Жизнь до галактики личинок

и зла, как сто разъяренных тигров. А может она пользует на завтрак-обед-ужин исключительно удавочный паштет, вот и кожа у нее, как

шкура, и взгляд неласков, таким и баобаб перешибешь. Смотрит

на человека, словно на подопытного животного, а походка… боевая

лошадь, услышавшая звук трубы. Пантера, вышедшая на охоту

в голодном виде с минусовой температурой сердца. Интересно, данный орган мутирует в ее организме так же, как мутировали

доброта, нежность, женственность, или иначе? Кругом шипы, ей

в качестве украшения пошла бы не цепочка, а ошейник с шипами

и кастеты на руки. На фейс (это не лицо, это именно фейс) – маску

фехтовальщика, в плечевой шов одежды – нашивки с мощными

иглами наподобии динозавровых. Портрет готов. Прикоснетесь —

пальцы оторвет, заговорите ней – лишитесь дара речи. Запихает

ваш язык назад в глотку и проверит, надежно ли, не вылезет ли

снова.

Однажды я видела, как Верблюжья колючка в изрядно пьяном

виде целовалась, набрасываясь на объект с яростным вожделением.

«Сейчас сожрет, берегите шедевр природы…», – промелькнуло

у меня в голове. Сильно пьяного юношу тошнило слегка, будто при

беременности, но он по-дурацки улыбался своему счастью. А ведь

и уложит, а ведь и родит, и алименты навяжет. И не откажется…

от такой на другую дорогу не свернешь, – догонит и пришпилит, куда надо.

Студентка. Платного вуза. Дикобразоподобие в огнедышащей

ауре.

ДЫМКОВСКАЯ ИГРУШКА (ВАРИАНТ

ЁЖИКОВАТОЙ НАТУРЫ)

Родители ее пестовали, как с дымковской игрушкой забавлялись: дули в определенные места, и в результате выдули из нее душу.

Получилась верблюжья колючка. Душа кристаллизовалась в оглодыш

звезды. Была когда-то звезда путеводная, мерило ценностей, гранит

знаний и монументы традиции. Всё выдули, как ветер в пустыне

выдувает песок, и барханы перемещаются на километры вперед

во время действия самума. Всё выдули лелеятели, играя на своей

жалейке гимны, обожествляющие объект внимания. Эти гимны

воспитали гордость и гнев при неповиновении обстоятельств ее

общей

концепции

бытия,

развращенность

духа

при

вседоступничестве. Оттого и ушла страсть к пути до звезды, раз она

ощутила, вседоступность, – руку протянет и достанет всё, что

пожелает. Какой уж тут путь! Куда идти и зачем? Всё и все рядом.

Ложку в рот сунут, и протрут перед употреблением ею продукта.

Звезда же нужна тем, кто готов к действию, к пути. Так от прекрасной

души и от мечты в путеводную звезду остались пластмассовые

осколки и обломки цветного оргстекла. Механическая игрушка зла

оставляет лишь такие жалкие фрагменты истины.

ВО СКОЛЬКО ПРИХОДИТ И УХОДИТ

ВДОХНОВЕНИЕ

Он всегда посмеивается над людьми, указывая на их недостатки, будто зеркало благообразия. Сам же является весьма

непривлекательным существом, но с великим гонором. Упустили его

родители когда-то, очень давно, сказку о доброте. Вот и выросло

у них такое чудище, малопривлекательное, но зловредное.

Царапается, кусается, осмеивает и считает себя самым умным

на свете. Что делать? Как ретироваться рядом с таким? Лучше вовсе

не обращать на него внимание, – отдаться собственному

вдохновению, оно-то выведет на свет божий. Так-то лучше.

Свет ты мой! Кто бы ты ни был – смотри: идет по тротуару…

кто бы вы думали? Ни за что не догадаетесь. Хотя, может, из дальнего далека мелькнет в памяти соловей, – мыслишка

залетная о бывшем друге и учителе, ушедшем безвозвратно

в журналистику. Там его и ищите, если что. Но когда найдете —

не жалуйтесь, я предупреждала. Злой он стал, злой и нелюдимый.

Брови торчат кольями, глаза внутрь актуальных проблем

запрокинуты. Думает о большом и толстом кусе. Он – его. Только вот

подцепить кем – в этом и проблема, но легко решаемая.

Попадешься под руку – тобой и подцепят, а сам ты останешься при

своих интересах. Долго будешь мучиться, отчего все так получилось, а просто ты попался на руку профессионалу в области

фальсификации, не горюй – не ты первый, не ты последний.

