружбы. Подросток стал частенько заглядывать к Тулинову, чтобы посмотреть новые его работы, просто пообщаться и заодно взять какую-нибудь книгу из скромной домашней библиотеки старшего друга. Интерес Ивана к чтению старался удовлетворить и брат Фёдор, приносивший литературу из училищной библиотеки. Однажды Тулинов застал Ивана за изучением труда Гегеля. Впрочем, парнишка честно признался, что мудрёная книга пока ещё ему не по зубам.

Дружба с Тулиновым укрепила желание Ивана посвятить себя художественному творчеству, он стал просить домочадцев определить его в учение к какому-нибудь опытному живописцу. Мать и старший брат к ремеслу художника относились с предубеждением, считая живописцев неприкаянными неудачниками, и поначалу слышать не желали о такой участи для их смышлёного Вани. Родные пытались отговорить младшего Крамского живым примером нищего соседа-художника, но сломить твёрдую убеждённость парнишки так и не смогли. Настасье Ивановне ничего не оставалось, как вместе с Ваней пешком добраться до Воронежа, дабы определить упрямого сына в ученики к художнику. Азы ремесла Ивану предстояло постигать в подмастерьях местного иконописца, с которым была заключена договорённость о шестилетнем ученичестве юного Крамского. Но прошло немного времени, и стало ясно, что обрести серьёзные художественные навыки здесь вряд ли удастся. Безответственный иконописец сделал из Ивана мальчика на побегушках. Крамской растирал краски, носил в церковь еду для работавшего там «учителя», выполнял распоряжения его жены по хозяйству, умудряясь между этими поручениями много читать. Спустя три месяца полное разочарование в педагогических талантах и намерениях воронежского иконописца вернуло Крамского в родную дремотную Острогожскую слободу, но его желание стать настоящим художником не стало от этого меньше.

С началом Крымской войны на юг потянулись войска. По пути они делали остановки в некоторых населённых пунктах. Вот и Острогожск встрепенулся от звуков бодрящего марша в исполнении военных музыкантов драгунского полка. Среди офицеров и солдат, остановившихся в маленьком уездном городке, оказался следующий вместе с ними к театру военных действий фотограф по фамилии Данилевский. Первый фотографический снимок в России был сделан всего за десять-двенадцать лет до описываемых событий, но среди военных, каждый день в жизни которых мог стать последним, диковинка обрела бешеную популярность. Трудоёмкий процесс фотографирования затевался ради получения мутных, лишённых должной контрастности отпечатков. Далее следовала совершенно необходимая подрисовка рукой художника – так называемое «разделывание» акварельными красками. Узнав об острогожском художнике-любителе и фотографе Тулинове, Данилевский предложил ему стать своим ассистентом-ретушёром, но получил совет обратиться к Ивану Крамскому.

Первые же ретушёрские работы юноши восхитили Данилевского, ставшего почтительно называть своего умелого помощника «уважаемым Иваном Николаевичем». Пока драгуны находились в Острогожске, недостатка в работе не было, тем более что горожане разделили страсть военных к фотографии. Крамской трудился не покладая рук, а когда войска тронулись в путь, Данилевский, соблазняя интересной переменой мест и завидными заработками, уговорил сноровистого ассистента последовать за ним. Для юного Крамского, душевно привязанного к миру детства и отрочества, наступил тягостный момент расставания, и на страницу его дневника легли строки, пронизанные тоской предстоящей разлуки: «Последний вечер я провожу в кругу своих родных и знакомых. В последний раз я вижу знакомые предметы: комнаты, мебель, гитару. Картины обвожу грустным взором; вот одна из них моей работы: “Смерть Ивана Сусанина”. <…> Вот и табачница, коробочки и прочие безделицы, вот, наконец, и любимые мои книги… всё, всё я вижу в последний раз, и при этой мысли сердце болезненно сжимается…» Что-то подсказывало Крамскому – судьба уводит его из родных мест навсегда. Не случайно эпиграфом к тогдашнему дневнику Ивана стало смелое и решительное: «Начинаю жить!»

