Литературный журнал «Будни»

Коллектив авторов

Литературный журнал «Будни»

© Издательский дом «BookBox», 2024

Федор Абрамов

Решительная студентка

В одной студенческой группе я вёл практические занятия. Поскольку такие пары в расписании обычно ставят последними, то студенты уже устают и ждут поскорее конца. Чтобы поднять их тонус, я обычно делаю перерывы на две-три минуты и рассказываю что-нибудь интересное из области искусства или литературы. Но при этом я обычно ставлю и другую цель – приобщить студентов к культурной жизни. И должен сказать, что положительный результат обычно получается.

Со временем стал замечать, что одна студентка активнее других интересуется этими вопросами. В перерывах и после занятий стала подходить ко мне и вести разговоры по начатой теме. Решил, что если у неё есть какие-то планы в отношении меня, то она имеет на это право, поскольку я был холостяком.

Однажды, придя на концерт в филармонию, я встретил её там. После концерта на выходе из филармонии увидел её, явно поджидающей меня. Нам обоим надо было ехать на метро в одном и том же направлении, только я выходил раньше её на несколько остановок. На всякий случай спросил, не боится ли она добираться домой в такое позднее время. Она тут же сказала, что боится, и я вынужден был проводить её до дома. Так фактически состоялось наше первое свидание.

Позже, во время одной из встреч, я спросил у неё:

– Я вижу, что вы хотите со мной подружиться?

– Вообще-то да. А что, нельзя?

– Можно, конечно. Но думаю, что это вряд ли получится.

– Я вам не нравлюсь?

– Да нет, дело не в этом. Просто моё сердце сейчас не свободно.

– У вас есть девушка?

– Кроме вас, никого нет. А вот боль в сердце есть!

– Вас какая-то женщина сильно обидела?

– Вы угадали.

– И что, от этой боли никак нельзя избавиться?

– Это лечит только время.

– Так я готова ждать!

– Но для этого может потребоваться много времени!

– Ничего. Я терпеливая.

– Ой ли! Смотрите, чтоб потом не было разочарования.

Поскольку во время всего разговора я весело улыбался, студентка решила, что это я просто шучу, и поэтому ни одному моему слову, похоже, не поверила, хотя я говорил истинную правду. Решил посмотреть, как же эта решительная девушка будет осуществлять свой план. И вот однажды, гуляя по городу, она сказала:

– Я замёрзла.

– Идёмте в кафе. Выпьем по чашечке кофе и согреемся, – сказал я.

Пригласить её в ресторан не мог, так как с собой было мало денег.

– Я не хочу в кафе!

– Тогда пошли в кино.

– В кино я тоже не хочу.

– Тогда пошли в универмаг и побродим там.

– И туда я не хочу.

– А куда вы хотите? – спросил я прямо.

– Я хочу пойти к вам в гости.

– То есть хотите, чтобы я пригласил вас к себе домой?

– Да! – решительно ответила она.

– Ну что ж, поехали!

Моё желание узнать, что же она дальше будет делать, могло плохо закончиться. Но тогда я ещё этого не чувствовал.

Войдя в мою однокомнатную холостяцкую квартиру, она весьма внимательно осмотрела её и сказала, что у меня не очень уютно. Очевидно, она имела в виду то, что здесь не хватает женских рук и глаз.

Когда мы сели за стол, она спросила:

– А у вас есть что-нибудь выпить?

– Вообще-то бутылка вина есть.

– Так несите же!

Я принёс бутылку марочного вина и два бокала. Сказал при этом, что у меня соответствующей закуски нет.

– И не надо! Наливайте! – сказала она твёрдым голосом.

Я налил вина по полбокала и стал ждать, что же она будет делать дальше.

– Выпьем за то, чтобы согреться! – сказала она с явной иронией в голосе и тут же опорожнила свой бокал.

Увидев на тумбочке радиолу, спросила:

– А вы не можете организовать музыку?

– К сожалению, нет!

– Почему?

– Радиола не работает.

– Жаль! Тогда наливайте ещё.

Я налил ей ещё полбокала, и она тут же без всякого тоста выпила вино. Посмотрев вокруг, спросила:

– Вы давно тут живёте?

– Третий год.

– И за это время вы не смогли обустроить свою квартиру?

– Как видите.

