скачать книгу бесплатно
В молодости он был вначале боксером, затем активным участником уличных манифестаций, во время которых крушил челюсти всех подряд по приказу тех, кто платил. Вначале платил кайзер, после него – Веймарская республика, а вслед за ней – нацисты.
Вскоре завистники донесли, что, мол, активисты неарийского происхождения дискредитируют нацистское движение. Оказавшись на улице, никому ненужный Карл попробовал вернуться к спортивной карьере и даже пару раз выиграл чемпионаты Германии, но «неарийское происхождение» и здесь стало непреодолимой преградой.
В тысяча девятьсот тридцать восьмом году Карла решили стерилизовать в рамках правительственной программы «по борьбе за чистоту крови», но он в припадке ярости превратил конвоира буквально в котлету и сбежал. С тех пор Карл Рунштейн скрывался в разных местах, а в последнее время – в подвале пивной «Веселая наковальня».
Глава третья
Картина тушью
Пусть страх хватает все кругом,
Пусть катит он в глаза, как ком,
Меня мир страха не пугает,
Любим я, потому страх тает.
Владилен Елеонский. Бельчонок в колесе
1
Мой поезд в Москву отложило описанное выше непредвиденное происшествие. Я оказался важным свидетелем по делу Карла Рунштейна – человека, который подозревался в совершении ряда тяжких преступлений.
На следующий день меня допросил следователь. Мои показания были тщательно запротоколированы, а через две недели следователь запланировал очную ставку между мной и Рунштейном.
Немедленно провести следственное действие было невозможно. Подозреваемый впал в совершеннейшее безумие, он со вкусом буйствовал в камере, пробуя на прочность металлическую дверь своим большим упрямым лбом, и пока что ему требовалась лишь экстренная психиатрическая помощь.
Неожиданно свалившееся новое расследование меня несказанно обрадовало. Я оставался в Германии. Пусть ненадолго, но все же!
Указание фюрера всячески развлекать меня продолжало действовать. Поскольку фюрер поручил проведение развлекательной программы Хелен фон Горн, никто не решился вклиниться. Гофман скрипел зубами, но терпел.
Даже сейчас, когда я, глубокий старик, думаю о тех волшебных предвоенных днях, удивительная радость охватывает сердце. Вспоминая то время, я склоняюсь к мысли, что те дни были самыми лучшими днями моей жизни.
Хелен каждый день все время была со мной. Мы не могли наговориться.
Мы ели друг друга в разговорах, как аппетитный десерт после бокала хорошего вина. Мы смотрели и не могли насмотреться друг на друга.
Только ночевали мы порознь. Она завозила меня в мой особняк на великолепном белоснежном «хорьхе» с открытым верхом, который снова выделен ей лично Герингом в целях образцового выполнения поручения фюрера.
Хелен с удовольствием показывала мне Берлин и пригороды, а на выходные мы запланировали съездить в горы к ее папе, известному акварелисту, картины которого желал заполучить сам Герман Геринг, но папа всем отказывал, даже Герингу. Объяснение выглядело убедительным.
Якобы какая-то цыганка нагадала, что, если хоть одна его картина будет продана или подарена, папа не сможет больше ничего написать и как художник умрет. Такого он позволить не мог, в картинах заключалась вся его жизнь.
Он зарабатывал тем, что предлагал индивидуальный архитектурный дизайн для роскошных особняков нацистских бонз. Акварель писалась не для продажи, просто без акварели папа Хелен не мог жить.
В пятницу вечером Эмма закрыла свою героическую «Веселую наковальню» и устроила праздничный загул для избранных. Пиво лилось рекой из лучших запасов.
Все было бесплатно. Пилоты люфтваффе гуляли на славу и превозносили щедрую хозяйку до небес.
Эмма, конечно, не знала, что в ее подвале прятался опасный преступник, и была безумно рада, что его удалось обезвредить. Она выразила мне особое почтение, произнеся какую-то совершенно безумную речь, суть которой сводилась к тому, что Эмма всю жизнь мечтала о таком мужчине, и если бы она могла сбросить три десятка лет, русский майор Валерий Шаталов никуда бы от нее не делся.
С этими словами зажигательная рыжая Эмма с озорным видом многозначительно посмотрела на Хелен, которая, скромно потупившись, сидела рядом со мной за миниатюрным столиком в углу ярко освещенного зала. Кстати, я впервые в тот памятный вечер увидел Хелен в платье, оно полупрозрачным светлым облаком ниспадало вниз, подчеркивая загадочный образ девушки.
