Двор Опалённых Сердец

Мужчина резко опустил руки. Посмотрел на них – долго, неотрывно. Затем снова коснулся ушей. И на его лице отразилась такая боль, такая глубокая, невыносимая потеря, что у меня перехватило дыхание.

Он прошептал – так тихо, что я едва расслышала даже с усиленным звуком:

– Тэлиа… тэлиа эн…

Врач рявкнул команду, и медсестра приготовила шприц. Седативное. Укол. Препарат вливается в вену. Мужчина дёрнулся, попытался оттолкнуть руку медсестры, но тело уже не слушалось. Мышцы размягчились. Веки отяжелели.

И в последний момент, прежде чем сознание покинуло его, он повернул голову. Посмотрел прямо в камеру. Прямо на меня.

Я замерла. Сердце остановилось.

Он не может меня видеть. Это просто совпадение. Он просто смотрит в ту сторону.

Но золотые глаза смотрели так, словно он знал. Словно видел меня сквозь экран, сквозь время, сквозь расстояние. И в них читалась мольба. Последняя надежда тонущего. Помоги.

Затем его глаза закрылись. Видео закончилось.

Я сидела, не в силах пошевелиться, уставившись в чёрный экран. Дыхание было рваным. Сердце колотилось. На коже мурашки.

Что за херня творится?

Я закрыла файл. Открыла медицинскую карту снова. Прокрутила вниз к разделу с особыми отметками. Там было написано: шрамы необычной формы на спине. Характер ран не соответствует известным видам оружия. Приложены фотографии.

Я кликнула. Фото загрузилось. И я застыла.

Его спина была изрезана шрамами – но не хаотично. Они складывались в узор. Симметричный. Сложный. Как руны. Как древние письмена, вырезанные в плоть. Каждая линия была слишком ровной, слишком точной, чтобы быть случайной. Кто-то намеренно это сделал. Кто-то пытал его. Медленно. Методично. Вырезая символы на коже.

***

Боль пришла во время обхода.

Доктор Пател – невысокая женщина с усталыми глазами и слишком яркой помадой – проверяла мою ногу, когда мир начал… смещаться. Сначала это было едва заметно: лёгкое головокружение, словно я слишком быстро встала. Потом – давление за глазами, тупое и навязчивое, как предчувствие мигрени.

А затем – звук.

Не совсем звук, если быть точной. Скорее ощущение звука. Как будто кто-то скрёб ногтями по самому краю моего сознания, там, где заканчивается реальность и начинается что-то другое. Шорох. Шёпот. Царапанье по границе миров, которой не должно существовать.

– Мисс Морроу? – Голос доктора Пател долетал откуда-то издалека, приглушённый, словно я слушала её через толщу воды. – Вы меня слышите?

Я моргнула, фокусируясь на её лице. Она нахмурилась, посветила мне в глаза маленьким фонариком. Яркий луч пронзил зрачок, и боль вспыхнула острее – как будто кто-то воткнул раскалённую иглу прямо в мозг.

– Зрачки в норме, – пробормотала она, убирая фонарик. – Но вы бледны. Тошнота? Головокружение?

– Нет, – я солгала, сжимая простыню так сильно, что костяшки побелели. – Просто не выспалась.

Она посмотрела на меня так, словно не верила ни единому слову, но устала спорить с пациентами, которые упорно отрицают очевидное.

– Попробуйте поспать после завтрака. И если симптомы усилятся – сразу зовите медсестру.

Я кивнула, не слушая. Потому что звук усиливался.

Шшшш-шшш-шшш…

Словно что-то огромное ползло по ту сторону стены, невидимое, голодное, почти здесь.

Доктор Пател вышла, и я осталась одна в палате, сжимая телефон в руке так сильно, что пластик скрипнул. На экране – прямая трансляция с камеры третьего этажа. Коридор. Дверь палаты №347. Охранник – грузный мужчина с лысиной и газетой на коленях – сидел на стуле напротив, время от времени зевая и потирая глаза.

Он не двигался уже два с половиной часа.

Ну же. Сходи в туалет. Выпей кофе. Хоть что-нибудь, чёрт возьми.

Звук нарастал – теперь это был не просто шёпот, а голоса. Множество. Сливающиеся в единый гул, полный злобы, голода и чего-то ещё. Чего-то древнего и жестокого.