На её лице появилось то ли разочарование, то ли сожаление. Скорей всего, она подумала о том, что стены-то есть, а в них пусто. Встала, вышла на балкон и, вернувшись с него, недовольным голосом произнесла:

– У вас даже занавески нет на окне. Как вы можете так жить? Ведь из соседнего дома всё у вас видно.

– Да у меня ничего интересного здесь не бывает. Я же не хожу здесь в чём мать родила!

На её лице появилась явная досада: ну как человек не может понять, что речь идёт не о нём…

Села за стол и буквально приказала:

– Тогда наливайте ещё!

После третьего бокала гостья положила голову на руки и задумалась. Вероятно, обдумывала план дальнейших действий. Когда вконец захмелела и появилась решительность, спросила:

– У вас есть чистое бельё?

– Вообще-то есть. А зачем? – задал я наивный вопрос.

– Так стелите же! – сказала она слегка заплетающимся, но довольно твёрдым голосом.

Только теперь я окончательно понял, зачем она стремилась погреться у меня дома. Ждать больше она явно не собиралась. Но поскольку я на такое развитие событий не рассчитывал, то встал, вышел в прихожую и, взяв в руки её пальто, сказал:

– Я вижу, что вы уже согрелись и даже перегрелись, поэтому идёмте на улицу, и я провожу вас домой.

Она не сразу встала из-за стола. Явно была недовольна тем, что её план срывается. Потом всё-таки встала, покачиваясь, подошла ко мне и надела пальто. Мы вышли на улицу и сразу направились к остановке транспорта. Прохлада на улице её немного отрезвила, и она шла всю дорогу молча.

Когда же мы пришли к её дому и я собрался уходить, она выдала фразу:

– Всё равно я вас соблазню!

– Старайтесь! – сказал я и, махнув рукой, удалился восвояси.

Разборка соперниц

Быль и анекдот

Когда-то, в молодости, мне довелось посещать молодёжный хоровой кружок, организованный при Доме культуры завода, на котором я имел честь работать. На одной из репетиций услышал, что девушки обсуждают какой-то интересный для них вопрос. Прислушавшись, понял, что сегодня на танцах намечается разборка одной из наших хористок со своей, как она считала, разлучницей, отбившей у неё то ли любимого, то ли просто хорошего друга. А особая злость её была вызвана тем, что любимый друг вместе с новой подружкой специально приходил на танцы в этот Дом культуры. Очевидно, он это делал для того, чтобы покрепче насолить ей, считая виновницей разрыва их отношений именно её. Меня эти разборки девушек не интересовали, и поэтому не придал им особого значения. Во всяком случае, посчитал, что всё закончится простой словесной перебранкой двух соперниц.

Войдя в зал, возбуждённая гневом хористка сразу же стала выискивать объект своего плана. Увидев улыбающуюся разлучницу, стоявшую рядом с её бывшим другом, она тут же направилась к ней. Оказавшись рядом с нею, она сразу же применила хорошо известный женщинам метод борьбы – вцепилась обеими руками в её красиво уложенные волосы и стала энергично их дёргать во все стороны, явно желая их выдрать с корнями. От неожиданности нападения соперница издала громкий то ли крик, то ли визг. Публика в зале сразу обратила на это внимание. Жертва нападения попыталась освободить свои волосы из рук хористки, но не тут-то было. Её хватка была мёртвой, бульдожьей. Тогда жертва решила применить другой, тоже чисто женский метод борьбы – стала энергично царапать лицо нападавшей своими красивыми женскими «коготками». Хористке это явно не понравилось, и поэтому она, выпустив из рук волосы разлучницы, принялась этим же методом сражаться с нею. Всё это сопровождалось дикими криками и руганью. Внешне это походило на бой петухов с той лишь разницей, что дрались не самцы, а самки. Абсурдность происходящего дополняло то, что объект ссоры – здоровый красивый парень – стоял рядом с ними и мило улыбался. Похоже, это ему доставляло удовольствие.

Наконец, жертва кое-как вырвалась из рук хористки и бросилась бежать из зала. Вид у неё был ужасен – растрёпанные волосы, разодранное в кровь лицо и катящиеся по её щекам градом слёзы. Следом за нею двинулась к выходу и наша хористка, сопровождая свой поход отборной бранью. И хотя её лицо тоже выглядело не очень привлекательно, вид у неё был торжествующий. Она явно считала себя победительницей в этой схватке.

