Маренго

Собеседник мужчины тоже остановился.

Руки старика недолго оставались на весу, через секунду одна из них уже поддерживала вмиг потяжелевшую голову. Дед снова оголил лоб.

«Ох-ох-ох. Голова кружится. Опять. И серо временами. Все как в тумане… Но интересно, черт побери! Вот ночка-то у меня! – соображал дедушка. Человека мутило, но, несмотря на это, пришло понимание того, что он не просто перестал бояться, его начинала радовать разыгравшаяся забава. Давно он уже так не веселился. – Кошка вроде моя, а вроде и не моя. Но как же похожа на Марю!»

– Да Маря я! – из маленького существа вырвалась буря. – Но не кошка, – немного успокоившись, пояснил обиженный хвост. – Чтобы стало ясно, нужно начать путь, помнишь.

Комочек двинулся с места. Старик поправил шапку и тоже шагнул вперед.

«Надеюсь, я все-таки не умер? – дедушка посмотрел на темноту вверху и добавил: – Я бы еще хотел…»

Оказавшийся близко небожитель не дал старику договорить. Он, проливая последний свет, озарил человека предположениями.

– А-а-а! – заголосил дедушка и замер. – Ударился! – выбрал одну из догадок дедушка.

«Точно, – человек сделал небольшой шаг. – Поскользнулся, упал и лежу. Где хоть я лежу? У скамейки?! Если так, то хорошо – быстро найдут, – порадовался Николай Васильевич. – Но на улице зима – не-е-ет, плохо, – поник он. – Ну теперь точно все. И рядом никого. Только…»

Хвост, подошедший уже довольно близко к человеку, перестал двигаться.

«Маря».

Старик продвинулся еще немного и тоже остановился.

«Только Маря… или кто ж это?»

Николай Васильевич плавно оглянулся. Он стоял на проторенной им самим узкой дороге. Она скручивалась так, будто завивалась в петлю, накинутую на бедное одинокое дерево. Мужчина медленно развернулся обратно и, сделав шаг, наконец вышел с узкой тропы на широкую, где вновь приостановился.

– Я – Маря, кормилец, – передернул ушами стоявший почти рядом пушистик. – Но я не кош-ка, – питомец говорил твердо, по слогам, но нежно и осторожно, понимая, что человеку понадобится больше времени, чтобы прийти в себя. – И ты не ударился. Я же здесь с тобой. Или, получается, что я тоже ударился или… того? – также постучав два раза мордой вбок о что-то невидимое, спрашивал питомец.

«Что же происходит?» – развел руками дедушка и посмотрел на темный клубочек в шаге от своих ног.

Человек поднял кверху глаза, затем неторопливо оглянулся еще раз: сзади – дерево, вверху – звезды, внизу – они вдвоем. И снег. Кругом снег.

– Иду за ответами и к мечте, – пропел хвостик, а затем добавил: – С тобой. – Золотые кошачьи глаза так красиво вписывались в очаровательную картину рядом и добавляли ей блеска. – Но я не кошка.

Мужчина шагнул. Свет догорающего небесного огня и двух теплившихся земных наполнил человека улыбкой.

– Ко-о-от, – медленно двинул головой назад дедушка.

– Да, – кивнул пушистик и дотронулся до Николая Васильевича спинкой. Затем маленький комочек снова повернулся к человеку мордой. – И зовут меня не Маруся, а Маря. Разные это имена. Ты сам придумал, что я Маруся.

У Николая Васильевича все еще немного кружилась голова, но у него получилось наклониться к хвостику, чтобы получше его разглядеть. Вообще старый человек старался сгибаться настолько, насколько скрип его позвоночника и коленей звучал бы более-менее прилично для окружающих. Но рядом же не было практически никого. И вот старик, нарушив своим хрустом тишину округи, взял на руки питомца, провел пальцем по кошачьей переносице и с восторгом проговорил:

– Чудеса! Если не умер, не ударился, то… сплю? – продолжил соображать мужчина.

