Экспозиция чувств

– А почему же она не снимает портреты?

– Почему не снимает? Снимает. И вполне успешно. Но специализируется она на стрит-фото. И, согласитесь, это у нее получается просто виртуозно. Кстати, а вы чем-то похожи на мужчину с ее фотографии. Это случайно не вы?

– Нет, случайно не я, – уверенно солгал Глеб. – Хотя, действительно, что-то общее есть. Типаж одинаковый. А как с вашей Сашей можно связаться?

– Ну, например, через ее страничку на Фликре.

– А Фликр – это что такое?

– Социальная сеть для фотографов. Международная.

– Но у вас же наверняка есть ее телефончик? –просительно улыбнулся Глеб.

– Нет, извините, но мы телефоны наших авторов не даем. Если хотите, оставьте свой, я передам его Саше. Вас, кстати, как зовут?

– Глеб. Глеб Гордин.

– Отлично, Глеб. Пишите ваши контрактные данные. Я все передам Саше, – и женщина придвинула Гордину раскрытый ежедневник.

Глава 5

Выйдя с выставки, Гордин набрал номер, который раз и навсегда отпечатался в памяти. Под аккомпанемент отстукивающего степ сердца, он выслушал несколько длинных гудков, пока вызов не прервался. «Она специально сбросила, – догадался Глеб. – Видит, что это я звоню». Тогда он набрал сообщение: «Пожалуйста, позвони мне, как только сможешь. Это важно для тебя».

Звонок застал Гордина, когда тот садился в машину. Прежде чем ответить, Глеб глубоко вздохнул, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Полгода он не слышал серебряного голоса Анны.

– Глеб? Здравствуй. Зачем ты звонил?

– Здравствуй. Ты как?

– Нормально… – дрожь в голосе опровергала слова. – Спасибо. А ты?

– Я не нормально. Мне плохо без тебя.

– Прошу тебя, не начинай. Ведь мы обо всем договорились! Не мучь меня снова. У меня только-только стало что-то налаживаться.

Несколько секунд они помолчали, прислушиваясь к неровному дыханию друг друга.

– Ты только за этим звонил?

– Нет. Кое-что случилось…

– Что? – в голосе Анны проскользнула тревога.

– Помнишь, как в последний день мы с тобой гуляли в Музеоне. Как прощались? И целовались на улице…

– Я не хочу об этом вспоминать. Глеб, не надо…

– Аня, нас сфотографировали вместе.

– Что? За нами кто-то следил? Зачем? – тревога в голосе Анны стала еще ощутимей.

– Нет, это не то, что ты подумала. Нас сняла какая-то девчонка, соплячка. Александра Корбус.

– Откуда ты знаешь? Она шантажирует тебя?

– Нет. Но она выставила эту фотографию на конкурс. И та заняла первое место.

После нескольких секунд молчания серебряный голос опасливо спросил:

– И что теперь?

– Фотография попала на рекламный плакат выставки. И сейчас висит по всему городу. Я случайно наткнулся два дня назад.

– Где? Где именно он висит? – пытала Анна.

– Аня, это – реклама, она развешана везде. Я уже видел ее трижды в разных местах. А сама выставка проходит на Винзаводе. Знаешь такой?

– Нет. Это где?

– Рядом с Курским. Я сейчас как раз здесь. Кстати, здесь тоже торчит этот гребанный плакат.

– Какой ужас! Глеб, неужели ничего нельзя сделать?

– Боюсь, что нет. Выставка открыта уже две недели.

– Может, мы можем потребовать, чтобы фотографию убрали?

– Нереально! Представляешь, сколько денег вбухано в рекламу?

– Что же делать? На выставку Сергей, конечно, не пойдет. Но плакаты в городе… А там видно, что это я?

– Для меня очевидно.

– А что там, на этой фотографии? Мы целуемся?

