Солнечная Мельница

– Вот второго сегодня везём в Бехтеревку. И опять прям фотомодель. Одного утром отвезли, постарше будет. На этого похож… как его… забыл. Актёр один, тоже психов всё время играет, у меня дочка его фанатка… как же…

– Это неважно, – Роза пошевелила ладонью, которую продолжал очень крепко сжимать «куколка». В ответ тонкие пальцы немного ослабили хватку. Кстати говоря, юноше явно становится лучше: он больше не бледный, исчезли фиолетовые тени под глазами и вокруг рта. Но сидит неподвижно, как тёплая, но совершенно безжизненная статуя. Что с ним такое, а? Неужели на самом деле сумасшедший?

– Ага, ладно, потом вспомню. Так вот, значит, утром привезли красавчика, оформляем, а в Бехтеревке все на ушах стоят – у них там какой-то санитар до белочки допился и пациента с крыши сбросил. Настя из приёмки сказала, мальчишка совсем был. И тоже всё ахала – симпатичный, тихий, из хорошей семьи. Папашка шишка какая-то, разборки однозначно устроит, и кирдык нашей психушке. В областную придётся возить.

– Тяжело вам, – Роза вновь нетерпеливо пошевелила пальцами. «Куколка» опять сжал её руку слишком сильно. Как раз на словах фельдшера «с крыши сбросил». Может, погибший мальчик и «куколка» были знакомы? Из одной, так сказать, проблемной социальной группы?

– Да уж, несладко. Но опять-таки без нас как? Люди через одного от такой жизни умом трогаются, возим всё, возим.

Машина начала плавно заворачивать вправо. Роза повернулась к окну – доехали. Ворота уже открыты, их ждут.

– Так, теперь аккуратненько выходим… ступеньки тут, потихонечку… ага, вот так…

– Верь мне! – от резкой боли в пальцах, сжатых как будто стальными клещами, Роза вскрикнула. Неправдоподобно синие и такие же неправдоподобно яркие глаза на секунду оказались совсем близко – умоляя, приказывая, лишая воли. – Просто верь мне, Знахарка! Бежим!

– Стой! Куда! Держи их! – неслось в спину. Роза не оглядывалась. Она бежала вместе с «куколкой», в котором уже и следа не осталось от беспомощной слабости, как там, в дежурке охранников. Парень расшвыривал людей на своём пути как игрушечные кегли, одним ударом кулака распахивал двери и решётки. Роза бежала, не пытаясь выдернуть из ладони «куколки» свои вконец онемевшие пальцы, и думала только о том, чтобы не зацепиться каблуком о какой-нибудь порожек – это её любимые туфли, жалко будет сломать каблук.

«Островок внутреннего покоя… Я на своём островке внутреннего покоя… Всё хорошо, вокруг стены, меня никто не найдёт, меня не видно, не видно, не видно…»

– Сюда! – Роза послушно свернула в какой-то коридор, явно для служебного пользования. – Вверх, Знахарка, быстрее, быстрее!

«Я не могу быстрее! – хотела закричать Роза. – Я сломаю каблуки на своих туфлях! Это мои любимые туфли!»

Из её губ вырвалось только еле слышное шипение – как из проколотого на полном ходу велосипедного колеса.

– Крак! – звук раздался где-то далеко, на периферии слуха. Роза поняла, что карабкаться по лестнице стало до ужаса неудобно, когда левая нога внезапно соскользнула со ступеньки. У неё теперь левая нога короче правой, вот в чём дело. Вот чёрт, она всё-таки сломала каблук!

На крыше психоневрологического диспансера тоже были какие-то люди. Они кинулись наперерез «куколке» и Розе. Кажется, это были полицейские… форма, блестящие пряжки, какие-то длинные чёрные штуки в петельках на ремнях. Это резиновые дубинки? Роза сжалась, увидев, как один из полицейских взмахнул дубинкой прямо над головой «куколки». Это же больно… её сейчас тоже ударят по голове? Боже, боже, боже…

– Замри! – звонкий голос подхватило невесть откуда взявшееся такое же звонкое эхо. Полицейские вдруг остановились, чёрная резиновая дубинка зависла в паре сантиметров от растрёпанной темноволосой макушки «куколки». Даже воздух, казалось, застыл – нагромождением причудливых прозрачных глыбин.

Замерла и Роза. Потому что они больше не бежали. Они стояли у самого края больничной крыши, и синие глаза, слишком яркие для привычного, скупого на чудеса мира, снова смотрели Розе прямо в душу.

