скачать книгу бесплатно
«Товарищи рабочие!
Политическая реакция, наступившая после поражения Великой народной революции 1905 г., страшным гнетом легла на страну. Либеральная буржуазия, напуганная самостоятельностью рабочего класса в борьбе за власть, предала дело народной свободы и изменнически протянула руку царскому самодержавию, чтоб за спиной народа поделиться с ним политической властью…»
Мужики обсуждали и спорили, а бабы рожали и склеивали порушенный быт своим терпением и любовью.
Пятого января в Святцах значатся: Наум, Макар, Василий, Давид, Павел, Иван, Ян. Младенца нарекли Василием, и в положенный срок окрестили в храме. На этом настояла Ольга. Она была верующей женщиной и строго блюла христианские традиции, но не навязывала их горячечному и беспокойному мужу. Поэтому в семье был лад.
Бремя старшего мужика в семье Василий принял в девять лет, когда пришла похоронка на отца, ушедшего на передовую Первой мировой, которая для Павла Ворошилова стала Гражданской войной и гражданским долгом. К тому времени детей в семье было трое, из которых мужеского полу – он один. В то время отношения между хозяевами усадьбы «Иловна» и маниловскими мужиками были добрыми, и Мусины—Пушкины до последнего пытались сохранять их таковыми, прилагая огромные усилия для смягчения нравов некогда крепостных. Небольшое вознаграждение, которое Ольга получала за присмотр за барской усадьбой, не решало материальных проблем семьи, поэтому Василий с девяти лет ходил на подработки, а в двенадцать его приняли в артель плотогонов.
Работа была тяжелая. Бревна сбивали в плоты, и гнали по течению. Так Волга стала для Василия крестильной купелью будущей его многотрудной жизни.
Плотогоны
Жили плотогоны в шалашах, которые ставили прямо на плоту. Там же разводили вечерами костер, готовили пищу, пели песни, рассказывали были, делились новостями. С той поры у Василия запала в душу одна песня. Он быстро выучил слова этой песни, всегда с удовольствием слушал ее, но никогда не пел. Никогда.
Не слышно шума городского,
За невской башней тишина.
Лишь на штыке у часового
Горит полночная звезда.
Вот бедный юноша, ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песню
И отдаёт тоску волнам…
Городской романс
В плотогонны брали только взрослых здоровых мужиков, но для Василия было сделано исключение ввиду его природной силы, которая в ту пору уже проявляла себя. Память о Павле Ворошилове тоже играла не последнюю роль в общинном решении.
Уклад жизни артели был общинный, но решающее слово во время сплава, особенно когда мнения сталкивались и исключали друг друга, зависело от Старшины. Он был выборный. Обыкновенно члены артели садились за трапезу вокруг одного котла. Котел общий, а ложка у каждого своя: деревянная, на длинной ручке. От длины ручки зависила эффективность забора каши, потому как сама трапеза шла строго по очереди, по одному забору за раз, и не мешкая: голод – не тетка и тут сантименты и нерасторопность участников трапезы не поощрялись.
Соль и растительное масло тоже были общими, но распоряжался ими выборный старшина. В его обязанности входило так же обеспечить справедливое управление жизнью артели и обеспечение максимальных заработков, поэтому в условиях многозадачности он экономил на всем, но не забывал и об обеспечении минимального бытового комфорта. По кухне дежурили по очереди, а добавлять масло и соль в кашу – была обязанность старшего. И здесь он был непреклонен – одна ложка масла на котел и точка! Деньги – дело хорошее, но кушать после трудового дня хотелось не по-детски, а нарушать заведенные традиции каралось исключением из артели, поэтому мужики придумали хитрость. Они подсаживали Василия под правую руку старосты, а когда тот отмеривал ложкой растительное масло для каши, Василий должен был как бы случайно подтолкнуть плечом дающую руку. Масло проливалось в котел в избыточном количестве, Василий получал подзатыльник, но из артели его не выгоняли по причине малолетства и «неразумности». Так и работали, так и жили. «Экстремальный фитнес» способствовал доброму развитию природной силы Василия.