– Нет. Просто стоим обнявшись. Теоретически там изображены просто мужчина и просто женщина. Ведь твой муж никогда меня не видел. А женщина может оказаться просто похожей на тебя.

– Как думаешь, это пройдет?

– Может пройти, если ты будешь достаточно убедительна. А, может, он вообще ничего не увидит…

– Спасибо, что предупредил, – Анна молчала, и Гордин понимал, что она должна, но не может оборвать разговор. – Глеб, если фотография победила в конкурсе, она хорошая?

– Да, хорошая. Многим нравится. Мы с тобой сделали эту Александру Корбус знаменитостью.

– А я могу ее где-нибудь увидеть? Я имею в виду фотографию… Ну, кроме выставки…

– Наверное, в Интернете можно найти. Тем более, если она на рекламном плакате. Называется «Осень нашей любви».

– Точное название…

– Да, очень точное…

Бывшие любовники помолчали еще несколько секунд.

– Я пойду? – будто бы с сомнением спросила Анна. Если бы Глеб мог, он не позволил бы ей оборвать разговор. Но все попытки удержать женщину были давно испробованы и оставлены как бесполезные.

– Иди. Береги себя!

– Ты тоже.

Короткие гудки обозначили разрыв линии, связи, отношений…

***

Они познакомились летом прошлого года. В июле. Встреча стала закономерным результатом совпадения случайностей. Глеб летал на конференцию в Новосибирск. Самолет задержали по техническим причинам, и Гордину пришлось долго маяться аэропорту на жестком неудобном стуле. Потом еще четыре часа он болтался в небе, пытаясь хотя бы немного подремать. Но в кресле сзади надсадно плакал ребенок, а бестолковая молодая мать никак не могла успокоить своего отпрыска.

Днем Глебу обязательно надо было появиться в офисе. Он заскочил домой принять душ, побриться и переменить рубашку. От усталости и раздражения дрожали руки. Бреясь, Глеб поранил выступающую родинку на левой скуле. Та закровила. Глеб прижег ранку спиртовым лосьоном. Но к вечеру родинка воспалилась. Напуганный предостережениями коллег и страшными постами из Интернета, Гордин отправился в клинику лазерной медицины.

На пороге врачебного кабинета его настиг застрявший в подсознании детский страшок перед докторами. Страшные люди! С целым набором пыточных инструментов: шприцами, иглами, скальпелями… Сердце Глеба невольно забилось быстрее обычного… Словно ужасный врач из далекого прошлого приложил к его груди свой холодный стетоскоп. Но за столом сидела симпатичная миниатюрная блондинка в голубом халатике. И цвет был ей к лицу – хорошо сочетался со льдистыми глазами.

– Проходите, садитесь вот сюда, – сказала женщина голосом, в котором звенело серебро, и указала на стул под яркой лампой. – Что у вас?

Гордин объяснил. Доктор вымыла руки, подошла к Глебу и взяла его лицо в ладони. Тот смутился от внезапности нарушения границ личного пространства. Женщина оказалось слишком близко. Так близки бывают только родные люди. Доктор хозяйским жестом повернула голову Глеба вправо и потрогала запекшуюся кровяную корочку прохладными пальцами. Гордин доверился ей сразу же, с первого прикосновения, так похожего на ласку. Детский страх исчез. Глеб расслабился и принялся с интересом разглядывать склонившееся над ним прелестное лицо.

Женщина была уже не так молода, как представилось с первого взгляда. Старше Глеба. Но было в ней какое-то потаенное очарование, которое, может быть, и открывалось-то только на таком сверхблизком расстоянии. Серый цвет радужки ее прекрасных льдистых глаз распадался на десятки оттенков от голубого до рыжего. Подвижный зрачок «дышал» – то расширялся, то сужался, реагируя на малейшие изменения освещенности. С ресниц осыпалась засохшая тушь, и крохотные черные пылинки осели на нижнем веке. Между светлыми выщипанными бровями обозначилась озабоченная складка. Уставшая бледная кожа собралась вокруг глаз пока еще малозаметной сеточкой морщин.