Постарайся расслабиться и принимать от жизни то, что она тебе дает

сполна, радуясь при этом. Если хочешь, можешь потянуться

к дальнему краю стола, там – больше, но при этом ты опрокинешь

свой стакан, и содержимое испортит ощущение от наполнения твоей

тарелки. Не порти себе жизнь, не лезь на противоположный край, он

может оказаться ложным, а ты ситуацию не исправишь, придется

заново черпать от жизни и выбирать главное.

Город мрачных интересов, город с привычным запахом, что ты

ходишь за мной в своих шлепанцах, пытаясь внушить к себе

доверие?! Последний живой друг оказался недругом. Как жалко…

оказалось, что я – нежелательный человек в его жизни, поэтом

никогда он меня к себе на День рождения не приглашал. Я —

нежелательный человек. Так странно… А я думала, что он ко мне

хорошо относится. Это выяснилось неожиданно, в разговоре

по телефону, и как-будто сложились неподходящие ранее пазлы: всё

стало понятно. Вся причинно-следственная связь отношений моих

с кругом знакомых: оказывается, меня сторонились отчего-то.

Не выяснилось только, отчего. Надо было какому-то крысу

акцентировать внимание всех на какой-то мой недостаток.

На какой? Я так и не знаю, даже не могу предположить, хотя я

примерно знаю, кто тот крыс и о чем он говорит со всеми. когда речь

заходит обо мне. Это не человек, а чуткое грязное животное, отравляющее грязью своих мыслей всех, с кем я встречаюсь

в жизни, кто мог бы стать моим другом, а становится еще одной

отчужденной единицей. Зачем этот враг пытает меня одиночеством, что ему надо: просто видеть мои мучения? Или он выигрывает

и привлекает к себе людей тем, что переворачивает мнение обо

мне? И ведь этот гад всегда подскакивал и старался быть рядом, когда у меня появлялся друг. Он заговаривал обо мне и друг

становился другим человеком, отравленный ядом врага. Как мне

быть с этим явлением? Этот негодяй предупреждает появление

у меня хороших друзей, втирая им свои постулаты отчуждения.

Я видела в модной белой обуви всех, кто мне противостоит, кто

мешает жить своим цинизмом, отвращая от меня возможных друзей

или превращая их если не во врагов, то в недоброжелателей.

Неизвестно еще, кто лучше, враг или недоброжелатель. Враг, особенно тайный, может промолчать, умножая свои выигрыши

в твоих промахах, а недоброжелатель может и нашептать на уши

другим, испортить мнение о тебе. Тогда все насмарку. Лучший

выход – не дразнить дракона. Идти по другой стороне улицы, идти

быстро и четко, не давая себя потоптать и вовсе вытоптать.

Частенько кусочек счастья перепадает не голодному, а уверенному. И вот я думаю, что тот гад и уверен и голоден, он

голоден не от желудка, а от ненасыщенного разума, он питается

моим горем. Так надо ему дать это горе: распространить обо мне как

можно горькую информацию, и он будет счастлив, сразу его дела

пойдут на лад, и даже кактусы расцветут на его ледяном

подоконнике.

РЫЦАРСКАЯ БИБЛИЯ

Ты спрашиваешь, как покорить женщину, желаешь обогатить себя

ее любовью и преданностью, и с тем сделаться счастливым, – так

вначале сделай счастливой ее, чтобы рядом с тобой она ощущала

надежность ваших взаимоотношений и свою безопасность. Для

начала не делай резких движений. Рядом с тобой – ангел-хранитель, леди твоего счастья. Покажи свою благополучность или

вначале сделайся благополучным, увеличь свои шансы на будущее

рядом с ней. Она – богиня, ты знаешь это, и дай почувствовать ей

твое бережное отношение к ней. Каждая женщина готова обратить

свое внимание на того мужчину, кто проявляет свое бережное к ней

чувство, будто она то перышко, которое ты боишься спугнуть своим

грубым жестом. Нежность имеет взаимооборот, – ужасное

высказывание, – она бывает оплачена взаимной нежностью. Даже

снимать презерватив теперь ты должен бережно, будто совершаешь

священнодействие. Это все для нее, эта бережность – залог твоего

успеха в отношениях с ней, твоей богиней. Твоя бережность победит

любого соперника. Ты неуязвим в любых ситуациях, если ты

бережен со своей возлюбленной.