К восемнадцати годам Василий уже активно участвовал в кулачных боях. В конце ХIХ века культура кулачных боев была в широком ходу. Чаще всего такие бои устраивались в зимние праздники. Это могли быть бои между городскими и фабричными, между разными слободами, между деревнями. В каждой команде обычно были и наемные борцы. Наличие в команде такого бойца подчас было решающим фактором победы, поэтому их труд хорошо оплачивался организаторами или в складчину, когда соревнование носило стихийно-организованный характер. Часто эти бои носили отнюдь не развлекательный, а вполне себе бытовой характер. Василий любил этот досуг, и очень скоро стал успешным и хорошо оплачиваемым «наемником».
Где драка, там и женщины. Хоть и не блистал красотой Василий, да крепок был характером и рукой. Много женщин сохло по «вольному соколу». Стали приходить к Ольге Степановне разведкой посыльные семейств, где девки на выданье сидели. За разговором и чаевничаньем предлагали «товар» да испрашивали расположения видного жениха. Ольга Степановна поначалу пыталась подвигнуть сына на женитьбу, но после одного показательного случая перестала этим заниматься. А дело было так.
Василий рубил во дворе дрова, выказывая всем действом силушку свою молодецкую. Ольга Степановна сидела на завалинке с рукоделием, когда к ней пришла соседка. Слово за слово плетут женщины разговор, а соседка все поглядывает на Василия да пытается зацепить его интерес, да к разговору пригласить. А разговор все о том, что у того дочка на выданье, да у того, да у этого:
– А ты все холостишь да бессемейничаешь, Василий. Скоро всех девок замуж поразберут, где жену себе искать будешь?
Василий был не промах, такие разговоры ему изрядно поднадоели, и он решил покончить с ними одним махом:
– Вот сейчас положу «друга» на плаху и порешу с ним, чтобы вы больше своими языками не трепали, да не лезли куда не просят, – сказал и сделал замах топором.
Женщины ахнули и, крестясь, удалились, дивясь дерзости да бесстыдству молодого человека. Но с той поры разговоры о женитьбе в доме прекратились. Да и какая женитьба, коли вдов по окрестным деревням было в ту пору не меньше, чем теперь. А ходить по-ночам в одиночку Василий не боялся.
Один раз пересек он дорожку к сердцу зазнобы мужику из соседней деревни. Сильно разозлил мужиков, потому как ходить – похаживал, а жениться на бабе не собирался. Да и по возрасту вдовица была постаршее его лет так…
Один на один в драку с Василием никто не мог пойти, так мужики втроем сговорились. Им по тридцать, ему – восемнадцать. У них ножи за голенищами, а у Василия – крылья за спиной после свидания. Идет домой, песенку насвистывает. Трое навстречу выходят, нерукопожатно хмурятся, руки разминают. Василий спину показывать не привык, но дело принимало нешуточный разворот. Мужики окружают. Василий отходит спиной к брошенному амбару, отступая выхватил дрын из плетня…
В ту ночь Василий пришел домой хмурый, с порезанной рукой. Одежда в крови. Дело не новое для Ольги, перевязала сыну руку, застирала белье, а поутру пришли старики из соседней деревни:
– А что, хозяюшка, Василий-то дома?
– Дома, а где ж ему быть. – Ольга Степановна забеспокоилась. Старики были взволнованы, глаза прятали, в руках мяли картузы.
– А поговорить-то с ним можно? – спросил самый высокий и строгий из делегации.