Когда обе драчуньи покинули зал, следом за ними последовал к выходу и объект их ссоры. При этом с его лица не сходила приятная улыбка. Меня поразило, что ему дружно и громко аплодировала собравшаяся в зале публика. Очевидно, она считала его если и не героем, то мудрым человеком – не встрял в разборку обезумевших девушек. Поэтому его лицо и весь он выглядели вполне прилично.

Заиграла музыка, и все начали танцевать. Не остались стоять и наши хористы. Всё выглядело так, как будто ничего и не произошло. Молодёжь пришла танцевать и веселиться, и этому им ничто не должно было мешать. У меня пропало настроение танцевать, и я тут же покинул зал. Шёл домой и думал: «Что это? Дикие нравы или просто дебильность людей? Но ведь это позорно и безнравственно!»

Тамара Антонова

Ужин на двоих

Светлана очень торопилась. Сегодня к ней в гости первый раз должен прийти Сергей. Она недавно пришла с работы, купила что-то к чаю, а вот с угощением… В общем, что мудрить: просто пожарить картошку с грибами, и всё.

Сказано – сделано. Почистив и накрошив картошку, она стала её жарить. Нужно было зажарить её до золотистой корочки, а потом добавить пассерованный лук и грибы, лучше свежие шампиньоны. Пусть не думает, что специально для него изгаляется. Так, ежедневное меню обычной девушки, только начавшей трудовой путь.

Родители Светланы уехали в отпуск, так что помешать никто не мог. Нет, она ничего не планировала, только совместный ужин вдвоём. Домашний, так сказать, ужин. А что? Картошка тоже не плохо. Еда из кафешек может надоесть, а вот домашний ужин всё-таки полезней. Наверное.

Раздался звонок в дверь. Светлана бросилась к зеркалу, несколько движений расчёской, прикоснулась помадой к губам – всё, теперь можно открывать.

Сергей пришёл с цветами.

– Вот, это тебе, принимай гостя, – весело произнёс он.

– Как мило, – улыбнулась Светлана. – Проходи в комнату, а я пока на кухне… ещё немного осталось. Ты не будешь скучать, надеюсь?

– Ладно, я посижу, телик посмотрю. Может, тебе помочь?

– Нет-нет, я уже заканчиваю.

И она выскользнула из коридора на кухню. Сергей посмотрел по сторонам. Хорошая, светлая квартира, удобная мебель. Только вот ремонта не хватает. Видно, родители очень заняты. Цепким мужским взглядом он прошёлся по деталям отделки. Лучше бы новые обои наклеить. А вот здесь чуть отстала штукатурка от стены. Полы… линолеум тоже неплохо.

Своей квартиры у Сергея не было, он жил в общаге.

– Ты грибы любишь? – раздался Светин голос из кухни.

– Да!

– Ещё пять минут, и всё готово, – крикнула Светлана.

Сергей подошёл к трюмо, придирчиво осмотрел себя. Рубашка немного помятая. Ладно, сойдёт. Главное, носки свежие надел.

Из кухни шёл приятный аромат жареной картошки и грибов. Сергей на цыпочках подошёл к кухонной двери и, чтобы не отвлекать Светлану, слегка выглянул. Он думал, что же ей сказать такое приятное, чтобы поднять настроение. Но тут Светлана сняла сковородку с плиты и – бух, уронила содержимое на пол. Сергей быстро юркнул в комнату, сделав вид, что никуда не выходил оттуда. Светлана ойкнула.

– Что-то случилось? – спросил Сергей.

– Нет, ничего! – бодрым голосом ответила девушка.

Она не знала, что делать. Так разволновалась, что уронила картошку из сковороды на пол. Она посмотрела на дверь. Кажется, Сергей ничего не видел. Она быстро лопаткой собрала с пола картошку в фарфоровую миску, сверху посыпала зеленью. Пятно на полу протёрла тряпкой: «Так, ничего не заметно».

Сергей сидел и внутренне смеялся. Ему почему-то было смешно. Но не подал виду, когда Светлана торжественно внесла миску с картошкой и поставила на столик.

– Пахнет вкусно! – сказал Сергей.

– Я старалась, – скромно ответила Светлана.

– Светочка, а что это? – он указал на небольшой кусочек луковой шелухи, попавшей в миску, очевидно, с пола.

