скачать книгу бесплатно
Вскинулся Яромчик на него:
– Ты чего? Раненый я.
Он осмотрел руку, говорит:
– Надо перевязать, сильно перетянули, вон как почернела вся. Боюсь, как бы до большой операции дело не дошло.
– Перевязывай, браток.
– Тогда давай, что там у тебя есть? У меня все бинты на них ушли, – и показывает на танкистов, артиллеристов.
Достал из мешка нательную рубаху, порвал ее санитар на ленты, аккуратно все перевязал.
– Руки твоей жалко, – говорит он, – а может, и жизни. Когда опять за нами телега приедет, не знаю, но поскольку ты ходячий, так иди сам в медсанбат. Знаешь, где он?
– Примерно знаю.
– Вон туда.
Вышел я на часового, за ним палатка, солдаты. На меня крик:
– Стой! Ты куда?!
Говорю, раненый, прошу только одного: «Дайте воды, дайте попить!». Так меня эта жажда вымучила, дальше некуда. Дали, попил и свет увидел.
Они мне и показали, где теперь медсанбат находился. Это было почти рядом.
Меня сразу в перевязочную. Там столько раненых! Обработали, уколы сделали и в автобус. Автобусом доставили в госпиталь. Сначала хотели руку отрезать. Я в крик, в слезы: «Товарищ военврач, без руки я пропаду, я же на селе живу, а там без руки все, не работник! У меня же дети, семья! У меня свое поле!»
Военврач и слышать ничего не желает: «Кость перебита… готовьте к операции!»
Я начал Бога молить, начал просить: «Товарищи, дорогие, сохраните руку!» Подготовили к операции. Заходит женщина-хирург. Руки у нее с такими тонкими пальцами, живыми и крепкими, красивые руки, это я уже потом заметил, и говорит:
– Ну-ка пошевели, солдат, пальцами.
Я пошевелил.
– Так. Еще. Хорошо. А как вы себя чувствуете? Хорошо. Что ж, солдат, постараемся обойтись без ампутации!
И по моей черной коже ножиком – шах! Лежу и думаю: «Господь с тобой, дамочка, делай, что хочешь, только бы рука уцелела». Давай она там ковыряться. Я немым криком захожусь. Дали мне укол, она опять там ковыряется, затем и говорит своим помощникам: «В сторону его, через часик посмотрю!»
Через час рука сморщилась, посинела, но ее чувствую. Приходит этот хирург. Долго смотрела, так сделай, так сделай, опять пальцами шевелить заставила:
– Думаю, солдат, будет рука при тебе!
Зашила, приказала забинтовать.
* * *
Пролежал рядовой Яромчик в госпитале месяц и десять дней. Затем его перевезли в Каунас. Там на комиссию. Посмотрели, вроде все нормально, но свищ течет, не заживает. Не понравилась рука врачам. Что-то не то с ней. Солдата в самолет и в Ульяновск. Еще несколько месяцев лежал он в тыловом госпитале. Там операции провели, все делали, чтобы сохранить солдату руку. Там и победу встретил и благодарил Бога за то, что рука сохранилась.
Вернулся домой, а через несколько лет война опять напомнила о себе. Напомнила повесткой из военкомата: «Гражданин Яромчик Николай Григорьевич, вам необходимо прибыть в военкомат к 9 часам…»
Мужики начали подначивать:
– Что, Миколай, не довезли тебя тогда в Сибирь, значит, теперь довезут…
Жена в слезы, мать в слезы, дети тоже, вой на всю околицу. Мать фартук сняла, на лавку положила:
– Господи, что же это будет, зачем ты им? Все, поеду сама в тот Пинск.
Собралась и поехала. Там сказали, что все хорошо, что сына награждать будут.
Привезла эту новость домой, только нет веры этой новости.
За что награждать? Пожал Яромчик плечами: мало ли что. А на душе кошки скребут, чтобы такое могло случиться, зачем он опять кому-то понадобился.
