Шаровая молния

– Да что вы, ей-богу, нет!

– Похвально. Правда, – протянул он, – сейчас на площади немножечко за разрешенные в городе 60 км/ч вы вышли.

– Не может такого быть. Скоростной режим я контролирую, – в пределах дозволенного высказался Вершинин, положив руку на сердце.

– Что же у вас с автомобилем? Шаркнулись или расцарапал кто? – не отлипал молодчик.

– Шпана местная лихо мою машинку изуродовала. Своего нет, так они чужое.

Гаишник посочувствовал и спросил:

– И не говорите, Алексей Сергеевич. Что же вы не заявили?

– Обстоятельства не позволили. Да что по пустякам нашу доблестную полицию отвлекать, – из последних сил отбивался Леха. – Я сам в силах разобраться – вот договорился, сегодня замажут, – об автосервисе Вершинин только упомянул, явно сегодня было уже не до него.

Пока инспектор неторопливо изучал документы Вершинина, Миша боролся с волнением, ерзал, не знал, куда деться. Алеша с удовольствием поставил бы его на место, но нарушить идиллию не мог. Стажер, рвавшийся в бой, долго терпел непонятное поведение Миши, но желание сунуть свой нос еще куда-нибудь взяло свое. Щегол в форме подозрительно глянул на Мишаню, встретил удивленный и растерянный взгляд типа «я сейчас все вам расскажу» и потребовал документы у паренька в форме бармена.

Вершинин недовольно покосился на Мишаню. Михаил прилип к спинке кресла, прикинувшись пластиковой куклой, ощущая спрятанный за ремнем наган. Леша состряпал такое лицо, будто он не в теме – нужно было заговорить инспектору зубы.

– Боюсь, у него с собой ничего такого нет, – попытался спасти ситуацию Вершинин. – Водитель-то я, а не он. Как же вы можете…

Оказывается, изящный убийца-наркодилер носил с собой паспорт, что было удивительно – в той самой жилетке, будто бы из казино, во внутреннем кармане. Видок у Миши был не лучший, как в том анекдоте про холодильник черного цвета, продающийся после пожара. Молоденький постовой успел причислить наркодельца к угонщикам, террористам и алкашам, берущимся за сердце при виде людей в форме. Судя по вариантам, сгенерированным мозгом стажера, понятно, что ни одного правильного «выстрела» по цели он не произвел.

Постовой, отложив документы, собирался обратить внимание старшего сотрудника на странного пассажира «BMW», но внезапно вспомнил, чем эта тачка ему знакома. Перед выходом на дежурство парень просматривал доску объявлений в отделе и обратил внимание на расплывчатую фотографию этой машины с приказом разыскать и задержать. Фотография была сделана уличной камерой на центральном проспекте, была нечеткой – видимо, от бешеной скорости несущегося автомобиля.

Чутье не подвело парнишку. Но молокосос боялся ошибиться и оклеветать невиновного доброжелательного водителя. Нужно было спросить у старшего по званию – может, он помнит чего.

– Подождите-ка секунду.

«Что-то здесь не так», – думал Вершинин, начиная нервничать.

– Вершинин Алексей Сергеевич, – проговорил вслух опытный ментовский командир, глядя на водительское удостоверение.

И тут бывалый вспомнил, какую «важную» персону остановил стажер. Смотрел ведь и не признал сразу ни машины, ни ее владельца. Трудно в этом улыбчивом, услужливом, приветливом молодом водителе распознать балагура, хама, мажора – одним словом, головную боль городской полиции и ДПС. Мужик был готов истязать стажера жезлом, в любой момент ожидая, что Вершинин закатит свой очередной спектакль, после которого проблем с начальством не оберешься. Припомнил капитан, как за этого борзого нарушителя наказывают – неприкасаемый ведь.

