Обычная сказка

***

День сменила ночь. Потом настал новый день. Я несколько раз повторила выученный танец, и убедилась, что отлично помню каждое движение, каждую ноту.

И следующая ночь наступила, и следующий день. А потом ещё, и ещё…

Он – не приходил.

Я уже начала волноваться, что с ним случилось что-то плохое. Но сквозь это волнение всё больше и больше проникала, царапая острым лезвием, мысль: у него всё в порядке, иначе бы я почувствовала беду,  просто-напросто странная лесная русалка наскучила Ему. Он больше не придет, Он не хочет меня видеть. Я Ему не нужна.

Однако, эта жестокая мысль не успела стать настолько массивно-материальной, чтобы срубить моё дерево.

На исходе второй недели полного отсутствия Его в моей жизни, я пробудилась  на рассвете – резко, но не так, как если бы кто-то из Живых позвал на помощь. Сквозь мягкий и теплый кокон сна я внезапно ощутила сильный толчок, будто в моё дерево ударил порыв сильнейшего ветра, урагана. Ударил – и, преодолев совсем небольшое сопротивление, волной прошёл насквозь. Только ни злым, ни разрушительным этот порыв не был. Он нёс радость – ликующую, солнечную, звонкую, как песня неведомой рассветной птицы. Переполняющую сердце, чужую радость. Его радость. От предстоящей встречи. Со мной.

Еще толком не проснувшись, я откликнулась, улыбнулась этой радости, но почти сразу вспомнила всё, и ко мне пришло отрезвляющее: не надо придавать этому особого значения. Ведь Он – всего лишь человек. Да-да, именно так! Скорее всего, это просто… просто  рассветный ветер заигрался в ветвях моего дерева, как-то по-особенному, как никогда раньше! А Он, скорее всего, уже окончательно забыл про меня, это бывает с людьми…

И я занялась обычными повседневными хлопотами с Живыми, отвлекаясь от гнетущей тяжести в душе.

…А через пару часов Он явился в Лес…

Улыбаясь теплым солнышком, сказал: «Как я давно тебя не видел! Я соскучился, Русалочка моя…». И для меня будто весна пришла в лес второй раз после долгой мрачной зимы…

Он рассказал мне, как уезжал в другие края, что там поначалу интересно, но все чужое. А к тому, что интересно – потом привыкаешь, а оно своим не становится, да и интерес пропадает. Тогда совсем грустно. Но такие путешествия Ему необходимы – так надо, чтоб жить как все, не хуже многих…

Я показала ему тот танец, который выучила две недели назад – ни разу не сбившись, не нарушив ни единой ветви музыкального узора, негромко подпевая самой себе (изо всех сил стараясь не попасть в тональность, которая перевела бы мое «мурлыканье» в Пение). А он посмеялся ласково «Знаешь, русалочка, у тебя здорово получается, но лучше не делай так! А то я подумаю, что ты обычная наша девчонка и, знаешь ли…». Потом, словно от внезапно пришедшей в голову мысли, вдруг резко помрачнел, оборвал смех, наскоро попрощался и ушел

И я снова не видела его несколько долгих дней …

Глава 5

05 Весна II – allegro

Лето почти кончилось, приближалась осень. Чем дальше – тем чаще и сильнее я слышала в Нем скрытую печаль, но он не хотел о ней говорить, а я пока не настолько хорошо ощущала Его сущность, чтобы различать подробности. Казалось только, что печаль как-то связана со мной.

Когда же я начинала расспрашивать Его об этом, Он сразу начинал улыбаться (и мне было ясно видно: только затем, чтобы я не вела своих расспросов). Улыбка солнечным лучом приходила только на Его губы, а в глазах темнели все те же осенние тоскливые сумерки.