– Василий, поди-ка сюда, – окликнула сына Ольга Степановна и пошла в дом. На крыльце она столкнулась с сыном. Лицо Василия выражало упрятанную в молчание ярость, ноздри раздувались, как бока галопной лошади, глаза сверкали сталью. Ольга отпрянула. Она никогда раньше не видела сына в таком состоянии. Василий спустился к старикам, расположившимся у калитки. Разговор был недолгий, но ошеломляющий: в соседней деревне помирал мужик, израненный Василием в эту ночь. Дело выходило на каторгу…
Но выборные самоуправления обоих деревень порешили иначе: коли раненный прилюдно признает Василия невиновным в драке и простит ему его грех, то дело до суда не двинется. Так оно и вышло.
Только с тех пор Василий перестал кулаками махать и гулять по ночам, а вскоре и оженился. На Марии Слабовой.
Слабовы
Мария была родом из Слабовых (1909). Она выросла в большой трудолюбивой семье, которую можно было бы отнести к классу кулаков, если бы не одно важное обстоятельство. Отец Марии рано стал сиротствовать после потери кормильца в семье. Поселяне держали его за пастушка, пуская под свой кров и допуская к столу по очереди. Так принято было в то благочестивое время, когда трезвый образ жизни поддерживался общим сговором не то, что деревни – губернии! Да! Да!
17 (30) июля 1914 года был обнародован императорский указ о запрете продажи водки. С этого момента «сухой закон» получил прописку в Российской империи. Это был мировой тренд, в котором Россия поучаствовала в роли локомотива. Более двинутые капитализмом страны столкнулись со странной особенностью рабочего класса ронять свой жизненный уровень через пьянство, хотя предполагалось, что будет происходить как раз наоборот. Император Николай II решил не повторять ошибок венценосных родственников, державших Европу под своим скипетром, и загодя пресек сей недуг народный, когда его собственный капитализм еще только учился ходить, правда, сразу семимильными шагами.
Это было трудным решением. На момент выхода Указа Государственная казна зависела от торговли водкой на 26%. Но личные пристрастные взгляды императора Николая II на устройство общественной жизни без Зеленого змия совпадали с широким фронтом различных политических течений: монархистов, либералов, социалистов, разночинцев. Солидарность восторжествовала, Змий пал под копьем Георгия Победоносца. Вместе со Змием полегли и прагматики. Полегли с формулировкой: «быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъём экономических сил страны требуют принятия решительных и серьёзнейших мер, с чем может справиться только свежий человек». Читай – романтик.
За прагматиками полегла и Россия: сократившаяся на треть государева казна в условиях значительного вовлечения в Мировую бойню привела Россию к жесточайшему социально-экономическому кризису 1916 года и революции 1917 года.
На Холопове самогон не гнали и водки не уважали. Этим баловали бобылихи на краю деревни, но их промысел был рисковым. Бобылих не трогали, поскольку так было проще исполнять попечение о вдовствующих. Но было дело, когда тем же занялась вдовица с детьми. Так ей пришлось уехать с детьми в дальние края, потому как никто из деревенских не хотел отдавать за ее детей своих дочерей. Гнилое семя не может дать доброго урожая! И так велось практически по всем губерниям Российской Империи. Романтики!
Василий, так звали отца Марии, в школах не учился и грамоты не знал, но был скор и горазд на ремесла. Да и чему только не научишься, когда твоя жизнь начинается с пастушков! Встретив свою Пелагюшку, он начал семейную жизнь с низкого старта. Выбившись из нищеты, он уже не мог остановиться и продолжал упорствовать в труде даже тогда, когда вся деревня уже предавалась забавам на зимнем отдыхе. Зимой большинство деревенских било баклуши да тратила накопленное по празднествам да посиделкам. А домочадцы Василия мяли кожи, да шили обувку, которую он успешно продавал на ярмарках, да в торговых поездах с коробейниками.