Глеб преисполнился сочувствием к этой замотанной жизнью женщине.

– Что вы так на меня смотрите? – наконец не выдержала та.

– Пытаюсь прочесть свой приговор, – сострил Глеб. – Доктор, я буду жить?

– Не вижу ничего несовместимого с жизнью, больной. Сейчас мы срежем с вашей кожи это опасное украшение и отпустим вас жить дальше.

– А как вас зовут, доктор? – сам не зная для чего, поинтересовался Гордин.

– Зовут меня Анной Аркадьевной. Как Каренину. Легко запоминается.

– Опасное сходство. Вас к паровозам не тянет?

– Как-то не замечала за собой.

– А меня зовут Глеб.

– Красивое имя. Редкое. Сейчас мы соскоблим ваш невус.

– Что сделаем?

– Родинку удалим. Потерпеть придется минут пять. Это не больно, но запах неприятный будет. Запах паленого мяса.

– Моего мяса?

– Вашего – вашего, – усмехнулась Анна Аркадьевна. – Что, страшно?

– Еще бы не страшно! Вдруг увлечетесь и полностью меня поджарите.

– Да, мне как раз не удалось сегодня пообедать. Я бы не отказалась от хорошо прожаренного кусочка мяса.

Когда процедура закончилась, Глеб, неожиданно для себя, взял руку Анны Аркадьевны и поцеловал. Сначала тыльную сторону, а затем, развернув, – запястье, где под его губами часто бился тонкий голубой пульс.

– Зачем вы это? Не надо, – Анна быстро отдернула руку.

– Это благодарность за спасение жизни.

– Вашей жизни ничего не угрожало. Кроме меня, конечно.

***

В тот день Гордин вернулся к клинике перед самым ее закрытием. Он сидел в машине и ждал, когда на крыльце появится Анна Аркадьевна. Глеб загадал: если она выйдет вместе с коллегами, он не станет ее беспокоить. А если одна – то непременно окликнет и пригласит в ресторан. Просто поужинать. Чтобы вечер приятно отличался от вчерашнего. Или завтрашнего. В последнее время Глеба угнетало однообразие жизни. Дом – работа – работа – работа – работа – и снова дом. Теперь, когда компания, где Гордин был одним из учредителей, встала на ноги, хорошо было бы заняться личной жизнью. Замутить нечто волнующее…

Анна вышла из клиники одна… Накинув на тонкое плечо ремешок сумки, зацокала каблучками по асфальту. Июльский ветер играл широкой цветастой юбкой, облеплял тканью стройные бедра, длинные ноги… Глеб шагнул навстречу и протянул букет белых роз:

– Анна Аркадьевна, добрый вечер. Это – вам.

– Глеб… Спасибо, но не стоило. Красивые цветы.

– Поужинайте сегодня со мной. Я ваш должник, и мне бы очень хотелось сделать для вас что-нибудь приятное. Вам же сегодня не удалось пообедать…

– Вы мне никакой не должник, если оплатили через кассу стоимость услуг.

– Деньги – это клинике, а не вам. А вам я должен, как минимум, хорошо прожаренный кусочек мяса.

– Глеб, к чему все это? Не нужно. Я замужем.

«Замужем…» – расстроился Глеб. Он еще в кабинете заметил, что обручального кольца на пальце не было. Впрочем, врачи обычно не носят колец. Глеб пожалел, что окликнул Анну. Но отступаться при первом же возражении было не в его правилах.

– Анна Аркадьевна, я же вас не в ЗАГС приглашаю… Только в ресторан. Неужели два хороших человека не могут просто поужинать вместе? Или ревнивый супруг считает каждую минуту опоздания с работы?

Анна улыбнулась:

– Нет, не считает. Его сейчас вообще нет в городе.