– Ты мне веришь? Ничего не бойся. Ты сейчас всё поймёшь. Только верь мне, Знахарка! Ты веришь мне? Веришь?!

– Да! – Роза наконец-то смогла разжать губы. Собственный голос показался ей странно глухим – словно голосовые связки успели заржаветь за бесконечно долгие секунды их безумного бега.

– Ты всегда самая умная! – снова эта радостная улыбка, в синих глазах – обожание, тёмную чёлку раздувает ветром. Ветер? Почему ветер, ведь только что воздух был неподвижным, как тёплая, чуть солоноватая вода… – Ты сейчас всё узнаешь и поймёшь, Знахарка! А теперь – летим!

Туфли пришлось сбросить, иначе бы Роза не смогла взобраться на парапет. Вязкая тишина, в которой раздавался только нарастающий гул ветра, сменилась шквалом звуков – за их спинами орали отмершие полицейские, на больничном дворе толпились медработники и тоже что-то кричали, задирая головы кверху. Роза на миг оцепенела, увидев под ногами людей лужи ярко-красного цвета. Это… кровь? Весь двор, все широкие каменные плиты залиты кровью. Какой ужас… Неужели никто не видит? Как они могут ходить по крови?! Роза моргнула и пригляделась повнимательнее. Каменные плиты были серыми, нет никаких красных луж под ногами у суматошно бегающих внизу санитаров и фельдшеров. Ей просто померещилось.

И тотчас же к Розе пришло осознание, что не померещилось. Задний двор больницы действительно залит кровью. И она даже знает, чья это кровь.

А ещё она знает, что сейчас произойдёт. Вот прямо сейчас, через два удара её сердца.

– Летим, Знахарка!

Роза закрыла глаза и шагнула в пустоту. Людские голоса таяли, затихая, пока не утихли окончательно. Лишь ветер в ушах Розы пел ласково и торжествующе, обещая чудо.

Когда Роза открыла глаза, психоневрологический диспансер остался далеко позади. Прямо перед ней в облаках зияла широкая прореха, в ней голубело чистое небо, края облаков золотились от спрятанного за ними солнца. Крылья поднимали Розу всё выше, чтобы она успела пролететь в эту прореху, пока ту не затянуло.

Крылья… Крылья?!

Рядом с ней кто-то летел. Кто-то такой же, как она. С такими же сильными чёрными крыльями. Роза хотела повернуть голову и посмотреть, кто это там, но оказалось, что вертеть головой вовсе необязательно – она теперь прекрасно видела всё, что было с обеих сторон от неё, и даже немного то, что находилось сзади.

– Кар-р! – сказал тот, кто летел рядом с ней. Нестерпимо ярко сверкнули круглые синие глаза, матово блеснули жёсткие перья вокруг широко раскрывшегося мощного клюва.

Роза… нет, больше нет, теперь уже совершенно точно Знахарка взмахнула крыльями и вырвалась вперёд. Ветер помог набрать высоту, дружески подтолкнул её снизу. В облачной прорехе виднелось место, до которого им нужно добраться как можно быстрее – высоченная башня из белого, как облака, камня. Зримое воплощение того самого островка внутреннего покоя, что всю нынешнюю жизнь сберегала внутри и наконец-то обрела во плоти Знахарка.

Глава третья. Ловушка для Зодчего

Больше всего Даниил Петрович ненавидел, когда его называли Данилой-мастером. Да, он тоже работает с разного рода камнем, но он не камнерез, не ремесленник! Он архитектор, чёрт возьми, по его проектам небоскрёбы создаются, а не всякие там каменные цветы и шкатулочки!

Однако стукнуть кулаком по столу или ещё как иначе выразить свой протест Даниилу Петровичу мешали воспитание и вполне определённые меркантильные соображения. И когда чиновник из мэрии в очередной раз ввернул это своё: «Настоящий Данила-мастер, господа!», Даниил Петрович только скрипнул зубами и натужно улыбнулся.

– Возведённая по проекту господина Калягина галерея искусств станет подлинным центром культурной жизни нашего города! – продолжал вещать чиновник, заученно улыбаясь в камеры. – Теперь не стыдно приглашать мировых звёзд в наши скромные пенаты, не правда ли, леди и джентльмены?