Летом трудились на земле, но питались, как городские – без постов, со скоромной пищей и белым хлебом по выходным. Деревенские летом скотину не забивали. Слабовы свиней били по мере необходимости. А чтобы купить тушу коровы, Василий ездил по вестям и весям: где в какой деревне корова ногу сломит, или медведь задерет, там и Василий Слабов объявлялся. Медведей и волков на ярославщине всегда хватало, поэтому мясо в семье у Слабовых не переводилось. Об этом знала вся деревня, но «жить как все» принуждать не смела – закон не позволял. Волга-матушка повывела всех ледащих по своим берегам и выгнала из деревенских мужиков семена того самого капитализма, который сказочными всходами пробудил жизнь Империи.
Поначалу капитал рос на торговле хлебом и судостроении, но ко времени появления наших героев акцент стяжания сместился в мануфактурное производство и железные дороги. Тягаться с мануфактурами Василий со своей семейной артелью не мог. Деревенские квасцы крепко держали его на месте. Это был крепкий кулак, но с острой чуйкой. Кулацкая суть не позволяла семье раствориться в сложном производстве с большим количеством наемной рабочей силы, а чуйка удерживала капиталы Василия в доходных промыслах, которые в своей множественности и многообразии служили гумусом промышленного производства и питали растущую индустриальную мощь Российской империи. Поэтому Революцию Слабовы встретили в большом новом доме на хуторе Ясная Поляна, с трактиром-чайной на дороге, которая шла от Рыбинска до Северной столицы. Чайная – это гражданская позиция старика Слабова: дабы не вводить народ во грех пития. Не баловал он продажей спиртного, хоть это и было выгодно, – держал планку коллективной безопасности, как мог.
Опять не повезло старику Слабову, раскулачили. Раскулачили по навету своих же бывших односельчан, которым он давал в долг зерно и деньги. Накануне утром приехала на санях товарка из Холопова и предупредила Пелагею о готовящемся изъятии продовольствия и имущества. Мария в это время была на сносях и отдыхала у родителей. Так решил Василий. А сам он в это время работал в Рыбинске.
Пока женщины охали и причитали, во двор въехала подвода с двумя красноармейцами и наветчиком из Холопова. Решили Марию увезти от греха подальше, ведь пострадать мог и Василий: белый след красные комиссары не прощали.
Товарка вывела беременную во двор, усадила в сани. Туда же побросали вещи, какие попали под руку, накрыли сани тулупом. Женщины собрались и выехали так быстро, а положение Марии было столь очевидным, что красноармейцы не посмели становить отъезжающих.
Наветчик не раз бил челом на пороге слабовской избы и хорошо знал двор и хозяйство. Когда на подводу погрузили станок, сбрую, инструменты, иуда вспомнил про красивый шкаф, который Василий смастерил своими руками и которым гордилась вся семья. Вынесли и шкаф, и другую мебель прихватили. В изба остались только лавки и пустой сундук из-под одежды.
Дошла очередь до скота. Пелагея пошла в след за красноармецами в скотник. Там с ужасом смотрела, как холеная скотина ловит удары прикладов и мечется в ужасе и непонимании, выбегает во двор. В нервном припадке, женщина вцепилась в корзину с гусыней, сидящей на яйцах, пытаясь не то спасти будущие жизни, не то закрыться от несправедливости и жестокости происходящего. Проходя мимо Пелагеи, злорадствующий сосед попробовал отобрать у женщины корзину. Пелагея уперлась. Тогда мужчина вцепился в голову гусыни. Пелагея бросила корзину и обняла гусыню, прижала ее к груди. Птица отчаянно кричала и защищалась от насильника. Мужчина продолжал тащить птицу на себя до тех пор, пока шея гусыни не треснула, брызнула кровь, голова повисла. Мария всем телом отозвалась на боль птицы, чуть ослабила руки. Наветчик воспользовался уступкой и вытащил тело гусыни за шею, быстро побежал к телеге, где его ждали стражи закона.
На том род Слабовых в истории предпринимательства России затух. Впрочем, как затухло и само предпринимательство на долгие полсотни лет.