– А как же страсть? – поинтересуется читатель.

– Страсть может стать продолжением нежности, если ты

не о животной страсти.

Хочешь заиметь не только супругу, но и верного надежного

друга – стань сам верным и надежным, и пусть она почувствует это

посредством упорной нежности, даже когда их величество слегка

прогневались или капризничают. Потерпи ее капризы, ты же

бережен даже с ее волеизъявлением поиграть в злюку. Подыграй, но не переиграй. Тронь ее ненавязчивым воспитанием, если видишь, как она злоупотребляет своим привилегированным положением

рядом с тобой. Да-да, рядом с тобой, если ты желаешь достигнуть ее

любви и внимания с ее стороны, должна быть привилегированная

особа, и такой сделаешь ее ты, подарив ей свою нежность, и вернешь ей чувство пушинки, маленькой принцессы, каковой она

была в нежном возрасте. Это не постулаты матриархата, это тебе

рецепт от глубокого одиночества, если ты настрадался в поисках

настоящей женщины, способной к тесному семейному содружеству.

Ты сделаешь ее себе сам, если послушаешь мои советы.

ВЕСЕЛОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ ГРУСТНОГО

ПОВЕСТВОВАНИЯ

Он сильно ее любил, так сильно, что за год до того как она

получила диплом об окончании вуза, надеясь, что она обязательно

станет работать учителем в школе, подарил ей на первое сентября…

гроб с розами. Полный гроб розовых, красных и белых роз

благоухал на лестничной площадке, когда она вернулась утром

из булочной. Надо же было отметить его возвращение из отпуска

и заодно десятилетие их дружбы. На большее рассчитывать было

трудно и даже просто невозможно. Гроб сосновый, в алом атласе.

Кейфово было бы откинуть лапти, чтоб в таком позагорать. Розы

были настоящими. Так состоялось ее первое дело в розничной

продаже. Бабуси с букетами роз дружно расположились по всем

ближним торговым точкам. Налоговая инспекция отдыхала после

празднования Дня налоговика, учрежденного Советом федерации.

У бабок активно покупали цветы спешащие в школу папы-мамы

со своими детками, навороченными супермодными портфелями, при

сотовых и в наушниках. Дети хотели мороженого. Их вели в школу

на занятия. Каторга будет продолжаться одиннадцать лет. Затем

завявшие в памяти розы выбросят на помойку, а гроб заполнят

телом возлюбленной того идиота или гения – понятия спорные —

хотя мир существует не только благодаря спорщикам.

Батон не успел зачерстветь, как Мася по телефону щебетала

с подружками о гениальном подарке ее ухажера. Он был богатый

еврей, поэтому ей никогда не грозило выйти замуж: так и протянет

ее золотые годочки этот Кощей. Позднее Масе приходилось иногда

приторговывать, но такой куш был только однажды. Еврей вскоре

намылил свои лыжи в Тель-Авив, а Мася отпраздновала с подругами

свое «условно досрочное освобождение» от махрового

любовника, – не до шестидесяти лет мариновал ее, проживал ее

молодость, а всего лишь до тридцати шести. Хорошо, что некоторых

мужчин отпускают на историческую родину, иначе бы на планете

оказалось втрое больше одиноких красивых старух, безвозвратно

погубивших свою молодость в ожидании доброго друга Изи

с теплым маленьким и помятым, но все ж- таки апельсином, фруктом

стало быть, экзотическим, не каждому по карману, между прочим.

Он знал, что он сволочь, что Маська вечно будет Ярославной

в замке своего тупого ожидания и еще более тупой надежды, глупо,

да? Тридцатилетней дружбы между мужчиной и женщиной

не бывает, бывают только испоганенные временем розы, ногти, груди, волосы… что там еще портится со временем, устаревает, насовсем теряет свою привлекательность?.. Да всё теряет. И люди

тоже теряют ее, привлекательность, особенно если они евреи, жадные до зверства, – знает, что не женится, но не отдаст никому, зверь такой, знает, что сам женат, даже если разведется, всё равно

на ней не женится, но не отдаст ее, разуверившуюся в собственном

счастье, никому и ни за что. Разве что за визу в Израиль. За это

может отдать, но ведь изведется же, что подарил ей свободу, изовьется весь, мучительными ночами извозится в нежных

простынях, в теплом еврейском супружестве из-за того, что она

теперь, может быть, счастлива. И если он разведется, ему, Изе, придется, сцепив зубы, возвращаться в холодный русский переулок

с вечно рыгающими пьяницами, и там ему никто не даст… Она будет

замужем, а муж может угостить в …красивый профиль, изящно

подправленный фортуной и умащенный историческими корнями.