Я зажмурилась, сжала виски пальцами.

Это стресс. Недосып. Слишком много дерьма случилось за последние сутки.

Но глубоко внутри – в той части меня, что всегда знала, когда ситуация вот-вот выйдет из-под контроля, – что-то холодное и тяжёлое осело в желудке.

Это было не просто переутомление.

Что-то было не так.

***

Я дотянула до завтрака силой воли и двух таблеток ибупрофена.

Столовая была заполнена наполовину: несколько пациентов в халатах уныло ковыряли тосты, медсестра у раздачи разливала чай, телевизор в углу бубнил что-то про пробки на дорогах. Всё было обычным. Скучным. Безопасным.

Но звук не уходил.

Он пульсировал где-то на краю слуха, настойчивый и липкий, словно паутина, которую невозможно стряхнуть. Я пыталась его игнорировать, пыталась сосредоточиться на овсянке, которая превратилась в серую клейкую массу, но с каждой минутой гул становился громче. Ближе. Голоднее.

Тревога ползла по позвоночнику – медленная, вязкая, иррациональная.

Я швырнула ложку в тарелку, схватила телефон.

На экране охранник поднялся со стула. Потянулся. Сказал что-то в рацию.

И пошёл прочь по коридору.

Сердце ёкнуло.

Вот оно.

Я схватила костыли и поднялась так резко, что стул опрокинулся с грохотом. Несколько голов повернулись в мою сторону.

– Мисс Морроу? – Медсестра нахмурилась. – Вам нужна помощь?

– Нет. Всё нормально. Просто… туалет, – я выдавила из себя подобие улыбки и, не дожидаясь ответа, заковыляла к выходу.

Коридор встретил меня тишиной и слишком ярким светом люминесцентных ламп. Звук стих – но не ушёл. Он притаился где-то за углом сознания, выжидая, словно хищник, готовящийся к прыжку.

Я двинулась к лестнице, опираясь на костыли, каждый шаг отдавался тупой болью в сломанной ноге. Адреналин помогал – заглушал дискомфорт, затуманивал страх, превращал меня в то, чем я была лучше всего: в человека, идущего туда, куда не стоит идти, ради вещей, которых не стоит хотеть.

Классическая Кейт. Всегда выбирает самый идиотский путь.

Третий этаж был пуст. Коридор тянулся передо мной – длинный, стерильный, пахнущий антисептиком и чем-то ещё. Чем-то металлическим и острым, как кровь.

Я остановилась перед дверью палаты №347.

Сердце колотилось так сильно, что в ушах звенело. Ладони вспотели на рукоятках костылей. Здравый смысл – та его жалкая часть, что ещё оставалась – орал, чтобы я развернулась и ушла. Прямо сейчас.

Но я не ушла.

Потому что когда я закрывала глаза, я видела его. Золотые глаза, полные потерянности и боли. Руки, державшие меня так, словно я была единственной точкой опоры в рушащемся мире.

Идиотка, – снова напомнил внутренний голос.

Я толкнула дверь.

***

Он сидел на кровати.

Спиной к стене, одна нога согнута в колене, другая свободно свисала. Правая рука была прикована наручником к спинке. Цепь длинная, давала свободу движения.

И он был голым.

Снова.

Снова, чёрт возьми.

Простыня небрежно прикрывала бёдра, но всё остальное – грудь, живот, руки – было открыто. Бронзовая кожа, чёткие линии мышц, шрамы на рёбрах и плечах. На левом предплечье я заметила родинку – маленькую, тёмную, чуть выше запястья. Почему-то эта деталь – такая человеческая, такая обычная – сделала его более реальным.

Я застыла в дверном проёме, уставившись.

Он медленно поднял голову.

И золотые глаза впились в меня с такой интенсивностью, что воздух загустел.

В тусклом свете они светились. Не метафорически – буквально. Слабое мерцание, как у кошки. Золото с вкраплениями янтаря, расходящееся от зрачков тонкими лучами. Неестественно яркое.

Я видела много взглядов в своей жизни. Голодных. Злых. Отчаянных.

Но этот был как удар. Как разряд электричества. Хищный и острый, полный холодной оценки и чего-то тёмного, что заставляло первобытную часть мозга шептать: беги.