эвакуация
В октябре 1941 года немецкая авиация уже баражировала над городом. Сказать, что война случилась неожиданно и к ней не готовились было бы неправдой. Уже в 1933 году на Урале началось строительство заводов – дублеров, некоторые из которых успели порадовать строителей выпуском первых партий стратегически важной продукции в ударные предвоенные году. Дублер Рыбинского моторостроительного завода №26 был пущен в эксплуатацию в Уфе, а 16 октября 1941 года по решению Государственного комитета обороны началась эвакуация из Рыбинска. Работы проводились в строжайшей секретности.
Василий с сестрой Шурой каждое утро уходили на завод, но режим их работы был иным, чем в мирное время. Рабочие занимались демантажом оборудования, а с наступлением темноты оборудование вывозилось по временным транспортным линиям на железнодорожную станцию или в порт. С рассветом временные пути разбирались и прятались в помещениях завода, поэтому немецкая авиаразведка усыпляла свое командование спокойными рапортами о положении дел в тылах противника. А когда 31 октября 1941 года начался обстрел стратегических объектов, в цехах уже никого и ничего не было. Завод был полностью вывезен за 10 дней.
Эта фантастическая, с точки зрения технологической сложности и виртуозности исполнения, операция прошла под руководством директора завода Баландина Василия Петровича. Страна должна знать своих героев, поэтому хочется запечатлеть портрет этого «настоящего русского» в знак благодарности и глубоко почтения.
Василий Петрович родился в семье железнодорожника на станции Лосиноостровская (15.10.1904). Когда Василию исполнилось 12 лет, он начал работать поденным ремонтным рабочим на Ярославской железной дороге. Все, кто пользуется электричками, видел большое количество рабочих в ярких оранжевых безрукавках, которые в любую погоду подкручивают гайки на шпалах, ремонтируют платформы, укрепляют откосы. Так вот, до революции было то же самое, только еще тяжелей, а Василию Петровичу 12 лет… Это был 1916 год.
Дальше был взлет длинной в 40 лет, который привел Василия Петровича в Министерство авиационной промышленности в кресло Первого заместителя министра.
Ему было 18 лет, когда Московский комитет комсомола направил его на учебу в Московский институт инженеров путей сообщения (1922—1930). В то время титанических строек страна нуждалась в квалифицированных инженерах, поэтому студентов в летнее время направляли на профильные стройки для практической помощи стране и повышения качества профессиональной подготовки. Так, в 1929 году Василий Петрович оказался на стройке ТуркСиба, а сразу по окончании института возглавил планово-производственный отдел Муромского паровозоремонтного завода им. Ф.Э Дзержинского. В том же году успел поруководить монтажем Нижегородского автомобилестроительного завода. Потом служба в Красной Армии.
К моменту перевода на Рыбинский моторостроительный завод (1938) Василий Петрович уже отслужил в армии и получил потрясающий опыт как инженер, как менеджер, как ученый.
Директор Рыбинского (Уфимского) моторостроительного завода (1938-1947) Баландин В. П.
Новое производство он начал изучать с должности слесаря-сборщика моторов. Но когда на заводе начали работать Ворошиловы, – Василий Павлович и Шурочка, – Баландин уже руководил цехом и организовывал работу сквозных стахановских бригад. Он смел. Василий Петрович любил свой завод и знал его.
Ему удалось осуществить серию блистательных прорывов через невозможное и создать жизнестойкую систему развития индустриального гиганта, которая позволила заводу выжить в условиях распада и раздела социалистической собственности в лихие 90-е. Несмотря на то, что гиганты в годы перестройки, вымирали как динозавры и превращались в арендодателей торговых площадей и жалких прихлебателей западного мира, Уфимский моторостроительный завод сохранился и сохранил свою историческую память, а сегодня он может стать стартовой площадкой для возрождения национальной авиационной промышленности, если Бог не выдаст, а свинья не съест.