Это будет несправедливо, гадко и не по-товарищески. Говорил же

папа Изе, отправляясь на другой берег реальности: «Береги Изя, то, что имеешь, бди, никому не давай. Никому».

Не давал. Но потерял. Хотя что это вдруг, – почему потерял, сейчас он подсуетится, подзвонит, подслушает, подглядит, и, глядь, вот она, Мася, уже не чья-то матрешка, а его, изина собственность.

Зря что ли на гроб тратился, розы стриг на цыганском кладбище

ночью. Он ведь, Изя, не дурак деньги зря тратить. Он знает им цену.

…И она тоже знает ему цену…

ОБЩЕСТВЕННОЕ ЧУДОВИЩЕ

Инфляция, перестройка общественного строя качественно

изменила наше российское общество, эти же явления общественной

инерции породили разобщение между общественными слоями.

Люди ожесточились, перестали видеть друг в друге объекты

взаимодействия, упразднились понятия праздников. Теперь подарки

не дарят, это не принято, потому что каждый трудится только чтобы

обеспечить себя любимого, в крайнем случае, и своих детей.

Но поскольку наше общество бросило и меньших на плечи школы, где школьники представляют обычное стадо, за выпас которого

платят мало, оттого и пасут плохо, то и не удивительно, что

в средней школе дети не знают элементарных правил русского

языка и основ математики, не говоря об остальных науках. Родители

пашут как проклятые за кусок хлеба, да за то, чтобы оплатить счета

за жилье и телефон, взвинченные до максимального предела

правителями. Не до детей, – в нищете бы не остаться, без рабочего

места. Что уж тут говорить о дружбе?!. Это понятие нивелировалось.

Друг – бухгалтер, выдающий зарплату. Остальные – нахлебники

и соискатели на твою должность, следовательно, сволочи: ты

устанешь, оступишься – спиннут и плюнут в спину, – лети

в пропасть, еще и булыжничков тебе сверху набросают, заботливые.

Так что сопли лить бесполезно, – никто не оценит и тем более

не поможет.

Что это? Русский фашизм? Кто мы, русские, так ли нас легко

изломать, выломать из нас человечность, как гнилую доску, и заставить принимать иной облик, схожий зверством с обликом

фантастического чудовища, производящего в реальности зверские

расправы над живыми людьми. Мы нация или муравейник, разоренный стихийным варварством истории, что мы всё бегаем, подобно насекомым, оправдываем своих карателей, прогибаемся

под любой устав, забыв о человечности и совести, – элементарных

понятиях для среднестатистического гомо сапиенса. До тех пор, пока

мы будем позорно прогибаться, примиряться со скотством

окружающих стерво-сапиенсов, уродующих личность, мы будем

только лишь инструментом в руках наших карателей. Нельзя пускать

на самотек вопросы чести, если рядом унизили твоего же друга или

просто незаконно обворовали чью-то идею. Нельзя делать вид, что

ничего не произошло, потому что позже с тебя же самого потребуют

расплатиться той же монетой.

Моя рок-опера, опубликованная в книге «Высокие ноты

на ступенях смысла» в виде пьесы, выражает эмоциональный

контекст времени, в котором я живу.

Глава 5. Фашистский концлагерь Любек

Вы боитесь темноты? Вряд ли стоит бояться темноты внешней, если она не несет затаенного дыхания опасности, дышащей вам

в затылок. Стоит бояться лишь внутренней темноты, когда свеча

святости затухла и нечем ее зажечь. Святость рождается не только

из гармонии и любви, но и из каторжных страданий, святость

рождается и в самоотречении ради ее поддержания. Святость это

бережное отношение. К памяти предков, национальной культуре, к Родине.

С детства я слышала от моих близких родственников, что родная

сестра моей бабушки по материнской линии, тетя Тася, была

во время Великой Отечественной войны узницей концлагеря.