К Даниилу Петровичу оборачивались, улыбались, подходили чокнуться бокалами с шампанским. Он вежливо кивал в ответ, с готовностью подставлял фужер и мечтал только об одном – сбежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше. Но нельзя, нельзя, надо терпеть, надо наступать себе на горло, потому что вот эти люди, раньше виденные только на экране телевизора или в интернете – они могут дать денег на новую задумку Калягина. У них есть эти деньги, очень много денег, им самим столько всё равно не потратить, даже если б жили лет по пятьсот. А у Даниила Петровича есть мечта, которой позарез нужны миллионы и миллиарды, чтобы стать реальностью. И он даже великодушно навесит на построенные здания именные таблички – чтобы толстосумы увидели свои ФИО на домах и надулись от гордости. Пускай себе. Даниил Петрович согласен на то, чтобы его собственное имя забылось в ту же секунду, как его мечта обретёт прочные бетонные фундаменты и несокрушимые стены, облицованные гранитом. Вот поэтому только одно сейчас важно: не сорваться, не нагрубить, очаровать и увлечь за собой. Пусть дадут ему денег. Много денег. И хрен с ним, пусть будет Данила-мастер, если уж больше ни на что не хватает убогой фантазии!

– Сказочно, у вас тут просто сказочно, господин Калугин! – от таких женщин Даниил Петрович всегда старался держаться подальше: ну не понимал он страсти некоторых представительниц слабого пола обвешиваться побрякушками с головы до ног и раскрашивать лица, уподобляясь индейцам на тропе войны. Судя по нестерпимому блеску камешков, это настоящие бриллианты. Но когда их так много… – А вы берётесь за частные заказы? Я хочу построить виллу на берегу озера! Можно две виллы! Да, две! Мне с Фёдором и нашей дочери – она скоро выходит замуж. Это будет просто сказочный подарок, просто сказочный! Ну как, возьмётесь? Фёдор, дай господину Калинину свою визитку, он тебе позвонит, и мы договоримся! Фёдор, ну?

Представитель мэрии продолжал ещё что-то пафосно провозглашать с невысокого подиума. «Солёная Мель… перспективы развития… неуклонный рост влияния…». «Нью-Васюки, – подумал Даниил Петрович, с трудом удерживая на лице приветливую улыбку, – прямые авиарейсы из Мадрида, Парижа и Токио. А аэродром построим на пустыре за стекольным заводом – на зависть Домодедово. Прожектёры…».

Он не хочет превращать родной город в карикатурный слепок с мегаполисов. Даниилу Петровичу Калягину, архитектору божьей милостью, просто нужно, чтобы у города Солёная Мель было своё неповторимое, ни на чьё больше не похожее лицо. И он знает, как это сделать.

И потому он возьмёт визитку из потной ручищи Фёдора, возьмёт ещё десятка два визиток от экзальтированных бизнес-леди и бизнесменов с акульими улыбками. А завтра он поедет в мэрию со своей мечтой, пока что запертой в вязи тонких карандашных линий на ватмане. Он вытерпит «Данилу-мастера» от мэра и его советников, он выдержит марафон бюрократических проволочек, он справится, он сможет. Он построит виллы для всех этих власть имущих, а потом прорежет дыры в их денежных мешках для своей мечты. Он добудет денег. Он сможет. Сможет!

– Жуткая скучища, да? – а вот к таким женщинам Даниила Петровича всегда тянуло со страшной силой, хотя ещё ни разу его романы не заканчивались тривиальным «долго и счастливо». Калягин не умел делить время на рабочее и личное. А женщины, даже такие милые, как эта незнакомка в синем платье, не терпят соперниц. – Вы очень талантливый, Даниил Петрович. А почему вы такой серьёзный? Думаете про работу? Наверное, задумали построить что-то ещё в нашем городе? Такое же красивое, да? Мне было бы интересно послушать. Хотите, сбежим отсюда? Я знаю, где выход на крышу.

– Я тоже знаю, – усмехнулся Калягин, – я же строил это здание.

– Ой, точно!

Смеяться с этой очаровательной молодой женщиной, а потом по-шпионски пробираться к незаметной двери в углу холла оказалось неожиданно весело. Давно уже Даниил Петрович не чувствовал себя таким молодым и безбашенным. Лет, примерно… Ладно, не надо о грустном.

С крыши новой галереи искусств не открывался широкий обзор на городские кварталы. Наоборот – здание, похожее на раковину-рапану, было самым низким в микрорайоне. Высотки нависали над гладкой крышей с невысоким парапетом, как скалы над крохотной горной долиной. А небо было так далеко, словно бы смотришь на него со дна глубокого колодца.

Вечер ещё не наступил, но солнце уже растеряло половину своей дневной жгучести, мягко ласкало теплом лицо и руки, понемногу сползая к горизонту.

– Как тут хорошо! – от лёгкого ветерка подол синего платья на миг облепил стройные ноги незнакомки. Даниил Петрович гулко сглотнул, поднял взгляд и окончательно стушевался, заметив понимающую слегка кокетливую усмешку. – Меня зовут Марина.

– Красивое имя.

– Вы полагаете? А я его терпеть не могу.

– Почему? Марина, морская… русалка, нимфа. У вас очень красивое платье, Марина. Вы в нём похожи на морскую волну, такая же воздушная, летящая.

–Да вы романтик, Даниил Петрович.

– Есть такое.

– Все романтики мечтают о полётах. А вы никогда не хотели полетать, Даниил Петрович?

– Ну, мне приходилось летать. Раньше, теперь-то я окончательно корни тут пустил, а раньше частенько летал. На самолётах, даже вертолётом несколько раз. С парашютом прыгал.

– Нет, вы не поняли, – Марина подошла так близко, что Даниил Петрович ощутил тепло, идущее от её ладного тела, втянул ноздрями тонкий аромат – какие-то незнакомые духи, одновременно сладкие и чуть горьковатые. Проказник-ветерок снова шевельнул складки синей ткани, дунул в лицо людям, заставив прищуриться. На миг Даниилу Петровичу почудился красноватый отблеск в глазах Марины. Да нет, что за ерунда, это просто игра света от закатного солнца – нормальные глаза, то ли голубые, то ли светло-серые. И очень длинные ресницы. Настоящая красавица. – Вы не поняли, Даниил Петрович. Я спрашивала вас не о полётах на самолёте. Это каждый дурак умеет. А вот именно что полетать… как птица… самому… никогда не хотели?

– А я вот прямо сейчас будто лечу, – Калягин решил больше не изображать из себя благородного рыцаря. Да она ж откровенно ластится, как мартовская кошка, чего теряться-то? Надо хватать, пока само в руки плывёт. Плечи Марины под гладким шёлком оказались именно такими, какими их Даниил Петрович успел себе представить – округлыми, упруго-мягкими. – Вот смотрю на вас, Мариночка, и прямо как облачко парю.

– Вы такой романтик, Даниил Петрович, – Марина послушно приникла к груди архитектора, позволяя его ладоням скользнуть по плечам вниз, на талию. – Жаль, что у меня совсем нет времени поиграть с вами ещё. Вы забавный.

– Ч… что?

– Каин. – Калягин не успел ничего сообразить, как вдруг Марина исчезла из его объятий и оказалась у двери, ведущей с крыши, а его самого обхватили со спины чьи-то мощные ручищи. – Наш милый друг хочет полетать, как Авель. Помоги ему.

– Да, госпожа.

Даниил Петрович забился в руках неведомого Каина, хотел закричать. Но губы будто смёрзлись от холода, и тот же ледяной холод быстро пополз по горлу вниз, останавливая дыхание. В фиолетовом небе яростно пылало алое солнце, от его лохматой короны отрывались куски пламени и обрушивались вниз, на беззащитные городские улицы. Снизу, навстречу падающим сгусткам огня, клубами поднимался белый дым. Даниил Петрович расслышал, как сквозь вату, неясный шорох – опустив глаза вниз, он понял, что это беспомощно скребут по битумному настилу подошвы его щегольских ботинок. Громила за его спиной, всё сильнее сжимая руки, толкал Калягина к краю крыши. Алое солнце в фиолетовом небе покрылось чёрными крапинами, и к шуршанию подошв новеньких итальянских ботинок Даниила Петровича присоединились ещё какие-то звуки.

Крылья, это хлопают крылья. Много крыльев, летит большая стая птиц. Нет, не просто большая – огромная.

– Быстрее, Каин!

Даниил Петрович всё-таки сумел повернуть голову – в шее что-то звонко хрустнуло, словно сломалась ледышка. Сквозь покрывшиеся инеем ресницы Калягин увидел Марину. Она стояла, придерживая рукой открытую дверь, ведущую вниз, в холл галереи искусств. Туда, где тепло, безопасно, где полно нарядно одетых людей, пьющих шампанское. Туда, где обвешанные драгоценностями женщины болтают о виллах на озёрах, а их богатые мужья обсуждают, где бы ещё прикупить нефтяных скважин. Никто из этих людей даже не подозревает о том, что над их головами вот прямо сейчас будет убит самый талантливый городской архитектор. Какая ирония. А глаза у Марины на самом деле отливают красным, как стоп-сигналы автомобиля. И это вовсе не отблеск закатного солнца.

– Бросай его, Каин, пусть летит!

Стальные ручищи подняли Даниила Петровича так легко, будто и не было в Калягине его восьмидесяти с гаком кило живого веса. Горло, забитое колючими снежинками, судорожно сжалось в последний раз. Всё, больше не получается дышать. И сердце замёрзло, лежит в груди неподвижной тяжёлой каменюкой, сейчас продавит рёбра – когда Даниил Петрович полетит вниз, на парковку возле галереи искусств.

Как обидно. А как же мечта всей его жизни? А как же новый архитектурный ансамбль, которому нет равных по красоте нигде в мире? Что, вот прямо сейчас всё закончится и больше ничего не будет? Но это же полный бред, так нельзя!

– Кар-р! – на крышу приземлилась одна чёрная птица, за ней вторая, а потом вороньё посыпалось на чёрный битум и стальные прутья ограждения как горох из прохудившегося мешка. Руки Каина немного разжались, Даниил Петрович собрал остатки сил и слепо рванулся куда-то – куда угодно, только бы отцепиться от этого страшилища, которое называет красноглазую Марину «госпожой».

Кто они? Кто они, чёрт их возьми, такие?!

Каин уже дотолкал Калягина до самого края крыши и своим судорожным рывком Даниил Петрович лишь довершил чёрное дело бывшего санитара дяди Жени.

Скрюченные от холода пальцы Даниила Петровича скребнули по скользкой перекладине и сорвались. Мощный тычок в спину помог оледеневшему телу перевалиться через парапет. Перевернувшись в воздухе, Даниил Петрович наконец-то увидел лицо Каина – в пустых, лишённых выражения глазах плясали алые отблески нездешнего яростного солнца.

Вороны снялись с крыши все сразу, как по команде. Стая обогнала летящего к земле Калягина, поднырнула под него и приняла на напряженные спины человеческий немалый вес. Хрупали тонкие птичьи кости, летели во все стороны перья. Крупная птица зависла сбоку, молотя крыльями, блеснула яркими синими глазами и пребольно клюнула Даниила Петровича в висок.

– А-а-а… чёрт! – вторая птица, поменьше, бесцеремонно плюхнулась Даниилу Петровичу на грудь и ткнула клювом куда-то в шею Калягина. От резкой боли стало горячо в горле, сердце тяжело стукнулось о рёбра и колючие снежинки ссыпались вниз быстро тающим ворохом.

Даниил Петрович понял, что больше не умирает от ледяного холода. А ещё он понял, что умирать теперь совсем необязательно. Он не разобьётся о багажник какой-нибудь навороченной иномарки на парковке возле галереи искусств. Он всё-таки построит в этом городе то, о чём мечтал всю жизнь, вот точно построит, и даже не надо искать для строительства деньги, потому что… Так, это пока не самое главное, надо вернуться обратно, на крышу!

Даниил Петрович взмахнул широкими чёрными крыльями и стрелой понёсся вверх.

Марина всё ещё стояла у приоткрытой двери. Её заметно пошатывало, глаза больше не горели алым огнём, по лицу разлилась меловая бледность. Над ней колыхалось радужное марево, похожее на большущий мыльный пузырь. Огромного роста человек в чёрном костюме навроде тех, что уже признаны униформой телохранителей, пробивался к своей госпоже сквозь птичью бурю.

Вороны кидались на Каина, метя в лицо, раздирали в клочья его одежду, оставляли длинные царапины на кистях рук. Каин хватал птиц на лету и сворачивал им головы, бросая безжизненные тушки себе под ноги. На покрытом кровавыми потёками лице было всё то же выражение полной отрешённости, а пустые глаза смотрели только на Марину.

– Хватит, Каин, он ушёл, – Марина махнула рукой, набрасывая радужную плёнку на Каина. – Это обычные птицы. Идём, мой хороший. Ты молодец.

– Моя госпожа. – Каин опустился перед Мариной на одно колено, готовясь поднять хозяйку на руки. Даниил Петрович заприметил ямку на затылке громилы и камнем рухнул вниз, целясь в самое уязвимое место Каина.

Радужная плёнка прогнулась, спружинила и отбросила Даниила Петровича назад. Он заполошно захлопал крыльями и чуть не врезался в какую-то торчащую на ограждении железяку. Пришлось спешно приземлиться на крышу. Хлопнула дверь, Марина и Каин исчезли.

– Успокойся, Зодчий, нам их пока не одолеть, – синеглазый ворон завис в воздухе над разозлённым Даниилом Петровичем. – Здравствуй, мастер. Прости, немного опоздали.

– Тебе нужно срочно обработать раны и принять лекарства. – Женский, не лишённый приятности голос явно исходил от ворона поменьше, точно так же виртуозно зависшего в воздухе рядом с синеглазым. Но Даниил Петрович мог поклясться, что птицы не открывали клювов, а их голоса звучали прямо у него в голове. – У тебя переохлаждение и шок. Летим, я смогу оказать тебе помощь только в башне, когда ты снова станешь человеком. Ну же, хватит тут рассиживаться, нам нужно до полуночи найти ещё троих Стражей! Зодчий, приди в себя, у нас нет времени!

Даниил Петрович подпрыгнул, расправляя крылья, и полетел следом за Знахаркой. Её лучше слушаться сразу, а то подмешает слабительных травок в сонное питьё, с неё станется.

Чьи это мысли?.. Что происходит?..

Что бы ни происходило, Даниилу Петровичу понравилось лететь. Город Солёная Мель с высоты птичьего полёта выглядел как расставленный в живописном строгом порядке набор разноцветных кубиков. В синее зеркальце озера падали и дробились золотым бисером солнечные лучи – с синего же чистого неба. Никаких ошмётков пламени, никакого белого дыма на фоне фиолетового небосвода.

Это у Марины, или как её там, такой неприветливый мир? Вот не повезло девчонке. Она поэтому такая злая? И всё-таки жаль, что не удалось долбануть Каина по затылку крепким клювом, просто до чёртиков жаль.

Солнце спряталось за маленькое облачко. Ветер раздёрнул волокна влажного тумана, как занавески. В прореху плеснуло ослепительно-белым светом, вспыхнули яркими искрами цветные стёклышки в окнах – Белая Башня ждала своих хозяев.

Уже влетая в облачную прореху, Даниил Петрович… нет, неправильно, отныне однозначно Зодчий – снова посмотрел вниз, на город. Это он по старой привычке назвал его Солёная Мель. Теперь-то он вспомнил, что его родной город называется по-другому и очень красиво – Солнечная Мельница.

Глава четвёртая. Охота на Пряху

Смена в прядильном цехе закончилась как обычно, в пять. Алиса задержалась после всех – тоже как обычно. Мышкой прошмыгнула в раздевалку, споро переоделась и уже готовилась выскользнуть в коридор, как вдруг там послышались мужские голоса. Алиса вздрогнула и замерла на полпути. Пусть пройдут.

Голоса теперь раздавались прямо напротив двери женской раздевалки, и Алиса даже узнала говоривших. Наладчики Гена и Павел, и ещё кто-то с ними, кажется, Андрей, сантехник. Наладчики о чём-то азартно рассказывали, перебивая друг друга, сантехник одобрительно хмыкал и похохатывал. Алиса старалась не вслушиваться – к чему ей узнавать подробности чужих жизней? Она присела на корточки, прижав к груди сумочку, и принялась терпеливо ждать, когда мужчины наконец-то наговорятся и уйдут своей дорогой.

Домой Алисе не хотелось. В крохотной двухкомнатной квартире у неё больше нет своего угла – лишь раскладушка в бабушкиной спальне. Бабушка уже старенькая, мается давлением, почти не встаёт с кровати. Воздух в комнате всегда душный и спёртый, пропитанный запахом лекарств и ещё чем-то кисло-сладким – наверное, так пахнет старость. В большой комнате будет до вечера бормотать телевизор, но Алисе туда нельзя – там теперь владения дяди с тёткой. Они появились, когда умерла мама Алисы, сказали, что теперь они Алисины и бабулины опекуны, будут жить здесь, присматривать за осиротевшей девчонкой и ухаживать за больной бабулей. А дядя даже не бабушкин сын, он какой-то там внучатый племянник. Просто у бабули и Алисы больше никого не осталось из родных, а их квартира в центре города, пусть и маленькая, но стоит очень дорого. Бабушка объяснила это Алисе шёпотом, когда они неожиданно на пару часов остались дома только вдвоём. Обычно дядя и тётя постоянно торчат дома – наверное, боятся, что бабуля умрёт, а Алиса тем временем что-нибудь учудит, чтобы вытурить их из квартиры. Они же не прописаны в доме, и опекунство их вот-вот закончится – через месяц Алисе исполнится восемнадцать.