Прибыл. Видит, еще несколько человек сидят, ждут. Подумал, что хорошо, хоть не один. Дежурный по военкомату заводит всех в кабинет. Военком и говорит: так и так, дорогие товарищи, вас вызвали для вручения государственных наград, заслуженных вами в боях за Родину. Извинился, конечно, что так долго эти награды искали своих хозяев.
Из Пинска бывший солдат Николай Яромчик вошел в хату с медалью «За отвагу», за ту самую отвагу, которую проявил в боях под Ригой. Оказывается, сдержал свое слово командир взвода младший лейтенант Володин.
Сколько радости было.
Правда, рука часто давала о себе знать. Особенно, когда за плуг брался. Бывало, станет в борозде, начнет растирать плечо, чтобы боль унять, а дети с интересом:
– Ты чего, батько?
– От удовольствия. Напахал много.
Да и косовица душу выматывала. Надо было накосить столько, чтобы и своей скотине хватило на долгую зиму, и третьяк отдать в колхоз, да и для продажи запастись. Как-никак, а живая копейка маячила вместе со стогами на поплаве. Купцы за сеном приезжали из разных краев. В плохие годы сено забирали для колхозных коров. Зачастую забирали за бесценок. Но обиды не было. Коммунизм строили. И многим верилось, что построят.
* * *
Старик деловито перебирает пальцами по рукоятке:
– А ты, я вижу, сфотографировать хочешь? – и сразу согласительно добавил. – Ладно, пускай. Но таким, какой есть, костюм с медалями моих годов не убавит, да и на войне я был не генералом, а простым солдатом, а по жизни, как видишь, таким же тружеником. Так что, небож, не обессудь, переодеваться нет резона. Вот зацепил такую рану, что и руки дрожать начали.
Он поднимается, давая понять, что закончил рассказ, украдкой вытирает набежавшую слезу и машет сыну:
– Петро, иди сюда. Неси мне грабли… Я вот что подумал, Петро, надо бы мне по весне в Чернитово побывать. Лодка-то наша стоит? Стоит. Вот на ней и сплаваем. Может, больше и увидеть его не придется.
Когда мы возвращаемся к машине, Петр идет, наклонив вперед коротко стриженную голову. Так идут навстречу сильному ветру, желая пройти этот путь, зная, что обратной дороги нет. Я вдруг замечаю, что он за эти несколько лет поседел. Вспоминаю слова Володи Гордейчука:
– Нам бы год за два…, это по справедливости.
Осень, дождливая и холодная, забрала из председательского корпуса Владимира Самуиловича. Для меня просто Володю, который при наших встречах вспоминал, как он на каком-то большом первенстве в Пинске победил в беге на сто метров и его приглашали в Минск.
– Все городские в шиповках бежали, а я – босиком! В нашей школе шиповок не было, – и уточнил: – Нет, не босиком, в носках, босиком стыдно было.
Он был родом из здешних мест – деревни Хойно.
Четыре года проработал руководителем крупнейшего по земельным угодьям в Пинском районе Парохонского филиала агрокомбината «Полесье». По любым меркам это совсем немного, но только не председательским. Когда-то здешний филиал был мощнейшим колхозом, имел огромный потенциал. Приезжали сюда и руководитель некогда мощного и огромного государства под названием Союз Советских Социалистических Республик Михаил Горбачев, частенько наведывался любимец народа Петр Машеров. По своей площади парохонские земли превышали некоторые районы области. Даже перестроечные бури не смогли его вывернуть из земли. Потом пошла чехарда с организациями-реорганизациями, которыми хотели помочь выжить хозяйствам послабее. В райисполкоме, зная трудолюбие и добросовестность Гордейчука, предложили ему директорствовать.