Маря печально вздохнул, а человек прислонился щекой к маленькому, подсохшему на холодном воздухе сухому носику, затем чуть отодвинулся от него и заговорил:

– Странная обстановка, цвета, звуки… Маря, я точно не сплю?

– Ты не спишь, – кот приблизился к кормильцу и лизнул его большой сморщенный влажный нос.

– Ладно… – смирился старик. – Значит, ты кот. Откуда ж мне было знать? – покосился он на пушистика.

«Вот, дедушка, Маря, – человек прислонил пушистика к груди и вспомнил, как вчера к нему забежала запыхавшаяся внучка. – Ты присмотри немного за хвостиком, ладно?» – «Ладно». – «Я скоро заберу…»

При мыслях о внучке Николаю Васильевичу стало тяжело, и он, придерживая ценное, вновь сдвинул шапку назад. Затем, остро нуждаясь в заботе, старик посильнее схватился за кота. Нежно.

«Эх», – выдохнул и сжал губы дедушка, по-прежнему прижимая одной рукой к себе кота, а другой держась за мутную голову.

– А внучка-то где? – вдруг спохватился мужчина.

На него смотрели двое, а говорила только она одна – тишина.

– Пойдем, Марь, скорее, – дед, готовый рвануть, поправил головной убор. – Может, ей страшно одной. Надо ее скорее найти.

– А она здесь? – озабоченно дернул хвостом Маря.

Человеческое лицо удивленно отодвинулось от кошачьей морды, а вновь выпущенные на свободу седые кудряшки испытующе посмотрели на кота.

– А как иначе? Я же сказал, что хочу взять ее с собой. И о тебе попросил позаботиться. Ты же вот тут… Значит, и она будет с нами, – вновь закивал Николай Васильевич.

Он, внучка и питомец – хорошая компания для хорошего дела. Кот в ответ лишь подвигал усами.

Старик мучительно потер лоб.

– Когда стоишь, то кружится голова, – осторожно промолвил Маря.

«Да, как странно. Обычно, остановки помогают, а тут наоборот», – кумекал дедушка.

Человек прислонил руку к плавающей и клонящейся вниз голове.

– Необходимо начать путь, тогда и станет яснее, – были прерваны человеческие размышления. – Время искать ответы и мечтать. Но мечта не упадет в руки сама. До нее надо дойти. А к утру звезды исчезнут. Такой шанс я даю только раз в жизни, – напомнил слушатель.

– Да-да, идем, – промолвил дедушка. – Ох и старый я уже стал. – Сам пойдешь?

Маря в знак согласия прикрыл глаза. Дедушка, слегка шумя старостью, аккуратно наклонился, и питомец спрыгнул на снег. Затем кот махнул мордой, показывая путь и призывая идти.

– Да, пойдем, – произнес Николай Васильевич. – Мы должны двигаться. И нам еще надо найти…

– Дерево позади, становящееся все меньше и меньше, будет подсказывать, что идущие на верном пути, – добавил слушатель, еще раз напоминая, что нужно начать путешествие. – А если оно окажется рядом…

– То мы в самом начале, – смекнул Николай Васильевич.

– …тогда нужно начать путь заново, – проговорили, смотря на старого путника.

Человек наконец-то вернул шапку на место.

– Пойдем, Марь, – теперь Николай Васильевич, делая шаг, поманил рукой кота.

И они пошли.

Идти по большой дороге было для мужчины легко – она оказалась хорошо протоптанной. Бордюры из сугробов по обеим сторонам пути были, на удивление, невысокими.

– Значит, все по-настоящему, и я не умер, не сошел с ума, мм, не ударился… и не сплю, – обратился к питомцу дедушка. – Это хорошо… Не переживай, Марь, за ночью придет утро, придет солнце. Солнце утром – обычное дело для молодых, а для нас, стариков, – радость, – Николай Васильевич посмотрел на кота и улыбнулся. Затем снова отвернулся и добавил: – Если не болеешь сильно, конечно.