Завидное трудолюбие Крамского порой восставало против хитроватой предприимчивости Данилевского, обязавшего молодого ретушёра отработать с ним три года. Впрочем, время не проходило зря. Копилка жизненных впечатлений, столь необходимых художнику, быстро пополнялась. Повидав много российских городов, Крамской неукротимо шёл на зов своего призвания. «О! Как я люблю живопись! Милая живопись! – клокотало в его жадной до творческого созидания душе. – Я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моим способностям…» Так молодой провинциал, самостоятельно развивавший навыки художника, готовил себя к реализации подлинного своего предназначения. Тем временем работать с Данилевским становилось всё труднее, и после очередной с ним стычки, случившейся в Нижнем Новгороде, «уважаемый Иван Николаевич» без колебаний покинул патрона и отправился в столицу.

Петербургская жизнь Крамского поначалу устроилась так же, как у многих других начинающих художников. Иван поселился на Васильевском острове, где обычно снимали квартиры питомцы Академии художеств. Дисциплинированный и благоразумный, он прежде всего позаботился о хлебе насущном и предложил свои услуги одному из столичных фотографов. Ретушёрский талант Крамского довольно быстро сделал его «фотографом Его Императорского Величества» и самым востребованным мастером в высших кругах столицы. Достигнутая финансовая стабильность позволяла задуматься о преодолении неуверенности в своих силах для вступления в манящий мир Академии художеств. Только вот незадача: от поступающего требовалось умение рисовать с гипса, чем самоучка Крамской никогда не занимался. Однако благодаря усердным уговорам ненадолго приехавшего в Петербург Тулинова Крамской, прежде немного подучившийся, предложил вниманию мэтров-академиков прекрасно исполненное им карандашное изображение гипсовой головы Лаокона. И свершилось то, о чём требовательному к себе Крамскому не грезилось даже в самых смелых мечтах: в 1857 году он был зачислен в класс гипсовых голов Императорской Академии художеств. Прошло меньше года, и Крамской уже проходил обучение в натурном классе. В целом эти занятия были ему по душе, но первые восторженные ожидания Ивана вскоре подёрнулись леденящей скукой. Крамской продолжал старательно зарисовывать гипсовые изваяния, прилежно изображать натуру, послушно обращаться к традиционным библейским и мифологическим сюжетам, но крепнувшее в нём представление о подлинной миссии художника уже не вмещалось в пространство, очерченное строгим и бесстрастным академизмом. Протест молодого художника вызревал на почве его твёрдой воли и ясности суждений. В один из острых моментов неприятия академической косности, когда, как выразился Крамской, его «молодое стремление к искусству было так странно смущено», в столицу прибыло грандиозное творение Александра Иванова «Явление Христа народу». На Крамского картина мастера произвела ошеломляющее впечатление, стала воплощением живописного идеала, к которому следует стремиться.

Будни начинающего художника тем временем продолжали вмещать в себя не только учёбу в Академии художеств, но и работу в фотоателье. Блестящее ретушёрское умение по-прежнему не оставляло Ивана без огромного числа заказов, коими он теперь охотно делился с товарищами. Крамского называли «богом ретуши».

Талант и трудолюбие обычно вознаграждаются. Учёба Крамского подтверждала это правило полностью. Малая серебряная медаль, полученная начинающим художником, стала поводом для товарищеской пирушки, положившей начало доброй традиции: после вечерних классов у Крамского стали регулярно собираться однокашники-академисты. В дружеских разговорах всё чаще звучали слова разочарования академическими порядками, сковывавшими творческую свободу. Обращаясь памятью к настроениям тех дней, Иван Николаевич писал Репину в 1874 году:

«Помню я мечты юности об Академии, о художниках; как всё это было хорошо! Мальчишка и щенок, я инстинктом чувствовал, как бы следовало учиться и как следует учить… Но действительность не дала возможности развиваться правильно, и я, увядая, рос и учился. Чему? Вы знаете; делал что-то спросонья, ощупью».

Терзающие сомнения не мешали Крамскому успешно осваивать академическую программу. Совершенствование техники рисунка и живописи шло вровень с идейным возмужанием начинающего художника, обострением его внутренней потребности подпитывать своё искусство живыми эмоциями. В Крамском крепла убеждённость, что начинать писать картину следует лишь тогда, когда «в голове сидит какая-нибудь идея, которая волнует и не даёт покоя, идея, имеющая стать впоследствии картиной; что нельзя по заказу сочинять, когда угодно и что угодно».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.