Эмма вдруг разошлась не на шутку. Она одним махом осушила огромную кружку пива и грохнула ее о каменный пол. Глиняная кружка разлетелась вдребезги.
Гости взревели дикими кабанами и замяукали камышовыми котами. Эмма вскочила на невероятно огромный, длинный прямоугольный деревянный общий стол, он занимал центр зала, и, приподняв алую юбку так, что ее ядреные белые бедра обнажились практически полностью, пустилась в залихватский пляс.
С потрясающим надрывом хозяйка исполнила какую-то народную немецкую песню, вольный перевод одного куплета которой я запомнил и привожу здесь, надеясь, что смысл всей песни можно будет легко уяснить из него.
– Ах, коты-кабаны, ах, коты-кабаны, откормили вас страстные сладкие сны, и без вас наши дни, как без соли, пресны, вы – посланцы любви, синеокой весны!..
Не знаю, то ли песня так подействовала, то ли общая атмосфера буйного гульбища, то ли особое пиво, но все гости в самом деле как будто превратились в огромных кошек и котов. Наверное, нет смысла передавать все то, что мне пришлось увидеть в тот великолепный вечер.
Скажу лишь, что столы ходили ходуном, пиво лилось в рот и мимо него, а скамьи и стулья, остервенело грохоча, падали постоянно. Пилоты безумно горланили песни и неистово хлопали в ладоши, словно спятившие бременские трубадуры.
Их подруги, все, как нарочно, довольно симпатичные, сорвав с себя одежду, буквально всю, до самой последней нитки, танцевали на столах, пока кто-нибудь из присутствующих кавалеров, дойдя до кондиции, не утаскивал аппетитную ягодку в угол за колонну или валил за высокую стойку бара, чтобы там славно полакомиться.
Впрочем, к тому моменту было выпито столько пива и все были в настолько разобранном состоянии, что было трудно поверить в некое интимное соитие новоявленных молодоженов в укромном уголке. Думаю, что они просто обнимались и целовались там, пока жажда новой порции пива не гнала их обратно за общий стол.
Хотя, кто его знает. За парочками я не подглядывал и стопроцентно утверждать не берусь.
Дань наслаждению и воспоминание о древнем распорядке, согласно которому в праздник все тайные желания должны быть удовлетворены, напоминали веселую, почти детскую игру. Удивительно, но не случилось ни одной драки.
Победила спортивного вида стройная глазастая брюнетка. Не такая уж красавица, если честно сказать, но она не только танцевала, она сыпала зажигательными шутками и так славно улыбалась, словно была в самом деле волшебницей, готовой удовлетворить любой каприз, что ее стаскивали со стола не один и не два, а целых восемь раз. Цифра по сравнению с другими участницами действа оказалась просто рекордной, если учесть, что кавалеров было, кажется, девять человек.
Эмме попались под руку сухие лавровые листья, она сплела из них довольно милый венок и надела на голову победительнице. Брюнетка, получив венок, стала Пивной королевой. Кроме венка и бордовых лакированных туфелек, на ее упругом стройном смуглом теле, очень похожем на тело какой-то известной немецкой цирковой гимнастки, по-прежнему ничего не было.
Эмма вылила на королеву ведро пива, и все мужчины, кроме меня, стали слизывать влагу с ее кожи. Я не знаю, чем все закончилось. Хелен твердо взяла мою руку и повела меня наверх, туда, где по периметру зала темнела галерея со строгими деревянными перилами.
Мы пошли по галерее. Мимо потянулись двери комнат для постояльцев. Оказалось, что Хелен ведет меня в ту самую комнату, которую Эмма так берегла для нас.
2
Когда мы вошли в номер, залитый ярким электрическим светом, девушка вся дрожала. После столь зажигательного вечера меня тоже охватило нечто, очень похожее на страстное возбуждение. Хелен предложила выпить.
В углу на тележке в ведерке со льдом стояла бутылка французского шампанского. Я хлопнул пробкой, и мы, сев прямо в одежде на постель, с удовольствием пригубили вино. Я глотал благородную влагу из длинного стройного бокала, который своими очертаниями напоминал нашу сегодняшнюю сногсшибательную Пивную королеву.