Я отчетливо чувствовала, что улыбаться ему совсем не хочется, но настойчиво допытываться о причинах  – не смела. И просто продолжала свои рассказы, как Он и просил…

– Новые дриады появляются из молодых деревьев. Не из всех. Я до сих пор не поняла – как заранее определить дерево, из которого потом выйдет дриада. Мы же не во всех деревьях живем…Но в один прекрасный момент, проходя мимо него, начинаешь чувствовать не только жизненную силу дерева, но и силу будущей дриады – как Пение, звучащее сначала еле слышно, а потом все громче и громче… Наконец, в одну из светлых ночей Старец ведет нас всех к этому дереву, останавливается рядом с ним и Зовёт…Кстати, словами, а не Пением! Только слова – особые…через небольшое время из ствола дуба, березы или сосны выходит наша новая девочка… ну, или мальчик! (я улыбнулась). Это, пожалуй, единственный повод нам собраться вместе… Но и там волнение ожидания настолько велико, что говорить о чем-то другом, кроме «родящего» дриаду дерева просто невозможно! Старец после «рождения» некоторое время наставляет новенького (или новенькую), а потом дает ей(ему) часть леса под Опеку…Так что у нас действительно нет маленьких детей, нет стариков, нет семей…

Мало-помалу, мне уже начинало казаться, что я – вроде помощницы нашего Старца, и обучаю кого-то из новеньких всяким премудростям. И в относительно ровном газончике моего изложения принялись прорастать, набирая силу, явно учительские нотки…

– Мы  – Хранители леса. Мы – часть леса, которая помогает Живым… Нет, мы не защищаем добрых зайчиков от злых лисичек, а красивых бабочек – от мерзких пауков (но вот тут я немного покривила душой, так как у меня на совести было несколько спасенных бабочек, которым мое Пение придало дополнительных сил, и временно голодных пауков, которые лишились сил так же по милости моего Пения!)! Живые убивают только по очень веской причине. Мы помогаем выздороветь раненым (или прекращаем их мучения). Мы помогаем росту и цвету растений. Но тоже –  в пределах, которые определяет Старец: чтобы одни растения не заглушали полностью другие, чтоб лес не вел стремительное наступление на всю округу, а рос в гармонии и благоденствии. И потом – вспомни, к нам приходят ваши лесорубы и охотники… Мы изо всех сил пытаемся восполнить потери леса после их визитов… Как ты уже понял, у нас нет возможности действовать на окружающее так, как это делаете вы в своих садах и полях. Но зато мы можем воздействовать на самую суть Живых! Я слышала, как играют ваши скрипки… Мы можем приблизительно так же Петь. Только не голосом, а… душой! Если спеть в одном тоне – рана у Живого затянется очень быстро. (помнишь, ты пришел в Лес с больным горлом, а потом удивлялся – как быстро все прошло?). Если в другом – дерево не зачахнет, даже если долго не было дождя! Но, конечно, на одном нашем Пении в пустыне сад не вырастишь – вода все равно нужна…

Тут я вспомнила недавнюю историю, очень печальную, касающуюся одной молоденькой лани и… Дело в том, что история эта произошла именно здесь, вот под этим самым столетним дубом, мимо которого мы сейчас неспешно проходили. Холодная тяжесть легла на душу, окутала меня снежным покровом морозной зимней ночи. Я остановилась, глядя на еще, казалось, не совсем поднявшуюся на Том месте травку и продолжила, уже далеко не столь учительским тоном, как раньше.

– Старец говорит, что наше пение – часть силы, поддерживающей Мировую Гармонию. Поэтому запрещает нам петь Песни Завершения Жизни иначе, как для прекращения мучений Живых, когда помочь вылечиться им уже нельзя. И потому ваши люди никогда не пострадают от нас….

Я замолчала, отчаянно пытаясь сбросить с себя тяжелые воспоминания, по-прежнему не трогаясь с места, отвернувшись от Него, чтобы скрыть печаль, и тут…

И тут я обнаружила на своей спине, вверху и чуть слева  – маленькое ласковое солнышко. Я почувствовала теплый свет. И я услышала Пение… Нет-нет, это точно не была обычная человеческая речь. Непрерывными волнами, мягко вливалось в мое сознание именно Пение, а не слова. Пение, хотя и отличающееся от привычного мне, но всё же – Его Пение, Его голосом. Он просил меня, очень деликатно просил позволить побыть рядом со мной, хотя бы совсем немного времени – побыть, чтобы утешить меня, взять на себя часть моей тяжести, моей боли…

Всё это – без единого слова. Только волны непрерывной мелодии…

Я даже не знаю, с чем это можно было сравнить. С внезапным потеплением посреди самых жестоких зимних морозов? С солнечным лучом среди череды абсолютно дождливых дней? Нет. Больше всего это было похоже на Весеннее Пробуждение, только не обычное, постепенное, а резко: мгновенный переход из состояния долгого сна, полного покоя – в бодрствование. Вспышка. Удар.