– Это? Это… это я иногда добавляю для запаха и цвета. Знаешь, луковая шелуха даёт блюду приятный золотистый цвет. Такой, знаешь ли, нюанс.

– Да? Интересный нюанс.

– Бабушка научила, – соврала Света. – Я сейчас тарелки принесу.

– Не надо, не уходи, – сказал Сергей проникновенно. – Когда я вижу тебя, мне даже есть не хочется.

– Но как же…

– Знаешь, я буду читать тебе стихи. Ты любишь поэзию?

– Да, конечно.

И Сергей стал читать. Света во все глаза смотрела на него.

А есть ему всё-таки хотелось. Но картошку он точно не будет есть. Он уже прочитал несколько произведений, когда дошёл до Гейне:

За столиком чайным в гостинойСпор о любви зашёл.

– Серёж, может, тогда чаю? У меня вкусные кексы есть, а?

Сергей кивнул и продолжал громко, чтобы и на кухне было слышно. Когда он дошёл до строк:

– Любовь – это страсть роковая! —Графиня произнеслаИ чашку горячего чаяБарону, вздохнув, подала, —

тут вошла Светлана с чаем.

– Как кстати, – сказал Сергей. – Прямо как у Гейне.

– Это так романтично! – вздохнула Светлана. Она не очень любила поэзию, но ради любимого парня готова была слушать всё.

– А какое твоё любимое стихотворение? Какого поэта? – спросил Сергей.

Светлана стала лихорадочно вспоминать поэтов. Пушкин, Лермонтов, Некрасов – всё не то. Из современных бы. Но, как нарочно, ничего не вспоминалось.

Сергей запивал кексы чаем с лимоном.

– Я Лермонтова люблю, – сказала Светлана.

– А что именно? – не унимался любитель поэзии.

– Это… «Смерть поэта».

Светлане было стыдно, но она ничего другого не могла вспомнить.

– Сильное произведение, – кивнул Сергей с набитым ртом.

– Да, очень эмоциональное. А ты стихи сам пишешь? – она подняла свои голубые глаза на Сергея.

– Да, иногда, – немного сконфузился молодой человек.

– А почитаешь мне?

– Как-нибудь в другой раз, ладно?

Он взял её за руку и пристально посмотрел в глаза. Но тут, как нарочно, зазвонил телефон, и Сергею пришлось отвечать.

– Что? Срочно? Куда? – глаза его округлились.

Света с тревогой смотрела на него.

– Что-то случилось? – спросила девушка.

– Да, знаешь ли, в общаге чуть пожар не случился. И прямо в нашей комнате. Надо срочно бежать. Извини, так приятно было сидеть с тобой в уютной атмосфере, но…

– Конечно, я понимаю. Ничего, я ещё раз могу картошку поджарить, если хочешь.

Но Сергей уже открыл дверь. Помахав на прощание рукой, он побежал по лестнице.

– Хороший парень, – вздохнула Светлана. – Постеснялся картошку есть. А сколько стихов знает!

Она долго размышляла, оценивая своего нового знакомого, а потом решила позвонить своей подруге Рите.

– Ты не представляешь, кто у меня был в гостях! – поделилась она.

– И кто? Кстати, у меня сейчас тоже гость сидит, картошку ест, – шёпотом сообщила она подруге. – Сказал, что никогда не ел такой вкусной. Представляешь? И стихи читает. Гейне. Я такого поэта и не знаю, к своему стыду.

Свете стало жарко. Как-то похожи были эти ситуации!

– Так кто у тебя был? – не унималась Рита.

– Потом, потом расскажу.

Светлана отключилась. Она посмотрела на себя в зеркало.

– Это Лермонтов виноват, – сказала она своему отражению. – Не надо было про смерть поэта говорить. Сергей такой чувствительный!

Ирина Кузина

Особый случай

Посвящается моей маме Любови Андриановне

Годы летят… Говорят, не стоит оглядываться назад, переживать прошлое заново. Ну разве для того, чтобы дать оценку самым значимым событиям, повлиявшим на дальнейшее… А ещё, если вдруг случится странное что-то, попробовать потянуть за ниточку и найти концы – откуда всё пошло, есть? По-новому взглянув на близких и дорогих людей, сыгравших важную, до конца, возможно, до сих пор не осознанную роль в твоей жизни.