Через секунду человек вновь перевел взгляд на пушистика и спросил:

– Кстати, Марь, а сколько тебе лет?

– Двенадцать. Двенадцать людских лет, – поведал кот.

– Тоже старичок, получается, – качнул головой дедушка.

Окрыленный встречей с дорогим человеком, занятной историей с питомцем, большой путник пошел для своего возраста довольно резво.

– Вот так дела! – некоторое время спустя человек делился с тоже пошедшим быстро котом. – Маря, ты – кот! Они всё: «Маря, Маря». И я как-то решил, что ты Маруська. Да и раньше как было? Машка да Тишка. Радость еще… Вот и не стал спрашивать… А ведь я еще ду-у-умал, почему у тебя такие глаза умные! – залился смехом Николай Васильевич. Но ненадолго.

Такое легкое поведение было уже некоторое время несвойственно старому человеку.

«Лишь бы не спугнуть этот момент», – понадеялся усатый.

– Кормилец, ну ты сам виноват, что так удивился, – воспользовался паузой и вставил Маря, не давая человеку увязнуть в грусти. – Взял бы да и посмотрел, кто я есть – заглянул бы под хвост, – выдал кот.

– Ты чего, Марь! Я в жизни никому под хвост не заглядывал и уж тем более котам! – захохотал остановившийся Николай Васильевич. – Хоть тут я молодец, – добавил с уже серьезным видом человек.

– Ну почему же «тем более», – оскорбился хвост и тоже остановился. – Я же хороший.

– Хороший, конечно, – улыбаясь, чуть склонился в сторону друга дедушка.

Теперь старику еще больше нравилось путешествие.

«А неплохо так все получилось, забавно», – порадовался мужчина.

Он переживал за внучку, но почему-то почувствовал, что с ней все хорошо. Да и скоро он ее встретит. Воодушевленный добрыми мыслями, большой путник пошел, но еще быстрее, временами даже обгоняя маленького.

– Пошли скорее, Марь! – подстегнул пушистика Николай Васильевич. – Все будет хорошо. Не бойся, дойдем.

– Это путь к мечте, – догоняя кормильца, сказал Маря. – Он не будет легким, помнишь, – путешественники вновь остановились и посмотрели друг на друга, – но точно будет интересным, – подбодрил человека кот. – Да и мы вместе.

Двое пошли. И путешествие к ответам началось.

– Я и не жду этого. Вся моя жизнь, Марь, не была легкой. А в последнее время… Эх. Ты же знаешь, что в один момент она пошла под откос – коту под хвост, как говорится, – и дедушка, чуть сбавив темп ходьбы и ласково поглядев на хвостика, закряхтел от своей шутки. Он вновь смеялся. Ему было хорошо: с мягкой шерсткой и душой. Да, он говорил, говорил с другом. – Как же это славно! – словно по-кошачьи пропел Николай Васильевич.

Маря одобрительно кивнул – такой улыбчивый кормилец ему нравился больше, и вчера он его таким не видел. Да и не слышал ничего радостного…

«…с тех самых пор», – мысленно закончил также пошедший медленно кот.

– С тех самых пор, – повторил человек.

Ноги старика вдруг стали ватными, и он снова остановился. Николай Васильевич понял, что прочитал мысли кота. И не только сейчас. Они слышали мысли друг друга с тех самых пор… как оказались в этом месте. Под звездами. Вот чудеса! Но несколько секунд спустя изумление сменилось тревогой.

«Это удивительно, конечно, – мелькнуло в человеческой голове. – Но с мыслями надо быть поосторожнее. Мало ли кто слушает».

Но мысли же трудно остановить, тем более те, которые избивают тебя кнутом постоянно. И у человека вырвалось:

– Ах этот чертов блокнот!

