скачать книгу бесплатно
На прошлой неделе Кристине стукнуло двадцать два, и она собирается замуж за уведенного у соседки мужчину, которого соседка, в свою очередь, увела однажды у первой жены.
Предложение она получила прямо в аэропорту и тут же его приняла, что на мой взгляд глупо, ибо парень – толстяк. Будь я красива, как Криста, я бы просила у Жизни большего.
Ольга, крашенная в соломенно-желтый блондинка, на мой взгляд, совсем недурна, но вот кожа на ее лице изрядно попорчена подкожным клещом и без макияжа Ольга старается не появляться на людях. Она мазала лицо какой-то белой болтанкой и уверяла Кристу, что выходить замуж за разведенца – глупо. Особенно, когда он еще не развелся.
Ольге уже исполнилось двадцать три, и она встречается с женатиком, которого, – мечтательно закатив глаза, зовет крутым мафиози. Мы с Леркой сомневаемся, что он действительно крут. Причина: Макс, этот бык, который друг Кана, не здоровается с ним за руку. А Макс – крут. Лерка, к слову, от него без ума. Не от Ольгиного мафиози, от Макса… Хоть он и явно Не-Русский.
Лерка – моя ровесница. Девочка-прутик с повадками поручика Ржевского. Единственная из нас брюнетка с волосами до бедер. Она грубо шутит и много, как оказалось, пьет.
Альке двадцать пять. Она из нас самая старшая и при этом, самая беспомощная. Липучка, нытик и невротичка. Стоит кому-то расслабиться, она обнаруживает себя кивающей под сетования Альбины, что ее жизнь отчего-то не задалась и вот почему.
Каждая ее попытка поговорить с кем-то по душам, заканчивается тем, что ее посылают на хрен. В грубой форме.
Лерка не может этого выносить.
– Девочки, прекратите! – просит она. – Алька такая беззлобная.
С этим никто не спорит. Злобная – это я. С утра мы с Леркой уже успели здорово поругаться. Мы с ней еще летом то и дело расходились во мнениях и тоже, в основном, из-за Альки. Но летом нас сдерживало то, что танцевальный зал находится в опасной близости от офиса Дмитрия Сергеевича.
Говорят, он как-то зашел по делам в танцзал и услыхал, как две девушки угрожают друг друга убить. Да так громко, что под окнами, собрались все дворовые гопники и записывают некоторые выражения, чтобы не забыть. Вместо того, чтобы разнимать спорщиц, Кан сказал, что у них есть выбор: драться тут до смерти, как обещали, или заткнуться и идти на хер, не оборачиваясь, потому что от него они уже не поедут.
Сегодня Дмитрий Сергеевич был далеко, но мы с Леркой орали так, что он вполне мог нас слышать из своего офиса в Хабаре.
Высказав друг другу все сразу, мы с Леркой выдохлись, засмущались, извинились и пообещали онемевшей Елене, что больше не будем. Она спросила, что же произошло, но ни Лерка, ни я не сумели вспомнить. Вроде, Лера сказала, что Ник из Бэкстрит Бойс – слизняк и похож на бабу, а я – что она-то, всяко, выглядит мужественнее. Особенно в берцах и кожаной куртке своего парня. Лерка ответила, что у меня самой, к слову, парня нет. И вряд ли появится…
В общем, одна из тех женских ссор, где одно цепляется за другое и в итоге смысл тонет под шквалом оскорблений внешности оппонентки и ее морально-волевых качеств.
Что я знаю наверняка, так это какой бесценный вклад внесла в мое развитие бабка. Что бы там Лера не говорила о моих недостатках, ее попытки задеть меня лишь смешили.
Не родилась еще женщина, способная унизить другую сильнее, чем собственная мать… В смысле, бабка… Она у меня всю жизнь работала в хирургии. Зав отделением. Скальпель ей был ни к чему: она языком могла кого угодно вскрыть. У нее мужики по струнке ходили, мы с матерью просто парили в воздухе, чтобы не нарываться. Лера против бабки была дитем.
Я ругалась чисто из принципа и азарта.
– Сука ты! – сказала Лерка, когда Елена ушла. – Не сученька, а именно сука!..
Я сделала реверанс и склонила голову:
– Для комплиментов уже поздняк!
II. Главный зверь «Фараона».
Наш клуб называется «Фараон».
Внутри саркофаги, факелы, стены отделаны под песчаные плиты и сладковато-гнетущий запах. Нет только мумий, но я уверена, что все поправимо. Поживем, освоимся, поругаемся с кем-нибудь.
Заведует хозяйством чудеснейший человек по имени Пак. Он похож на прижавшего уши волка и так суров, что мы не сговариваясь назвали его Зверюгой.
– Слушайтесь мистера Пака, – уговаривал наш босс мистер Чжон – Женя, – тогда у вас будет много денег и мало проблем.
Пак кивал.