Пашка был необычным ребёнком с раннего детства. Он никогда не хныкал, не орал по поводу любых неудобств, физических или моральных. Просто смотрел упорно в глаза взрослым своими круглыми, не по-детски внимательными глазами. Или хохотал, когда было хорошее настроение. Делано, не по-детски, хохотал и если было больно. На ресницах слёзы, а он отворачивается, не хочет показать этого. Научившись говорить, всегда отвечал: «Не больно. Не больно мне». Он был на редкость упорный, упёртый даже. И молчаливый, словно он слишком хорошо знал нечто важное, может – главное для себя. И говорить об этом было нечего. Раз всё понятно.

Первый раз ему не повезло в 9 месяцев. Он заболел ОРЗ или ОРВИ, это не важно, суть в том, что ему вкололи пенициллин. Тут и проявилось его индивидуальное качество – аллергия на лекарства. Спинка представляла собой ярко-розовую бугристую коркообразную поверхность. Не человечек, а земноводное какое-то. А ещё, через некоторое время, на правом голеностопе образовалась припухлость. И это невезение оказалось чревато посещением нескольких светил – педиатров, ставящих разные диагнозы. В результате, месяца через полтора-два, он угодил в ЛИХТ (Ленинградский институт хирургического туберкулёза). Врач-фтизиатр убедил маму малыша, что причиной опухоли на ноге чада, скорее всего, является костный туберкулёз. А уточнить диагноз можно только посредством исследований в стационаре. Три наркоза – пункция, операция, реанимация… Павлик молчал упорно все эти семь месяцев – бесконечных, словно сорок сороков, сроков. Родные боялись, не стал ли он отставать в развитии. Но, на следующий день после возвращения из больницы, он заговорил взрослыми фразами – длинными и правильными, с причастными и деепричастными оборотами. Будто в школе не один год отучился. Это правда, что в болезни дети взрослеют быстро.

Удивительно сужается круг – внимания, дел, обязанностей, даже реагирования матери, когда болеет её ребёнок. Первоначальное оцепенение начинает проходить только через несколько недель, после первых самых больших потрясений: карантинной палаты, подготовки к операции, пункции таранной кости, след от которой не заживает потом месяцы, годы… Из этого периода почти ничего не вспомнить, кроме присутствия рядом с ребёнком, не понимающим, почему его держат на привязи, не давая вставать на ножки – недавно научился, не пуская на пол, а так хочется. Впрочем, каким-то своим особым чутьём дети понимают, что придётся так жить. И живут, хотя, наверное, чувствуют, что с мамой что-то происходит. Но главное, что она рядом.

Конечно, Пашка был счастливчиком здесь, в отличие от большинства маленьких пациентов. Его мама ежедневно была рядом. Ночью, правда, её не бывало рядом, а потому иногда случались неприятные вещи. Укладывая сына на ночь, мать со страхом ждала минуты своего ухода из палаты, из больницы, из мирка, где находился её ребёнок. А если он проснётся среди ночи?! Она не верила, что они здесь надолго. Вот-вот выяснится, что ничего страшного нет. И они уйдут домой – здоровые и счастливые, как раньше.

Она бы находилась с ним неотлучно. Но бывают, как говорится, обстоятельства непреодолимой силы.

«Утром, с первым трамваем я вернусь!» – успокаивала она себя по дороге домой.

Поручив сынишку маме другого малыша, товарища по палате предварительного заключения, с просьбой успокоить и переодеть его, если что. Этой маме, в отличие от неё, приехавшей с ребёнком издалека, разрешили ночевать в больнице…

Раннее утро.

Грохочет 20-й трамвай по пустынному, почти безлюдному городу. Тревога в душе нарастает… От Светлановской площади по 2-му Муринскому, вдоль девятиэтажки с магазином на первом этаже… Налево… Чем ближе к больнице, тем быстрее шаг, почти бегом к палате… Из-за двери – дикий ор и звук, похожий на шлепок. И – бесконечно несчастное, заплаканное лицо Павлушки. Он стоял, держась за оградку, мокрый весь – до лопаток. А в глазах застыли недоумение и обида.

Она не умела молиться… Иногда только ловила себя на единственном слове, звучавшем где-то в глубине сознания.