– Вот видите! Ужинать в одиночку скучно. А я обещаю вам приятный вечер.

Глеб понял, что Анна готова уступить. И усилил нажим:

– Ну что, согласны?

– Настырный вы товарищ, Глеб. Хотите, чтобы все было по-вашему.

– Хочу, – с готовностью признался Гордин.

По всем разумным соображениям, Глебу не стоило приглашать Анну Аркадьевну на ужин. Если б тогда он просто вручил ей букет… Мог бы еще раз ручку на прощанье поцеловать. Галантно, стильно и без последствий. Но что-то в этой женщине зацепило Гордина.

В ресторане они перешли на ты. Болтали бог весть о чем, смеялись. Анна оживилась, засветилась изнутри и стала казаться девочкой-студенткой, флиртующей с однокурсником. Глебу было легко с ней. Он позволил себе роскошь ни о чем не думать, ничего не анализировать, а просто получать удовольствие от незапланированного свидания. Прозрачные сумерки июльского вечера, близость красивой женщины, возбуждение от легкого флирта, вино… Что еще нужно для сиюминутного ощущения счастья?

Около девяти Гордин подвез Анну к дому и вышел вместе с ней из машины. Не хотелось верить, что Анна сейчас развернется и уйдет от него. Навсегда. Ведь им было так хорошо вдвоем! Глеб зашел вместе с Анной в подъезд.

– Спасибо за приятный вечер! – поблагодарила Анна. – Внезапный праздник среди будней. Ты поезжай домой.

Глеб услышал в ее словах нотку сожаления. Значит, была надежда на продолжение.

– Я провожу тебя до квартиры.

– Нет, не надо!

Но Глеб уже нажал кнопку вызова лифта. Они поднялись на седьмой этаж и остановились перед дверью. Гордин взял руку Анны и поднес к губам. Поцеловал ладонь, запястье и стал прокладывать длинную дорожку сухих горячих поцелуев вверх по выступающим венам. Анна не сопротивлялась, только изо всех сил сжимала кулачок, от чего вены проступали сильнее. Губами Глеб чувствовал, как неистово колотится ее пульс.

– Аня, пусти меня к себе.

– Нет!

– Пусти, ведь ты сама этого хочешь. Я обещаю, что все будет хорошо.

Как же он был самонадеян тогда! Но в тот миг Гордину казалось, что все просто и ясно. Мужа нет в городе, квартира пуста и налицо обоюдное желание поддаться соблазну и еще немного продлить короткий незапланированный праздник посреди будней.

– Глеб, не надо. Я замужем, у меня ребенок, семья… Понимаешь? И потом я значительно старше тебя. Зачем все это?

– Никто не отнимает у тебя твою драгоценную семью. Аня, я просто хочу, чтобы сегодня тебе было хорошо. Маленькое безобидное удовольствие. Без последствий.

Гордин обнял Анну и поразился, насколько она миниатюрна: белокурая макушка едва доставала ему до подбородка. Глеб жадно втянул ноздрями аромат женщины, в котором свежесть парфюма уже перебивалась запахом тела, пропотевшего от искушения и страха:

– Ну? Пустишь?

Внизу кто-то вызвал лифт. И тот, натужно скрипя, двинулся сначала вниз, а потом, уже с пассажиром, вверх. Когда звук опасно приблизился, Анна достала ключ, быстро отперла дверь и почти насильно втолкнула Глеба в темную прихожую. Предосторожность оказалась не напрасной: через несколько секунд послышался глуховатый голос соседки:

– Что-то вы, Аннушка, сегодня припозднились.

– Работы много. Будто и не лето вовсе…

– А где же ваши мужчины? Что-то я давно их не видела.

– Сергей повез Антошку к своей матери в Смоленскую область. Доброго вечера, Марина Сергеевна.