Но я не из тех, кто бегает.

Его губы изогнулись в медленной, ленивой усмешке.

– Ты вернулась, – его голос был низким, хрипловатым, с акцентом, который делал каждое слово похожим на музыку. – Как предсказуемо.

Я моргнула.

Сердце пропустило удар.

– Что? Ты говоришь по-английски?

Усмешка стала шире. Он откинулся назад, прислонившись к стене, и движение было таким расслабленным, таким уверенным, что я на секунду забыла, что он прикован. Его пальцы легли на колено – небрежно, грациозно, слишком плавно.

– Говорю, – он произнёс это слово медленно, раскатисто, с отвращением, словно оно оставляло неприятное послевкусие. – На этом примитивном наречии. Этом жалком подобии языка. – Он провёл языком по нижней губе, и жест был настолько непристойным, что я почувствовала, как краснеют уши. – Изъясняться на нём – всё равно что мычать, как скот на бойне. Грубо. Неуклюже. Как если бы ты пыталась петь с камнями во рту. – Он пожал плечами, мышцы перекатились под кожей. – Но когда оказываешься в аду, приходится говорить на языке демонов.

Я захлопнула рот, который предательски приоткрылся.

– Ничего себе. А ты, оказывается, мудак.

Его улыбка не дрогнула. Напротив – стала ещё шире, обнажая слишком белые, слишком ровные зубы.

– Как и ты, судя по всему, – он наклонил голову набок, и движение было настолько грациозным, настолько нечеловеческим, что мурашки побежали по коже. – Иначе не пришла бы сюда. Не стала бы рисковать, пробираясь в палату заключённого. Не смотрела бы на меня так, словно оцениваешь, сколько я стою на рынке.

Точка для него.

Я оттолкнулась от двери, заковыляла ближе на костылях – медленно, держа его взгляд. Остановилась у края кровати, скрестила руки.

– Ладно, солнышко, – я выдержала паузу, наслаждаясь тем, как его бровь приподнялась. – Давай начистоту.

– Солнышко? – Он повторил слово медленно, пробуя на вкус, и в золотых глазах плясали искорки. – Это обращение? Или оскорбление?

– На твой выбор, – я пожала плечами. – Хотя, учитывая, что ты снова голый, я бы сказала – это наблюдение. – Я окинула его взглядом – демонстративно, цинично, от головы до простыни на бёдрах. – Это, типа, твой стиль жизни? Саботаж больничного дресс-кода? Или у тебя аллергия на ткань?

Что-то тёмное мелькнуло в его глазах. Раздражение. Но усмешка осталась.

– Ваша одежда отвратительна, – он произнёс это так, словно речь шла о пытке. – Ткань грубая, колючая, как мешковина. Швы впиваются в кожу. Запах… – Он поморщился. – Мёртвый. Неестественный. Как будто её пропитали какими-то ядовитыми снадобьями. – Он потянул цепь, указав на скомканную больничную рубашку в углу. – Я пытался терпеть. Но предпочёл наготу этому убожеству.

Я фыркнула.

– Убожеству. Ясно. Ну извини, ваше величество, что наша цивилизация не соответствует твоим высоким стандартам.

– Должна извиниться, – согласился он серьёзно, и я не сразу поняла, что он издевается. – Ваш мир – это оскорбление чувств. Воздух отравлен. Еда безвкусна. Свет мёртвый. Даже звёзды… – Его лицо потемнело. – Даже звёзды не те.

Что-то в его голосе – тоска, глубокая и древняя – заставило меня замолчать.

Я сглотнула.

– Слушай, я не пришла сюда обсуждать наш дресс-код, – я выпрямилась, встречая его взгляд. – Давай по делу. Ты странный. Твоя ДНК не совпадает ни с одной базой. У тебя нет отпечатков пальцев. Ты говоришь на языке, которого не существует. – Я сделала паузу. – И я хочу знать: кто заплатит больше всего за информацию о тебе? Военные? Частные лаборатории? Или есть кто-то ещё, кто готов выложить миллионы, чтобы найти тебя?

Его глаза сузились. Золото потемнело, как расплавленный металл.