Глава 3.

Скрип

– Кормилец, не уходи в себя… снова. Я многое слышал. А кошки понимают все, о чем говорят люди… Тебе нужно выговориться. Проговорить все, что лежит камнем, и свою боль тоже. Начни, и посмотрим, что из этого выйдет. Излей душу, пусть даже и коту. Не бойся меня, – поддержал Николая Васильевича стоявший некоторое время рядом друг, а затем, полушутя, добавил: – Да и кому я скажу? Бублику?.. Пошли.

Голубые глаза сузились и взглянули на желтые: «Такой маленький, но такое большое сердце!»

Да, кошки кажутся своенравными и отстраненными. Они, возможно, такими и бывают. Но не когда дорогому сердцу рядом плохо. Эта история о плаче души, поэтому и о мягкости гордого, сильного, свободолюбивого хозяина жизни.

Кот-путешественник оказался прав. Николай Васильевич уже столько раз был в прошлом. Но каждый раз это были лишь одни отрывки, и он был тоже один. Человек явно ощущал, что ему нужно поделиться историей и печалью. Тем более путники были сейчас вдвоем, а внучку во время такой необычной прогулки дед еще не встретил. Да и после этого путешествия все будет по-прежнему: хвостик будет снова только мяукать, и никто ничего не узнает. Очень даже безопасно.

– Бублику! Скажешь тоже, – хихикнул Николай Васильевич и пошел вслед за манящим хвостом. – Хотя он хороший кот: сам гуляет, в еде не привередлив. Нравится мне. Нравился… – Мысли о бывшем соседе Томы и его коте вновь всколыхнули горькие человеческие воспоминания. И у захваченного печалью пленника сил хватило лишь только на маленькое, но тяжелое: – Эх.

Николай Васильевич сбавил темп ходьбы, и время будто замедлилось. Поблекшие от старости глаза сделались еще более мутными от слез, и человек остановился. Старик вытер слезы и посмотрел на небо. Темное небо, темная голова. Ох эти горькие минуты. Как же долго они идут! Мужчина чудом вспомнил, что нужно продолжать идти. Старик посмотрел на кота – нет, не он сам, его звали. Тогда дедушка ухватился за невидимый трос – взгляд пушистика рядом – и заковылял. Вид спокойного друга, шедшего вблизи, придавал сил. Кот ступал медленно и ничего не говоря, но навострив уши – он был готов, готов слушать.

– Чертов блокнот, – вновь вырвалось у мающейся души. И мужчина уже целенаправленно выхватил из воспоминаний начало конца.

Старик вспомнил, как теплым и снежным зимним вечером дошел до магазина рядом с домом. А там – светло и празднично. И сыро, конечно, тоже. Но месиво вокруг никто не замечал. Тридцать первого декабря все и всё вокруг живут в ожидании нового счастья, а оно блестит веселее любой грязи.

Как вкусно тогда пахло из пекарни, ловко уместившейся при входе в продуктовый. Рот старика наполнялся слюной, а он сам – недовольством: желудок раздражался сам и раздражал все, чего мог коснуться взгляд голодного человека. Дел было полно, а времени – мало. Не хватало его на то, чтобы сделать все хорошо: с правом на ошибку и на ее исправление. Надо сказать, что раздражение не проходит бесследно. Оно, проходя мимо, нагло задевает и топчет все вокруг, а звук побеспокоенных им людей и вещей еще долго отзывается в течение дня, а порой и жизни.

«Да, мало приятного, когда в голове только кушанья… а времени в обрез», – вздохнул четыре дня назад в магазине дедушка, с долгоиграющим потрескиванием поставил перед собой на пол пустую корзинку, сдвинул шапку назад и надел очки.

В тот голодный до неприятностей вечер Николаю Васильевичу нужно было выбрать открытку и конверт – он собирался в гости. Да не только на Новый год, но и на день рождения. И только тогда оставалась одна-единственная возможность что-то купить – уже через час был праздничный вечер.