Я поглядывала на него, гадая как он выглядит в полнолуние. «Андэ!» – наше первое корейское слово, то и дело слетало с Женя губ.
– Секс – андэ, бойфренды – андэ, не слушаться мистера Пака – тоже.
– Че это значит? – спросила Лерка.
– «Нельзя», – прошептала я. – Мы же вчера с тобой всю ночь гостям говорили!
– Я думала, это значит «отстань!».
– Шшш! – злобно зыркнув на нас, шипела Елена.
– Ноупроблема! – сказала Лерка и повторила Женин жест – перечеркнула в воздухе нечто невидимое. – Я на ваших корейских бойфрендов никогда в жизни не поведусь!
Ее поддержали.
Женя слов не понял, но, уловив суть, обиделся.
– Лера – крейзи! – тут же вскинулась я и строго спросила Женю. – Почему – это, кориан бойфренд андэ?!
Он смягчился и чуть внимательнее на меня посмотрел.
– Потому что кориан стайл – бойфренд андэ!
И я всерьез задумалась, как именно размножаются при кориан стайле. Женя покраснел и хихикая погрозил мне пальцем.
Выдав нам деньги за столы, он решил нас угостить корейской едой. Повел в «чуфалку», как назвала это заведение опытная Елена.
Внутри почти пусто, если не считать низких столиков с небольшими железными дисками посередине. Посетители входят в зал босиком, а обувь оставляют у входа. Сидят тут прямо на полу, подложив под зад маленькую подушечку. У нас сразу же возникла проблема этнического характера. Мы привыкли сидеть на стульях и теперь не знали, что делать с ногами. Под стол они вмещались только абсолютно прямые, но торчащие сбоку чужие ступни портили аппетит. К тому же, ныли колени. А по-турецки мы присесть не могли, потому что все пришли в миниюбках.
Елена села на пятки и принялась умничать, строя из себя бывалого йога:
– Котики, садитесь в ваджрасану, как я.
Никто, кроме меня не врубился, о чем она: моя мать тоже сходит с ума по йоге. Это позволило Тичеру еще немного нас поучить, а Женя, тем временем, заказал еду.
Две одинаково завитые тетечки, принялись подавать.
Обе они были похожи, как чечевичные зернышки. Смотрели на нас с любопытством и хихикали, прикрывая ладонями рот. Это не мешало им споро расставлять по столу закуски в маленьких «розетках». На дисках появилось по электрической плитке. Каждая тетенька опустила на плитки по сковороде.
Мы с любопытством следили за тем, как уверенно, синхронно и быстро движутся женщины. Одна резала специальными ножницами мясо, вторая ножом крошила какие-то листья и палочкам, ловко перекладывала из миски на сковороду прозрачную лапшу.
Сунув мне деревянную ложку, тетенька знаками показала: мешай! От переизбытка чувств, у меня заболело сердце: дома мне даже чайник не позволяли вскипятить, говорили, что я его на себя опрокину. Я так и застыла с ложкой, не решаясь начать. Мистер Чжон, – Женя, – похлопал меня ладошкой по голове и забрал ложку.
– Бэйби! – ласково умилился он.
По-английски, это «ребенок». Или «малыш». А по-корейски, наверное, что-то вроде «пиздося».
Мясо мы ели, обернув по примеру хозяев, в виноградные листья и макнув в бобовую пасту. Рис в небольших стальных мисочках, шел вместо хлеба. И, как и хлеб, его нужно было доедать до конца.
Босс спросил, кто хочет майонеза и все, не сговариваясь, принялись выдавливать его в рис. Корейцы смеялись, я опасливо присматривалась: что эта за херня, о которой так много говорится.
У нас дома майонеза испокон веков не водилось. Бабка боялась холестерина в артериях, а мать – растолстеть. Она, скорее намазала бы на рис собачье дерьмо. Я протянула руку и выдавила в миску полтюбика.
III. Собачку кормить нельзя, собачку уже доели
Ольга увлеченно лопала все подряд и темно-зеленый перчик заставил ее за это поплатиться. Едва она откусила у него носик, как стала ярко-малиновой. Из глаз брызнули слезы. Мы чуть не померли со смеху, пока взбудораженные корейцы, хрустевшие этими перчиками, как яблоками, отпаивали беднягу водой.
И хотя ржали все, виноватой оказалась лишь я.
– Предательница! – прохрипела она.
– Я?!
– Кто сказал, что это дерьмо – не острое?!
– Они, – я кивнула на босса и его двух помощников. – А я – всего лишь скромная переводчица.
В ответ изобиженная Ольга сказала, что я такая же переводчица, как и скромница. Ее особенно возмущало то, что вместо того, чтобы умереть от сострадания к ее мукам, я ржала громче всех остальных.
– Даже не покраснела! – кипятилась она.
– Понимаешь, после того как ты стала похожей на индейца, – я уклонилась от пролетевшего мимо перца, – было глупо пытаться с тобой конкурировать.