Все бы хорошо – отдай права, отдай честь дрожащей рукой, и пусть едут. Да только этот безмозглый паразит-стажер чего-то вынюхивает: прикопался к пассажиру и дерет горло на всю округу:

– Товарищ капитан, могу я досмотреть этого подозрительного человека? – спрашивал разрешения стажер, отчего его начальник чуть не окочурился на месте: нельзя было ему так карьерой рисковать, тем более из-за неопытного и бездарного стажера, который сейчас изрядно все портит, к тому же превышая свои полномочия.

«Не дай Бог, что-нибудь не так сделаешь, не то скажешь – потом такая волна пойдет, такие разборки начнутся», – тревожно думал капитан Уфимцев, румянясь на глазах.

Тем временем Вершинин понял, что бывалый полицай наконец припомнил его запоминающуюся рожу вместе со всеми вытекающими (вплоть до выговора и увольнения), поэтому он для убедительности послал в сторону патрульной машины недовольный взгляд.

– …И для спокойствия я бы еще багажник посмотрел, – умничал стажер, думая, что наткнулся на нечто незаконное, вгоняя начальника в панику, – а то подозрительно, чего они так дергаются?

– Главное, чтобы водитель не дергался, – рявкнул на стажера командир и вылез из машины, спешно подошел к «BMW» и отдал Лехе его документы.

– Все в порядке? – решил уточнить Леха.

– Да, не смеем вас больше задерживать, – мямлил командир.

Козырнув Вершинину, словно генералу, командир направился к своему ученику. Алексей торжествовал, решив посмотреть напоследок, что старший по званию сделает со стажером за его выходку. Командир подхватил молодчика за руку и привалил к машине, зашипев сквозь зубы, как удав на обезьян. Он замахнулся кулаком на неумеху – тот не понимал, за что он попал в немилость. Леха смотрел на эту сцену: «Теперь-то ты видишь, Мишаня, кто здесь на самом деле главный».

– Ты что же это, сучонок, таракан бездарный, сопля ты недоученная! Какой досмотр?! Какой еще багажник?! – капитан изливал всю свою злость на стажера. – Тебя самого пора в багажник навечно упечь, тварь пустоголовая! Выпендриться захотел?! Не вышло, блять! Всегда мне вмешиваться надо, – негодовал он.

– Но… я не понимаю. Все же по инструкции, – оправдывался паренек.

– По инструкции, говоришь?! Да в жопу себе ее засунь! Сначала голова – она тебе на кой хрен – потом инструкция! Ты знаешь, кто это?! Знаешь, кого ты остановил?! Знаешь?! Да за него с тебя погоны снимут! ДПС тебе подавай?! Будешь бомжей по вокзалам собирать, педрила, я тебе обещаю! А сейчас молчи.

– Объясните, кто это?

– Молчи, я тебе говорю!

Убедившись, что стажер получил по заслугам, Вершинин продолжил свой путь. Командир проводил взглядом «BMW», убедившись, что опасность миновала.

– Кто это был хоть?! Скажите, – не унимался молодой гаишник.

– Не твое дело! Главное, что отделались, фух… Пойми, мальчик, не все так просто: есть перечень важных персон, которых на дороге лучше не задерживать и штрафы им не выписывать, ибо потом тебе такое выпишут, что мало не покажется… Ты научишься. А пока геройство свое оставь для компьютерных игрушек. И вообще… уйди с глаз моих долой и не высовывайся – видеть тебя сегодня не хочу! Сиди в машине и в бардачок уткнись! Исполнять! – рявкнул командир, и стажер поплелся исполнять приказ, припомнив возраст остановленного им водителя и поняв, что означает в этом мире настоящая безнаказанность.

После того как пост ДПС был успешно преодолен, Мишаня будто заново родился:

– Фу-у-у, вроде пронесло…

– Козлы, это они еще долго возились, – выдал Вершинин.

Миша не мог не высказать своего восхищения:

– Круто ты выкрутился.