«Господи», – звучало не набатом, скорее метрономом, как пульс живой связи – живого нерва, оглушённого, но не убитого насовсем. Это могло означать «хорошо-то как!», изредка – «прости», но никогда «за что?». А в самую трудную минуту, когда перехватывало дыхание, в ней натягивалась тугая струна, и всё внутри замирало. Переждать, перетерпеть, выстоять, с уверенностью – помощь будет, спасение есть. Вот только люди… Как же так можно?

Палата основного пребывания была на втором этаже старинного особняка. Девять детей от полутора до трёх лет, привязанных к железным кроватям жгутами. Иногда казалось, что их не меньше девяноста… Порой, оставаясь с ними один на один, понимаешь, что тебе не справиться, как ни стараешься – петь, читать сказки, даже прикрикнуть на кого-то порой. Труднее всего было сладить с Димкой, любимцем нянечки – санитарки, полуторагодовалым крепышом. Казалось, что это существо не пробить ничем. Не имевшая выхода неуёмная энергия этого человеческого детёныша была мукой для того, кому приходилось укладывать спать детскую палату. Все только диву давались, о чём они журчали с пожилой санитаркой, вышедшей на работу после очередного запоя. Была у неё заветная мечта – усыновить Димку. Молодёжной части персонала она казалось совсем старой. На самом деле ей и пятидесяти не было.

Белый халат… Конечно, он идёт большинству женщин. Это про халаты врачей и медсестёр. Матерям по статусу был положен халат нянечки, санитарки, уборщицы. А это совсем другой коленкор, как говаривала прабабушка Павла. Но наличие спецодежды было обязательным условием присутствия в палате с больными детьми. Увы, шапочка сползала с головы, всё время развязывались завязки, и, даже не глядя в зеркало, можно было быть уверенной, что она не красит. Совсем. Никого. Мать Павлушки сама себе в этом облачении казалась подобием старой няньки. Хотя чаще всего она ощущала себя просто функцией, лишённой внешних индивидуальных признаков, но с тугой пружиной функциональной принадлежности внутри.

В палате было тихо-тихо, рано утром сон крепок даже у тех, кто почти лишён возможности двигаться днём. Обычных ночных сопений, кашлей, постанываний и бормотаний не слышно. Пашка любил просыпаться раньше всех. Он лежал, заворожённый этой тишиной. И ощущал себя в какой-то огромной, тихонечко баюкающей его колыбели – в самом сердце живого, сложного, но тёплого и уютного мира. Гармоничным дополнением был осенний стук дождевых капель о подоконники, всхлипывание за двойными рамами огромных окон. Вода с небес, словно купол, закрывающий мир от каких-то неисчислимых бедствий.

Когда-то потом отрывки этой жизни будут возвращаться к Павлику во снах, беспокоить, тревожить, а порой наполнять ощущением той тишины и напластования времён, безоблачной младенческой радостью пробуждения и близкого присутствия чего-то тяжкого, непоправимого…

Рано утром приходила санитарка. Она резкими широкими взмахами швабры мыла полы. Пахло хлоркой, но и это не мешало Павлушке. Это тоже была жизнь – целая настоящая удивительная его, Павла, жизнь.

И мать больного мальчика ощущала, что в этой сонной тиши больницы устанавливалась особая атмосфера. Казалось, дышат сами толстые стены, порой чудилось, что они пытаются рассказать о чём-то или пожаловаться. Были тёмные уголки, в которых всей кожей ты ощущал тревогу и даже необъяснимый страх. Человеческая жизнь богата всяким добром. О многом узнаешь потом.

Сколько же всего впитали эти стены почти за целый век! Двадцатый век – череда невиданных потрясений, бедствий и жертв, великих побед и не менее великих преступлений. «Ольгин приют» – так назвала своё детище основательница больницы для бедных детей и женщин, фрейлина императорского дворца Вера Перовская, в честь своей сестры Ольги, известной петербуржской благотворительницы. Ольга скончалась от дифтерии, заразившись от больных детей в основанной ею детской больнице в Царском Селе. Известный петербургский архитектор спроектировал здание «Ольгиного приюта», рядом с ним парк с прудом, летние павильоны и дом для персонала. Мраморные камины, шторы с кистями, красивые куклы и игрушки на коврах – всё создавало атмосферу домашнего уюта. Матерью и доброй феей этого дома была графиня Вера. Летнее время она проводила во дворце, а остальную часть года жила в приюте и трудилась сестрой милосердия.