В июле 1941 года… Город бомбили прицельно и без экономии боеприпасов. Под авиаудар попала и железнодорожная станция, коллапсированная несколькими составами с зерном. Отборное зерно нового урожая следовало железными дорогами в Германию, в рамках договора, заключенного между странами в 1939 году. После начала войны логистика движения была нарушена. Эшелоны с заморским грузом были максимально сконцентрированы на рыбинской железнодорожной станции для отвлечения внимания противника: мол, свое-де пожалеют. А со своим добром, может, и станцию сохранной оставят. Не пожалели…
Железнодорожный узел сильно пострадал, составы с зерном переформировали. Нужно было решать вопрос с их новой конечной точкой следования. Начальник ж/д станции послал в Москву запрос и получил приказ товарища Сталина: отправить составы в Ленинград, но Андрей Александрович Жданов, который принял город на попечение в роли члена Военного совета Ленинградского фронта, отказался от «подарка» со словами: нам чужого не надо! Знал бы он, что в прикупе лежит…
Таких составов и станций в тот год по стране было много…
Несмотря на усиленную бомбардировку города плотина строящейся Рыбинской ГЭС не пострадала. Ее энергия была очень нужна Москве, которая уже готовилась к своей решающей битве. И рыбинские не подвели. 18 ноября 1941 года ГЭС была введена в эксплуатацию. Стояли сильные морозы, поэтому рубильник, запускающий процесс, пришлось предварительно отогревать паяльной лампой.
У каждого на войне своя доля и своя лямка. И тянули Войну всем миром, как баржу бурлаки. Большинство рыбинских мужиков, мобилизованных в первые дни войны отправились заполнять собой черное нутро Ржевского котла, нарушая порядок организованной армады захватчиков, мороком ползущей к столице. Москва заперлась в своих границах крестным «летом» иконы Казанской Божией матери и приготовилась стоять до конца.
Оставшиеся в Рыбинке горожане срочно восстанавливали разрушения и перестраивали жизнь города для будущей победы.
А караваны эвакуированных двигались в сторону земли обетованной, чтобы там прорасти ростками новой жизни, прорасти сквозь лютые морозы и горы снега, тяготы неустройств, прорасти к весне новыми городами и предприятиями.
Эвакуированный из Рыбинска моторостроительный завод влился в новое промышленное объединение в городе Черниковске. Последние баржи с оборудованием и заводчанами добралось до места только к средине января 1942 года. Морозы настигли баржи по пути следования. Ледяной плен тыла оказался не легче вражеского на линии фронта. Здесь тоже шла война, но она была тихой и бескровной: война с холодом и голодом, человеческими слабостями и нуждой. Выживали нравственные и смелые, предприимчивые и готовые к риску, коллективной работе и взаимовыручке. А рядом с ними – наглые и безнравственные, вороватые и уверовавшие в свою номенклатурную неприкасаемость и особую насыщенность благами личную жизнь. Просто война все эти различия обострила и сделала не только осязаемыми, но и видимыми.
Железнодорожный обоз заводчан и оборудования прибыл раньше баржевого каравана. Рабочих разместили в бараках и домах поселка Инорс, что вырос вокруг порта и лесопилки на реке Уфимке. До войны здесь был возведен поселок для проживания иностранных рабочих, отсюда и странное название района с корнем ИНО.
Василий с Шурой следовали за заводом железной дорогой. Многие заводчане брали с собой семьи. Вещи с собой брать не разрешалось, поэтому с наступлением морозов среди эвакуированных начались настоящие бедствия. А число эвакуированных приближалось к десяти тысячам.
Практичный и оборотистый Василий решил свою семью пока схоронить в родной деревне. Есть такая особенность у русского человека – припадать к земле в дни гонений и кручин. Василий был крестьянского теста человек. Статный, немногословный, он не любил совещаться или спрашивать совета. Все решения всегда принимал сам. А как он это делал, по нему было не видать. Он всегда был спокоен: и перед лицом опасности, и перед лицом смерти. А она к нему приходила, голодная, там, на дороге из цеха к дому, когда нес свой доппаек детям в тот тяжелый 1942 год. Дошел до дома с посторонней помощью, но к пайку не притронулся. Василий не боялся смерти, боялся бесчестия, боялся страданий родных, и всегда старался заслонить их своей спиной. Так было и в этот раз.