Хелен со смехом рассказала, что такие вечеринки здесь постоянно бывают накануне солнечного коловорота, двадцать второго июня, но сегодня Эмма сделала исключение и устроила Фонтан любви гораздо раньше.
– Наверное, тебе в диковинку такие вечерники?
– Конечно, да!
– Я их не одобряю. Под маску древнего культа давно пробрались разврат, сексуальная несдержанность и венерические заболевания, они порождают цинизм к тому, что является для человека священным – продолжению рода.
– Однако мне показалось, что все не так плохо. Смотри, какой получился красивый праздник! Без докладов, речей, лозунгов и плакатов. Просто, жизненно и выглядит потрясающе. Словно воспоминание о той жизни, когда не было ревности, зависти и бездушных запретов.
– Я знаю, нынешний ваш советский лоск, созданный для обывателя, не позволяет даже допустить мысль о подобных праздниках. У нас, как ты видишь, все проще. Фюрер смотрит на плотские утехи прагматично. Для него главное, чтобы не было венерических заболеваний и рождалось как можно больше немецких детей.
– Ага, конечно, женщины рожают детей, будущих солдат, мужчины не имеют венерических заболеваний, иначе как же они будут воевать?
– Слышу в твоем тоне сарказм. Верно, сейчас ситуация такова, что фюреру нужны здоровые солдаты. Германия находится во враждебном окружении, хотя появилась надежда, что Советский Союз не пойдет на поводу у англосаксов. Опыт войн показал, что потери германской армии от венерических заболеваний вполне сопоставимы с боевыми потерями.
– Интересную тему мы с тобой затронули!
– Зато жизненную! Все прекрасно понимают, и ваши руководители, кстати, тоже, что природа берет свое и от природы никуда не деться. Советские чиновники позволяют себе расслабляться на закрытых дачах с отобранными НКВД балеринами, а как советский народ выходит из положения? О нем кто-нибудь думает?
– Насчет НКВД и балерин не знаю, Хелен, не слышал, а народ живет и гуляет сам по себе, не дожидаясь, когда же кто-то соизволит о нем позаботиться. У нас всегда и во всем надо иметь друзей. Люди гуляют там, где есть друзья.
– Однако личная жизнь товарища Сталина после трагической гибели его жены есть великая тайна за семью печатями.
– В СССР личная жизнь товарища Сталина – довольно щекотливая тема.
– Личная жизнь руководителя такого ранга всегда интересна, и чем больше она скрывается от глаз публики, тем сильнее растет интерес.
– Личная жизнь фюрера тоже, насколько я знаю…
– О, Валера, перестань! У фюрера нет личной жизни. Фюрер всецело принадлежит немецкому народу и женат на нем.
– Неплохо сказано, но, Хелен, почему бы нам не поговорить о нашей личной жизни?
– Ее нет и пока что не будет.
– Как? Не понимаю! Зачем же ты пригласила меня сюда, в отдельный номер, практически в постель?
– Чтобы поговорить.
– О чем?
– Послушай меня, дорогой мой. Сейчас как раз следует об этом поговорить. Между прочим, здесь нет «жучков», у Эммы есть знакомый специалист, он проверяет комнаты каждый день.
– Предусмотрительная она женщина!
– Эмма – надежный человек. Понимаешь ли, Валера, Гофман что-то готовит против тебя. Побудь несколько дней здесь. Эмме щедро оплачено авансом из казны за постель и стол. Я все организовала, выполняя поручение фюрера развлекать тебя. Отдохни! В своем особняке, прошу тебя, не появляйся. Я буду заезжать за тобой сюда. Гофман не решается пока следить за мной, а вот за тобой он, скорее всего, будет следить очень тщательно. Я не думала, что он такой Отелло!
– С тобой рядом любой мужчина поневоле станет Отелло. Все же я не совсем понимаю. Зачем ему следить за мной?
– Ты не понимаешь? Ты сам только что сказал. Он с ума сходит от ревности. Я не давала никакого повода, но есть такие мужчины, как бы сказать…
– Понимаю, Хелен.
– Короче говоря, я чувствую кожей, что он спит и видит, как бы устроить тебе какую-нибудь гадость, как бы дискредитировать тебя в моих глазах. Сейчас он на все способен!
– Откуда ты знаешь?
– Откуда? Ты еще спрашиваешь! Гофмана я хорошо знаю.