– Да, дотянул я тогда, – начал свой рассказ коту Николай Васильевич. – Обычно я так не поступаю. Но когда не хочешь что-то делать, то и откладываешь все на последнюю минуту. Так же, Марь?.. Как чувствовал. Я же был в этом магазине накануне, купил два конверта для девчонок, но Этому… Этому выбрать не смог. Отложил почему-то… – мужчина склонил голову набок, затем вернул ее на место и чуть опустил. Потом он в очередной раз освободил легкие, оставив груз на сердце. Старик выдохнул не в пустоту, а в белый шарф. Слегка приподнятый, но аккуратно и спокойно-сдержанно торчавший из-под ворота куртки. Только он был единственным светлым пятном среди темной человеческой одежды. Теплый воздух согрел мужчине нос и еще немного его увлажнил. – В таких ситуациях, с мокрым носом, я прямо чувствую себя котом.

Кормилец грустно подмигнул питомцу. Но, увидев серьезный взгляд Мари, продолжил:

– Ну что ж… Как сейчас помню цветы, цветы, цветы, часы… – И страдалец полностью погрузился в последний день прошлого года.

Кот и человек вновь мысленно оказались в магазине неподалеку от их дома. Маря, усилиями своего спутника, представил, как тот стоял напротив стальной вертушки с открытками.

«Часы подойдут, – подумал в новогодний вечер дедушка. – И написано неплохо, – Николай Васильевич поправил очки и прочитал поздравление на открытке. – Да, пойдет».

Мужчина чуть наклонился к корзинке и аккуратно отпустил золотые «часы» в свободное падение.

«Та-а-ак, теперь конверт. Ага, вот тут. Машина. Мм, пожалуй, нет. Часы? Нет, наверное. Уже на открытке есть, и дома у них – на каждом углу, – выдумал более приличную причину дедушка. – Цветы, снова цветы, опять цветы и, конечно же… Ба! Корабль! Вот так номер! Не ожида-а-ал. А что там дальше? Ну вот! Цветы. Хе-хе, – покупатель улыбнулся, подсмотрев рисунок на следующем конверте. – Не-е-ет, лучше корабль, – решил Николай Васильевич и задумчиво устремил взгляд поверх очков: …Так же мягко скользи по волнам своей жизни, Толя! – Затем седовласый человек припомнил прогноз погоды на следующий день: – А что? В понедельник вообще плюс обещали. Пущай поплавает. При лужах так самое то».

Мужчина закатился звучным смехом.

Нет, он хорошо относился к Анатолию. Просто соглашаться выходить замуж или нет было делом Томы, а его, Николая Васильевича, – принять с сожалением или просто принять.

Продолжая рассматривать на конверте трехмачтовый корабль с наполненными ветром парусами, старик услышал, как сзади него кого-то окликнули:

– Сюда, Надь, скорее!

И тележка со скрипом запыхавшегося и отчаянно упирающегося колесика, направляемая еще более уставшей работницей торгового зала, начала прокладывать себе путь.

Дедушка, ловя ухом звуки утомившихся людей и вещей, приближавшихся к нему со спины, развернулся. Рядом с собой он увидел двух страдальцев, а чуть подальше – огромную очередь.

«Неужели одна работающая касса?! Ох-ох-ох. Воскресенье! Новый год! Вдвойне больше народа! Вот угора-а-аздило Толю… Хоть бы еще одну открыли», – досадовал почтенный посетитель.

Но было кое-что еще. Не только уставшая Надежда. Старик, вновь повернувшись к торговой вертушке, зацепился взглядом за ежедневник с шариками на полке сверху рядом стоявшего стеллажа, чуть правее места, где он стоял. Дедушка, слегка склонившись, бережно бросил конверт к открытке и подвинулся к «шарам». Он так давно хотел купить себе ежедневник и все забывал. Вот так удача!

Николай Васильевич, поглаживая усы и разглядывая голубой ежедневник, припомнил, как же сильно в детстве любила шарики внучка.

Воспоминания о милой Кыське заставили Марю опустить глаза под темно-серые лапки.

– Да-а, грустно, – согласился человек с шагающим рядом по снежной дорожке питомцем.

В тот момент безлюдная округа уже не говорила мужчине о чистоте – она вызывала гнетущее чувство. Тяжелые человеческие ноги обмякли, однако странным, но приятным образом продолжали плавно переплывать горечь. Через секунду старик вновь почувствовал под ногами твердое и увидел убегающий от него свет. В то время, как блеснувший напоследок ночной светильник, мягко вернувший человека на снег, спокойно удалялся в небытие, путники благополучно возвратились в прошлое вновь.

В тот декабрьский вечер, думая о шариках, Николай Васильевич не печалился.

«Любовь к шарикам, наверное, не проходит никогда. Их же любят все: и взрослые, и дети. Кыська и сейчас от них без ума», – расплылся в улыбке мужчина, стоя в магазине.

Ему на ум пришел букет из воздушных шаров, подаренный внучке ее кавалером на прошлый день рождения. Облик светловолосой девушки в прелестном голубом платье наполнил сердце порядком уставшего от магазина человека радостью.

Внучка Николая Васильевича была очень похожа на дедушку: высокая, светловолосая. Только не с голубыми, а серо-голубыми, как у бабушки, глазами. Хоть так Николай Васильевич мог подолгу и вживую полюбоваться частичкой своей, ныне покойной, Настасьи. А милые Кыськины кудряшки! Как же дед радовался ее завиткам! Точеная фигура, нежный взгляд девушки добавляли ей легкости. Но она в отличие от деда знала себе цену. Да и терпения от бабушки и дедушки совсем не унаследовала.

Образ внучки, пришедший деду в голову в магазине тридцать первого декабря, растворился, вернее, был нагло перебит ароматом другого счастья. Запах копченой колбасы, лежащей в корзине рядом оказавшегося покупателя, да еще и подмигивающей своим аппетитным лакированным бочком, вернул парящего в златокудрых облаках старика обратно в супермаркет. Тогда дед поправил очки и принялся рассматривать картинку на ежедневнике дальше.

«Луна. Звезды. И две души, летящие к огонькам на шариках. Как красиво! – Николай Васильевич, восхищаясь видом прелестной картинки, дотянулся до приглянувшегося предмета правой рукой. – „Взгляни на свой путь с другой стороны“», – мысленно прочитал надпись на ежедневнике покупатель и немного задумался о вечном.

Времени было мало – вдоволь не пофилософствуешь. И через минуту старик вновь вернулся мыслями в магазин.

«Хороший блокнот. (Надо сказать, что Николай Васильевич называл блокнотами любые блоки листов, поэтому еженедельникам, а уж тем более модным планерам попадало частенько. Но что поделать? Веление души.) А вот еще точно такой же, – заметил старый человек, – только серый. Кстати… Толя же говорил, что все исписал. И вот! Шарики да звезды… Неплохо. Деньги – на день рождения, а это – на Новый год. Интересно, празднично, цвет нейтральный – любому мужчине подойдет. Да, возьму два. Один – ему, а второй – мне, – снимая левой рукой с полки серый ежедневник, размышлял старик. – Хм. Только какой мне? Серый? Голубой?»

Николай Васильевич, стоявший в магазине в шапке, пусть и цепляющейся за макушку, в добротной зимней куртке, хоть уже и расстегнутой, изрядно подустал от жары да выбора и решил немного передохнуть. Мужчина захватил оба ежедневника одной рукой и снял мокрую, набухшую от растаявшего снега шапку, – стало легче. Шапку он спрятал под мышку слева. Затем старик вдохнул воздух в себя и, свободной правой рукой проведя по голове, в свои волосы (а его шевелюра довольно неплохо сохранилась к восьмому десятку лет) – еще лучше. И почтенный покупатель вновь вернулся к выбору.