Апрельским днем Полесье, в том числе и парохонские земли, посетил президент республики Александр Лукашенко. Знаковое посещение. Поднимался вопрос о той отдаче мелиорированных земель, на которую они были способны, планировалось вложение больших средств. Глава государства интересовался буквально всем, порой такими тонкостями, которые приводили в замешательство некоторых представителей министерств и ведомств. Им на помощь спешил председатель облисполкома Константин Сумар, недавно возглавивший область, но уже вошедший в многосторонний ритм ее жизни. Хотя, по правде говоря, он с этого ритма никогда и не выходил, поскольку сам был родом из соседнего Лунинецкого района. В области он сразу заявил о себе как грамотный, прагматичный и вместе с тем тонко чувствующий время руководитель. Вспоминаю, с каким удовлетворением здесь было воспринято известие о том, что именно ему Лукашенко доверил Брестчину.
И вот в тот апрельский день, не знаю, как кого, а меня порадовал местный механизатор. Ему предстояло продемонстрировать новейший трактор отечественного производства. Надо было отдать должное мастерству сидевшего в кабине человека: с практическими вопросами он справился отменно. Но Лукашенко вдруг подошел к трактористу и начал расспрашивать о возможностях техники, о том, на каких здешних полях наиболее рационально его применение, как сам тракторист чувствует себя в кабине такой машины. И ответы были предельно ясными и точными.
Журналист областной газеты «Заря» аккуратно-интеллигентный Адам Тоболич, делая пометки в блокноте, восхитился:
– Вот молодец, а!
Кто-то из толпы столичных газетчиков втихую съехидничал:
– А чего ему тушеваться, меньше должности не сыщешь, ниже кабины трактора не сядешь.
Когда рассказал Володе Гордейчуку, он развел руками:
– Николай, ты же знаешь, это такой человек, который с кабины своего трактора не только засеянное поле видит, а район, область, а может, даже и республику. Жаль вот, что маловато таких! Ничего, прорвемся! – и улыбнулся.
У Володи была необычайно красивая улыбка. Она на его круглом лице, как солнечный день. Улыбнулся – и тебе светло и тепло. Невозможно было не улыбнуться в ответ. Я ни разу не видел его хмурым, желчным, жалующимся.
Последующий за «президентским», как его прозвали местные сельчане, год оказался очень удачным для парохонцев во всех отношениях. Володю я фотографировал на фоне комбайнов, вместе с механизаторами, которые, экономя время, торопливо обедали, хотя обед, а их за время уборочной страды я перепробовал вместе с профсоюзным районным «боссом» Григорием Пригодичем почти во всех хозяйствах, был вкусным.
…На зернотоке высились горы хлеба. Здесь отливала здоровой желтизной значительная часть всего районного урожая.
– Теперь мы на коне! – улыбался Володя, и добавил: – Говорил, прорвемся!
Пригодич добродушно обнимал его:
– Да вот сделай ему кадр на память, чтобы когда-нибудь внуки взглянули и поняли, каким делом занимался их дед. Всем делам дело!
В тот день мы были самыми счастливыми людьми в этом огромном мире.
…Володя умер в прошлом сентябре. Умер внезапно, в середине рабочего дня.
Когда его хоронили, мужики между собой сетовали:
– Вот спалили человека?
– Да никто его не палил, сам сгорел.
– Скажу одно: не надо было так впрягаться.
– А как же без этого, должность требовала.
– Гори она гаром, такая должность, когда бац – и нет человека.
– А ведь так все хорошо ладиться начало, так хорошо.
– Что ни говори, а спалили человека.
И было непонятно, то ли они оправдывались перед кем-то, то ли себе в укор ставили, то ли кому-то другому все это адресовалось. Много седых голов склонилось над могилой. А дождь все шел и шел. И тракторы резали на промокших насквозь полях колею, в которой смогла бы перед атакой спрятаться целая рота солдат. Тяжелый был год. Очень тяжелый. Город тоже как никогда напрягся, чтобы помочь земледельцам: поскреб по своим закромам и направил на поля людей, технику, даже горючее изыскал.