– А ты, я смотрю, уже успел в штаны наложить, профессионал?! – посмеялся Вершинин. – Не имей 100 рублей, а имей родаков и ментов! Знаешь, играть добро и перед ментами унижаться не в моем стиле, но это дуэль, у них было преимущество, мы здорово рисковали. Им бы сразу полковников дали, если бы они в багажник заглянули. Видишь, все для благополучия предприятия, иначе сидели бы мы с тобой на нарах: я сверху, а ты снизу!

– А почему я снизу? – не понял Мишаня.

– Потому что я сверху люблю, – заржал Вершинин, – а тюрьма – это штука такая… – Миша съежился от этих слов.

Вскоре они прибыли в искомое место на окраине города, где располагался очень похожий на предыдущий поселочек. По голубому небу, залитому непрерывным, бесконечным, одновременно ласковым и режущим глаза солнечным светом, плыли белые облачка, перемешиваясь с серыми тучками, где-то на горизонте сбивавшимися в кучки. Солнечный свет клонившегося к горизонту солнца выливался на огромное поле, вид на которое открывался с окраины частного сектора. Сверкала сочная зеленая травка, шелестели листья раскидистых тополей, закрывающих от чужих глаз несколько недостроенных домов, среди которых странным образом красовался достроенный, но с виду не обжитый кирпичный дом с двумя этажами, гаражом и огромным чердаком.

Тропинка к гаражу и дверям была утоптана. Земляная дорога заканчивалась как раз напротив дома, упираясь в земляные валы и вырытые ямы, в одну из которых Миша собирался затолкать труп Лехи. Окраинные дома ровной нисходящей с холма линией теснились с правой стороны, слева в противоположную сторону уходил поселок. Посередине, укрывшись камышом и деревьями, прятался небольшой цветущий пруд, от которого несло тиной и гнилью – будущее болотце. Земля вокруг чмокала под ногами; на полянке трава была аккуратно примята, будто для засады. Вокруг не было ни единой души. Изредка доносились кваканье лягушек, шорох камыша, жужжание насекомых да шум машин на трассе.

Миша так и не произнес ни слова с того момента, как над ним подшутил Леха, ибо собирался с силами, настраивался. Сам Вершинин щурился от солнца, когда съезжал с дороги, приминая колесами траву и кочки. Вершинин смекнул, что прямо сейчас и наступит тот самый момент истины. Миша не стал медлить и, подпрыгнув на сидении, вытащил револьвер, приставив его к Лехе чуть ли не вплотную. Вершинин, различив звук взведенного курка, понял, что сейчас, скорее всего, все и кончится – звуков оружия за сегодня он наслушался вдоволь. Алексей хотел чуть приподнять руки, но вместо этого предпочел не сдвигаться с места, раздумывая, как спасти свою шкуру в такой безвыходной ситуации. Он вспомнил, что его собирается убить легкомысленный, чувствительный и далеко не всесильный Миша – это значит, что времени и шансов у Лехи предостаточно.

– Вот и все… – с ноткой сомнения заговорил Вершинин, делая вид, что он не собирается ничего предпринимать, что он повержен и подчиняется. Но не тут-то было – мы ведь знаем Алексея.

– Да, Вершинин, все, – сладострастно произнес Мишаня, желавший довести до конца начатое давным-давно дело – убийство Вершинина гарантировало бы спокойствие Мишани на годы вперед.

Леха немного повысил тон, выигрывая время для рывка:

– Ты этого не сделаешь, укурыш мелкий! – клацал зубами Вершинин. Его взгляд налился чернотой как никогда – с таким вот лицом Вершинин проклял бармена, собираясь напасть на него, даже если это и будет последним делом в его жизни.