– Корысть, – он произнёс это слово медленно, смакуя каждый слог, и в его голосе прозвучало что-то похожее на… одобрение? – Значит, не доброта сердца привела тебя сюда. Не жалость. Не героические порывы. – Он откинулся назад, и его губы изогнулись. – Какое облегчение. Я начал беспокоиться, что ты окажешься очередной скучной героиней, желающей спасти бедного потерянного принца.

– Доброта не оплачивает счета, – я пожала плечами, игнорируя то, как его взгляд скользнул по моей шее, задержался на пульсирующей вене. – А у меня их предостаточно. Так что да, корысть. Ты – аномалия. Загадка. А загадки можно продать дорого, если знать, кому предложить.

Он рассмеялся – низко, хрипло, и звук отозвался где-то глубоко в животе, заставил что-то тёплое и неуместное шевельнуться там.

Прекрати. Сосредоточься.

– Ты хочешь продать меня? – В его голосе звучало неприкрытое веселье. – Как смело. Как по-настоящему… – Он замолчал, подбирая слово, и его язык снова скользнул по губе. – …беспринципно. Мне нравится.

– Информацию о тебе, – уточнила я, стараясь не смотреть на его рот. – Есть разница.

– Ничтожная, – он потянул цепь, проверяя, и мышцы на его руках напряглись под бронзовой кожей. Но мне нравится твоя честность. Редкая черта среди твоего вида.

– Среди людей, ты хотел сказать?

– Среди смертных, – поправил он, и в его голосе прозвучало что-то холодное и древнее. Что-то, от чего волоски на затылке встали дыбом. – Жалких существ с короткими жизнями и ещё более короткой памятью. Мотыльков, живущих один день и считающих это вечностью.

Я присвистнула, игнорируя холодок.

– Ого. Ты действительно высокомерный засранец. Это у всех вас там – откуда ты родом – или тебе просто повезло?

Его губы дрогнули. Почти улыбка. Его взгляд стал теплее – на градус, может, два.

– У всех, – он наклонился вперёд, насколько позволяла цепь, и золотые глаза впились в мои. Расстояние сократилось. Я почувствовала запах – что-то лесное, земляное, хвойное с примесью чего-то тёплого и пряного. – Но я был королём. Так что у меня больше оснований, чем у других.

– Был, – я подчеркнула слово, подавшись вперёд, встречая его вызов. Наши лица оказались в опасной близости. Я видела золотые искорки в его зрачках, тонкую сеть более тёмных линий, расходящихся от радужки. – Прошедшее время. Сейчас ты прикован к стене в больнице для смертных, говоришь на примитивном языке и пахнешь антисептиком. Не слишком королевски, если честно.

Что-то тёмное мелькнуло в его глазах. Опасное. Зрачки расширились, золото потемнело почти до оранжевого.

Мышца дёрнулась на его челюсти.

Пальцы сжались в кулаки, костяшки побелели.

Когда он заговорил, голос был тише. Мягче. Но от этого только более угрожающим:

– Осторожнее, маленькая дерзость, – каждое слово прозвучало как предупреждение, обёрнутое в шёлк. – Даже прикованный, даже лишённый силы, я всё ещё опаснее, чем всё, с чем ты когда-либо сталкивалась. Помни об этом.

Я не отступила. Не моргнула. Просто держала его взгляд, пока воздух между нами густел, наполняясь чем-то электрическим и опасным.

– Опаснее людей Винни Кроу? – Я выгнула бровь, откидываясь назад, демонстративно расслабляясь. – Потому что они довольно убедительно дали мне понять, что я должна им кучу денег. Сломали мне ногу для наглядности. Избили для пущего эффекта. И я всё ещё здесь. Всё ещё дышу. Так что прости, ваше величество, но твои угрозы не впечатляют.

Он смотрел на меня долго. Так долго, что я начала чувствовать себя неуютно. Его взгляд скользнул по моему лицу, остановился на синяках под глазами, спустился к моей сломанной ноге.

Что-то изменилось в его выражении. Потемнело. Стало более сосредоточенным.

– Короче, хочешь помощи – плати, —выдавила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Наличными. Вперёд. Или хотя бы гарантиями. Потому что твои обещания мне не интересны, солнышко.

Его глаза сузились. На секунду – на одну долю секунды – в них мелькнуло что-то опасное.

Потом он рассмеялся.