Директор завода обещал прислать в Рыбинск теплоход: специально за семьями заводчан, которые не смогли выехать с кормильцами.
Хорошее дело! – подумал Василий Павлович. – Однако, сначала нужно посмотреть на эти новые места, нужно, обустроить их, а потом уж и семью тянуть. На том и порешил, а семья исполнила.
И директор завода тоже свое слово сдержал и прислал в Рыбинск пароход в начале осени 1942 года. Да не всем семьям заводчан нашлось место на том пароходе. А дело было вот как.
Первоклассник 1941 года
Исход из города в родные пенаты семьи Ворошиловых был при параде, с приличным скарбом. Василий Павлович на заводе ударял в социалистических соревнованиях мастером цеха, поэтому его семья в Рыбинске жила в достатке. В деревню не ездили уж года четыре как, а тут…
Мария Васильевна сошла на берег с баржи, оглашая пристань стуком каблучков модных резиновых ботиков с кнопочкой на боку, чем вызывала в восторг и зависть попутчиков и встречающих. До телеги она плыла королевой. Ее ладненькая фигурка, всегда добротно и со вкусом одетая, заметно выделялась на фоне серой угрюмой толпы, пришедшей в движение силой Великой Беды.
Валентина вела за руку маленькую сестренку. Помогая братишке быть старшим мужчиной в семье, она поддерживала его авторитет в глазах Галинки методом силового убеждения. Та очень старалась подражать взрослым, поэтому не держала дистанцию по отношению к Володе, часто обижалась на физические корректировки поведения и плакала.
У Володи за плечами громыхал туго набитый книгами и тетрадками ранец, который ему сшила тетя Шура. В нем даже пенальчик с карандашами и перьевой ручкой был. В 1941 Володя пошел в первый класс.
Ольга Степановна вернулась в деревню с небольшой библиотекой…
Первого класса поначалу в деревне Манилово не было, хотя школа стояла: большая и красивая, в самом центре деревни. Туда первоклассники переехали пару месяцев спустя. А начинался их учебный год в соседней деревне Дурасово. Один предприимчивый бобыль сдал свою избу в аренду сельсовету и зорко следил за своим имуществом, здорово отчитывая детишек за нарушения и училку (Да-да! Именно училку, ети ее мать! – так меж собой за стебом величали учительниц старшие в семье. Ну, а дети – вслед за ними).
Между Манилово и Дурасово расстяния километра три. У кого не было средств индивидуального перемещения, ходили пешком. У Володи такие средства были, что сразу ставило его на первые места в классном сообществе. Он пользовался этим очень умеренно, хороводить и использовать силу восхищения сверстников в корыстных целях он не умел. А может, не любил? По жизни так и завелось, не любил и не стремился к лидерству, хотя был хорошим офицером, но под началом командиров.
Однажды он зашел в избу-класс на коньках. Рассчитывал на восхищенное «Ах!», но получилось дисциплинарное «Ох уж я тебе!»:
– Володя, ты что?!!!! – зашипела училка (ети ее мать!). – Ты же можешь пол поцарапать! Нас же выгонят!
Так оно и вышло, выгнали. Поэтому через пару месяцев после начала учебного года, который в 1941 году для ребятишек начался в октябре, мальчишки-первоклассники переехали в Маниловскую школу, где стало значительно веселее. Это была начальная школа с одним большим помещением, поделенным на три части перегородками. Перегородки мешали ученикам отвлекаться на происходящее в соседних отсеках глазами, но не ушами.