О невероятных трудностях пребывания в концлагерях написано

много и довольно внятно. Я хочу поведать о том, что узнала

и из рассказов тети Таси и от ее дочери (двоюродной сестры моей

матери) Надежды Кузьминичны, с которой встретилась год назад, и она показала мне тетрадь, где тетя Тася писала свои воспоминания

о войне. Эта тетрадь была начата 2 мая 1965 года, за год и три

месяца до моего рождения. Таисья Александровна тогда уже была

в состоянии спокойно сесть за стол и написать то, о чем болело ее

сердце, то, что изнутри рвалось наружу, – память о варварстве

фашизма. Цитаты из тетради тети Таси:

«Концлагерь находился в Германии, в городе Любек. В нем было

большинство русских, за колючей проволокой в три ряда, последний

ряд был под током. Кругом часовые на вышках, около лагеря —

охрана с собаками. В лагере более 1000 женщин и девочек

и 60 юношей, – это люди из Харькова, Днепропетровска, Запорожья, Калининской области, Каменноподольска, Белоруссии и одна

женщина из Горького». Таисья Александровна перед войной хотела

уехать на Дальний Восток, тогда среди молодежи ходило поветрие —

достигать успехов подальше от родного дома, добиваться всего

самостоятельно. Но судьба привела ее в Харьков, здесь и застала

война. Тетя Тася работала в райкоме комсомола, занималась

документацией. Когда началась война, всем работникам

Харьковского райкома комсомола объявили об эвакуации

и заставили быстро собираться. Поезд ехал очень долго, по рассказам Таисьи Александровны, коллеги начали беспокоиться, почему так долго едут они и куда их везут. При посадке обещали

в тихое место, где они переждут военные действия, – никто

и не ожидал, что война продлится так долго, думали, уберут

захватнические войска и объявят мир. Эшелоны прибыли

в Германию. Люди были напуганы, по толпе понеслись слухи, что все

они стали узниками. Кроме русских в лагере были поляки, французы, голландцы, бельгийцы и в стороне от лагеря расположили

русских военнопленных. Французы, голландцы и бельгийцы ходили

по лагерю свободно, им было разрешено. Лагерь находился

на окраине города, возле канала, по которому ходили маленькие

пароходы. «Полякам и русским в город ходить не разрешалось, нас

не считали за людей, особенно русских», – пишет Таисья

Александровна.

«С раннего детства немцы внушали своим детям, что русские —

это черти, у нас, якобы, у всех есть хвосты и рога. У каждого

военнопленного на куске черной шкурки был написан номер, у меня

был – 108. На грудь русским военнопленным пришивали к одежде

три буквы: „ОСТ“, полякам на куске желтой материи – „Р“. Если

каратели не видали этих знаков, то били до потери сознания

и запирали в одиночную камеру, но это не помогало». Все

военнопленные, по словам тети Таси, срывали знаки – все

чувствовали себя людьми, а не рабами, и некоторые даже пытались

удирать из лагеря, но беглецов сразу расстреливали фашистские

надзиратели, а если не удалось убить насмерть, то несколько немцев

подбегали и добивали раненных ногами или расстреливали в упор

из автоматов.

«Военнопленные жили в бараках, расположенных в лесу, и на работу их гнали только лесом, чтобы никто из жителей

немецкого городка не мог их увидеть. Одежда была в полоску, на ногах – тяжелые деревянные колодки, чтобы не убегали, косынки

были тоже в полоску, постригали всех без исключения наголо.

У поляков были желтые косынки, их гнали на работу впереди всех, затем – русские и все остальные».

Голодных, измученных людей лесом гнали на каторжные труды

под холодными ветрами. Пока вели на работу, немцы покрывались

потом, оттого что непрестанно били прикладами и ногами всех, особенно отстающих, но это не действовало, – люди пели

«Интернационал» и русские песни. Забывали о холоде и голоде, думали о Родине. Фашисты сами удивлялись, что на русских ничего

не действует, – откуда такая сила? А силу давала вера в победу. Ни

на одну минуту военнопленные не забывали о своей Родине.

«В каждой барачной комнате насчитывалось по двадцать и более

человек, спали на 2-этажных деревянных нарах при холоде, —

топить было нечем. Построили в лагере баню, но они боялись

мыться, прятались, говорили, что там отравляют газами. Во время

бомбежки баню в лагере сожгли военнопленные. Был случай», —

пишет тетя Тася, – «задумали бежать две девушки, одна сумела, и если бы не собаки, она далеко бы убежала. Ее вернули, избили

и бросили в одиночку на цементный пол, лишили пищи. Вторая

девушка застряла в колючей проволоке под током. Она вскрикнула, часовой выстрелил и попал ей в грудь. После этого побега наказали

всю палату, с кем они жили. Заставили до заката стоять постойки

смирно на припеке солнца без платка на голове, под окнами лагерь-фюрера. Голова у людей кружилась, они падали, их били и ставили