Едва Анна закрыла за собой дверь, Гордин почти грубо схватил ее и прильнул к губам, не давая времени опомниться и пожалеть о случившемся. Но Анна уже смирилась со своим грехопадением. Она пылко ответила на поцелуй. Глеб подхватил ее на руки и коротко спросил: куда?

– Только не в спальню! В гостиной есть диван.

Анна нервничала и стеснялась всего: дешевого хлопковые белья, рыхлого живота с послеродовыми растяжками, избытка курчавой растительности на лобке… Глеба все это умиляло, потому что свидетельствовало о непорочности женщины, которую он первым вовлекал в порок.

И, как бы ни хотелось Глебу выглядеть крутым мачо, он тоже нервничал, суетился… Любовники тыкались друг в друга с неловкостью подростков, вздрагивали от прикосновений незнакомых рук. В первый раз все получилось ужасно. Глеб едва успел натянуть презерватив (позаимствованный, кстати, из семейного запаса) и ворваться внутрь горячей женской плоти, как все было кончено. Какой конфуз! И, едва отдышавшись, Гордин снова завозился с ласками, чтобы хоть как-то реабилитировать себя и доставить удовольствие партнерше.

Может, именно тогда Анна и прикипела к Глебу: пожалела растерянного мальчика, спрятанного внутри взрослого мужчины. И как только сверкнуло чувство, пришло и наслаждение. Любовники вместе достигли оргазма.

А после Анна испуганным зверьком рванулась с дивана. Глеб едва успел удержать ее:

– Что ты? Что не так?

– Все не так! Ужасно, все это ужасно. Я не должна была…

– Тебе было так плохо со мной?

– То-то и ужасно, что хорошо. Мне было очень хорошо. Я даже не помню, когда было так хорошо. Но это не должно больше повториться. Понимаешь?

– Нет, не понимаю. Тебе было хорошо, мне было хорошо. Что не так?

– Я замужем, понимаешь? У меня есть сын, понимаешь? И я не могу рисковать благополучием своей семьи.

– Да нет никакого риска.

– Есть. Риск во мне, понимаешь? В том, что захочу больше того, что имею… Глеб, уезжай, прошу тебя. Пожалуйста.

Глеб уехал. Но следующим вечером он снова ждал Анну у клиники. И по тому, как она, стоя на крыльце, огляделась, высматривая Гордина, тот понял, что связь не будет одноразовой.

А потом все пошло-покатилось. Свидания переместились в холостяцкую квартиру Глеба. Полторы «медовых» недели любовники встречались каждый вечер. Захмелевший от счастья Глеб встречал Анну после работы и вез к себе. По пути они останавливались у гастронома и совершенно по-семейному закупали продукты, вино. Потом вместе готовили ужин, наскоро ели и перемещались в постель.

Все их общение происходило в постели. Они занимались любовью – то коротко и страстно, то медленно взбираясь на вершину возбуждения. А после лежали, тесно прижавшись друг к другу. Они говорили обо всем на свете. О детстве, о музыке, о работе. Как будто близость обнаженных тел способствовала сближению душ.

Была между ними только одна запретная тема – муж Анны. Он был фигурой умолчания, темным анонимным силуэтом где-то на заднике сцены их беззаконного романа. Однако давящее присутствие этого «каменного хозяина» ощущалось Глебом постоянно.

Зато Анна часто говорила о сыне Антошке: какой он умненький и хорошенький мальчик, как быстро взрослеет, какие фантастические идеи рождаются в его светлой голове. Она показывала Гордину фотографии из телефона. Глеб слушал, смотрел и отчаянно ревновал.

В августе вернулся муж Анны. Встречи сократились до одной-двух в неделю. На каждом свидании любовники так исступленно предавались страсти, будто запасались любовью впрок, на будущее, где они уже не будут вместе. Оба понимали, что их отношения обречены, но делали вид, что не знают этого.