До этого момента я твердо знала: люди не способны Петь! Так всегда говорил нам Старец! Люди нам чужие, потому что они безответственны, потому что они не способны Чувствовать Живых, не способны Петь!…

Я резко обернулась, в смятении, не веря своим ощущениям, не зная, что делать, как повести себя… Он испуганно убрал свою ладонь, которой до того пытался дотронуться до почти невидимой, почти нереальной для него – меня, чтобы, как я потом уже поняла, просто приободрить меня, развеять мою печаль…

– Что ты делаешь?! – мой вопрос прозвучал, наверно, даже грубо.

– Да ничего… просто хотел сказать, чтоб ты не расстраивалась! – Он тоже смешался, явно не понимая причины моей резкости.

Я не могла спросить напрямую – "Ты что, можешь Петь? Как и мы?". Было видно, что всё произошло случайно, и Он сам не понял, что смог передать мне через попытку прикосновения – то нежное утешение, что было в Его душе предназначено для меня. Мои вопросы смутили бы его еще больше, и, вероятнее всего, Он бы попросту развернулся и ушел. И я даже не хотела думать – чем бы это обернулось для меня.

Поэтому я не стала "разоблачать" Его, а просто продолжила.

– Прости… Я не хотела испугать тебя. Просто очень глубоко задумалась. Прошу, прости!…

Я постаралась успокоиться, хотя бы настолько, чтобы мое волнение не было Ему заметно.

– Пойдем дальше…Имена наши – не имена, как у вас, а маленькие кусочки Пения, с помощью которых мы и призываем друг друга. Меня свои зовут вот так… – я коротко Пропела свое имя.

Я внимательно смотрела – как Он отреагирует на моё Пение? Ведь Он сам только что Пел, неужели не слышит, не чувствует явного сходства? А, вдруг, он вообще не человек, и, обманывая меня, хочет чего-то недоброго?

Но мой спутник был открыт мне, как новый зелёный листок солнечному свету, открыт всей душой, и ни капли лицемерия или обмана не было в Нём. Он был удивлён, обрадован новому впечатлению, немного – опечален из-за ограничения своего восприятия, но ничего более. Он честно не знал, что и сам может Петь…

– Да, я слышу тебя, правда, еле-еле, на самой грани – как и твоих соплеменников… А уж воспроизвести никак не смогу! И, к сожалению, не все понимаю, о чем ты говоришь… но догадываюсь – и, полагаю, догадываюсь верно… А кто такой Старец? Он у вас главный? Кто его назначил?

Я не стала хохотать над ним и ответно вопрошать – а кто назначил речку течь здесь или солнце заходить вон там…И имеет ли дуб главенство над грибами? Он все-таки человек, и далеко не все азы нашей жизни знает и чувствует. Объяснила просто и коротко:

– Старец  – это тот, кто дает нам советы и наставления. Мы слушаемся его, хоть он никогда не приказывает нам. Он был всегда и пребудет вовеки с нами.

– А если вы исчезнете?

– Нет в мире такого, что могло бы исчезнуть. Измениться – может. Иногда – до неузнаваемости. Но никогда не исчезает!

– Хорошо,  с рождением разобрались…А гибнут, умирают ли ваши?

– Смерть дриады? Да, это бывает…

 На немой вопрос в его глазах я тихо ответила:

– А ты можешь представить – как жить дриаде, которая лишилась своего дерева?

Глава 6

06 Осень II – Adagio Molto

– Я не могу запретить тебе! Хотел бы, но у меня нет такого права…Поэтому ты должна знать…

Слова Старца звучали тяжело, как будто были замшелыми каменными глыбами в овраге, перегораживающими путь весеннему потоку… Но, помнится, поток всегда огибал их и несся себе дальше…

Однако сильная тревога Старца – ведь даже свое обычное «так сказать» он почти не произносил! – передалась и мне, так что слушала я со всем вниманием, да и невозможно было иначе слушать такое…

– Я уже говорил тебе – общаясь с ним, ты делаешь свое тело… материальнее. Как ты полагаешь, почему вы сейчас понимаете друг друга с полуслова, будто каждый слышит мысли другого?…Он впитывает в себя часть твоей сущности, и становится чуть ближе к нам… к тебе! и это хорошо для этого человека, и для всей Мировой Гармонии,  но ты при этом тоже берешь себе часть его сущности, и меняешься…