Глубокое разочарование овладело мной. Моя Хелен снова в очередной раз не готова, и сегодня она, как видно, опять не моя.
Вдруг входная дверь в комнату медленно отворилась. Мы увидели на пороге раскрасневшуюся Эмму с огромным ковшом в руке.
Хозяйка пивной, будучи во хмелю, покачнулась, и в ковше вместе с ней покачнулась янтарная жидкость. Просторная юбка хозяйки неопрятно съехала набок, а блузка расстегнулась то ли сама, то ли кто-то расстегнул, или, может быть, Эмма расстегнула, спасаясь от прилива пивных градусов, так яростно вдруг накативших на нее.
3
Мы с Хелен в легком смущении поднялись с постели. Эмма шагнула ко мне и бесцеремонно вложила ковш с пивом в мои ладони.
– Я думала здесь, как говорят русские, дым коромыслом, я знаю, что такое коромысло, герр майор, на нем ведра с пивом голые русские девушки своим парням в баню носят. Нет, теперь вижу, здесь у вас, ребята, все не по-людски. Ужас какой-то! Ученые посиделки с разговорами, как на конференции в Берлинской государственной библиотеке на Унтер-ден-Линден. Расстегните хоть одну пуговицу, герр майор. Чего вы зажались? И будет хорошо, если вы не забудете о пуговицах на платье вашей подруги.
Замечательная хозяйка подняла мои руки с ковшом так, что его бронзовый край коснулся моих губ.
– Эх, вы! Ладно, пей, мой рыцарь, мой спаситель, для тебя я нацедила отборное пиво. Такого ты в жизни не пробовал!
Я из вежливости сделал глоток. Пиво в самом деле было превосходным.
В голове зашумело. Я, кажется, покачнулся.
Эмма захохотала, как безумная, увидев мою реакцию, и вдруг повернулась к Хелен.
– Такого парня разговорами кормишь. Я бы на твоем месте давно бы все с себя скинула, а на плечо коромысло надела. Спустись вниз за спичками на полчаса! Я должна отблагодарить его по-людски. Так всегда благодарили в «Веселой наковальне». Я быстро! Ему будет хорошо, не волнуйся.
Хелен зарделась, как алая заря. Она с деланым участием посмотрела в мои слегка захмелевшие добрые глаза.
– Я всего лишь временный гид по миру берлинских развлечений и не властна над герром Шаталовым. Пусть сегодня у него будет еще одно приключение!
Хелен порывисто наклонила голову и выбежала из комнаты. Я бросился за ней, но Эмма преградила дорогу своей внушительной грудью. Два упругих шара, вывалившись из расстегнутой блузки, уперлись мне в живот.
– Оставь холодную селедку в покое, герр! Бр-р-р. Поверь, у нас в пивной лет семьсот знают, кто такие русские, как они гуляют и как ведут дела. Если бы ты знал, красавчик, что вытворяли на лавках внизу мои прабабки с русскими купцами, ты бы не дергался, как глупый карась на крючке. Нас с тобой, в отличие от них, ждет мягкая постель, но все остальное будет ровно то же самое. Прошу! Сейчас я покажу тебе пенистое пиво фонтанов Петергофа. Тебя, парень, ждет каскад!
– Послушай, Эмма! Ты, елки зеленые, прекрасная фея, однако думаю, что есть пределы даже для твоих сногсшибательных возможностей.
«Ёлки зеленые» у меня в сердцах вырвалось по-русски.
– Ты чего, русский? Какие, к шутам, «ел-ки зе-ле-ны»? Будь так добр, переведи на немецкий язык!
– Ёж в задницу, короче!
– Да? Брось! Зачем тебе еж? Иди сюда, дурачок.
Эмма, кажется, окончательно захмелела и воспринимала все на полном серьезе. Она никак не могла взять в толк, что я отказываюсь от близости с ней.
Сдвинуть с дороги монолитное тело хозяйки было совершенно невозможно. Она стояла как изваяние, искусно вырезанное из огромной дубовой колоды.
– Возьми ковш, Эмма!
Я сунул ковш ей в ладони, но она не удержала его. Ковш опрокинулся.
Янтарное пиво хлынуло на великолепную грудь. Блузка, намокнув, мгновенно стала прозрачной и облепила тело хозяйки, еще больше выпятив аппетитные прелести.