– Глебушка, милый мой, ты для меня воплощенный соблазн, понимаешь, – говорила Анна. – Мне уже скоро сорок. Если подумать, что было у меня в жизни? Одна любовь… Не считая полудетских увлечений… Один брак. По-своему счастливый, но ставший рутиной. Удобной, уютной … но рутиной. Один сын. И больше уже ничего не будет. Понимаешь? И вдруг – ты. Такой молодой, обольстительный. С целованием ручек. С ненасытным желанием. Ты даже не замечаешь, что каждым своим взглядом, каждым прикосновением показываешь, как хочешь меня. Меня – затраханную жизнью сорокалетнюю тетку. Я не верю, понимаешь? Неужели у тебя нет девушки?

– Ты и есть моя девушка! Ты, Аня, говоришь так, будто жизнь твоя кончена. И уже нет смысла что-то менять. Но это же не так! Помнишь, что в сорок лет жизнь только начинается? Уходи от мужа! Поженимся… Антошку твоего я буду любить как отец. Еще ребеночка родим. Или даже двоих. Хочешь?

– Глебушка, ты сам не понимаешь, что говоришь. Поженимся… А через год ты опомнишься: старая жена, чужой ребенок. Зачем тебе это? У тебя еще все впереди – и любовь, и семья…

– У нас с тобой все впереди. Если ты этого захочешь. Почему ты мне не доверяешь?

– Милый мой, я даже себе доверять не могу. Не то что другому!

Иногда они встречались в городе. Проводили вместе час или даже полчаса. Гуляли, держась за руки, сидели в кафе… Был в этих публичных свиданиях риск. Но именно он придавал роману пикантный привкус опасности. Гордин почти желал, чтобы их увидел кто-нибудь из знакомых Анны. Только так, через разоблачение, можно было порвать окончательно запутавшийся клубок отношений. Глебу претило делить Анну с другим мужчиной, у которого на нее больше прав. Но силой заставить ее уйти из семьи Гордин не мог.

Анна тоже страдала. Страдание сводило ее тонкие брови, сминало губы в горестную складку… Но Анна молча несла бремя вины за ежедневную ложь, за минуты, украденные для себя у самых близких, нуждающихся в ней людей.

Иногда звонил ее мобильный. И Анна, порозовев от стыда и повернувшись спиной к Глебу, фальшивым голосом рассказывала что-то про заболевшего коллегу или срочного пациента. Каждый раз она добавляла ко вранью сочные детали: имена, фамилии, обстоятельства места и времени. Все это должно было придать лжи больше убедительности. И все равно Глеб не мог понять, как муж верит ей. Анна невольно выдавала себя счастливым звоном серебряного голоса.

Роман, со временем набравший и сладость, и горечь, длился чуть больше трех месяцев. Потом уже Глеб узнал, что по статистике (есть и такая!) адюльтер столько и продолжается. В среднем. За это время угрызения совести и трудности сокрытия связи перевешивают соблазн. Они с Анной не стали исключением. И однажды Гордин услышал то, чего боялся:

– Все, я больше так не могу. Я сойду с ума, понимаешь? Глебушка, милый мой, не терзай меня, отпусти. Прошу тебя, умоляю.

Что ж, рано или поздно так должно было случиться. И все-таки Глеб надеялся, что Анна останется с ним. Поселится в его квартире, приведет Антошку… Но чуда не случилось. Гордин снова (в который раз!) принялся уговаривал Анну: настаивал, убеждал, обещал… Но та словно не слышала.

– Давай сейчас не будем говорить об этом. У меня ужасно болит голова. Давай встретимся завтра и все обсудим. Завтра у меня свободный день. Целый день. Понимаешь? Ты сможешь отпроситься с работы?

Раньше Анна никогда не посвящала Глебу целый день. Очевидно, это был прощальный подарок. Завтра они расстанутся.