…Перестав быть такой легкой, как все дриады, однажды ты просто не сможешь войти в свое дерево. Утратишь часть себя, дающую тебе жизненные силы, дающую тебе возможность чувствовать мир. И вот тогда – и навсегда! –  станешь призраком. Начнёшь постепенно терять способность говорить… петь.. будешь терять память, рассудок… Тело твое не останется настолько легким, как у дриады, но и не станет таким, как у человека. Ты сможешь совершать какие-то действия в материальном мире, и это станет заметно людям, но сама будешь видима только в  местах, где действуют особые силы. Такие есть в старых замках и развалинах – я вам про это рассказывал…Мы не будем тебя изгонять, но ты сама уйдешь отсюда и будешь продолжать жить  –  сумасшедшим пугалом! –  сама того не понимая, до скончания веков, или пока какой-нибудь охотник на приведений не положит конец твоему жалкому существованию.

Но это только один вариант развития событий!

Второй – и он легче для тебя – переход через критическую точку материализации твоего тела застанет тебя внутри дерева, и ты не сможешь выйти из него, начнешь врастать в ткань ствола. Ты будешь заключена в нем, тело твое станет навечно с ним единым целом и пока дерево не погибнет, ты будешь жить – и одновременно – не жить – вместе с ним. Твои способности так же будут постепенно – достаточно долго, чтобы это было мучительно!  – покидать тебя, и в конечном итоге ты полностью сольешься с деревом навсегда, станешь только деревом, обычным деревом…

Тоже незавидная судьба: доживать век свой, стоя на одном месте, следя лишь за сменой времен года  … Однако, как правило, век деревьев короче, чем призраков, и твое бездумное существование не будет слишком долгим и мучительным…

Но в том, и в другом случае, как ты понимаешь, ты теряешь себя…

Наш Старец, наш Наставник, Учитель, наш Мудрец, всегда дающий нам всем только правильные советы, душой болеющий за Лес, за наш народ – замолчал, и было видно, как нелегко ему далась эта речь, как тяжело у него на сердце – все было видно по его изборожденному морщинами лицу, будто утесу, покрытому сумрачными тенями от тяжелых туч.

А мне, наоборот, сразу стало легче. Стало понятно, и ясно на душе. Потому что я теперь видела все свои дороги, и видела – куда они меня ведут. Но мне не было страшно, потому что сердце мое полыхало неугасимым, огромным костром, чье пламя освещало любую из них, не оставляя места теням и сомнениям.

– Спасибо, Старец!…Ты хочешь защитить мою жизнь, мою сущность, ради Мировой Гармонии и ради меня самой! я это понимаю и благодарю тебя!…  Но не могу расстаться с Ним! Если я это сделаю – результат будет таким же: я потеряю себя…

***

Он привык Смотреть, и уже видел меня почти так же, как и своих… Ну, может, чуть более прозрачной. Даже иногда чувствовал, если я молча (специально!) подходила к нему со спины и прикасалась – он ощущал мои прикосновения как легкое дуновение ветра, хотя мне приходилось прилагать немалые усилия для воздействия. Пения я больше от Него не слышала. Может быть, потому что старательно избегала ситуаций, которые могли побудить Его к этому.

Я знакомила Его с другими дриадами, если они попадались нам навстречу, и Он научился видеть и их – правда, только в виде почти прозрачных силуэтов, как и меня в первую нашу встречу. Он не слышал, что они говорили, только воспринимал их эмоции – как тихое пение на грани сознания. Оно неизменно было удивленно-доброжелательным. Удивление было вполне понятным. Старцу, думаю, пришлось ответить на многие вопросы по этому поводу, заданные моими братьями и сестрами…

А доброжелательным – потому что мой друг никогда не приходил в этот лес с топором или с охотничьими снастями. Я учила Его чувствовать и любить Живых, и Он был замечательным учеником в этом…

А я… я чувствовала Его нежную привязанность ко мне, чувствовала себя  – маленьким зверёнышем, греющимся на ярком солнышке после череды  холодных дней  – так же тепло и ослепляющее светло мне было … И у меня не было мыслей, которые бы связали нашу дружбу с пугающим словом «потом»…