Ольга Степановна, бабушка Володи, много читала и пристрастила к этому «сладкому пороку» молодую ворошилоскую поросль, поэтому книги, которые Володя привез с собой из города и которые были единственными учебниками, по которым учился весь первый класс, он знал наизусть. Когда училка, (ети ее мать!) начинала самое приятное для первоклассников в учебном процессе – чтение книг, Володя начинал скучать и резко перестраивал свои ушные фильтры на помещение за двумя перегородками, где сидели четвероклассники. Там были такие предметы, как биология, география, история. «Вот где действительно интересно!», – сокрушался Володя, но общей идиллии, сотканной из слияния интересов училки (ети ее мать!) и вступивших на путь ученичества малышей, не нарушал. Володя и в последующей жизни всегда был в строю, но на почетном месте ударника соцсоревнования.
Свой почерк и грамотность Володя сформировал, выводя палочки и крючочки под сольное пение «дубинушки», исполняемое училкой (ети ее мать!): «С нажимом рисуем палочку, с нажимом! А потом раз, – и крючочек!».
Рисовать палочки с нажимом перышком по тетрадному листу было для Володи нетрудным занятием. Но вскоре тетрадки закончились, и он стал делать то же самое уже по толстым желтым листам, нарезанным училкой (ети ее мать!) из огромного рулона технической бумаги, выданной школе для защиты окон от взрывной волны. Загодя выданной!
Бумага была грубой, с большим включением опилок и других вкраплений отходов деревообрабатывающей промышленности, натыкаясь на которые перышко спотыкалось и начинало вальсировать по контуру вкрапления. А если этот процесс происходил с нажимом, то «вальсирование» заканчивалось кляксой, уравнивающей старания отличников и двоечников жесткой необходимостью бумаги.
Когда рулон технической бумаги закончился, училка (ети ее мать!) открыла огромный шкаф, закрывающий целую стену вдоль классной комнаты, и достала из него тетрадки предыдущих учебных лет. Сначала от тетрадок отрывали обложки и писали на них. Оказалось, что многие дети пишут на тетрадках своих родителей, старших братьев и сестер.
После того, как закончились обложки, первоклассники начали писать на межстрочных полосах старых тетрадей. Расстояния между строчками в тетрадках в косую линеечку большие. Они и сейчас такие же, эти тетрадки. Так, вот в этих междустрочьях и выводили свои палочки-крючочки первоклассники 1941 года.
На чем писали после того, как закончились старые тетрадки, Володя не знает. Он уехал вместе со своей семьей вслед за поездами эвакуации в Уфу, к отцу.
Для любопытных осталось сообщить, а чем же писали первоклассники в том далеком 1941-м? Ведь чернила – тоже расходный материал и имеют свойство заканчиваться.
Писали сажей, разведенной в воде. А красные чернила гнали из свеклы. Все просто! Можете попробовать для интереса, когда будете на даче. Наверное, тогда вам станет понятнее подобостратрастное отношение детей войны к людям, которые получили высшее образование.
На печке
По приезде в деревню Ворошиловы разместились в доме старшей сестры Марии. Молодые Кухаревы поначалу оставались в доме, но потом это оказалось хлопотно, и Татьяны с мужем переехали в дом Кухаревых старших, что находился через дорогу. Жить по-соседству оказалось сподручнее.
Кухаревы еще при царской власти сложились состоятельным домовитым семейством. Это была крепко сшитая общими интересами и отменным трудом семейная артель с большим количеством мужиков разного возраста. При натуральном хозяйстве последнее имело значение.
Муж Татьяны – Василий Семенович – привечал Маню еще с того момента, как приехал на хутор Ясная Поляна за своей суженной со свадебным кортежем. Выбор был сделан по обоюдной любви, и молодые были ровней друг другу по характеру и достатку. Хутор отстоял от Манилово на добрых 12 верст, но дорога к нему была доброй и ухоженной, как и хозяйства отделившихся от коренной деревни хуторян.