Анна приехала к Глебу с самого утра, и они долго ненасытно любили друг друга. Гордин потом месяц не менял постельное белье, чтобы сберечь запах. Потом любовники отправились в Нескучный сад – традиционное место их прогулок. Там Анна и произнесла свой приговор. Глеб предпринял последнюю попытку переубедить ее, но тщетно. Все было кончено.

Стояла осень, начало октября – прекрасный и печальный финал годового цикла. По странному совпадению уже на следующий день зарядили дожди, оплакивавшие несостоявшееся счастье. Но последний день перед разрывом был прекрасен. Кроны лип лоснились тусклым золотом, и даже воздух пропитался густым лимонадным цветом. Порывами налетал ветер, похожий на неровное дыхание неутоленной страсти, срывал с веток листья и подолгу кружил их в воздухе. Золотой дождь – эффектная концовка отыгранной пьесы.

Любовники молча бродили по аллеям, держась за руки. Говорить было уже не о чем – им предстояло снова стать чужими. Иногда Анна принималась плакать, и Глеб утешал ее, гладя по голове, Как ребенка.

Так, измученные, опустошенные, они по набережной добрели до парка Музеон, где их, слившихся в прощальном объятии, подстрелила камера этой гребанной папарацци – Александры Корбус.

Глава 6

После выставки Гордин снова начал думать об Анне. Полгода он гнал эти мысли прочь, не позволяя себе ни вспоминать, ни строить предположения «что было бы, если б…». А теперь, когда Глеб перекипел, всего один звонок разрушил спокойствие, оказавшееся на поверку таким непрочным.

Глеб многократно прокручивал в голове их короткий разговор. «У меня только-только стало налаживаться…». Слышать это было больно. У него-то так ничего и не наладилось. И в памяти, как заноза, торчала та самая плакатная фотография – безжалостное напоминание о Гординском любовном фиаско.

Глеб беспокоился об Анне, несколько раз набирал и сбрасывал ее номер. Что будет с ней, если муж увидит развешенное по всему городу свидетельство измены? Что станет с ее браком, в котором «только-только стало налаживаться…»? И как бы ни было Глебу обидно, что Анны способна забыть о нем, он не желал ей зла.

Обида Гордина сфокусировалась на одном объекте. Теперь он точно знал, кому адресовать проклятия. Александра Корбус. Безмозглая и безответственная фотоманьячка, опасная, как обезьяна с гранатой. Которая даже не сомневается в своем праве подглядывать за людьми и афишировать их личные тайны. А победа на конкурсе – это публичное признание ее правоты. Глеб просто обязан остановить эту соплячку! Наказать ее, чтобы в следующий раз поостереглась соваться чужую жизнь! Пусть только позвонит!

Но прошла суббота, за ней воскресенье, а Корбус так и не позвонила. Может, дама с Винзавода забыла передать ей Гординский номер? Или намеренно не стала этого делать? Они не любят, когда клиенты договариваются с фотографом напрямую, минуя посредника…

А пока длилось ожидание, Глеб предпринял собственное расследование. Найти в Интернете информацию об Александре Корбус было делом несложным. Особенно после ее победы на конкурсе. «Портрет врага» – аватарка на страничке Фликра. Девчонка оказалась непохожа на выдуманную Гординым беспринципную стервятницу. Милое юное лицо. Она выглядела моложе своих двадцати пяти. Точнее, уже двадцати шести. А фотография была замечательна. Лицо освещено с одной стороны, а на второй, теневой, половине изображение только угадывалось. Насмешливый карий глаз под густой «крылатой» бровью. Короткая мальчишеская стрижка. Четко очерченные скулы. Подбородок с ямочкой. Длинная-длинная шея – тонкая и беззащитная, как стебелек тепличной рассады. Глебу даже вспомнилось смешное детское слово с тремя «е» подряд – «длинношеее». И выступающая из тени половинка пухлых губ, где нижняя похожа на спелую ягоду, которую только прикуси, и брызнет сок.