– Солнышко, – он повторил медленно, словно пробуя слово на вкус. – Ты уже второй раз называешь меня так. – Усмешка стала шире, более самодовольной. – И знаешь что? Ты попала в самую точку, маленькая дерзость. Прямо в самую суть. – Он откинулся назад, и в золотых глазах плясали искры веселья. – Я был Королём Лета. Владыкой Солнца. Повелителем огня и света. Так что да. Солнышко подходит идеально.

Я уставилась на него.

– Король Лета. Ты издеваешься.

– Нет, – его голос стал холодным. – Я абсолютно серьёзен. Я был фейри. Бессмертным. Древним. Правителем королевства, которое существовало тысячи лет, пока твой вид ещё жил в пещерах.

– Фейри, – повторила я медленно, пробуя слово на вкус. Оно звучало нелепо. Как сказка. Как бред. – Ты… фейри. Как в… сказках? С крыльями и феями?

Его лицо исказилось от отвращения.

– Феи – это жалкие насекомые с крылышками из твоих детских книжек, – прорычал он. – Я – фейри. Бессмертный. Древний. Созданный из магии и силы земли.

Я уставилась на него, а потом рассмеялась.

Не потому что было смешно. А потому что альтернатива – поверить – была настолько безумной, настолько невозможной, что смех был единственной защитой.

– Ты не можешь говорить серьёзно.

Его глаза сузились.

– Я абсолютно серьёзен.

– Фейри, – я повторила, всё ещё хихикая, хотя звук был истеричным. – Фейри. Господи. Я думала, ты просто ненормальный. Или из секты. Или под наркотой. Но ты действительно веришь в это дерьмо.

– Я не верю, – его голос стал холодным, резким, как удар. – Я знаю. Потому что я им был. До того, как меня швырнули в этот гребаный мир. До того, как моё тело изменилось. – Его рука метнулась к голове, пальцы провели по ушам – по округлым, человеческим ушам. – Мои уши были острыми. Мои глаза видели в темноте. Моя кожа переливалась под солнечным светом. Моя сила… – Голос надломился. – Моя сила могла сровнять горы.

Я перестала смеяться.

Потому что в его голосе была боль. Настоящая, глубокая, всепоглощающая.

И в его глазах – отчаяние.

Я сглотнула, горло пересохло.

– Допустим – допустим – я тебе верю, – я подалась вперёд, держа его взгляд. – Какие гарантии, что ты не кинешь меня, как только освободишься?

Его губы изогнулись в подобии улыбки.

– Никаких.

Я моргнула.

– Что?

– Никаких гарантий, – повторил он спокойно. – Кроме одной. – Он поднял руку, показал запястье. На коже виднелись тонкие линии – шрамы, складывающиеся в узор. Как корона, окружённая языками пламени. – Я предлагаю тебе договор. Скреплённый кровью и магией. Нерушимый. Абсолютный.

Мурашки побежали по коже.

– Договор.

– Да, – его голос стал тише, более соблазнительным. – Ты становишься моим проводником. Помогаешь мне ориентироваться в этом мире. Находишь портал. Приводишь меня к границе между мирами. И взамен – когда я пересеку её, когда вернусь домой и восстановлю силу, – я дам тебе всё, что пожелаешь.

Я фыркнула.

– Когда пересечёшь. Когда вернёшься. Когда восстановишь силу. – Я медленно выгнула бровь. – Много условий для гарантии. Звучит как «когда рак на горе свистнет». Или как «чек в конверте, честное слово».

Его губы дрогнули – то ли от раздражения, то ли от сдерживаемой усмешки.

– Ты не веришь мне.

– Конечно, не верю, – я скрестила руки. – Ты буквально только что сказал, что у меня нет никаких гарантий. А теперь предлагаешь сделку, которая зависит от кучи «если» и «когда». – Я наклонила голову. – Так что давай конкретнее, Солнышко. Что я получу здесь и сейчас? Кроме риска и головной боли?

– Не доверяешь мне? – В его голосе звучала усмешка. – Умно. Не стоит. Но у тебя нет выбора, маленькая дерзость. Потому что я – единственный шанс, который у тебя есть.

– Откуда ты знаешь, что мне нужен шанс?

Его взгляд скользнул по моему лицу, остановился на синяках под глазами.

– Потому что ты здесь. Потому что ты рискуешь. – Он наклонил голову, и золотые глаза впились в мои. – Потому что вчера ты врезалась в меня в коридоре, когда я планировал сбежать. И вместо того, чтобы кричать, вместо того, чтобы звать на помощь, ты смотрела на меня так, словно оценивала. Словно думала – как я могу это использовать?

Я застыла.

Чёрт.

Его усмешка стала шире. Более хищной. Глаза заблестели золотом – ярким, насмешливым.

– Или, – он наклонил голову, и в его голосе прозвучало что-то тёмное, издевательское, – ты оценивала что-то другое?

Секунду я просто смотрела на него.

А потом расхохоталась.

Громко. Резко. От всей души.

– Серьёзно? – Я откинулась на спинку кровати, всё ещё давясь смехом. – Ты сейчас пытаешься меня смутить? Загнать в угол воспоминанием о том злополучном моменте в коридоре?

Его усмешка чуть дрогнула.

– Солнышко, – я вытерла слезинку, которая выступила от смеха, – мне двадцать пять. Я выросла в интернате. – Я скользнула взглядом вниз, потом обратно к его лицу, и моя улыбка была чистым ядом. – Видела я всякого. Твой? Семь из десяти. Может, восемь, если прищуриться и войти в положение. Вчера я, конечно, преувеличила – хотела быть вежливой. Но теперь вижу: вежливость ты принял за слабость.

Тишина.

Гробовая.

Его глаза сузились – золото потемнело, стало расплавленным.

– Семь, – повторил он медленно, и в голосе зазвучало нечто опасное.

– Щедро, – кивнула я, пожимая плечами. – Учитывая освещение и панику. Если честно? Это максимум средний менеджер среднего звена. Король? – Я фыркнула. – Переоцениваешь себя, приятель.

Его челюсть сжалась. Мышцы на руках напряглись.

– Ты… – начал он низким, рычащим голосом.

– Лгу? – перебила я невинно. – Может быть. А может, и нет. Но видела бы ты своё лицо сейчас. – Я наклонилась вперёд, уперев подбородок в ладонь. – Задело эго, а? Что смертная девчонка не упала в обморок от вида твоего величественного… – я сделала неопределённый жест рукой, – …королевского скипетра?

Тишина затянулась.

Он смотрел на меня – долго, пристально, – и я видела, как за золотом радужки крутятся мысли, пересчитываются варианты.

А потом его губы медленно изогнулись в улыбке.

Другой.

Заинтересованной.

– Ты не такая, как другие смертные, – произнёс он наконец, и в голосе звучало нечто похожее на удивление.

– Спасибо за новость, – я закатила глаза и поднялась с кровати, хватаясь за костыли. – А теперь слушай внимательно, Солнышко. Я решила с тобой не связываться. – Я встретила его взгляд – холодно, расчётливо. – Всё-таки продать инфу о тебе будет проще и быстрее, чем слушать весь этот бред про магию, договоры и королевства.

Его лицо вытянулось.

Усмешка исчезла.

– Что? – выдавил он, и золотые глаза потемнели, стали почти чёрными.

– Ты слышал, – я пожала плечами, разворачиваясь к двери. – Удачи с твоими врагами, Король Лета. Надеюсь, они заплатят больше, чем ты мог бы.

– Стой, – его голос был низким, опасным. – Ты не посмеешь…

Я обернулась через плечо, и моя улыбка была ядовитой.

– Посмотрим.

Я сделала шаг к двери.

И в этот момент звук вернулся.

Громче. Ближе.

Царапанье. Скрежет. Шёпот.

Он резко повернул голову к двери. Тело напряглось. Мышцы натянулись как струны.

– Гребаные гримы, – прошипел он. – Они здесь.

– Кто…?

БАХ!

Дверь содрогнулась.

Я вскрикнула, отшатнулась.

Он рывком дёрнул цепь, металл впился в кожу запястья.

– Освободи меня, – его голос был ледяным. Командным. – Сейчас. Или твоё перепуганное личико будет последним, что я увижу перед смертью. И честно? Я предпочту что-нибудь более приятное на прощание.

Ещё один удар.

Дерево треснуло.

И дверь распахнулась.

Глава 3

Я видела много странного дерьма в своей жизни.

Мафиози, которые коллекционировали фарфоровых единорогов. Хакера, который работа