Когда все вкусное съели, а невкусное надкусили, Ольга вспомнила про идею-фикс – накормить какого-нибудь бездомного песика. Поскольку на улице мы таких не встречали, она принялась выпытывать у корейцев, где их можно найти. Корейцы никак не могли взять в толк, чего она хочет. Ибо по-русски они говорили, как Оля по-английски, а по-английски не говорили совсем.
Тичер, правда, предупредила нас, что делать вид, будто бы ни слова не знают на нашем Великом, у них чуть ли не традиция. Так боссы любят послушать, что девушки говорят у них за спиной. Но они так упорно не понимали Олю, что мы почти что поверили.
– Заткнись, Злобина! – предупредила она, когда я хотела прийти на помощь. – Переведи хоть одно только слово, я тебе рот неострым перцем заткну! – и опять пристала к измученному Жене. – Dog! Eat! Покормить собачку! – и отчего-то, запутавшись, сделала такой жест, словно наворачивает что-то здоровой ложкой.
Женя прояснился челом. Закивал, улыбнулся. Торжественно указав ладонью на сковородку, представил.
– Dog!
IV. Кориан стайл и немного танцев.
Переодеваемся мы в маленькой каморке под лестницей.
Как у папы Карло. Только вместо картинки с очагом, на ней висит расписание шоу и дискотаймов. Ясное дело, тоже не греет.
Мистер Зверюга, который пришел посмотреть костюмы, остался недоволен «испанскими». Это абсолютно глухие спереди бархатные платья с широкими юбками и голой спиной.
– Может, нам их задом-наперед надеть?
– Хм! – заинтересовался Пак.
– Заткнись! – в один голос закричали вдруг все.
А говорили, что не говорят по-английски.
– Я пошутила, – сказала я.
Мне указали на ждущего господина Пака.
Он явно снова не понял шутки.
Он вообще нас не понимает.
Вчера, насмотревшись, как мы обеими руками жрем фрукты за тэйблами, велел наладить поставки в каморку. Думает, что мы наедимся, что ли? Наивный. Перестройка. Разруха. Бедность.
В Хабаровске мы такие фрукты могли лишь по телевизору видеть. Ну и еще во сне.
Ему не понять: как это. Не иметь возможности купить себе фруктов. Но объяснять было некогда: надо жрать, пока не сожрали подруги.
– Осторожнее, – предсказала Елена. – Вас будет пучить.
Мы услышали ее лишь пару часов спустя, сидя с застывшими лицами и крепко сжатыми ягодицами. К счастью, гостей было мало. И большую часть ночи мы провели с приоткрытой дверью.
Теперь Елену слушали внимательнее и она, впав в оральное вдохновение, рассказала нам все, что знает о корейских обычаях в ночных клубах.
Про все четыре.
Стакан гостю следует передавать лишь двумя руками. Если он сидит далеко, то правой, держа левую либо у локтя, либо у сердца. Точно так же следует брать что-либо у него. Если это корпоратив, то все внимание – боссу. Если не корпоратив – старшему в компании. Если босс чего-то хочет – это закон. Если босс ничего не хочет, надо сделать так, чтобы он чего-нибудь захотел. Как минимум, спеть ему караоке, или попросить его самого вам спеть.
Выучили еще два слова: тэйбл иссо/опсо. Стол имею/не имею. На случай, если забредет не говорящий по-английски официант. Но официанты к нам сегодня заходили, лишь фруктов принести. Грустно. Хоть я и говорила, как все, что ужасно рада, что гостей нет, мне чертовски страшно, что больше не будет денег.
28.08.99 г.
I. Гости и деньги
Темнеет в Корее рано.
С шести вечера, хоть глаз выколи. «Саннимам, чтобы дорогу в клуб не нашли!» – как сказала Лерка.
А я возмутилась: ты спятила?!
И теперь надо мной все ржут. Не видят связи между приходом гостей и получением денег?
Когда я сломя голову, как всегда, самая последняя, выбежала из мотеля, девки уже стояли на переходе. И на весь город орали:
– Быстрее! Тебя там саннимы ждут!
Никто не ждал меня. Девок – тоже. Мы сидели по очереди в каморке (двое из нас каждые двадцать минут выходят на сцену), совершенно одни и говорили о главном. Детишках-соплишках-пеленках-и-распашонках.
Алька опять тоскует. Мало ей в жизни бед, ребеночка не хватает. Ну, Алька на то и Алька, чтобы на ровном месте сесть и затосковать, меня не это смутило. Я даже сама, устав бояться всего на свете, задумалась, будет ли зачатый по пьяни ребенок Димы дебилом, и если да, то возместит ли он мне аборт. Пока я об этом думала, Елена вдруг обняла меня. Она уже полчаса сидела с грустной коровьей улыбкой, смотрела на меня грустным взором, но никто не придавал этому значения… и она меня обняла.
– Подумать только!.. Ведь ты могла бы быть моей дочерью!