После смерти Гордейчука сельхозпредприятию никак не удавалось подыскать хорошего руководителя. Хозяйство огромное по всем меркам. Одних пахотных земель – что в ином районе. Новый председатель райисполкома Валерий Ребковец предложил вернуться на эту должность его бывшему руководителю Владимиру Хроленко. Разговор был долгим и сложным. Все эти годы Хроленко работал председателем Сошненского сельисполкома, куда его перенаправила районная власть за строптивый характер. Принципиальный, грамотный, настойчивый, он требовал большей свободы для руководителя на месте, а не ежедневных отчетов перед вышестоящим начальством о том, что сделано. Мог и на заседании райисполкома высказать на все происходившее свою точку зрения, от которой у некоторых посасывало под ложечкой.
На отчетно-выборном собрании присутствовал председатель облисполкома Константин Сумар. Он поставил перед коллективом очень высокую планку в развитии животноводства, зерновой и кормовой базы. Очень высокую. На этом же собрании Валерий Ребковец и предложил кандидатуру Хроленко в новые руководители ОАО «Парохонское». Зал ответил громовыми аплодисментами. Люди помнили, знали его хватку, верили ему. Как показало время, они не ошиблись.
* * *
Садимся в машину. Петр задумчиво говорит:
– Надо как-то просьбу отца выполнить, а сейчас поедем на сев. И загадаем желание. Как у нас говорят: «Чтоб река была глубокая, а жито – высокое».
…Нынешней же весной он пригласил посмотреть озимые. Те самые поля, на которых осенью «дыркал» новый посевной комплекс. К тому же в его адрес пришло в газету письмо, и мне хотелось, чтобы вначале он заглянул в него. Письмо прислала жительница деревни Паре.
«Я, Пиловец Ольга Исидоровна, вдова солдата-фронтовика. Мой муж погиб. Осталась я вдовой в 25 лет с маленькой дочкой Галиной на руках. Сама я сирота. Мать умерла от родов. Сколько горя пришлось хлебнуть. И в войну, и после нее.
Но всю жизнь, несмотря ни на какие трудности, держала коровку. Сама косила ей сено. Не бабье это было дело, да видимо такая уж моя доля. Сама растила и воспитывала дочь.
До самого выхода на пенсию работала дояркой. Теперь живу около дочери. Она тоже вдовая. Муж ее рано ушел из жизни. Мы с ней держали корову, но ветеринары признали ее лейкозной. Пришлось нашу кормилицу сдать…
Мы были в отчаянии: где же весной купишь корову? А без молока я в свои 85 лет жить не могу. Нам посоветовали пойти к председателю нашего СПК «Ласицк» Петру Николаевичу Яромчику.
Пошли.
Он нас выслушал и сказал: «Будет у вас корова первого отела».
Люди добрые, как же мы обрадовались.
Низкий поклон этому душевному человеку. Здоровья ему и его семье.
Видимо, не зря мой Яков погиб, освобождая Родину.
Также большое спасибо председателю Ласицкого исполкома Елене Андреевне Синютич за ее заботу по обеспечению топливом. И телефон нам поставили.
И за все льготы, которые нам предоставляет государство, а это свет, газ, радио, телефон, да еще много чего, спасибо.
Еще раз низкий поклон вам, дорогая моя власть, от солдатской вдовы Пиловец Евгении Исидоровны и ее дочери Галины.
Деревня Паре».
– И что вы хотите с ним делать?
– Напечатаем. Автор просит напечатать.
– А может, не стоит, – он грустно улыбается, – всех не облагодетельствую, время пока еще не то, трудновато с финансами. Только, только… да о чем речь. Люди? Люди скажут: Пиловцам дал, давай и нам. Как только кому поможешь, так некоторые начинают искоса смотреть. Хотя решай сам. Здесь я тебе не указ.
Поле смотрелось хорошо. Я понимал его гордость, когда он присел перед ним и погладил рожь рукой:
