скачать книгу бесплатно
Какой же он был хороший…
Мы встречались три года и за это время ни разу серьёзно не поссорились, а лишь пару раз повздорили по мелочам. Ваня ценил, оберегал и любил меня. Возможно, даже больше, чем я его…
И в этом-то «Возможно» и крылся корень всех зол – сама проблема, заставлявшая меня сомневаться и порождавшая в голове ворох предательских мыслей. Проблема, от которой я старалась отмахнуться, но отрицать которую всё равно не могла. Я любила его, но в то же время не так, как могла бы любить. Он был мне очень дорог как человек, как друг и как любимый, но в то же время я всегда чувствовала, что мы не должны были быть вместе… Точнее, что существовал на свете кто-то ещё, кто каждому из нас подошёл бы намного лучше, чем мы подходили друг другу. Возможно, ни я, ни он ещё не встретили такого человека. Возможно, когда-нибудь встретим и тогда мы разбежимся в разные стороны. И возможно, для нас обоих так будет намного лучше…
Но я не могла представить, как это – не видеть каждый день его лица, на котором я выучила наизусть каждую линию, каждую родинку и каждую морщинку… Я не знала, с кем ещё мы бы понимали друг друга так же хорошо, как с ним. Ведь иногда нам хватало полуслова и полувзгляда, чтобы догадаться о мыслях и эмоциях друг друга, будто мы обладали телепатической связью. Разве можно было испытывать подобное родство душ и расстаться с человеком? Нет. Я никогда не смогу этого сделать, если только Ваня не захочет оставить меня первым…
– Нам выходить.
– А?
– Наша остановка. Пойдём, – он помрачнел, будто прочитав мои мысли.
Я напряглась…
Он ведь всё чувствовал и всё понимал. Какая-то подсознательная, интуитивная телепатия между нами действительно существовала. Таков был наш симбиоз – наше настроение передавалось друг другу. Моя хандра и задумчивость – ему. Его оптимизм и весёлость – мне. И только это не давало окончательно раскиснуть и потерять связь с миром. Но я опять позволяла себе некрасивые и предательские мысли по отношению к Ване. Я слишком увлечённо копалась в придуманных проблемах вместо того, чтобы просто быть счастливой рядом с ним, и потому сама сводила себя с ума. Важно ли, кто и для кого был создан? Ведь мы тоже встретились неслучайно – не просто столкнулись на улице. Что-то задержало нас рядом на долгих три года, а значит, в этот момент и на данном этапе мы были нужны друг другу и были созданы друг для друга.
Что будет дальше? Этого я не знала.
Может, завтра я впаду в безумие, как и мама, и расстанусь с ним, потому что для меня существовал кто-то ещё. А может, прекращу страдать ерундой, и мы проживём вместе до самой старости…
Когда бешеный поток мыслей в голове, наконец, замедлился, я заметила, что стихия тоже немного успокоилась. Дождь практически прекратился, а ветер стих, теперь напоминая скорее лёгкий морской бриз, нежели ураган. В просветах между домами просматривались обширные пустыри, поросшие дикими травами, и даже отсюда нам было видно, как по ним, словно по водной глади, пробегали беспокойные волны. Зонт всё ещё не спасал, но, изрядно промокнув при забеге до остановки, промокнуть ещё раз мы уже не боялись и не спеша шли по безлюдной улице.
Затем свернули за поворот, и путь нам преградило огромное серое здание, внезапно выросшее отвесной стеной. Затянутые давно некрашеными и подёрнутыми налетом ржавчины решётками тёмные окна напоминали пустые глаза чудовища, а то и дело открывавшиеся створки входной двери, такой же старой и облупившейся, – вечно голодный рот, в котором исчезали и появлялись люди. Двор для прогулок находился за зданием, под неустанной охраной серого монстра, а со всех сторон его ограждал высокий забор, словно державший чудовище в клетке.
«Клетка-тюрьма…» – промелькнула очередная неприятная мысль.
И действительно, только вышек с автоматами не хватало…
Возле входа по обе стороны тянулись узкие газоны и стояла будка с охраной, которую мы беспрепятственно миновали, отделавшись недолгим штудированием документов. А как только ступили на территорию клиники, у меня бешено заколотилось сердце, словно у дрессировщика, вошедшего в помещение к голодным тиграм. Я невольно вцепилась в Ванину руку, и он ответил лёгким пожатием, от которого по телу тёплой волной разлилось спокойствие.
Действительно, какие тигры?
Здесь находились только люди.
Только люди…
Пройдя через двери, мы попали не в пасть к чудовищу, наполненную огнём и смрадом, а в небольшое, затемнённое помещение, совершенно невязавшееся своими объёмами и простотой с внешним массивом здания. Внутри больница уже не пугала, а скорее угнетала и вгоняла в депрессию. Интерьер был невзрачным и серым, поскольку оттенок стен, покрашенных масляной краской, был лишь немного светлее, чем снаружи. Да плюс прибавлялась небольшая полоса побеленной штукатурки, начинавшаяся чуть выше человеческого роста и тянувшаяся до такого же побеленного потолка.
В приёмной сегодня сидела Александра Никитична – мой самый нелюбимый регистратор. Это была полная женщина с густым басом и такой же густой щетиной под носом, вызывавшая у меня отрицательные эмоции, смешанные с подсознательным страхом. Женщина была слишком груба, неотзывчива и иногда хамила без повода, стоило сказать что-нибудь лишнее, поэтому я старалась приезжать к маме, когда у неё не выпадало смены. Но сегодня нам не повезло. Наверное, Александра Никитична с кем-то поменялась, чтобы освободить себе воскресенье и испортить нам субботу.
– Мы к Варваре Семёновой из двести пятой палаты, – произнесла я, склонившись к небольшому отверстию в перегородке из поцарапанного и бывшего некогда прозрачным пластика.
– Кем приходитесь? – пробасила она, не отрывая близоруких глаз от бумажек.
– Родственниками.
– Документы?
– Вот…
Я просунула в отверстие наши паспорта. Александра Никитична бегло пролистала их, не обратив внимания, что держала мой паспорт вверх ногами, и вернула обратно.
– Спиртное, сигареты, наркотики с собой имеются? – машинально спросила она, набирая номер на телефоне.
– Нет… – промямлила я.
Интересно, какой дурак дал бы другой ответ, даже если бы всё это у него на самом деле имелось?
– Пришли к больной Семёновой! – гаркнула она в трубку дежурному по этажу, параллельно выписывая пропуска. – Бахилы наденьте, нечего грязь разводить! – была её последняя фраза, окончательно испортившая мне настроение.
Хотя сегодня мы отделались малой кровью – видимо, она пребывала в хорошем расположении духа. И всё же, притихшие от такого обращения, мы послушно купили в автомате бахилы и прошли дальше по коридору к облупившимся, старым дверям, ведущим на лестницу.
В больнице вообще всё было облупившееся и старое. Неужели городской или областной бюджет не мог выделять средства хотя бы на косметический ремонт подобных учреждений? Ведь в такой обстановке просто невозможно было от чего-либо вылечиться. А заработать новые неврозы и погрязнуть в беспросветной депрессии – это запросто! Никогда не видела тюрьму изнутри, но, скорее всего, даже там было менее тоскливо и плачевно, чем здесь.
И всё же это была не тюрьма. Больные могли выходить в холл, общаться, смотреть телевизор, играть в шахматы, шашки, нарды и прочие спокойные игры и прогуливаться по внутреннему двору. Фактически – санаторий, если бы не серые больничные стены, пристальный надзор санитаров и санитарок, да высокий забор, окружавший здание.
Но мама никогда не выходила и ни с кем не общалась. Она предпочитала одиночество, поскольку даже в здоровом состоянии была нелюдима. Замкнутая и скромная, она с трудом налаживала контакты и плохо сходилась с людьми, а потому практически не имела друзей. Ей требовалось много времени, чтобы привыкнуть к человеку, открыться ему, и подобное поведение сразу отметало всех случайных знакомых.
Заводить новые знакомства в клинике мама тем более не стремилась, самоизолировавшись ото всех. Правда, один раз по секрету она рассказала мне, что к ней приходил старый друг, которого она давно не видела. Но кем был этот таинственный мужчина – так и не призналась, сколько бы я её не расспрашивала. На мои вопросы доктор Лазаревский лишь пожимал плечами – её никто и ни с кем не видел, а навещать приходили только мы с отцом.
И снова сделал в блокноте пометку…
Как же я ненавидела этот блокнот! Мне казалось, что в нём содержался компромат на всех и каждого, с кем врач когда-либо разговаривал. Один раз даже приснилось, что я порвала его злосчастные записи в клочья – так мои подсознательные желания и страхи, которые Лазаревский научно называл «Фрустрациями», вырвались наружу. Почему-то после этого я стала ненавидеть и Лазаревского тоже. А заодно и бояться, ведь врач словно просмотрел мой сон, сидя в кабинете со стаканом попкорна, и с тех пор странно на меня поглядывал.
Но что он мог знать? Он не был телепатом, экстрасенсом или ясновидящим. Он был обычным врачом психиатром и, кажется, ещё наркологом по совместительству. Однако для меня стал страшнее дьявола…
При мысли о неотвратимости разговора с Лазаревским по коже пробежали мурашки. Пришлось сделать вид, что я задрожала от холода, и потереть себя по предплечьям, хотя в больнице было достаточно тепло.
Затем мы поднялись на второй этаж, где нас встретил дежуривший санитар. Сегодня им оказался высокий, светловолосый и очень худой мужчина с потрёпанным жизнью лицом и уставшим взглядом. Он почти без интереса осмотрел наши вещи и содержимое передачки, чтобы мы не пронесли ничего запрещённого, проводил до палаты и открыл дверь, пропуская внутрь. Я зашла одна, а Ваня остался в коридоре, чтобы не мешать нам и не смущать пациентку своим присутствием.
Мама стояла возле окна и задумчиво разглядывала разорённый внутренний двор сквозь старую железную решётку. В своём цветастом халатике, мягких розовых тапочках, с абсолютным отсутствием косметики на лице и нечёсаными волосами, выбившимися из-под перетягивавшей их бархатной резинки, она казалась хрупкой, одинокой и немного сонной. Если бы не бледность, я бы подумала, что эта женщина вовсе не больна, а недавно проснулась и ещё не успела привести себя в порядок. Захотелось подбежать к ней, обнять и пожалеть. Но я почему-то осталась стоять на пороге, не решаясь сделать даже шаг, словно дверь за спиной могла закрыться, оставив меня в крошечной палате навсегда.
Сначала мама не заметила моего появления.
– Мам?.. – тихо позвала я, прочищая пересохшее от волнения горло.
Она медленно повернулась. Перевела на меня мутный, неосознанный взгляд, но потом узнала и вяло улыбнулась – и это было самое большое проявление эмоций за последнее время. Теперь я разглядела, что её щёки впали, нарисовав под скулами тёмные пятна, похожие на синяки, кожа прилипла к шее и рукам, обтянув их до невозможности, а под потускневшими глазами появились болезненные круги, развеявшие случайную иллюзию, что мама только проснулась.
– Лизонька! – слабым голосом произнесла она, неуверенно подошла ко мне и слегка обняла.
Мы постояли так несколько секунд, а затем она опустилась на кушетку и обессилено положила руки на узловатые коленки.
Я неловко присела рядом.
Обстановка меня нервировала: голые стены, обшарпанные двери, окна с решётками и едкий запах хлорки от больничного белья, который раздражал нос – всё это не давало расслабиться. Хотелось забрать маму домой, в нормальные человеческие условия, но я прекрасно понимала, что от этого ей станет только хуже. В клинике за ней присматривали врачи, ухаживали медсёстры, санитары давали лекарства и водили на процедуры. А дома она снова впадёт в безумие, и что нам тогда делать?..
– Как ты себя чувствуешь? Ты так похудела… – я засуетилась, передавая ей пакет. – Я тут вкусненького принесла и одежду, которую ты просила. Помнишь?.. Мам, мы так по тебе соскучились! Лазаревский сказал, что тебя скоро выпишут! Здорово, правда?..
Я говорила, чтобы разбавить неловкое молчание, а самой не верилось ни в одно сказанное слово. Почему-то мне казалось, что врала я не только ей, но и самой себе.
– Не отпустят, дочка… – печально покачала она головой, ставя пакет рядом с кроватью и совершенно им не интересуясь. – Сама знаешь, что не отпустят. А ты знаааешь… Как дела у вас с Иваном? – быстро сменила она тему, заметив, что я вздрогнула.
– Всё хорошо… Он стоит за дверью. Подумал, что ты не захочешь его видеть, и не стал заходить…
– И правильно… У Паши всё нормально?
– Да. Только он не смог приехать, его срочно вызвали на работу. Папа просил передать, что обязательно потом заедет. И что любит тебя и всё такое, – я хихикнула, стараясь придать голосу шутливый тон, однако получилось неестественно.
– Хорошо… А ты как? – спросив это, мама нежно коснулась моей щеки.
Я не выдержала и отвела глаза в сторону.
– У меня каникулы, так что я отдыхаю… Сессию сдала неплохо. Правда, хуже, чем в прошлый раз, но я обязательно исправлюсь в следующем году.
– А что же сейчас?
– Не получилось как-то… – я замялась, а потом сказала первое, что пришло в голову: – Наверное, была невнимательна и плохо учила.
– Почему? – не унималась мама.
Больше я ничего не смогла придумать. После бессонной ночи мысли путались и текли слишком медленно.
– Не знаю даже… Уставала и не высыпалась… Я же подработку нашла, а она отнимает много времени. Вот я и нахватала «Хвостов»…
– Не высыпалась? – настороженно переспросила мама, и её голос слегка дрогнул.
– Ну, да, – поспешила я оправдаться, чтобы не пугать её ещё больше. – Говорю же, нашла подработку, поэтому приходилось учить ночами…
К сожалению, я со стопроцентной уверенностью знала, о чём она сейчас подумала.