– Выбирай выражения, иначе нас тут станет на одного меньше – догадываешься, кто уйдет? Дай насладиться моментом, – говорил Миша. – Ты еще у меня как минимум грузчиком поработаешь. Потом я хочу поиздеваться над тобой хорошенько. А после, когда ты сам не захочешь жить, я покончу с тобой, зазнавшейся и эгоистичной гнидой, которую белый свет еще не видывал. Я восстановлю справедливость, которую ты так хотел. Сдается мне, по отношению к другим людям ты частенько про нее забывал. Твоя смерть – глоток свежего воздуха… какое же это сладкое чувство… Меня поймут и простят – я, конечно, тоже не идеален, но одного достойного урода я сегодня уберу с чистой совестью.

«Кто еще кого уберет!» – мысленно грозился Вершинин, чувствуя, как его переполняют гнев и злость и одновременно терзает страх неопределенности, а вдруг фортуна вновь отвернется от него.

– Не драматизируй, Мишаня – плохо у тебя получается, – дерзил Леха.

Мишу это не остановило – он дотошно продолжал, упиваясь собственной важностью и торжественностью этого воистину исторического момента:

– Ах да, ваше величество, только тебе это позволено, только у тебя получается: ты же умнее, сильнее, лучше всех нас вместе взятых! Как же тебя еще угораздило попасть сюда? – театрально заявил Миша. – Ты явно к другому привык – наверно, это чертовски неприятно. Мир переворачивается: уже не чувствуешь себя тем, кем был когда-то, потому что ты отныне зовешься не хозяином и повелителем, а жертвой! Не молчи, Лешка, расскажи, какого тебе сейчас?! Порадуй меня напоследок, а то впереди меня ждут великие свершения… Я сгораю от желания узнать все подробности, все чувства, которые испытывают мои жертвы…

– Успеешь еще эти чувства познать, обещаю!

– Откуда такая уверенность? Оглянись вокруг – тебе никто не поможет. Ты не всемогущий, – торжествовал Миша. – Твоя жизнь в моих руках – я приказу изменять не буду, к тому же он мне очень даже по душе.

– Эх, бандит, долго ты церемонишься для несущего страх и ужас карателя. Думаю я, что никогда не дождусь окончания нашей с тобой схватки, если можно так выразиться.

– Не торопи события, сдохнуть ты еще успеешь – тогда, когда я захочу. Остроты прибереги для судей небесных.

– Нет! Ты не выстрелишь – кишка тонка! Стошнит, небось, от крови и отвращения! – Леха провоцировал Мишу, рука которого, сжимая наган, заметно задрожала: Миша не мог поверить, как у Вершинина хватало духу смеяться в лицо смерти.

– Хорошо, убедил. Может, я и не способен был проделать такое с тобой, но надо же себя преодолевать. Когда-то мы с тобой были друзьями… кажется, но, признаться, я всегда тебя ненавидел… Прежним временам конец! Как и твоей жизни, – сказал Мишаня, наконец решившись выстрелить. Для этого он даже зажмурил глаза, стиснул зубы и с отвращением немного отвернул голову.

Тут Леха и нанес сильнейший удар по запястью Миши. Раздался выстрел – пуля проделала дыру в обивке водительского кресла и застряла в нем. Алексей набросился на Михаила, заламывая его и пытаясь отобрать оружие. Ощущая всю массу тела оппонента, вдавливающего Мишу в кресло, тот ничего не понимал – перед его глазами вертелось только одно: убийства не вышло. Он был совершенно потерян, зато Леха отлично знал, как он будет действовать: беспощадно, бессердечно, хладнокровно.

Миша только и успел заметить черный взгляд Вершинина и нервное клацанье его зубов, понимая, что больше шанса завладеть инициативой у него не будет – эту войну он позорно проиграл. Леха начал с малого, но не менее жестокого: выполняя давно ему знакомый и весьма болезненный силовой прием, он резко вывернул руку бармена, уткнув его носом в приборную панель, сжал культяпку со всей силы, чувствуя, как затрещали костяшки соперника, а затем ловко рванул ее назад, поднявшись ради такого случая из кресла, упершись головой в потолок и надавив коленом Мише на лопатку. Тот издал протяжный крик, обслюнявив бардачок.