Глава 7

07 Зима I – allegro non molto

А потом, в конце одного прекрасного зимнего дня (прошел почти год, как мы стали общаться), когда солнце уже приготовилось соскользнуть на ночной покой, Он пришел какой-то странной, тяжелой походкой, с опущенной головой, и, путаясь в словах и не глядя мне в глаза, объяснил, что, видимо, в ближайшем будущем перестанет сюда являться, потому что скоро женится, невеста вот в его дом приехала – пока погостить, сейчас знакомится с родителями, которые так счастливы, ведь уже давно пеняли ему, что он никак не обзаведётся семьёй, а все бегает в лес непонятно зачем, какие такие могут быть дела в лесу круглый год…

Его голос звучал все громче – словно в громкости он пытался  найти опору для собственных слов, и, наконец, достиг апогея в почти обвиняющем крике: «Ты и сама понимаешь – у нас с тобой ничего не может быть! ты же дух, призрак, ты – ничто! Да ты меня даже обнять не можешь!… Фактически – тебя нет, тебя вообще нет!».

Он кричал на меня, а глаза его до краев были наполнены черной тоской… Выкрикнул последнюю фразу, резко развернулся и ушел, не оборачиваясь, не прощаясь, быстрыми шагами, с опущенной головой… Из моего Леса и из моей жизни…

***

… Да. Обнять Его я не могла. Не потому, что не хотела. Просто таковы были физические свойства этого мира.

У всех есть способность видеть и слышать – в большей или меньшей степени. У всех есть чувства обоняния и тактильного ощущения. Ощущения тепла и холода. А еще… еще есть то, чему в человеческом языке пока нет названия.

У нас – Хранителей Леса – считается вполне обыденной способность именно таким образом Чувствовать Живых – каждую травинку, каждую веточку… каждого зайку малого.

Однажды я уже рассказывала это Ему: наши тела состоят как бы из чувствительных струн, позволяющих ощущать связь со всем Лесом. У каждого из Живых есть отзвук, эхо сущности – его, Живого, сущности –  в этих струнах. Таким образом каждый Живой отражается, как в водной глади – в нас, Хранителях. Это необходимо, чтобы мы могли вовремя прийти на помощь тем, кто не всегда может позвать способом, предназначенным для слуха и зрения.

Что же касается людей… Конечно, их мы видели и слышали, но …только как живые картинки. Потому что люди никогда не имели отражения в нашем внутреннем мире. Они не задевали наших струн. Потому что были для нас чужими.

… Это началось почти сразу после того, как я услышала Его обращение ко мне не словами, не обычной человеческой речью, а настоящим Пением. То есть на том языке, на котором общаются Хранители, на котором общаются Живые, и на котором никогда не общаются между собой люди.

Он был  единственным человеком из всех, известных Хранителям, который мог Петь, как и мы, хотя сам этого не осознавал.

И Он был единственным человеком, который начал отражаться во мне. Его отражение прорастало в моей душе, становясь все яснее, все отчетливее – как трава прорастает по весне, из темноты земли – в мир воздуха и света. Медленно, но неотвратимо. Из едва заметных точек, тонких черточек – набирая жизненную силу, обретая объем, превращаясь из легкого эскиза – в реальность.

И я чувствовала это прорастание. Иногда, на краткий миг, оно становилось отчетливо резким и сильным, внезапным толчком укрепляясь на новом уровне, и тогда я невольно вздрагивала, как от легкого удара.

Но говорить с Ним об этом я не могла. Не смела. Да и не хотела еще больше подчеркивать разницу между нами. Впрочем… А так уж велика ли была эта разница, или мне просто-напросто так было легче оправдать себя, довольно безответственно (прав был Старец!) разрешившую прорасти в своей душе –  человеческому?

…Через некоторое время я осознала, что чувствую эхо, отражение Его сущности так же, как и эхо Живых – если Он находился рядом.

Иногда – даже если Он был далеко от меня.

Стоило Ему вспомнить, подумать обо мне, как нечто, немногим более материальное, чем теплый солнечный луч, легко обвивалось вокруг моего правого запястья, и, нежно погладив тыльную сторону кисти, соскальзывало в ладонь, проникая дальше, сквозь пальцы, даже если они были сомкнуты – мягко заставляя их сдаться, раскрыться. Ещё некоторое время я ощущала как будто невидимая, теплая рука легко сжимает мою правую ладонь, а потом всё пропадало, но в душе оставался отзвук, как от улыбки, что предназначалась мне и только мне.