Я подняла глаза и уловила момент, когда мама опасливо оглянулась, словно нас могли подслушивать. Я тоже оглянулась. Голова санитара маячила в окошке, врезанном в дверь и затянутом сеткой из проволоки. Но вряд ли он интересовался нашим разговором.
– Дочка, ты думаешь, я сумасшедшая, да?.. – слегка понизив голос, спросила мама.
– Мам, ну что ты?!
– Думаешь-думаешь, знаю… Но послушай… – и она осторожно взяла мои руки в свои.
Я ощутила, какой сухой и шершавой стала её кожа, как у старухи. И всё же мне было приятно чувствовать мамины прикосновения, ведь я так по ним соскучилась… Но в следующий раз я обязательно принесу ей крем для рук.
Если разрешат.
– Дочка, я не сошла с ума, – произнесла мама почти шёпотом. – Я очень тебя люблю и хочу, чтобы у тебя была спокойная и счастливая жизнь. Не такая, как у меня. Я ведь не зря сюда попала, а за дело!
– Что за глупости, мам? – попыталась я возразить.
Но она меня не услышала и продолжила шептать:
– Близится время, дочка, и ты должна знать. Я провинилась! Очень сильно провинилась, но всё это ради тебя!
– Я не понимаю…
– Скоро всё изменится! Для всех нас! Знаю, что ты его любишь, но я говорила – с Иваном тебе нужно расстаться!
– Мам, пожалуйста, не надо снова! – отпрянула я, в который раз услышав неприятные слова.
– Послушай! – резко и властно оборвала она мой несмелый протест, схватив за плечо.
Но тут же снова оглянулась на санитара – не услышал ли чего.
Теперь она не выглядела измотанной и обессиленной. Мама горела от возбуждения, наполняясь изнутри неизвестно откуда взявшейся энергией, словно подключившись к неведомому источнику. На её щеках проступил румянец, болезненными пятнами переползая на тонкую шею, а зрачки расширились, от чего глаза стали непроницаемо-чёрными и заблестели.
Ненормально ярко заблестели.
Мне стало жутко. Я уже видела подобное перед тем, как маму увезли в больницу, и не знала, что лучше сейчас сделать: позвать санитара или попытаться самой её успокоить. Приступ только начинался, а лишняя доза успокоительного её организму была ни к чему. В него и так слишком много всего вкалывали и вливали. Однако в результате я осталась сидеть, окаменев, словно статуя, и слушая взбудораженную мать.
– Тебя другая Судьба ждёт! – продолжила она, фанатично сжимая моё плечо. – Ты из колена нашего, а он другой! Имя ему – Прощёный! Его простит Бог! И счастье ему будет, но не с тобой!
– Мам…
– Лиза, послушай! – она встряхнула меня так неожиданно и с такой силой, что голова чуть не оторвалась от шеи.
Шёпот закончился. Теперь мама почти кричала, больше ни на кого не обращая внимания и ничего не боясь. Я оцепенела, не смея пошевелиться или возразить ей, и ощутила, как по телу удушливой волной пополз страх.
За неё…
Успокаивать её было поздно. Звать санитара – тоже. Он и так через секунду прибежит и сделает маме очередной укол. К сожалению, своим появлением я всё испортила…
– Придёт Змий! Уже три знамения было! – не унималась мама, дрожащей рукой тряся меня всю. – После пятого Змий явится!
– Мама, мне больно! – жалобно пропищала я.
– Ты из колена нашего!
– Мам, пожалуйста… Тебя услышат…
– Елизар скажет!
Я уже рыдала, когда поздно среагировавший на шум санитар ворвался в палату и вытащил из кармана шприц. Второй мужчина, прибежавший на помощь, стал спешно выталкивать меня в коридор, бормоча что-то невнятное.
– Поправляйся, мам… – пролепетала я, и дверь перед моим носом захлопнулась.
Глотая слёзы, я наблюдала сквозь крошечное окошко, как её скрутили по рукам и ногам, чтобы уложить на кровать. Как светловолосый мужчина прижал её всем своим весом, пытаясь обездвижить, а другой сделал укол в руку. Сердце разрывалось на части, но я прильнула к стеклу, боясь пропустить даже секунду страшного действа, словно именно в этот момент её могли забрать у меня навсегда…
– Успокойся, малыш, всё хорошо, – Ваня обнял меня и попытался увести от двери.
– Нет, не хорошо! – я ревела с широко распахнутыми глазами, в перерывах между всхлипами стараясь глотнуть немного воздуха. – Ты же видел! Как это может быть хорошо?! Это ужасно, просто ужасно!..