– Вот тебе справедливость, хуйло! Вот тебе сила! – орал Вершинин. – Вот она… истинная справедливость! Понял, кто есть кто?! А-а?! Чмошник, сука!

Корчась от боли, Михаил истошно орал, а Вершинин без перерыва наносил по нему удары ногами, втаптывая того в пол как огромную бесформенную сумку, которая не помещается в багажный отсек. Схватив наган, Леша вытолкнул противника из машины. Тот шмякнулся на пыльный проселок, поцеловавшись с булыжником на обочине и окропив его хлынувшей из рассеченной брови кровью. Эта кровь в момент смешалась со слезами отчаяния от проваленного дела, после которого бармену точно не жить. А Вершинин радовался – адреналин растекся по его телу, словно электричество – он не собирался останавливаться на достигнутом. Леша играючи прыгнул на водительское сиденье, хлопнул дверью, отплевываясь в открытое окно.

– Хорош разлеживаться! А ну-ка подъем! Встать, ать-два! – командирским голосом приказал он лежащему на земле Мише, держащемуся уцелевшей рукой за сломанное плечо и раскрывшему рот, откуда издавался бешеный рев.

Поломанный Миша, собравшись с силами, решил побороться за свою жизнь посредством трусливого бегства.

– Правильно! Лучше беги, уебок! – уже тише сказал Вершинин.

Рядный движок «BMW» в неистовстве заревел. Дернув рычаг коробки передач, Леха тронулся, быстро развернулся на полянке впереди, сдернув с нее верхний слой дерна, будто пенку с молока. В воздух взлетели клубы пыли и ошметки грязи. Вскопав землю колесами своего авто, Вершинин посмотрел в спину слабого, сутулого и беспомощного Миши, который еле-еле поднялся на ноги и ковылял вверх по дороге из последних сил.

Высунув руку с револьвером в окно, Леша почувствовал, как вместе с пульсирующей в теле кровью и жаждой мести и убийства в нем просыпалось звериное безумие, которому он отдался с головой. Вдавив педаль газа в пол, Вершинин пустил «BMW» вдогонку за душегубом Мишей. Леша высунулся, скаля зубы, и буквально просверливал взглядом бегущего на подкашивающихся ногах бармена. Еще бы сильнее нажать на педаль и похоронить бы дельца под колесами, но сейчас для Вершинина это было слишком просто: Миша намеревался тянуть, и Леха будет тянуть, делая последние минуты жизни Миши нестерпимыми и мучительными.

– Сейчас ты будешь под капотом – поднажми еще чуть-чуть, отброс! – кричал он в сторону бегущего. Целясь по Мише, Вершинин крикнул так, что чуть не сорвал голос. – Сдохни, тварь! – после этих слов раздался еще один выстрел.

Пуля вошла бармену в голень левой ноги, и тот с характерным вскриком рухнул на землю и принялся дрыгаться, будто его жарили на раскаленной сковороде, истошно крича, то выпрямляясь, как струна, то скрючиваясь от боли в плече, ноге и ушибленной голове. Миша тщетно пытался, протягивая правую руку вперед, волочить за собой отстегнувшуюся левую руку и подстреленную ногу – выходило только глотать пыль.

Шлепнувшись навзничь, Мишаня рисковал тут же попасть под машину, но Вершинин вовремя дал по тормозам – «BMW» остановился в сантиметре от испуганного дрыща, продолжая рычать двигателем, из радиатора на бармена дул раскаленный ветерок. Миша тщетно хотел перевернуться. Но тут дверь машины распахнулась и из нее важно вылез Вершинин – образ солидного гопника с револьвером был ему к лицу.

Подойдя к лежащему, Вершинин посмотрел на него сверху и плюнул Мишке на спину:

– Ну, как тебе?! Ты, кажется, хотел понять чувства жертвы?! Дерзай, парниша – мечты сбываются! – Миша жалостливо и подавленно вздрагивал. – Смотри лучше вперед, – Леша схватил бармена за штанину и развернул его перпендикулярно дороге – теперь он смотрел прямо на полянку перед водоемом.

Открыв багажник, Вершинин принялся выгружать все Трофимовское добро, отнятое у клуба, на ту самую полянку – прямо перед глазами Миши. Он лежал на проселке, грустно уставившись вперед. Паренек смутно догадывался, что именно хотел показать ему напоследок Вершинин…

– Что ты делаешь?

– Сбрасываю ваше добро в кучу, разве не видно?! – говорил Вершинин. – Эта гадость только и делает, что ломает жизни. Будет лучше, если мы ее уничтожим – конечно, это капля в море, но все-таки… Ты ведь не против? Поднимите руку те, кто против. О, никого! Единогласно!

Мишаня смотрел на все это и продолжал рыдать, истекая кровью и изнывая от боли. Когда багажник опустел, мажор долго искал в машине спички – нашел, подошел к куче свертков и коробок, с виду напоминающих бандероли, и повернулся в сторону Миши, раскинув руки:

– Вот, как надо – учись, дилетант! Давно пора. Гори ясно, блять!

– Это ошибка… Не делай этого, – через боль шептал Миша, но Вершинин его не слышал.

Раздобыв бумажек, Леха растолкал их по разным местам кучки и принялся поочередно их поджигать. Теперь этот яд точно никому не достанется: кто-то потеряет огромные бабки, кто-то – кайф, а кто-то, может быть, не заиграется, не перейдет опасную черту и не будет страдать. Итак, припасенный для клубных завсегдатаев товар не был доставлен по адресу: он выпотрошен на всеобщее обозрение и уничтожается курьером, которого должны были убить, человеком, который имеет личные счеты с владельцами груза.

Огонь объял собой горку за минуту, разгораясь все ярче и ярче, и нещадно пожирал свертки со смертельными веществами.

– За предательство! За меня и за всех, кого вы погубили! – сказал Леха лежащему Мише, указав на костер.

Мишаня чувствовал, как земля забирает его силы – было ясно, что ему не поздоровится, поэтому он решил на закате своих дней высказать все, что думает:

– Тебя надо было еще тогда найти и замочить. От тебя всегда было много проблем… и возиться с тобой не было необходимости, – пытался как можно громче сказать Миша. – А за то, что ты сейчас сделал, тебя найдут и убьют! Сегодня же! Я тебе обещаю, ты пожалеешь об этом, Вершинин, слышишь?! Ты не наркоту сжигаешь – ты деньги сжигаешь, Лешенька… Деньги, которых у тебя никогда не будет. Ты же не поступил бы так со своими деньгами, правда?!

Леха был заворожен блуждающим по наркоте огнем, превращающим в пепел пожитки злых и беспощадных людей.

– В деньгах нет ничего хорошего – это, скорее, зло, чем благодать.

– Чья бы корова мычала!

– Странный ты все-таки человек, Мишка, – продолжил Вершинин. – Ты лучше б за свою жизнь переживал, а не за какую-то химическую формулу. Тебе умирать скоро, а ты все о деньгах думаешь – неправильно это, не исправить тебя, говна ты кусок! Подумай о духовном, о вечном. Хотя, мне кажется, и такие понятия тебе чужды. Как был гнидой, так и остался.

– Ишь каким ты праведником стал!

– Для меня теперь что наркотики, что деньги – все одно. Не главное это – они для меня теперь ничего не значат, – словно блаженный, изливал душу Леха. – Я не такой урод, как ты, Миша. Надо меняться, надо с чего-то начинать – это, по-моему, отличное начало… Ты только взгляни, как горит вся ваша работа. Так вам и надо! Чтоб вы сдохли все!

– Сука ты, Вершинин! Хотел бы я увидеть, как Трофим отрежет тебе яйца!

– Трофим охотнее тебя убьет, чем меня. Не боюсь я вас – пусть найдет, пусть режет… Встречу с распростертыми объятиями! Много раз меня хотели пустить в расход – как видишь, ни у кого не вышло.

У костра Алексей стоял недолго – он медленно побрел к машине, поглядывая на Мишу. Бывший бармен молился, чтобы его оставили в живых. Боязнь смерти и расплаты за грехи тяготила его, но вдруг отступила, когда он увидел, как Вершинин спокойно закрыл багажник и сел за руль, окинув костер прощальным взглядом.

«Прости, Мишаня, но я так не могу. Уж больно ты мне противен. Ты принес в мою жизнь много плохого, поэтому будет лучше, если ты сдохнешь», – думал Вершинин, нежась на сиденье и любуясь лежащим на дороге горе-убийцей. Миша не понимал, чего Вершинин тянет резину: неужели помилует? Вот тогда-то Миша дождется кого-нибудь из своих и расскажет им все в подробностях, а потом станет свидетелем казни Вершинина – вот будет забава. Но пока бармен думал о казни, Леша уже придумал ее идеальный вариант для самого Миши…

Собравшись с мыслями, Вершинин медленно надавил на газ. Ошарашенный взгляд Миши был виден издалека – он схватился за траву уцелевшей рукой, чтобы убраться с дороги, но не вышло. На нем словно два якоря повисло. Машина всем своим весом, давившим на колеса, проехала по ногам бармена.

Вершинин от тоски и страшного крика своей жертвы закрыл глаза и прикусил губу, но мысли, попросившей бы возмущенное сознание Леши остановиться, он так и не услышал. А Миша тем временем чуть ли не в кровь искусал невредимую руку от боли, перестав чувствовать размозженные немецким автопромом ноги. Когда автомобиль Вершинина пару раз подпрыгнул, подмяв под себя конечности Миши и издробив их на мелкие куски, Алексей остановился и молча вышел, желая посмотреть на обезумившего от боли Мишаню. Какого было удивление Вершинина, когда он увидел визжащего и бившегося в конвульсиях бармена – ненависть к проехавшемуся по его ногам человеку никуда не делась.

Миша умудрился злобно произнести свои последние слова в адрес Вершинина – это были не мольбы о прощении или о спасении:

– Все… Конец, Леха, мне… Ой, конец… Не думал я, что он наступит… благодаря тебе… Больно… пиздец как… больно… Твоя жизнь… Вершинин… уже давно разрушена… как и моя… И сейчас ты вбил первый гвоздь… а-а-а-х… в крышку… своего гроба… Я умираю… как собака… А ты… ты будешь мучиться… паскуда… до конца своих паршивых дней, – Миша плюнул в его сторону слюной вперемешку с кровью.

Леша не мог вынести подобного. Его словно невидимый кулак ударил прямо по морде. Он отстранился к машине, собираясь взять револьвер и прикончить Мишу, но из памяти выпало, куда Леха его бросил. Он не мог так этого оставить, поэтому понесся к Трофимовскому складу. Порывшись в горе металлолома около ворот, он вытянул оттуда ржавую цепь и поплел ее за собой: она звенела и волочилась по земле, равняя дорожный песок как грабли. Подтащив цепь к телу Миши, который уже был не в состоянии говорить, Вершинин, ослепленный местью, решил добить врага. Леха обмотал толстую цепь вокруг шеи бармена и принялся хладнокровно его душить, натягивая один конец цепи на себя, а другой удерживая ногами, – железная петля на Мишиной шее вмиг затянулась.

Противники смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Мишаня дергался, пытаясь оставшейся рукой освободиться от железных оков, мертвой хваткой взявших его за горло. Воздуху не хватало, он хрипел и кашлял, его кровь залила всю траву вокруг. Он дрыгался недолго: последние гортанные звуки раздались секунд через 30-40, ноздри раздулись, лицо напоминало один огромный синяк. По истечении минуты смерть настигла его.