Если такое происходило, то на следующий день, при нашей встрече, Он обычно рассказывал: "… вчера я думал – как ты там, что делаешь…", а я молча улыбалась в ответ, и чувствовала себя совершенно счастливой.

Порой – и такое проявление означало, что Он в самые ближайшие минуты появится рядом со мной – это походило на теплый, легкий ветер, внезапно начинавший свое движение почти со всех сторон – сквозь мое лицо, затылок, шею, руки – внутрь грудной клетки, побуждая то нематериальное, что существовало внутри меня, что источало радостный свет, которым я обычно делилась с окружающими  – побуждая  нематериальное «это» засиять – отчаянно-ярко, заполыхать солнечным пожаром, которым делиться с кем бы то ни было – уже невозможно, потому что сама я горела и плавилась в нем, неспособная более ни на какие чувства и мысли, кроме…

А вот обнять я Его не могла, нет. И, как теперь стало очевидным, для Него это делало невозможным сам факт моего существования.

Нет, ничего особенного. Просто еще один из физических законов этого мира.

Меня для Него не существовало … Меня – для Него – не было, и сейчас эта Правда пришла заявить о себе, прямо и честно, разрушая своим явлением всё, что у меня было …

Где ты была раньше, дорогая Правда? Ждала, когда моё дерево зацветёт под тёплыми дождями и солнечным светом, чтобы тогда и только тогда срубить его под корень, одним ударом?…

***

Я стояла, машинально положив руку на ветку, чуть припорошенную снежком, и смотрела вслед быстро уменьшающемуся силуэту на фоне закатного солнца. Рядом со мной появился Старец: «Смотри, несчастная, что ты наделала!!!». Я проследила за его взглядом… Из-под моей полупрозрачной руки тихонько катилась вниз маленькая капелька растаявшего снега…

***

– Знаешь, какое дитя в человеческой семье бывает самым любимым? Самое болезненное, с которым больше всего хлопот и забот… Я сразу понял, когда ты появилась – ты не такая, как все дриады, по сути своей ты ближе к людям, чем любой из нашего народа… И все-таки что-то тебя позвало именно в эту жизнь…Ты принесла мне столько всего …  – Старец вздохнул, и этом вздохе снова была многовековая усталость.

Я молчала. Меня заполняла черная глухая пустота, как будто в мое дерево ударила молния, выжгла мое сердце, мою сущность, остались только угли…

– Послушай же меня, бедное мое дитя!…У тебя есть надежда… Дриада может стать обычным человеком… После того, как умрёт…– Старец замолчал, будто ему было невыносимо трудно продолжать.

На меня будто пролился ледяной дождь! Я подняла глаза на Старца, а он горестно покачал головой, снова тяжело вздохнул и исчез.

Все с той же черной пустотой внутри, я приблизилась к своему дереву и вошла в него… нет, не вошла – втиснулась. И только тут поняла, что выбрала дорогу, по которой  уже нельзя вернуться …Я начала «врастать»…

Глава 8

08 Лето I – allegro non molto

Когда Он вернулся домой, то первым делом объявил родителям и счастливой этими его словами невесте, что больше никогда не пойдет в «ТОТ лес». И – заболел. Болезнь была странная – только высокая температура вместе с ознобом, а еще …

А ещё – бредовые видения.

То чудилось, что он снова беспечно болтает со своей лесной русалкой,  и наблюдает за  нехитрыми, светлыми радостями труда и забот ее народа…

То русалка являлась ему узницей за прозрачной дверью, внутри её дерева. Смотрела полными слёз глазами – и казалось, что её взгляд беспрепятственно вливается, нескончаемым потоком, прямо в душу ему, смешиваясь с его собственной кровью, бегущей по венам-артериям. Русалочка смотрела молча, не произнося ни единого слова, но в молчании этом, на самой грани слышимости, звучала тихая, печальная музыка, похожая на пение скрипки. И тогда сердце Его переполнялось жалостью, и боль поднималась в его душе, как огромная волна, и не было от этой волны никакого спасения.

Невеста почти неотлучно сидела рядом с ним, слушала его странные бредовые речи, промокала холодным полотенцем горячечный лоб, а Он, однажды очнувшись, схватил ее за руку и счастливо прошептал «Так ты все-таки настоящая? Не призрак?». Потом на лице его отразилось короткое горькое понимание правды: «А, это ты…» – и он снова впал в забытье.