«Лучше ему серый, а мне голубой, под цвет моих глаз», – лицо дедушки оживилось улыбкой.

Он, держа на левой ладони пирамидку из ежедневников, терпимо шумно нагнулся к корзинке, поднял ее правой рукой, проверил глазами конверт и открытку.

«Так, блокноты, – старик убрал ежедневники в левую часть корзины, перевесил ее ручки на левое предплечье, а правой рукой подвинул другие подарки до конца вправо и слегка их погладил. Затем решил убедиться, что ничего не напутал – все-таки возраст. – Открытка, – он немного приподнял „корабль“ и посмотрел на „часы“, – конверт». – И «судно» опустилось на дно к другим товарам.

Довольный старик расслабился, взял корзинку в правую руку и немного шумя да кряхтя поставил ее на пол. Затем выпрямился, достал футляр для очков, спрятал туда очки и, снова слегка откинув край куртки, убрал все вместе в карман пиджака. Наконец, он освободил из заключения свою черную вязаную шапочку. Сжимая в правой руке шапку, старик любовался итогами проделанной операции, как вдруг его окликнул знакомый голос:

– Николай Васильевич! – проголосил Анатолий.

Застигнутый врасплох дедушка вновь засунул шапку на прежнее место, со скрежетом схватил правой рукой корзинку, распрямился и лишь немного спрятал ее за спину. Спина и руки старика часто ныли, поэтому не позволяли ему проделывать многие интересные номера.

– Приветствую! – мужчина помоложе, успевший увидеть лежавший сверху конверт, протянул руку старику и пошутил: – Ага, за сейфом пришли!

– Да-а, – лишь вымолвил старик, немного повернувшись к подошедшему.

Старый человек переложил корзинку в левую руку, затем слегка убрал ее за спину уже с другой стороны и пожал руку Анатолию.

– Вон у вас на часах уже… восемнадцать-тридцать, – теперь кивая в сторону открытки, выглянувшей из-под конверта, выдал вытянувший шею Анатолий, – а вы еще здесь. Опоздаете! – и именинник разразился смехом. Задорное кряхтенье мужчины довольно быстро сбавило обороты. – Да шучу, шучу.

Николай Васильевич растерянно улыбнулся и вытащил корзинку обратно. Теперь, когда он уже опростоволосился, прикрывать собой подарки было бессмысленно, и старик, хоть и смущаясь, продолжил держать корзинку сбоку.

Анатолий Мешков был тучным мужчиной пятидесяти лет. Его комплекция позволяла ему заглянуть куда угодно, при этом особо сильно не напрягаясь, да и вообще не приближаясь к объекту. Несмотря на то, что ходил Анатолий всегда медленно, ум его был довольно шустр. Мужчине от природы достались карие глаза, что при его изобретательности не всегда ему помогало. Его жена, например, всегда замечала, как маленькие темные кружочки ударялись в бега при волнениях хозяина. У Анатолия, кстати, темными были не только глаза, но и волосы. Хотя все было не так плохо. Небольшая лысина добавляла ему света и блеска.

Весельчак Анатолий был почти среднего роста и средненький во всем. Только с огромной уверенностью в себе. Победоносность к нему добавилась тогда, когда он, еще будучи юношей, придумал изменить себе фамилию без всяких бюрократических процедур: стал Мéшковым, а не Мешкóвым.

– Поздравляю тебя, Толь! – собравшись с мыслями, промямлил приглашенный на праздник гость. – Не дозвонился до тебя утром… и днем. А когда разговаривал с Томой, то тебя рядом не было.

– Спасибо! Да-а, без телефона… – сердясь и махнув рукой, бахнул Анатолий и прислонил руку к оттопыренному карману пальто.